Тени прошлых воспоминаний

   В воспоминаниях о прошлых днях таяли вечера. Когда-то бьющая фонтаном веселая жизнь сменилась затворным одиночеством, всепоглощающим чувством ностальгии, с оттенком иллюзорного существования. Глотнув из стакана, я уставился на пыльные клавиши. Писать не хотелось, но давно забытое чувство с новым рвением трепетало глубоко внутри, рисуя красочные картины будущих сцен, обреченных когда-нибудь лечь на чистый лист бумаги, лишив его девственности своим безнравственным сюжетом. На пороге памяти снова предстала она, во всей своей непостижимой опьяненному разуму красоте. Подхваченный вдохновением, я тенью навис над печатной машиной, жадно поглощая ее туманный образ, пытаясь обрисовать картину давно забытых дней. Я ее уже видел, я был с ней знаком, мы были когда-то единым целым, но разлетелись по жизни как страницы, вырванные из книги бытия. Я помню ее каштановые волосы, ее лучистые глаза, смуглый цвет кожи и нестерпимо прекрасный аромат тела, облаченного в простую черную кофточку, которую она машинально одергивала, когда следовала по неисповедимым путям своего повествования. Может это был сон? Или я так старался ее забыть, что начисто стер все ясные воспоминания, оставив лишь туманные образы глубоко на дне своей памяти, приковав их тяжелыми цепями оскорбленного самолюбия в надежде, что последние светлые чувства сгниют где-то в метаморфических темницах парадоксальных фикций. Образ принимал все более четкие границы, обрисовывая грани, стирая размытость, насыщаясь спасительной ясностью. Кто она? Почему ее образ танцует перед глазами в слабом свете лампы, играющего в разноцветных стеклах пустых бутылок? Сердце радостно постанывало от теплых приливов некой эйфории. Ласково улыбаясь, она описывала пируэты вокруг стола, нежно прикасаясь ко мне новыми воспоминаниями. Мягко наступая на хрупкий мусор разбросанный по комнате, она все кружилась в памяти, рождаясь и умирая в лицах всех людей, которых я знал. Я помнил ее во всем, что со мной происходило. Я видел ее лицо тогда, когда Катрин смешивала меня с дерьмом. Я помню ее нежное касание руки, когда гулял под сияющими снегопадами вместе с Дафной. Я помню ее грустное лицо, наклоняющееся, чтобы поцеловать Джима в последний раз и проводить его в новый путь, облегчая страдания его души и даруя спокойствие всем скорбящим. Она была неотъемлемой частью моей неписаной судьбы, частью меня, отделившейся при рождении, и прозябающей где-то в ином мире, но тесно связанной мириадами тонких красных нитей. Ловя губами ее прохладное дыхание, я пытался сохранить этот ускользающий, тающий в смраде сигаретного дыма образ. Сизые струйки иссякали, принося с собой немыслимую засуху фантазии. Оставался последний штрих, последний мазок, чтобы картина навсегда врезалась в прочные стенки вековой памяти, но кипящая кожа пальцев рук вернула меня в обреченную реальность.  «Дьявол!» - Выругался я, когда температура плавления кожи достигла эпопейного размаха. Отбросив дотлевший до безобразного состояния окурок, я оборвал видение, так и не узнав, кем было это загадочное существо, так тесно переплетающееся с линией моей жизни. «Уже хоть что-то» - подумал я, обреченно откидываясь в кресле и вдыхая последние струйки тлеющего образа. Заняться было нечем. Вечер сгущал мрак за окном, погружая мир в холодную слепоту ночи.
   На следующий день все неслось по давно протоптанным тропам ничегонеделанья. Небесное светило лениво осматривало свои земные владения, ни на чем не останавливая свой пылающий взор, заставляя мир мерзнуть, а людей потеплее укутываться в курки и шарфы. Бесцельное бродяжничество по местам былой славы не приносило никакого удовлетворения потаенным желаниям обнаружить что-нибудь новое и интересное. Все рано или поздно упиралось в грязь и слякоть, будь то мысли или движения тела. Самая долгая и затяжная зима во всей моей прожитой жизни. Иногда мне даже казалось, что это и есть конец, предел, пик существования, после которого никогда не наступит долгожданная весна с ее  серебристыми журчащими ручейками, снующими туда- сюда, просачиваясь сквозь миллионы столетий, свидетелями которых они были до людей и останутся после, до самого последнего дня впитывая в себя последние минуты жизни планеты. Как однажды выразился легендарный Фредди Меркьюри: Когда ты поднялся на самую вершину, есть только один путь – вниз. Вот и мне казалось, что больше ничего не будет, что остается лишь сложить крылья и кануть в небытие, напоследок ощутив минутную свободу от всего, что тянуло когда-то вниз. Проплывая где-то вдоль пятой авеню, я засматривался на заснеженные деревья, лениво покачивающиеся от кратковременных порывов теплого ветра. Высокие железобетонные укрепления мрачно поглядывали на снующих туда-сюда людей. Иногда громадные великаны подмигивали теплым светом ламп, вырывающимся из голых окон. Меня всегда притягивал этот огромнейший парк в центре города. Этот небольшой кусочек тихого рая, зажатого между суматохой цивилизации, всегда благотворно влиял на мятежную душу, даруя некое спокойствие и проветривая затхлую голову. Но тянуло меня сюда не только поэтому. Здесь я повстречал ее когда-то, даже не удосужившись повернуться на ее тихий зов и взглянуть ее ясные, лучистые глаза. Странно, но большая часть живущих ныне людей и дня прожить не могут, чтобы не повздыхать, глядя на обрывки воспоминаний, нежно укутанных в толстенные альбомы, олицетворяющие собой всю жизнь от пеленок до сегодняшнего дня. Если человеку в кайф страдать, он найдет тысячу и один способ, чтобы удовлетворить свое маниакальную жажду драмы.  В основном это мелочные события, поступки, мысли, которым не суждено было переродиться во что-то более существенное, чем обычные воспоминания. Не удовлетворив свой интерес, люди насильно идеализируют свою драму до состояния чего-то грандиозного, а потом навешивают на собранный каркас свои мысли, чувства, идеи, выдумки и иллюзии. В конце концов, получается полная жизнь, которой они оказались лишены в силу тех или иных обстоятельств, разглагольствуя о том, что жизнь их обделила. Глупцы! Как говорится: сам придумал, сам поверил. Половина наших проблем не имеют ничего общего с тем, что мы о них себе представляем. Простой снежный ком, а лучше – комок грязи, который мы катаем изо дня в день, когда нам больше нечем заняться. Горе от ума, тоже верное высказывание. Но, так или иначе, а именно этим я и занимался, когда бродил по заснеженным улицам нелюбимого мне города. Закончив свои умозаключения, я направился вызволять из грозного плена строгих надсмотрщиков своих добрых  друзей, томившихся в темницах склада ближайшего магазинчика. Расплатившись с грозным узурпатором мятыми символами благосостояния, я направился вглубь безлюдных улиц озираясь, будто замыслил нечто сверх ужасное, чем просто отлить подальше от острых людских глаз и бесхребетных языков. Занимаясь непристойным делом, я заметил еще свежие следы в переулке. Набравшись храбрости, я решил поиграть в Шерлока Холмса, чтобы хоть как-то разнообразить свое наскучившее одиночество. Заправив оружие нечестивцев обратно в свое святое ложе, я, с видом тайного агента, натянув пальто до самых ушей, двинулся походкой матерого следопыта по еще горячим следам мнимого преступника. Вооружившись фантазией, я придумал легенду, по которой меня звали Пол Смекер и по которой я был специальным агентов ФБР, занимающейся расследованием убийств местный главарей мафии. Убийца, некто Дэвид Делла Рокко, по кличке «Весельчак Рокко», бывший член клана Якаветта, который должен был умереть. Атмосфера накаляется, когда начинают умирать сыновья других семей, тела которых находили зверски изуродованными обычной столовой вилкой. Идя по следу опасного убийцы, я в душе был с ним согласен и всячески надеялся, что перед тем как его поймают, он сумеет изрядно пустить кровь зажравшейся итальянской диаспоры. Время близилось к вечеру. Следы вели в самый нечестивый район города, и это наталкивало на мысль, что этой ночью замерзшую улицу отогреют горячие потоки крови. Замедлив шаг, так как следы постепенно учащались, что означало лишь одно: «преступник» пережидал, замедляя ход, видимо, почуяв опасность. Через несколько метров следы резко повернули влево, а дальше растворились в тысячах себе подобных. Стараясь ничем себя не выдавать, тайный агент Смекер направился в бар напротив, чтобы навести справки о недавно прибывших клиентах. За барной стойкой стоял пухлый ирландец, чем-то напоминавший внешностью помощника Капитана Джека Воробья Джошами Гиббса. Одним лишь взглядом намекнув ему на серьезный разговор, я уместился за маленький столик в другом конце заведения, тщательно пытаясь скрыть свою внешность от посторонних любопытных глаз. Заказав щупленькой официанточке бокал виски, я принялся ждать своего давнего приятеля.
   - Мистер Смекер.
   - Да, мистер Гиббс.
   - Что привело вас сюда? (опасливо озирается)
   - Не привлекайте внимание, друг мой.
   - Так что же вас привело? (проявляет нетерпение)
   - Мне нужно знать, кто из посетителей зашел за последний час. И скажите, кто из этого числа вышел до моего прихода.
   - Что-то стряслось?
   - Присядьте, друг мой, от вас у меня секретов нет.
   -  Что ж, охотно выслушаю.
   Я ищу некого Весельчака Рокко, бывшего члена клана преступной мафии Джо Якаветта. Как мне стало известно, его подставили. Вручив шестизарядный револьвер, Папа Джо послал его в отель, в котором проходило собрание глав мафиозных группировок. Нарядившись в костюм обслуживающего персонала, он проник на встречу, после чего понял, что живым ему оттуда не выбраться. В комнате к тому моменту находилось порядка десяти человек. Неизвестно как, но Рокко удалось положить их всех, но факт остается фактом. По секрету говоря, мне нравится, что он делает для людей, ведь убивает только преступников, держащих город за горло.
   - Интересно. Ждите. (уходит)
   Не спеша, попивая свой виски со льдом, больше похожим лед с виски, я наблюдал, жадно впиваясь в полуприкрытые лица горожан, явно не желающих быть разоблаченными. Минут десять спустя,  на горизонте ожиданий появляется мистер Гиббс, прикрывая в руках какую-то бумажку.
   - Мистер Манчини, вам просили передать это. (передает записку, взглядом указывает на молодого человека в противоположном конце таверны и быстренько сматывается за стойку)
   «Дорогой мистер Смекер. Я глубоко польщен вашим вниманием к своей персоне, ведь вы неотступно следуете по моим следам, дыша мне в затылок, но, так и не скручивая руки за спиной. Смею полагать, что мы с вами желаем одного и того же, по крайней мере без личных формальностей. Приглашаю вас на чашечку кофе или чего-нибудь покрепче в эту пятницу. С уважением ваш покорный слуга Рокко»
   Усмехнувшись подобной наглой выходке, я взглянул на автора письма, но его уже не было.
   - Дьявол! – выругался я. Снова упустил парнишку!
   - Молодой человек, у вас свободно? (над столиком зависла прелестная дама с каштановыми волосами и лучистым взглядом)
   - Да, конечно, присаживайтесь, миссис?
   - Мисс. Имя не имеет значения, и, тем более, мы с вами уже встречались. (она наклоняется и целует меня в губы, обжигая жаром тысячи ночей)
   - Извините, мисс, я хотел…
   - Не стоит извинений, прощайте. (она кокетливо разворачивается на каблуках, неспешно проходит сквозь серую толпу, выделяясь своей цвета крови шубкой, и садится в иссиня черный автомобиль).
   - Где-то я ее уже видел, но где…

   Загнав, таким образом, себя в тупик следствия, я бросил это прискорбное занятие и решил продолжить свой собственный путь, так вульгарно прерванный разыгравшейся фантазией. Где я мог ее видеть? Ну, нигде от нее спасу нет! Странно, что еще сниться не начала, этого только не хватало! Тайно выругавшись и пожаловавшись самому себе на дотошный образ, я вновь побрел по людной пятой авеню, но уже в сторону дома. Странно получается ведь: я натыкаюсь на ее образ везде, но совсем не помню, кто она такая и почему именно она. Странно потому, что совсем недавно я убивался из-за развода с женой, а до нее так горько переживал разлуку с первой любовью, что думал, надеялся, что сжег все чувства дотла, в закрытых печах своей души, выбросив пепел разочарования на волю ветра, уносящего далеко за горизонт мои былые воспоминания. Вернувшись домой, я снова навис над печатной машинкой, но уже знал, что должен написать об этом вечере. Неловко касаясь упругих впадинок единственной подруги, я боялся надавить, привести в движение печатный механизм, пронзив расслабляющую тишину звонким ударом молоточка.

Щелк, щелк, щелк.

   Робкие ударчики  сменились нахальными ударами, без зазрения совести пронзающими концентрированную тишину, обстреливая звонкими пулями отвыкшую от подобного шума квартиру.