Яко печать.. Град и Крест-16

                ГЛАВА 59.  А  МЕЖДУ  ТЕМ…

А между тем успешно окончившаяся экспедиция на Эльбрус требовала соответствующего оформления. Иван Яковлевич не преминул использовать это обстоятельство для утверждения в сознании сослуживцев неизменности успехов в деятельности вверенного ему учреждения. Для этого по уже заведенному правилу была организована общеучрежденческая экскурсия на этот раз, конечно, на Эльбрус. Организация эта осуществилась, разумеется, при непосредственном участии Юрия, который сразу же по окончании восхождений  приехал в Ставрополь.

 Надо сказать, что самым непосредственным и зримым результатом работ на заоблачных высотах для участников восхождений стали совершенно обожженные солнцем их физиономии. Особенно в этом преуспел Юрий. Нос и губы его обратились в некое неописуемое вздувшиеся месиво из розово-красной плоти, украшенной пузырями и лохмотьями сползающей кожи. Остальные части лица, если это можно было назвать таким милым и вполне цивилизованным словом, остальные части открытой миру внешности были менее яркими, но все же не дающими возможность в одночасье угадать в ее носителе знакомого человека.

В  таком запоминающимся виде Юрий ворвался в конференц-зал, где за пишущей машинкой восседала Мила. Оглянувшись, она не сразу узнала его. Не сразу узнал ее и Юрий. На него взирало страшноватое лицо (все же – лицо, как-никак, а женщина!) с опухшим носом, заплывшими глазами и шишкой на лбу. Все это было окрашено в фиолетовое и синее с постепенной сменой цветовой гаммы в сине-зеленое, зеленое и желтое к краям этого, прямо скажем, не очень красивого лица.

И все-таки они узнали друг друга. И после паузы испуга, недоумения и радостного узнавания расхохотались так весело и безудержно, как при ночном падении  на них орущей кошки. Эта трагикомическая метаморфоза с прекрасной юной женщиной возникла оттого, что незадолго до момента, когда наши восходители штурмовали Эльбрус, Мила отправилась с приятелями на Сенгилеевское озеро, где при купании на нее по нерадивости обрушили водный велосипед, угодивший ей прямо между глаз.

Не взирая на все эти мелкие помехи, события между тем развивались, как им и положено. В истоках Баксана в лесном массиве между Азау и Терсколом был разбит лагерь, где разместилось почти все население с чадами и домочадцами славного Северо-Кавказского Отделения Лаборатории Гидрогеологических проблем Академии Наук СССР. На торжественном собрании был заслушан отчет о работе Эльбрусской экспедиции и воздана хвала ее организатору, то есть И.Я.Пантелееву,  руководителю, то есть Ю.П.Масуренкову, и всем участникам работ. После этого состоялось массовое восхождение на склоны вулкана до Нового Кругозора, а вечером торжество увенчалось коллективным обедом с возлияниями. Словом, незаурядное событие было отмечено хоть и в привычной всем обстановке загородной экскурсии, но по возможности на самой высокой ноте, соответствующей высоте и самого события, и местоположения самой экскурсии.

Семьи Юрия на этом торжестве не было. Но была вместе со своими подругами Мила Комкова. И. конечно, были встречи с нею, вырываемые на мгновения украдкой и тайком от всех в обстановке многолюдного празднества, шума, неразберихи. Радости обоим они не доставили, скорее, чувство неудовлетворенности и неловкости от осознаваемой не то чтобы греховности, а предосудительности  своего поведения. Это была несомненная  пресловутая «ложка дегтя», совершенно испортившая сладость заслуженной «бочки меда» - успешно выполненного дела и его признания сослуживцами.

После короткого и хмельного торжества снова отправились на полевые работы. Им снова  предстояло провести исследования вулкана, но на этот раз грязевого. Как Юрий ни пытался вспомнить, зачем это было им нужно тогда, ничего вразумительного сейчас в голову не приходило. И он решил, что, скорее всего, в это новое путешествие их погнало простое любопытство, что было, впрочем, вполне естественно для геолога, особенно для «прилепившегося» к проблеме вулканизма и «оживившего» в сознании людей настоящий вулкан.

 И действительно, почему это вдруг настоящий вулканизм Центрального Кавказа на северо-западном и юго-восточном его окончаниях сменяется вдруг вулканизмом грязевым?! Как тут не попытаться понять этот феномен! И они отправились на северо-западное окончание Кавказа – на Тамань. Тем более, что это место манило еще и романтическим приключением, пережитым когда-то Лермонтовым, но еще более своей загадочной историей в виде некогда существовавшего на ней Тьмутараканского княжества, как впрочем, и древнегреческими поселениями, и запорожским казачеством, переселенным за свою неуемность и ненадежность в верности русскому царю на Тамань и Кубань. Словом, ждало их там великое разнообразие интересов и курортное морское, и раздольное степное  отдохновение от холодных высокогорных впечатлений.

И эти новые впечатления оказались столь сильными и яркими, что Юрий в, наверное, первом своем письме к Миле, захлестнутый ими, живописал о волшебных восходах, таинственных ночах, забытых поколениях забытых народов, о красоте и чуде окружающего мира, о своих переживаниях и чувствах, совсем не касаясь конкретной бытовой стороны своего существования. И этим удивил ее. Она не привыкла к такому восторженному излиянию выспренних чувств.

Под вечным небом вечная Тамань, руины древних греческих колоний, в степи стреноженные всхрапывают кони, не спит забытая страна Тмутаракань. Вокруг свидетели исчезнувшей поры: еще теплы кострища скифских станов, блестят глаза рабынь ногайских ханов, в дремучих зарослях мелеющих лиманов еще звенят и злятся комары. В тиши ночной едва касаются ушей сверчков степных ночное пенье и грязевых вулканчиков кипенье, и шелест предрассветных камышей. Над блеском вод и охрой сонных трав там, где заря полнеба осветила, всплывает диск багрового светила, как щит, латунно кован и кровав. За полосой оливковой травы, за глиняными стенами обрывов бежит и пенится от ветровых порывов волна пронзительной и свежей синевы. И голубеет небо над землей, замешанной на прахе поколений, томится в ожидании прозрений мятежный человечий гений над странной неразгаданной судьбой. И к будням просыпается Тамань и прячется в тени Тмутаракань.

Вот так это было после Эльбруса, и было еще Чермное или Русское море, его тяжелая соленая вода, и пресное Меотическое море, и покоящиеся на их дне остатки греческих трирем, и скорбные свидетельства последней войны. И солнце сияло над всем этим миром, и трепетали звезды, и люди жили каждый своей зачем-то дарованной ему жизнью всего один единственный раз на этой прекрасной Земле. И каждый повторял своего предшественника и делал что-то свое новое. И не было ничего лучше и замечательнее, чем соединяющее их чувство любви.


              В  ЗЕМЛЕ  ОБЕТОВАННОЙ

Я осматривал ее сверху. Она была прекрасна. Совсем непохожа ни на что, что я видел там, в другом мире. Может быть, несколько более аскетична, чем я привык видеть в своем окружении на Камчатке, в Сибири, на Кавказе или в средней полосе России. Но и не такая, как степи Предкавказья. Не походила она ни на Болгарию, ни на Италию. Лишь чем-то напоминала  Колорадо. Здесь тоже был похожий каньон, врезанный в приподнятое плоскогорье, которое и было-то бедновато растительностью. Зато сам  каньон очень живописен: обнаженные скалы со слоистыми породами, послойно окрашенными то в розоватые, то в палевые , то в  охристые или в коричневатые тона, прерываются склонами, сплошь покрытыми сочной растительностью тропического или субтропического облика.

Глубина вреза достигает десятков - первых сотен метров. Ширина каньона по верхней кромке - сотни метров. Сам он извилист, чем достигается радующее глаз разнообразие сочетаний форм и цвета: изменчивая зелень и виды растительности, пестрая слоистость мощных каменных пластов, ориентированных то горизонтально, то под разными наклонами, скальные обелиски монолитных пород и т.д. Словом, все привлекательно, красочно, неожиданно и захватывающе. На дне каньона тоже непрерывно меняющая свой облик река. То коричневая от взвеси, то изумляюще прозрачная, то спокойная и величавая своей неторопливостью, то возбужденная  и даже гневная, пенно взлохмаченная и грохочущая. И вот что поразительно. В верховьях каньона местами лежит снег, и над сравнительно узкой здесь рекой нависают живописные снежно-ледяные мосты. Во всем - красота несказанная!

Я осматриваю эту Землю как ее хозяин, разумеется, не в качестве собственника в вульгарном смысле, а как человек, которому предстоит здесь обитать и который вложил в нее свой труд и любовь. Я здесь не один. Обихаживали ее мои друзья и коллеги со всеми своими семействами. Народ, в основном, геологический или как-то причастный  к геологи. Мы только что закончили грандиозное дело по благоустройству этой Земли. Вдоль всего каньона, а это сотни километров, мы проложили пешеходную белоснежную галерею, местами сводообразно крытую прозрачными материалами,  уснащенную и украшенную архитектурными приспособлениями к условиям местности: мостками, лестницами, смотровыми площадками, спусками к реке, тенистыми беседками и т.д. Получилось очень красиво, удобно и совсем не приторно, совсем не разрушая ощущения первозданности и девственности природы. Словом, вписались в нее очень грамотно и тактично.

Сегодня я провожу по галерее небольшую компанию первых посетителей. Их человека три-четыре, может быть, пять-шесть .Среди них в круг моего внимания последовательно попадают всего трое. Это сынишка одного из моих друзей лет десяти - двенадцати, жена другого друга и Паша, Павел Иванович Токарев. Только последний из них связывает меня с тем, другим миром в моей жизни, а именно с Камчаткой. Да и то он уж давно скончался в том мире. Остальные все были бы там, в том оставленном мной мире, не узнанными мной, они принадлежат мне только здесь, они часть этой Земли. Разумеется, все эти соображения приходят мне в голову не здесь. а в тот момент, когда я находился в состоянии перехода туда, где пишу эти строки, и в момент самого написания.

Начали мы осмотр с верховьев, будучи уверенными, что успеем пройти эти сотни километров за пару часов. Дело в том, что здесь можно управлять временем и событиями , как в компьютере. Можно ускорить или замедлить, можно сжать или растянуть, можно даже остановить (как жалко, что среди нас нет автора восклицания: остановись мгновенье, ты прекрасно! - он легко смог бы проделать желаемое). Так вот, мы нисколько не были озабочены предстоящей грандиозностью программы просмотра в связи с необходимостью вернуться  к назначенному сроку домой, где нас ждали наши близкие. Дело в том, что сегодня у нас у всех праздник. Мы празднуем окончание работ и начало нашей новой жизни на этой Земле. Несмотря на то, что сейчас начало лета, вся Земля уже в расцвете (а может быть, она здесь всегда такая?), мы назвали наш праздник Новым Годом и поздравляем друг друга именно с Новым Годом.

С Новым Годом, дорогие мои, пойдемте, я покажу вам, как прекрасна наша Земля!
Пройдя немного по галерее вниз по течению реки и полюбовавшись великолепными пейзажами вокруг, мы спускаемся к реке по замечательной лестнице, причудливо вписанной в рельеф и разделенной на секции и площадки. У самой реки надо уже приспосабливать свое продвижение к естественным препятствиям и возможностям. перед нами снег. Идем по снегу к руслу. Здесь его так много, что он образует единый массив со снежником противоположного правого склона. Естественно, что река пропиливает его, образуя над собой снежный мост. Осторожно перебираемся по нему на другой берег. При этом я беру под опеку мальчишку, оробевшего от столь необычных для него условий передвижения.

Потом еще неоднократно нам приходится пользоваться такими мостами, переходя с одного берега на другой. С этих мостов вдоволь налюбовались рекой. Видели ее и бурной, и спокойной, грязной и чистой. На участках, где она показывала нам дно сквозь толщу едва колышущейся воды, видели рыб. В одном месте Паша соблазнился ее прозрачными водами и полез купаться. В это время мы увидели гигантскую утку, которая, по-видимому, охотилась за рыбой и при этом вертелась около Павла Ивановича. Мы дружно закричали ему:
- Утка, утка, лови, лови ее, она рядом с тобой!

 Но наш увалень и неловок, и медлителен. Ему явно не по способностям такое задание. Тогда я, изловчившись, быстро бросаюсь на колени,  мгновенно всовываю руку в воду и хватаю проплывающую мимо под водой утку за длинную шею. К восторгу и удивлению спутников я извлекаю ее из воды и сам поражаюсь ее размерами и весом: не менее нескольких килограммов и почти полметра длинной. Таких монстров среди утиного племени я еще не встречал. Все закричали:
- Ура! Это будет подарок к нашему праздничному столу! Ура!

Дальнейший путь наш проходил по галерее. В крытом ее участке всех поразила и восхитила экспозиция фотографий и офортов, изготовленных нами по фотографиям. Она была устроена на расширенном участке, оформленном в виде огромного зала с одной стеной, образуемой вертикальной гладкой скалой. Мы ее слегка очистили, облагородили, украсили мраморными и яшмовыми деталями, и получилась великолепная стенка для экспозиций, подобных нашей. Ее сделали мы тоже вполне самостоятельно, обойдясь собственными силами и способностями , а картины наши соорудили из сильно увеличенных фотографий для рекламного буклета. Как следует из сказанного, содержание их отражает наше видение нашего каньоны, плюс портреты некоторых авторов. В числе их удивлял портрет человека, поразительно смахивающего на Хемингуэя.

 Налюбовавшись пейзажами, запечатленными на фото в столь обширной экспозиции, остальную часть пути решили несколько сжать и ускорить, что и проделали. На этом пути запомнился один эпизод из совсем другой ипостаси. На какое-то время мы оказались совсем рядом с женой моего друга (или приятеля, или просто знакомого? - Бог знает). Она  обута в туфельки на высоких каблучках (причем только на этом галерейном участке пути!) и, чувствуя мой взгляд, обращенный на них, спрашивает:
- Как ты считаешь, стоит ли ходить в такой обуви на прогулку?
- Разумеется, если эта прогулка совершается в таких прекрасных и комфортных условиях, а не является  геологическим маршрутом.

Мне эта женщина нравилась. Как, впрочем, почти каждая молодая и симпатичная женщина. И хоть для жен друзей существовал непреодолимый запрет, все же вытравить из себя явно окрашенную в сексуальность симпатию к некоторым из них  я никак и никогда не мог. И потому мне всегда было приятно общаться с ними не только "аудио и видео", но и телесно, случайными и неслучайными прикосновениями. Мне хотелось и я стремился к тому, чтобы они были даны мне в ощущениях, как материя. При сохранении полной пристойности и внешней невинности. Поэтому я подошел этой женщине и слегка прикоснулся к ее талии, как бы подталкивая и направляя ее в нужную сторону. Вот, собственно, и весь грех. Не слишком великий, но все же, все же.

Потом мы выбрались из галереи через рабочий лаз, так как идти до специально устроенного выхода нам уже не захотелось. Да и пути нашего оставалось всего ничего. Там открывался вид волшебного  царства  всхолмленного плато с кое-где в лощинах поросшего лесом и открытого во все стороны мира. Это наш новый мир, это наша новая и теперь уже окончательная Земля. Охвативший меня восторг я выразил восклицанием:
- Боже! Такой день, такое время, такая Земля, а мы не в маршруте, мы бездельничаем! - На что одна из спутниц (тоже, между прочим, вполне симпатичная) отреагировала:
- Сколько в вас энергии, молодости, неуемности! - И я был польщен и тщеславно счастлив.

Пришли в наш городок. И теперь уже только мужским составом отправились по квартирам поздравлять семьи наших коллег, которые почему-то были в отсутствии (может быть, они-то и были в таких возжажданных мною маршрутах!?). Стучимся в одну дверь, экспромтом выпаливаем поздравление с Новым Годом, в другую - тоже самое, но стараемся не повторяться, в третью - то же. Наконец, у очередной иссякаем, всеобщий хохот, и кто-то произносит:
- Не пора ли нам подумать о себе! Пошли-ка к  Масуренковым  готовить утку!
И мы направляемся ко мне домой, где ждет меня и уже готовится к празднику и приему гостей моя Мила.