Мама

Часто многие события нашей жизни, казавшиеся в своё время «серыми» и невзрачными, через какое-то время видятся иначе. То же можно сказать и о людях, с которыми тебя связала или столкнула жизнь. Время со своих высот высвечивает и в событиях, и в людях то сокровенное, что было когда-то скрыто от тебя. Очень жаль, что ты теперь не можешь сказать людям, которые были тебе дороги, те слова, которые мог бы сказать; потому что река времён унесла их в свою бесконечность.

Молодым я не мог и представить, что настанет для меня такое время, когда я совсем другими глазами увижу самого близкого мне человека – мать. Новое «видение» открылось мне, когда я вернулся в отчий дом после службы в армии. Случилось это в ноябре. Белый снег лежал на дорогах, деревьях, домах и на невысоких лесистых горах, окруживших наш посёлок. Когда я увидел знакомую с детства картину, мне показалось, что тут ровным счётом ничего не изменилось. Но как же я ошибался! Многое за это время изменилось и не где-нибудь, а прежде всего в моей семье.
В то время с родителями жил мой самый младший брат, Виктор. Андрей, второй младший брат, тогда служил в армии.

- Сынок, - сказала мне мать, когда я вышел во двор покурить. – У тебя какие планы на жизнь? Чем хочешь заниматься? О чём мечтаешь? – в её голосе я услышал тревогу и какую-то настороженность.
«Почему же мать так говорит?» – подумал я и ответил:
- Мама, я думаю, после службы мне не резон оставаться дома! Поеду я, наверное, в Иркутск. У меня же, как у бывшего военнослужащего, есть льготы для поступления в какой-нибудь вуз. Грех этим не воспользоваться.

- Сынок, - мать печально усмехнулась на мои слова. - Ты правильно рассуждаешь о жизни!.. Но ты, сынок, многого не знаешь, а потому и говоришь не те слова, которые ты должен был бы сейчас сказать!

- Мама, неужели я что-то не так сказал? – встревожился я.
- Выслушай меня, - мать печально вздохнула. – Сынок, - на её глазах появились слёзы. Она достала из болоньевой куртки носовой платок и вытерла их. Справившись с собой, она рассказала: - Недавно заезжал Степан, - это её младший брат, живущий в районом городе. - Приехал к нам в гости, посмотрел на нашего отца и говорит ему: «Исхудал ты что-то! Давай съездим в соседнюю воинскую часть, в госпиталь - там работает один мой хороший знакомый. Тебе там сделают рентген!» Ну, в общем, свозил он отца к врачам в военный госпиталь, там ему сделали рентген, а потом Степану дали снимок и сказали результат…
Мать после этих слов заплакала. Я обнял её. И сам неожиданно прослезился:
- Мама, успокойся! Расскажи, пожалуйста, что случилось!
Плача, мать назвала страшное онкологическое заболевание отца. После её слов я тоже не сдержал слёз, но я быстро сумел взять себя в руки. – Мама, не плачь! Я ничего не знал об этом и теперь не оставлю вас. А там жизнь сама подскажет, что делать дальше.

II

Дальше произошло так, как оно должно было произойти; жизнь и в самом деле «подсказала» и «научила» меня, как поступить в непростой ситуации. Вскоре я устроился монтёром пути на железнодорожный околоток в нашей деревне. И начались мои университеты. Время, наступившее для нас с матерью, было трудным. В общении с отцом мы с ней вели себя так, как будто у него обыкновенная простуда.

Время между тем шло. Отец буквально «таял» на глазах. При такой болезни, как у него, настало время принимать обезболивающие лекарства. Он, как бывший участник Великой Отечественной войны, мужественно переносил мучения тяжелой болезни. Скорее всего, он и без наших слов всё понимал. Мужество отца в эти месяцы и то, как он ушёл из этой жизни, потрясли меня.

Был июнь 19... Казалось, в этот день всё будет так же, как и в предыдущие дни. О том, что должно случиться, мы с матерью знали, но отгоняли от себя «чёрные» мысли.
Накануне роза, что росла в небольшой кадочке в комнате родителей, зацвела во второй раз. Всего лишь неделя, а может, чуть больше прошло с того времени, как она цвела. И вот она зацвела снова. Её красные цветы на этот раз были крупнее, чем раньше. Они были влажные, эти крупные, красные её цветы! Даже листья розы и те были влажные.

Эту розу отец принёс от знакомых несколько лет тому назад. Он никогда не отличался сентиментальностью. Был неразговорчив. Война наложила на его характер свой отпечаток. Розу он любил, наверное, ещё и потому, что в своё время участвовал в освобождении Болгарии. А там, как известно, розы очень любят! Роза, любимое растение отца, как живое существо, «сказала» и сделала для него то, что смогла сделать – она расцвела!

В наступивший июньский день я был выходным и остался дома. Было десять часов утра. Я сидел на кухне и пил чай. Мать в это время возилась в огороде, полола грядки. Я смотрел в окно и думал: «Сейчас попью чайку и схожу на речку». Но увы! У жизни был написан совершенно другой сценарий развития событий! Я услышал стук в перегородку комнаты – это стучал отец. Я зашёл в его комнату, он лежал на кровати:
– Сынок, - прошептал отец. – Позови мать! Скажи, я зову. Моё время подошло!

Я побежал за матерью в огород и позвал к отцу.
– Что-то случилось? – встревожилась меня.
Я только кивнул, и мы вошли в дом. Никогда отец не говорил высоких и красивых слов. Не любил он выступать даже тогда, когда из школы приходили дети и просили его прийти в школу рассказать о войне. Он всегда отказывался:
– Мне нечего рассказывать! Война – это кровь и смерть, прежде всего! Вам об этом лучше расскажут ваши учителя!
А вот теперь мне пришлось увидеть, как он, фронтовик, солдат-победитель Второй мировой, уходит из жизни! Он попрощался с матерью и со мной, а потом попросил меня сбегать за нашими родственниками, жившими в деревне.
Его мужество потрясло меня! Я увидел его таким, каким раньше никогда не видел!
– Мои родные, мои любимые! Я ухожу из жизни. Так угодно Богу! Ты, Лена, продавай корову! Она тебе уже больше не нужна. Поживи для себя, поживи для детей и внуков! Живи для людей!..
О том, что произойдёт с ним, он говорил спокойно, так, словно собирался сходить к кому-то в гости! И тут впервые в своей жизни, глядя на него, я подумал о том, каким же мужественным был он в этой земной жизни; только такие люди, как он, смогли победить немцев в той страшной войне!
Я побежал за нашими родственниками, родными матери, но отца мы в живых уже не застали.
- Всё, сынок, - сказала мать, – отец ушёл от нас навсегда!

III

Вскоре после этих печальных событий у матери состоялся разговор с её младшим братом Степаном. Он работал председателем ДОСААФ в районе.

- Вот что, Лена, - говорил он моей матери. – Ты приходи в себя быстрее! Того, что произошло, нельзя было избежать! Все мы когда-то уйдём! Но, пока мы живы, будем думать о жизни! Я что хочу тебе сказать… Продавай скотинку да и переезжай в наш город. Устрою я тебя к себе на работу. Будешь работать уборщицей. У тебя утерян трудовой стаж. Тебе, как матери шестерых детей, нужно отработать пять лет для начисления трудовой пенсии. Вот и заработаешь ты свою пенсию, пока я в начальниках. Насчёт жилья я уже побеспокоился. Рядом со зданием ДОСААФ продаётся домик. Я уже сговорился с хозяином. Будешь в нём жить. Хочешь, держи поросят; хочешь, разводи кур! В общем, смотри сама!

Мать вздохнула:
– Стёпа, я и в самом деле перееду отсюда. Не хочу я жить одна! Непривычная я к такой жизни! Я привыкла всегда быть среди людей! Решила: перееду к тебе поближе!
Через год мать переехала туда и устроилась уборщицей на работу к брату. Пять лет пролетели. Как и обещал, Степан помог ей оформить пенсию. Жизнь её налаживалась, рядом жили двое младших сыновей, у которых за это время появились свои дети. Вот так и стала она бабушкой. Не одни только сыновья и внуки были часто у неё в гостях, с соседями она тоже подружилась. Наверное, всех людей тянуло к нашей матери, потому что она была очень щедрым человеком. Никого, бывало, не отпустит она без чашки чая.

От природы она была наделена не только острым умом, но и каким-то особенным чувством юмора и удивительным чутьем родного языка. Её речь и сравнения, которыми она пересыпала свою речь – буквально приводили всех в восторг и восхищение. Первым человеком, кто полюбил её прежде всего как человека большой души и сердца, стал её второй начальник по работе. Дядя Степан пошёл на пенсию, а на его место был назначен Александр Иванович, совсем ещё молодой мужчина, чуть старше сорока лет.

Каждый человек, приходящий в земную жизнь, должен исполнить волю Провидения, или Судьбы; кто-то в этой жизни должен быть начальником, кто-то подчинённым. Нашей матери, родившей и воспитавшей шестерых детей, Судьба приготовила… роль матери. Приготовила она ей такую роль, наверное, из-за того, что она имела очень чистую душу и большое сердце, которому знакомо чувство сострадания к ближнему. Даже совсем незнакомые молодые люди не обижались на неё, когда она, обращаясь к ним, называла их сынком или доченькой. Её слова они воспринимали как должное и правильное обращение по отношению к ним.
Так у неё получилось и в обращении с её начальником. В первый его рабочий день она зашла к нему в кабинет, и без всяких «величаний» обратилась:
- Сынок, что ты думаешь делать со мной? Бабу Лену теперь можно метлой гнать с работы? Хватит, поработала, пора и честь знать!

Александр Иванович, сидевший в это время в своём кабинете за рабочим столом, разбирал документы. На её слова он улыбнулся и ответил:
- Баба Лена, я так не думаю! Ты, как работала, так и продолжай работать. Куда мы без тебя?
- Сынок, - сказала мать, - отложи свои бумаги в сторонку и пойдём пить чай. Я и обед уже давно приготовила.

- Баба Лена, - Александр Иванович улыбнулся. - Я хотел уже на сегодня закончить работу с документами и идти домой.
– Пойдём, сынок, пойдём, - уговаривала его мать. Ничего не оставалось делать Александру Ивановичу, как вместе с ней идти к ней в гости, чтобы пообедать. – Раз, сынок, ты пойдёшь сейчас домой, то для «аппетита», я кое-что приготовила, - и достала из холодильника бутылку лёгкого вина.

Александр Иванович был растроган. А отведав её вкусной стряпни, он поблагодарил её за угощение и сказал ей:
- Баба Лена, можно я теперь буду называть тебя мамой? Моих родителей нет в живых, а ты отнеслась ко мне не как к начальнику, а как к сыну! Ты поступила так, как на твоём месте сделала бы моя мама. Поэтому я не могу обращаться к тебе по-другому. И буду тебя называть только мамой.
IV
Вместо пяти лет, необходимых нашей матери для пенсии, она отработала двадцать. В самом конце двадцатого столетия она решила всё же уйти на пенсию. Александр Иванович её уговаривал:
- Мама, ты хотя бы иногда выходи на работу! Уберёшь кабинеты, классы – хорошо! А не уберёшь за один раз, то не беда – придёшь на следующий день.

- Нет, сынок, - вздохнула мать. – Устала я. Слава Богу! Господь и так мне дал здоровье, чтобы я столько лет проработала.
Вот так и закончилась её трудовая деятельность в том году, когда я в очередной раз приехал к ней в гости.

Как обычно, в день своего отъезда, я зашёл в гости к двоюродному брату Владимиру, живущему через дорогу от матери. В это время в гостях у него был Андрей Меньшиков, водитель Александра Ивановича. По совместительству он работал и электриком; одним словом, был незаменимым человеком. Всё было бы у него хорошо, если бы он частенько к рюмке не прикладывался.

Вот о том, что с ним произошло в том году, он и стал мне рассказывать во время обеда у брата. За столом собрались, кроме Владимира, его сыновья, и Андрей.

- Ты знаешь, Юра, - заговорил Андрей, - меня же Иваныч чуть с работы не уволил.

- Ничего не знаю.
Андрей рассмеялся и начал рассказывать:
- Я, честно сказать, загулял в марте, после восьмого числа. Было это числа девятого, или десятого – точно не помню! Мы с женой выпили водки в этот день, потом добавили бражки и уснули крепким сном, как младенцы! А мне в этот день надо было с Иванычем ехать по делам. Он ждёт меня на работу и не может дождаться. Тогда он попросил бабу Лену сходить к нам и узнать в чём дело. Она подходит к калитке, стучится. Мой старший Андрюшка, выходит из дома, а она его спрашивает: - Отец дома? – Ребёнок, он и есть ребёнок! Он ей от души и «выложил». - Папка с мамой водки напились, а сейчас они пьяные лежат на кровати и спят.

Баба Лена возвращается к Иванычу.
Тот её и спрашивает:
- Узнала?
Она ему в ответ:
- Узнала! Они сейчас с женой спят пьяные, кверх «воронками». – Иваныч как услышал её «такие» речи, смеялся до «колик» в животе. Просмеялся, а потом говорит ей:
- Я его за пьянку уволю с работы!
Баба Лена за меня вступилась:
- Сынок, ты, пожалуйста, не делай этого! Он же ещё молодой, он обязательно исправится! Что с него, молодого, возьмёшь сейчас? Молодой, как известно – в поле ветер, в ж..е дым!
Иваныч после её слов буквально «напополам» сложился от смеха.
Баба Лена его спрашивает:
- Сынок, ты не уволишь его с работы?
Он от смеха не может ей слова сказать. Просмеялся, а потом сказал ей:
- Мама, у меня теперь такого права нету!
- Вот так и остался я на работе, и неизвестно где бы я сейчас работал, если бы не баба ЛЕНА!

- Но это ещё не всё… Ха-ха-ха, – смеялся Андрей. – Живёт в нашем городе один адвокат. Так его баба Лена правильно окрестила «облакатом». Он, и в самом деле, «облакат»! Как-то прихожу я к нему на приём и говорю: «Иван Иванович, мне нужна консультация по одному важному вопросу». Он показывает рукой на стул: «Говорите по существу дела», а сам в руке держит шариковую ручку и смотрит в окно. Я обстоятельно рассказываю о том, что меня привело к нему. Потом и спрашиваю: «Что мне теперь делать?» Он поворачивается ко мне, смотрит непонимающе: «Что вы сказали? Повторите!» Мне пришлось ему всё по новой рассказывать. Ну как после этого не назвать его «Облакат»!
Но и это ещё не всё, Юра. Ха-ха-ха, - смеялся Андрей. Перед моим приходом в гости к брату, Андрей выпил, а потому в настоящий момент находился в отличном расположении духа. – Ты же знаешь, что у бабы Лены двери дома никогда не закрываются, и всегда кто-нибудь в гостях! Кому-то надо «поправить» голову – сотрясение мозга! Кто-то пришёл к ней поговорить и услышать от неё «доброе слово». Кого-то она лечит руками, а кого-то и добрым словом! Вот так и живёт!
- Нынче на восьмое марта мы все пришли к ней в гости: я, Иваныч, и его секретарша, Алла Николаевна. Кроме нас, в это время у неё никого не было. Она, как всегда, крутится у печки, готовит поесть: для неё же все дети! Всех нужно угостить и всем нужно угодить! Крутится она возле печки, то одно выставит на стол, то другое. Иваныч два раза выходил к себе в кабинет. Баба Лена видела, как он второй раз вышел, но не увидела, как он вернулся. Отвернулась за чем-то к печке, да и говорит: - Слыхала я, у Иваныча нелады в семье. Говорят, что он с женой поссорился?

Иваныч сидит за столом, всё слышит, да и спрашивает:
- А кто же это говорит?
Баба Лена поворачивается в его сторону: - Не знаю, сынок! Я в то время так же стояла лицом к печке, «отвернувшись» от стола!
Как грохнули мы тогда за столом после её слов и смеялись, наверное, минут десять! Когда мы стали расходиться после этого, Александр Иванович подошёл к ней, поцеловал и сказал ей:
- Мама, никогда не болей! Ты же наша заступница перед Богом! Мы к тебе приходим в гости и отдыхаем душой!

А после этого я ушёл от двоюродного брата к матери: мне в этот день, а вернее, ночью предстояло уезжать домой. И всё, что связано с этой поездкой, осталось в моей памяти так остро, как будто бы всё, о чём вспоминаю, всё ещё продолжается!

V

Время уже к полночи. Я сижу на небольшой коричневой лавочке возле небольшого синенького окна комнаты. На кухне горит свет. Во дворе темнеет поленница дров за моей спиной. Передо мной небольшой огородик с грядками огурцов, помидоров, морковью и т.д. За грядками дровяник, он же и кладовая.

Мне грустно, потому что через час мне уезжать из этого небольшого, уездного городка. Сюда, в Забайкалье, я приезжал в отпуск к матери. Сейчас мать одна на кухне. Мне захотелось ещё раз взглянуть на природу вокруг Горной улицы, на которой стоит её дом. Улицу не зря назвали Горной – со всех сторон её окружают невысокие лесистые горы. Они словно нависают всей своей мощью над ней. Снизу, больше чем наполовину в высоту – горы «лысые», жители повырубили лес, освобождая подножие гор для своих домов и огородов. В некоторых местах на них имеются неглубокие овраги.

Я смотрю на чёрное звёздное небо. Звёзды так рядом висят над вершинами гор, что кажется, их можно достать руками, если не полениться подняться на гору. Тревожно шумят на их вершинах сосны. Я слушаю их неспокойный шелест, от которого мне становится ещё грустнее; встаю с лавочки, открываю калитку и выхожу в огород. Там подхожу к собачьей будке. Опираясь на будку передними лапами, стоит дворовый пёс Чернышка. Он некоторое время стоит, затем спрыгивает с неё и, гремя цепью, бежит по кругу. Он смотрит на меня с немым вопросом.

- Чернышка, дружище, - говорю, - скоро я уезжаю от матери. - Я смотрю на него и начинаю с ним свой откровенный разговор на равных: – Вот и пролетел мой отпуск, дружище! А кажется, будто приехал только вчера. Быстро летит время! - Я наклоняюсь к нему, обнимаю его за голову и глажу. Он заглядывает в мои глаза, пытается лизнуть в лицо. Гляжу в его коричневые, преданные собачьи глаза, которые понимают меня без слов, и читаю в них его собачьи мысли.
- Да, - беззвучно говорит он мне одними глазами, – значит, уезжаешь? Ты подумал о матери? Ты подумал обо мне? Кто же мне теперь лишнюю корочку хлеба даст, когда ты уедешь отсюда? Не забывай о своей матери! Помни всегда о том, что я, Чернышка, всегда помню о тебе!
– Эх, Чернышка! Дружочек! Ты думаешь, легко мне уезжать от вас! Я же теперь буду очень скучать без вас! – говорю ему, выхожу из огорода и снова сажусь на лавочку. На улице прохладно, и я плотнее закутываюсь в болоньевую куртку, которую дала мне мать. Я прижимаю её плотнее к своему телу и улыбаюсь, когда вспоминаю о том, что мать называет её «курмушкой». В окнах некоторых домов соседей горит свет, а во дворах, словно переговариваясь, начинают лаять собаки.
В ночном воздухе временами раздаются переговоры со стороны железной дороги, которая находится от Горной улицы почти в километре. Переговоры железнодорожников по громкой связи напоминают собачий лай; то, что они говорят, мне непонятно!
Ещё какое-то время я сижу на лавочке, но потом иду в дом; как-никак я сегодня уезжаю, и в день моего отъезда нужно подольше побыть с матерью. Матери моей уже семьдесят пять лет. Боже мой! Как летит время! Как летит жизнь! Вроде бы совсем недавно она была моложе, а вот теперь всё её лицо в морщинах; волосы совсем седые. «Мама, мамочка! Как же летит время! Как мне тяжело уезжать от тебя! Когда же мы с тобой теперь увидимся?» – думаю я и сажусь на стул, что стоит возле кухонного стола.

Мать тяжело вздыхает, а я смотрю на неё. Мне нужно что-то говорить. Я знаю, что все слова, которые я скажу сейчас, будут пустые. Сейчас лучше бы помолчать, взять её руки в свои, смотреть в её глаза и говорить о том настоящем, что есть в моей душе. Вместо этого я вспоминаю её соседей Игнатьевых, чей дом стоит через дорогу, и говорю о друге моего младшего брата Виктора.

- Шёл я сегодня от Витьки и смотрю на дом Игнатьевых; вижу - Сашка опять пьяный! И как ему не надоест пить?

- Ой, и не говори, сынок! - соглашается мать. – Пьёт Сашка, как «собака»! А чего ж ему не пить? Он живёт у матери, как у Христа за пазухой! Мать ему и приготовит, и постирает! Мать всё делает по дому, а он, как придёт с работы, поест и на диван! Чего же ему ещё надо?

- Интересно, а почему он до сих пор не женится? – размышляю я.

- А чего ему жениться? Зачем ему это сейчас надо! Дурное дело - нехитрое! Нашёл девчонку, подружил с ней и бросил. Смотришь, сегодня у него одна, а завтра другая! Чего ему думать о жизни, за него пока думает мать! – философски замечает мать о Сашке. - Сынок, - говорит она мне. – Время-то уже много, наверное? Ты не опоздаешь на поезд?

Я смотрю на часы:
– Мама, всего двадцать минут первого!
- Витька вовремя подъедет к нам? Не опоздал бы! Поезд ждать не будет! – беспокоится она.

- Не опоздает, – успокаиваю я. - Куда он денется? У них же часы есть, слава Богу!

- Хорошо, - вздыхает мать, и мы с ней молчим некоторое время, и думаем каждый о своём. Из кухонного окна дома мне виден забор, огораживающий огород дяди Степана, который живёт совсем рядом. На кухне у них тоже свет горит. «Что-то дядя Степан не спит?» - думаю я и вспоминаю о том, как в обед он приходил в гости к матери. Он очень большой оригинал! А юмор у него интересный. Пришёл в гости, мать сразу же посадила его за стол пить с нами чай. Он, как всегда, стал меня расспрашивать о моей жизни, хотя я ему о ней не раз уже рассказывал. Выслушав меня, он изрёк:
- А жить-то надо, а жить-то негде, а жить-то не с кем; вот и живёшь где попало; вот и живёшь с кем попало!
Я, конечно, после такого иронического его замечания рассмеялся.
– Дядя Стёпа, так я же всё-таки думаю о жизни! Как всякий человек, я тоже ошибаюсь! – ответил я ему тогда.

- Что-то дядя Стёпа постарел, - нарушаю я тишину.
– Не говори сынок, - соглашается мать. - Годы, как известно «не красят» человека. Чем человек больше стареет, тем больше дурнеет!
Я улыбаюсь после её слов. «Да мама, - думаю я, - ты, конечно, как всегда в своём амплуа!»

- В городе, мама, не очень-то спокойно, особенно поздними вечерами!
– Да сынок! На улицу поздно вечером хоть не выходи – столько хулиганья кругом. Оно, конечно, так было всегда в наших краях; так же было и в советские времена. Но вот только раньше жизнь, как мне кажется, была всё-таки интереснее. А вот сейчас, после того, как развалился Советский Союз, люди будто бы «посходили» с ума! Теперь у них одно на уме – деньги! Будто бы и нет Бога! Живи, как хочешь! Хочешь - работай! Хочешь - не работай! Сейчас некоторые люди занимаются бизнесом, чтобы быть богаче. Другие, у кого поменьше совести, те стараются их ограбить; сейчас это рэкетом называется! А ведь много ли надо человеку? Он же на этот белый свет приходит совсем ненадолго; кому-то Господь даёт семьдесят лет жизни, кому-то восемьдесят – это в зависимости от того, как Ему угодно. А люди живут и хотят жить так, как будто бы они хотят приобрести бессмертие ещё в этой жизни! Непонятно мне это всё! Ох, как непонятно! – замечает мать. – Из-за денег и все беды человеческие: войны, убийства, грабежи! Всё это – из-за денег! Жалко мне современных людей – ох, как жалко. Нам тоже раньше непросто было жить в России, особенно после революции и гражданской войны! Что нам пришлось пережить, старшему поколению: и голод мы пережили, и холод, и разруху! А ведь смогли же мы выжить! Потом, в сорок первом, война началась! Тяжело нам дались эти годы, но ведь выжили! Сейчас я даже ума не приложу, как дальше люди будут жить, если ими будут руководить деньги?

- Сынок, - мать перестала рассуждать о деньгах и о жизни, - ты всё проверил в своей сумке? Всё ли ты взял в дорогу? Может, достанешь из погреба банку солёных огурчиков? Может, сала возьмёшь в дорогу? Там, в погребе, в трёхлитровой банке брусничное варенье, есть и твоя любимая черёмуха в трёхлитровой банке! Бери, что тебе надо будет! Ведь в городе у вас продукты очень дорогие! Мы здесь «садим» картошку, капусту, да всю зелень!

- Спасибо мама, - я отказываюсь. - Ты же знаешь, у меня будет пересадка в Иркутске. И неизвестно, смогу ли я взять билет на поезд в день своего приезда. А с тяжёлыми сумками тяжело идти на вокзал в зал ожидания, а затем снова садиться в вагон своего поезда! В дороге, как известно, и иголка тяжела!

- Знаешь, сынок, о чём я сейчас вспомнила? – проговорила мать.

- Не знаю, мама!

- Я сейчас вспомнила о том, как мы познакомились с твоим отцом и решили пожениться. Отец сразу же сказал мне: давай уедем из этих мест поближе к Чите. Там, под Читой, есть одна деревня, в которой хотят «открывать» лестрансхоз. Я ему говорю: а зачем мы сейчас туда с тобой поедем. Он мне говорит: не могу я теперь здесь жить, после того, как умерли мои родители; всё здесь мне напоминает о них. Вот так и уехали мы из Красного Чикоя!
Как ему было трудно привыкать после войны к мирной жизни. Он же воевал под Москвой с самого начала войны. Сколько людей там погибло! Помню, у него с собой была та самая зелёная сумочка с наградами, которая сейчас лежит в комоде. Смотрю я на ордена и медали и говорю ему: это же как надо было тебе воевать, чтобы заслужить столько наград! Он усмехается и говорит мне: а что толку от них? Я же не имею права их надеть! Я удивляюсь: почему? А он отвечает: ты слышала такое слово «военная тайна»? Так вот, я дал подписку о неразглашении военной тайны! Я не должен никому говорить о том, что я когда-то воевал под Москвой, где наши войска понесли громадные потери. Он часто говорил мне о том, что воевал под городом Ржевом! Никогда я не забуду о том, как он рассказывал о том, как им, бойцам, приходилось добывать себе продовольствие под пулями немцев. Там в военных обозах в то время были лошади! Убитые лошади лежали зимой на снегу. И вот солдаты под огнём немцев подползали, отрезали от убитых лошадей куски мяса и ползли назад в окопы! Вот о том, что он воевал в сибирской дивизии под Москвой, когда наши войска несли огромные потери, он никогда и никому не должен был рассказывать! Он даже те ордена и медали, которыми его наградили, не имел права надевать! Но ведь мало того, у него заменили даже военный билет! Ты сам читал в нём о том, что наш отец как будто бы вообще не воевал! Но есть же правда, в конце-то концов! Придёт время, и люди узнают страшную настоящую правду о прошедшей войне! А как ему было жить и сознавать то, что он, фронтовик, не имеет права надеть свои боевые награды! Он ведь надевал только те награды, которыми его наградили на двадцатилетие и тридцатилетие Победы! Всего лишь месяц прожил он после того, как отпраздновали тридцатилетие Победы!

- Придёт, мама, такое время, когда люди узнают настоящую и страшную правду о прошедшей Великой Отечественной войне! Когда будут вспоминать те города, о которых говорил наш отец; тогда в числе всех, кто воевал под Москвой, вспомнят и о нём! Я никогда не забуду о том, как расцвела роза, которая стояла в вашей комнате, перед тем как он ушёл из жизни! Его почтила эта роза тем, что расцвела! Это же просто чудо! Она зацвела второй раз после того, как отцвела! Я просто не могу понять, как такое могло случиться? – заметил я ей.

- Сынок, - мать не ответила мне на вопрос, но заговорила о том, что волнует её: - Ты, как приедешь домой, сразу напиши мне письмо! Я же буду беспокоиться, буду думать, как ты там доехал и всё ли у тебя хорошо! Вы же, дети, совсем не думаете о том, что мать беспокоится за вас! Приедете к себе, и ни слуху от вас и ни духу!

- Мама, - улыбнулся я, - обязательно, как приеду, напишу тебе, - успокоил её.

– Ну, хорошо! – соглашается она. – Ты, сынок, постарайся не ругаться с женой! Нужно идти навстречу друг к другу, как бы ни было тяжело в этой жизни. Её ведь тоже можно понять! Ей хочется, чтобы все вы были сыты и одеты! А это не получается, потому что тебе на работе не всегда вовремя платят! Она тоже должна идти тебе навстречу! Ты прежде всего мужчина, а потому должен всегда держать себя в руках и «не давать» волю своим нервам! Помни об этом!

- Хорошо, мама, - обещаю я ей, и мы снова с ней молчим и думаем каждый о своём.
В моей груди «поселилось» щемящее чувство дороги. Как же знакомо оно мне, это очень непростое и волнительное чувство! Оно всегда поселяется во мне, когда мне предстоит уезжать от родных людей. В такие часы перед отъездом или в дороге щемит сердце, а в глазах начинает щипать так, как будто в них попал дым.
Первый раз в моей жизни пришлось испытать это чувство в те самые минуты и часы, когда в плацкартном вагоне пассажирского поезда я ехал с такими же призывниками, как и сам, в областной военкомат. Я сидел в своём купе и смотрел в окно на меняющийся пейзаж. В груди моей было щемящее чувство, и мне было очень грустно. В нашем купе собрались несколько молодых ребят и под гитару пели песню «В далёкие края, в большие города – на дембель едут парни-дембеля!»
Я усмехался, слушая песню, которую они пели, и думал: «Неужели и я когда-нибудь в один прекрасный момент буду ехать домой на «дембель» и петь эту песню? А вот сейчас мне вскоре предстоит служба в армии! Моё будущее для меня – очередная чистая, раскрытая страница моей жизни!»

Вот точно такое же чувство испытываю я и сейчас, когда мы с матерью сидим за кухонным столом. Иногда я смотрю на неё и стараюсь запомнить, чтобы сохранить в своей памяти её образ. Временами смотрю на кухонный стол, на котором стоят электрический чайник, сахарница и вазочка с печеньем. После этого мой взгляд снова «останавливается» на матери. На ней её любимая бордовая шерстяная кофта. Поясница повязана шерстяным платком: у неё часто болит спина. Седые волосы, которые «выглядывают» из-под платка, заставляют меня задуматься о том, что возраст у неё очень серьёзный.
Чтобы отвлечь себя от мучительного состояния, в котором нахожусь, осматриваю скромное её жилище. На кухонном окне, на верёвочках укреплена тюль, а по бокам она как бы обрамлена светлыми шторами в мелкий синий василёк. На потолке возле лампочки, висящей по центру кухни, две липкие ленты-липучки с чернеющими на них мухами. Одна старается вырваться и звенит, прилагая неимоверные усилия, чтобы вырваться из липкого плена.
Возле самой печи находится насос. Рядом с ним стоит бак под крышкой с лежащим на ней ковшом. Смотрю на дверной проём, занавешенный шторами. Там, за этими шторами, небольшая комнатка. Там стоят три старинные кровати с панцирными сетками. Головки этих кроватей – шарики никелированные. На них, как правило, всегда что-нибудь висит. Над кроватями, на стенах укреплены небольшие гобелены. В комнате два окна. Возле самого большого окна растопырился шифоньер.

На стене, чуть выше гобелена, возле кровати матери висит несколько портретов в металлических рамочках. Это портреты всех моих братьев и сестёр. Когда мы подолгу не бываем у матери, то она иногда «беседует» с портретами. Об этом мать как-то мне рассказывала, когда ждала меня к себе в гости.
– Смотрю я, сынок, на твой портретик, - рассказывала как-то, - и разговариваю с тобой, спрашиваю, когда приедешь ко мне в гости.

Возле второй кровати стоит старенький телевизор. Мать его практически никогда не смотрит. Сплошные помехи – смотреть невозможно.
На подоконниках двух окон растут в горшочках цветы. Несколько горшочков с цветами стоит отдельно на круглом столике рядом с телевизором. Среди них цветёт герань. Когда я приезжаю, первым делом люблю подойти к герани и вдохнуть в себя её аромат. После этого люблю прилечь на кровать и смотреть на лампочку. Мне становится необыкновенно хорошо, так, словно я снова маленький мальчик, а впереди у меня целая жизнь!

Внутри меня, вместе с щемящим чувством дороги, давно живёт и чувство недовольства тем, что вижу вокруг себя. Мне очень хотелось, чтобы это чувство исчезло хотя бы на время моего отпуска, когда я ехал к матери. Но ожидания мои так и не оправдались! Здесь, в небольшом сибирском городке, все жизненные проблемы, неурядицы становятся отчётливее, и что самое страшное, здесь теряешь веру и надежду в то, что в жизни всё когда-то изменится в лучшую сторону! Все социальные болезни капитализма здесь обнажены до предела; это прежде всего безработица, разъедающая этот небольшой городок; пьянство и преступность среди молодёжи!

В глубине души понимаешь, что все негативные явления, пришедшие в нашу действительность, обязательно исчезнут! В это хочется верить, но здесь, в этом сибирском городке, в это почему-то не верится! Наверное, общение моё с моим младшим братом Андреем, который живёт, как и второй брат, Виктор, на улице Луначарского – самое светлое, что было в моей жизни, за месяц моего отпуска. Я старше Андрея на год и три месяца. У нас в детстве были общие друзья. Наверное, поэтому мы друг другау не только братьями, но и друзья! В общении с ним я чувствую себя очень легко. И Андрей точно так же чувствует себя. Вот поэтому я всегда, когда приезжаю к матери, первым делом иду к нему в гости.

С Виктором, с самым младшим своим братом, которого я старше на четыре года, я чувствую себя по-другому; всё во мне «настораживается», когда я начинаю с ним разговаривать.
– Сынок, - отвлекает меня мать от моих размышлений. – Кажется, Витя на своём мотоцикле приехал, - говорит она, когда мы с ней слышим, как хлопает калитка во дворе дома.

VI

Мать не ошиблась в том, что на своём «Урале» к калитке дома подъехал Виктор, самый младший из моих братьев.

Входную дверь он раскрыл резким движением – такой уж характер. Говорит и ведёт себя уверенно, с чувством собственной значимости. С ним сложно говорить – он всегда старается навязать своё мнение. А вот чтобы убедить его в чём, нужно приложить немало усилий. Что мне в нём не нравится – так это его грубость. Грубым он бывает всегда, когда находится «под мухой». Очень часто его «неуживчивый» характер становится причиной наших ссор. До этого приезда к матери мы с ним не общались несколько лет. Когда он вошёл, на нём была чёрная кожаная куртка, дорогие синие джинсы, а на ногах красовались кожаные коричневые ботинки.

- Здорово, Юрка, - поздоровался он со мной. Положил на стул рядом с насосом у печи свою мотоциклетную каску и чёрные кожаные перчатки. – Ты уже готов ехать? – спросил. Я кивнул. Он присел на стул у кухонного стола и сказал: – Не спеши! За пять минут доедем до вокзала.

- Мамка, - обратился он к матери. – Давай наливай чай всем. Время до поезда еще есть, мы с братом немножко потолкуем о жизни. - Он посмотрел на меня: - Ты как думаешь?

- Ничего не имею против, - улыбнулся я ему, - тем более что скоро уезжаю. А вот когда ещё свидимся – один Господь знает!

- Вот то-то оно и есть, что один Господь знает, - усмехнулся он и положил свои крупные руки на кухонный стол. Я взглянул на него. Виктор младше меня на четыре года. Ему всего тридцать восемь; он, как говорится, в «расцвете» сил. Глдя, как мать ставит на стол всё для чаепития, он сказал ей: - Не суетись, мать! Присаживайся с нами за стол и пей чай. За день ты и так устала!

Мать печально улыбнулась ему:
- Мне, сынок, нетрудно накрыть стол, чтобы чаю попить! Для меня это – в радость! А вот скоро… - на глазах у неё выступили слёзы.

- Да ладно тебе, мать, - заметил Виктор. - Скоро у тебя будут другие гости! Ты не расстраивайся! Такая наша жизнь: то встречи, то расставания! Не мы же это придумали!

- Ну и как тебе наш уездный городишко показался в этот раз? - усмехнулся он после того, как отпил из своей кружки глоток чая.

- В общем-то, я не сказал бы, что мне в этот приезд что-то понравилось в здешних местах! – заметил я ему. – Если не ошибаюсь, то в последний раз был здесь в восемьдесят пятом году. Тогда, как известно, было совсем другое государство – СССР. Сейчас мы живём в России, хотя для нас, по существу, ровным счётом ничего не изменилось в географическом расположении. Мы как жили в России, так и живём в ней. Те изменения, что произошли в девяносто первом году в нашей стране, меня не слишком обнадёживают!

- Согласен с тобой, - проговорил Виктор.- Сейчас нам существенных улучшений в нашей жизни ждать нечего! Вот когда будет избран новый президент и будет новое правительство – тогда нам следует ожидать улучшений в нашей жизни! Да и то, для того, чтобы наладилась ситуация в стране, уйдут годы! Сейчас не нужно забывать о том, что у нас, в России, по существу продолжается гражданская война на Северном Кавказе. Америка и европейские страны очень хотели бы, чтобы Россия «развалилась» точно так же, как и Советский Союз! Но они жестоко просчитались! Советский Союз фактически держался за счёт России! Если быть честными, то Россия не так уж и много потеряла от развала Советского Союза! Пройдёт немного времени, и её никто не узнает; это будет развитое государство во всех отношениях! Ничего нет удивительного в этом: народ российский талантливый. Если что-то не ладится в нашей стране, то вина за это лежит, прежде всего, на чиновниках. Придёт такое время, когда мы будем вспоминать лихие девяностые годы двадцатого столетия! - Юрка, ты как считаешь? – он посмотрел на меня испытующим взглядом.
Спорить с ним или доказывать ему свою особую точку зрения на то, что он высказал мне, было бы в настоящий момент бесполезно, а потому я промолчал.

- Скажи мне, у вас в городе сейчас везде платят на работе зарплату людям?
Я отрицательно покачал головой:
- Нет, не всегда!

- Вот то-то и оно, что не всегда! – Виктор улыбнулся. - У нас то же самое! Ты, думаешь, я зря овчарку завёл? Представляешь, в начале девяностых годов у нас в городе творилась такая вакханалия! Утром люди просыпаются на работу, выходят во двор и видят кровь на досках, возле стаек! Это воры в их дворах зарезали поросят! Но это ещё что! Прямо со стаек уводили коров! Вот такие дела творились в нашем городе. Ты даже представить себе такого не можешь! А мы многого насмотрелись за эти годы! - Мы, с Андреем работаем по-прежнему на своих местах, а вот моя Настя и его Ленка не очень-то уверенно чувствуют себя на работе! Мы их успокаиваем: мол, чего вы боитесь? Картошку мы садим! Худо-бедно, но скотинку держим! Под боком у нас речка, озёра, тайга. На рыбалку мы часто ездим. Я не говорю уже о ягодах или о грибах! Мы, Юрка, проживём здесь! А вот тебе одному в твоём городе, который находится на Дальнем Севере, приходится не очень-то «сладко»! Перебирался бы поближе к нам! Мы же всё-таки братья! Ты живёшь, как в той песне, которую поёт Пугачёва:- «Ты покинул берег свой родной, а к другому так и не пристал».

- Извини меня,- не согласился я с ним, - ты неправ!

- Это почему же? – он усмехнулся.

- У меня работа, семья, квартира! Разве этого мало? – улыбнулся я.

- Нет, конечно, немало, - согласился он со мной. – Но у тебя ведь душа болит о своей родине? Ты же на своём Севере спишь, а вот видишь ты себя здесь, в наших краях, - на его губах играла ироничная улыбка.

- Согласен с тобой! – я посмотрел на него. - Моя душа и в самом деле рвётся сюда! Но это не удивительно, потому что здесь живёт самый близкий для меня человек – мать!

- Да ладно вам спорить! – прервала наш разговор мать. Она в это время подумала, что мы с Виктором в очередной раз разругаемся.
Виктор махнул рукой, усмехнулся:
- Мать, ты не беспокойся! Мы ж не дети! Мы не будем ссориться по пустякам. Юрка для меня брат, и я не желаю ему ничего плохого! Если я делаю ему какие-то замечания, то это не значит, что я его не уважаю! Наоборот, я желаю ему всего хорошего!
И в этот раз на его лице не было прежней ироничной улыбки, но мне показалось, что какая-то «тень» грусти сделала его лицо несколько темнее.

- Ты знаешь, - обратился он ко мне после короткого молчания. – Недавно я со своим шефом был в нашей Берёзовке. Мы ездили с ним по делам. И я ему сказал: «Николаевич, мне нужно увидеть моего знакомого в Берёзовке, давай заедем к нему в обед», - и мы на его «Ниве» поехали туда.
Мне стало плохо, от того, что я увидел там. Как-никак – это же наша родина! Сейчас Берёзовку не узнаешь! От бывшего лестранхоза осталось всего лишь несколько домов: остальные разобрали на дрова или продали! В деревне сейчас живут одни пенсионеры. Молодёжи почти нет. В нашей школе, которая когда-то была десятилеткой, в последние годы учатся по двадцать-тридцать человек! Теперь она – «восьмилетка»: в ней сейчас школьники учатся до девятого класса. Видел я, как по улицам в деревне шли несколько человек. Это были молодые мужики! Они шли в фуфайках и в сапогах! Я на работу хожу чище!
Заехал я в гости к Андрюхе Симухину. Поговорили мы с ним о жизни. Он рассказал подробно о том, что есть в деревне. Как и прежде, в ней уверенно чувствуют себя железнодорожники! Так что на «железку» сейчас не так просто устроиться монтёром пути! Работа на «железке» - дело престижное! Колхоз в Берёзовке давно развалился. Андрюха организовал на его месте фермерское хозяйство. Я ему говорю: «Тебе что, делать нечего?» - Он отвечает: «Мне людей жалко! Пусть хотя бы работают на ферме те, кто сейчас живёт рядом со мной!» Одним словом: он молодец мужик! Всё сделал так, как надо; отремонтировал всю технику, которая «досталась» от бывшего колхоза! Ну и людям дал работу!
А нашего дома, Юрка, в Берёзовке давным-давно нет!

Я грустно улыбнулся.
– Я знаю об этом! Когда я ехал сюда на поезде, видел, что осталось от нашей Берёзовки.

- Вот-вот, – он иронично улыбнулся и посмотрел на руку, на часы. – Ну, давай, собирайся в дорогу! – сказал мне после этого.
- Мамка, а ты куда собираешься? – спросил он мать, увидев, как она стала надевать на себя свою болоньевую куртку.

- Сынок, я выйду на улицу провожу вас! – сказала она ему в ответ.
Виктор грустно улыбнулся:
- Мать, ты за Юрку не переживай сильно! У него же семья, и он работает. Не волнуйся, у него всё будет хорошо!
После этого он взял мою дорожную сумку, стоящую возле печи, и вышел из дома. Следом за ним вышли и мы с матерью.

- Сынок, ты как приедешь - сразу же напиши мне письмо, – наказывала мать. – Много мне не нужно писать! Черкани мне хотя бы пару слов, чтобы я знала, как ты доехал!

- Скоро вы там? – торопил нас Виктор, когда мы с матерью уже выходили на улицу. Он сидел на «Урале», когда мы вышли с ней из ворот дома.
Мне нужно было прощаться перед отъездом с матерью.

- Мама, - я обнял её. – Всё будет хорошо, ты не волнуйся!
Она трижды по русскому обычаю поцеловала меня на прощание.
- Сынок, - сквозь слёзы говорила она, - поезжай с Богом! Не забывай о матери!

Я сел в люльку мотоцикла, и мы поехали с Виктором. Я обернулся назад и посмотрел на мать. И хотя на улице было темно, но дорогу освещала лампочка соседей в доме напротив. Мать сделала несколько шагов вперёд, помахала мне на прощание рукой и стояла, глядя вслед, пока мы не скрылись из виду.

На глаза навернулись слёзы. «Мама, - грустно думал я, - когда мы теперь увидимся с тобой? Я даже не знаю!»

А вскоре я уже садился в плацкартный вагон скорого поезда «Россия», который следовал по маршруту «Владивосток – Москва». Время было без четверти три часа ночи. За окнами вагона моего поезда была темнота. Одинокая голубая луна на сумеречно-синем небосводе бежала впереди поезда и с небесной своей высоты заглядывала в окно моего плацкартного купе. Я лежал на второй полке и смотрел на темнеющие силуэты гор, мимо которых проезжал мой поезд. Где-то далеко-далеко временами светились лампочки в деревнях.

Мне было грустно. В глазах моих по-прежнему «стояла» мать.
– Сынок, - словно слышал я в себе её голос, - напиши мне письмо!
- Когда же мы увидимся, мама? - спрашивал я себя и не мог ответить. Я пытался заснуть. Глаза мои были закрыты. Мне казалось, что еду я не в фирменном поезде «Россия», но в поезде под названием «Жизнь». У меня, как и у всех пассажиров, был билет только в одну сторону. Я пытался заснуть, но все усилия мои были бесполезны: в глазах по-прежнему стояла мать! Никак не хотела моя душа и память отпускать от себя её дорогой для меня образ!
- Мама, - говорил я ей в этот раз, засыпая, - мы все едем в поезде жизни! У всех нас взят билет только в одну сторону. Идущее время – скорость этого поезда! Происходящие события жизни - вехи на его пути! – Ты слышишь стук колёс? – говорил я матери. - Это идёт неумолимое время! Как же хочется мне снова приехать к тебе; но только всё дальше и дальше увозит нас друг от друга этот поезд! Увидимся ли мы с тобой, моя родная? – говорил я матери. И снова не мог себе ответить на собственный вопрос! Но про себя непроизвольно повторял: - Мама… моя родная… Мама.