Сады горят!

               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               
белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               

               



 
  ….




 





               
деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               




 
  ….




 





               

               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               
белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               

               



 
  ….




 





               
деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               




 
  ….




 





               

               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               
белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               

               



 
  ….




 





               
деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               




 
  ….




 





               

               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               
белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               

               



 
  ….




 





               
деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 


               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               
белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               

               



 
  ….




 





               
деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               




 
  ….




 





               

               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               
белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               

               



 
  ….




 





               
деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 


               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               
белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               

               



 
  ….




 





               
деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               




 
  ….




 





               

               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               
белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               

               



 
  ….




 





               
деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               




 
  ….




 





               

               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               
белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               

               



 
  ….




 





               
деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               




 
  ….




 





               

               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               
белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               

               



 
  ….




 





               
деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               




 
  ….




 





               

               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               
белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               

               



 
  ….




 





               
деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 


               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               
               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               
               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               
               
                Сады горят!  Маргарита Руттнер.

      В Крещение  убирали  Новогоднюю ёлку и украшения, развешанные по всему дому,  и уже начинали думать о предстоящей весне и о работах в саду.
 Ещё свежи были воспоминания о новогоднем салюте в центре города, на который собирались всеми семьями с малолетними детьми и домашними животными.  Вокруг громадной, вращающейся, ярко освещённой ёлки весь вечер выступали артисты – пели новогодние песни, танцевали.  На площади стояли ледовые крепости, домики, горки, карусели.  Толпа ахала и хлопала в ладоши при каждом залпе салюта; потом неохотно расходилась домой.  Люди были одеты в маскарадные костюмы Деда-Мороза, Снегурочки, зайцев, медведей, лисиц и современные костюмы из американских  боевиков.  Светились неоновые украшения на головах и руках, трещали хлопушки.  Всю ночь гремели фейерверки, громко играла весёлая  праздничная музыка, и невозможно было заснуть.
     Дома после мороза хорошо было выпить горячего чаю с медовым тортом и провести всю новогоднюю ночь перед телевизором.  Пили черноплодку, выращенную в собственном саду и с осени засахаренную для  праздников.  На следующий  день, первого января, по телевидению давали   традиционный новогодний концерт из Венской Филармонии, богато украшенной свежими цветами, а на Католическое Рождество – концерт Рождественских  песен и произведений   Баха, Генделя, Адама, Грубера; показывали  американские Рождественские  кинофильмы.  В доме стоял аппетитный  аромат свежей ели, мандаринов, салата Оливье и зажжённых свечей.
     Не хотелось расставаться с праздничным настроением, и  долго ещё по ночному городу светились  новогодние украшения и ярко мерцала Вифлеемская звезда, а в ушах звенела « Радость миру» (“Joy to the World“ by Lowell Mason). 
     Длинными, зимними вечерами уже готовились к весне – шили фартуки,
 рукавицы из грубой материи, переговаривались по телефону с друзьями и делились опытом высадки и ухода за семенами и рассадой.
     Прошла  широкая Масленица – древний языческий  праздник проводов зимы и наступления весны. По городу ходили ряженые и скоморохи, в центре города пекли  блины и раздавали горячий чай.  Потом сжигали чучело Масленицы и гремел салют.  Пришла весна-красна!
     В конце февраля неожиданно распространилась весть: «Сады горят!»  По дому бегали люди и громко взывали на каждом этаже: « Сады горят! Сады горят!  На Блок-посте сады горят!»
 А мы всё никак не могли понять, как в феврале месяце, когда стоит глубокий снег,  и к саду не подойдёшь и не подъедешь, вдруг загорятся сады?  И только в апреле, на Пасху, когда мы впервые после долгой зимы пошли в сад, то увидали, что у соседей сгорели забор и домики.  Это было первое огорчение.
     Нам хотелось поскорее осмотреть наш сад и всё, что случилось с ним за зиму.  Первый поход в сад - сборы долгие и волнующие:  нужно было проверить все постройки, починить, где требовался ремонт после длительного зимнего сезона; проверить, как выдержали морозы плодовые деревья и кусты; расчистить сад, сжечь опавшие ветви и листья;  рыхлить клубничные грядки и удобрять их.
     Мы пришли в сад, как на праздник весны и солнца!  Сад стоял ещё совсем голый;  но после долгой зимы и снегов снова пахло свежей сырой землёй, а бездонное голубое небо как-будто улыбалось нам, и улыбалось солнце.  Кончились холода!  Начиналось лето! Ещё одно лето в нашей жизни подарил нам Господь! Лето Господне!  Спасибо тебе за это, Господи!
     Сад- это особенный стиль жизни в этих местах, без сада люди не мыслили здесь своего существования.  Соседи по саду знали всё друг о друге – дружили семьями, молодые нередко влюблялись в соседних, праздновали свадьбы.  И когда рождались дети, то малыша, едва научившегося ходить, приводили в сад.  Соседи улыбались и на минуту оставив  работу, говорили :» Вот, пришёл новый хозяин!»,  и ребенку давали крохотное ведёрко, лейку, лопату, и он, как все взрослые, серьёзно ходил за родителями, копал и поливал грядки…
     Мы сгребали прошлогоднюю листву, жгли костёр, потом  отдыхали под яблоней и с наслаждением пили из термоса чай с печеньем.  Мы любили свой сад, это было наше детище!  Нам нравилось работать в саду на свежем воздухе, зная, что труд вознаградится осенью.  Надежда и увлечённость давали нам силы и какую-то романтику, хотя работа была грязной и тяжёлой. И когда по всем садам вокруг расцветали яблони, вишни, сливы, груши, и гора стояла розово-белая, вся в яблоневом цвете, и пели птицы, и сверху  светило солнце, и без единого облачка ярко-голубое  небо, то улыбались люди, и нам  казалось, что наступил рай на земле!
     Потом зацветали голландские тюльпаны, они были необыкновенно хороши – нежные, бело-розовые, алые с бело-зелёным донышком; жёлтые и белые нарциссы, розовые и белые т пионы.  А когда отцветали яблони, вся земля была усыпана  белыми лепестками;  но теперь это не холодный белый снег покрывал землю, а нежные, душистые лепестки.  Расцветали сирень и жасмин, и земля утопала в их  чудном благоуханье! 
     Господи!  Спасибо тебе за этот, хоть и короткий, рай на земле!
Мы приходили из сада усталые, но посвежевшие и довольные.  Долго мылись под душем, меняли одежду, потом ужинали – и к телевизору! Начинался  очередной бразильский сериал!  Бразильскими сериалами бредил весь город:  когда кончался один сериал, начинался другой. Сначала на экране телевизора появлялась крутая гора с громадным крестом – фигурой  Христа, или Христа в образе креста.  Потом начинался сам сериал.  Мы ахали и охали над очередными перипетиями героев этих сериалов, огорчались их несчастьям и радовались их победам!
      Обычно мой день начинался со звуков колокольного звона, потом  следовало объявление: “This is the BBC World service.  Wherever you are, you are with the BBC. It is two o’clock GMT in London.”  ( « Говорит Международная служба ББС. Где бы вы ни были, вы слушаете ББС.  В Лондоне сейчас два часа утра по Гринвичу»).  Дальше шли новости на английском языке.
     Наш сад  находился в долине, под горой.  С вершины горы, заросшей вековыми липами, открывался необыкновенно  красивый вид вдаль, на Волгу. Далеко-далеко синела Волга, и на другом, её правом берегу, в голубой дымке различались пляжи и заросли зелени.  За ними – покрытые густым лесом горы, и на них вырисовывались домики.  Крыши домиков казались величиной со спичечный коробок и блестели, как зеркало, в лучах  солнца; были видны поля, с точно по линейке прочерченными границами.   А над ними – безбрежное, голубое, лучистое небо. Казалось, что всё кругом, после долгой зимы залито солнцем и улыбками счастливых людей, и вся земля – это мир, солнце и добро.
     Мы поливали клубнику, а сестра ухаживала за зеленым луком: в этих местах с самым первым урожаем пекли вкусные пирожки с зелёным луком и крутым яйцом.  Сестра рыхлила грядку, удобряла и поливала её, и лук рос сочный, зелёный, аппетитный.  Мы ходили вокруг грядки и уже предвкушали, как сорвём его и будем печь долгожданные пирожки, а сестра повторяла:  «Подождём ещё день-два».
      Наконец мы решили, что срезать лук, но когда пришли в сад – грядка была пуста!  Стояло одна лишь чёрная рыхлая земля, а лук исчез!  Мы поняли – его сорвали чужие!  Сестра поникла и опустилась перед пустой
грядкой на колени. Из глаз её текли слёзы.  Всё пропало! На душе была какая-то чёрная пустота, как на той  пустой грядке, с которой исчез зелёный лук.  Мы были поражены жестокостью и вероломством людей.

     … В июле в воздухе стоит сладкий аромат цветущих лип.  Мёд сочится с их жёлтого цвета и дурманит.  Потом цвела Волга  зелёным цветом, и  купаться было нельзя.
     Как-то я пришла в сад, открыла калитку и удивилась: в глубине сада, около озера, ходил леший – темноволосый,  с чёрной бородой мужчина.  Он был  одет то ли в шкуру, то ли  одежду болотного цвета, и весь он  был чёрно-болотный.  Он спокойно посмотрел на меня и удалился в сторону соседнего сада.
    Я испугалась.
     В другой раз, открывая замок, я различила в щель калитки костёр и густой дым, который  валил с соседнего участка.  На минуту я  обрадовалась, решив, что  пришла соседка.  Открыв калитку, я заметила, что в кусты метнулись тени людей.  После себя они оставили  на садовом столике недоеденный батон, сосиски, стаканчики с пивом.  Ещё дымились тлеющие сигареты; догорал костёр и шевелились кусты,  в которые исчезли непрошенные гости.
  Стояла тишина.
     А  в соседних садах поймали незнакомого мужчину – тоже непрошенного гостя - и всем миром тащили его в озеро, чтобы утопить.  В других садах поймали воров и, раздев их догола, пустили голышом бежать по улицам.
  Горели в отсутствие хозяев садовые домики и заборы.  Люди стали бояться ходить в сады – испугались за свою жизнь. Выращивать урожай  становилось невыгодно:  работа была тяжёлая и грязная, а урожаю  собирали мало.  Где-то в соседних садах слышен  был треск и глухие удары – это рвали доски со стен ещё уцелевших домиков и заборов.   Немолодой мужчина орудовал ломом.  Это был человек-хищник: сжав губы, со  злым выражением лица, он выламывал доски со стен домика.  Он напоминал льва в африканских джунглях, который  разрывал зубами только  что пойманную добычу.  Потом хищник тащил  в свой  сад ворованные доски.  Его нос касался колен; одной рукой придерживая на плече доски, а другой упираясь в землю, он передвигался, словно первобытная обезьяна.  Лишь белая кепка выдавала его человеческое происхождение.   Девятого мая  в то время, как все отмечали праздник, с
о стен нашего домика тоже отодрали доски, и крыша наполовину  рухнула.  Потом исчезла скамейка под яблоней,  на которой мы любили посидеть и отдохнуть после тяжёлого труда.  Её строил, как и садовый домик, наш отец для своей семьи.

     В другой раз, придя в сад, мы ужаснулись:  перед нашими глазами предстало лишь пепелище от сожжённых в соседних садах домов.  Мы  остолбенело смотрели на ещё дымящиеся, черные каркасы, и нам казалось, что мы видим  страшный фильм о войне.  Не верилось, что всё это происходит наяву.  Наши соседи  от страха перестали ходить в сад. Они лишь по-двое и по-трое изредка украдкой пробирались  и скорбно качали головами. 
     Вечером по телевидению показывали фильм о том, как молоденькую девушку  заманили три молодца в дом, якобы  « праздновать день рождения».  Споив, они изнасиловали её: два  негодяя держали  девушку за руки, а третий сдирал с неё одежду; потом мерно качался на ней.  Изнасилованная тремя молодцами и окровавленная девушка, едва держась на ногах, уползала из квартиры.  А один  из насильников приговаривал:  « Мы  её помяли чуток; ну, ничего, - мой папа адвокат, он  всё уладит.  А она, хоть и учится в музыкальном колледже на дирижёра, живёт лишь с дедом.  Нам ничего не будет!»
     Её дедушка отомстил насильникам за поруганную  честь внучки:  продав дом и купив на эти деньги снайперское ружьё, он стрелял по самому чувствительному для мужчин  месту – которым они насиловали его любимую внучку.

     ….. Вдали  от нас останавливались электрички, которые подвозили дачников с дальних садов из-за Волги.  Толпа людей двигалась вверх, в гору, как цепочка трудяг-муравьёв.  Они везли сумки, наполненные овощами, фруктами, букетами цветов из своих  садов.  Вниз, с горы на электричку тоже спешили люди с ещё пустыми  сумками и колясками.
      А там, где  когда-то наши отцы с любовью и надеждой строили дачные домики и сажали яблони, теперь чернели обуглившиеся, как после войны, дачи, поваленные и сожжённые заборы.  Внутри нашего домика царил полный  хаос: перевёрнутые столы и табуретки, разбросанные по полу  одежда, вёдра, шланги; и насквозь было видно вдруг открывшееся за домиком пространство – деревья и кусты.  Там, где когда-то возделывалась земля, теперь густо росли сорняки.  По саду ходили полу-люди, полу-животные: согнутые, заросшие волосами, замотанные от шеи до колен нечистым тряпьём, они напоминали первобытного человека- обезьяну.  То, что мы называем лицом, было грязным, как земля, не знавшем воды и мытья, заросшим волосами местом.   Чёрные зубы, кривые черты лица, искривлённые руки напоминали скорее сучья деревьев, покрытые корой и мхом.
     И спали они в заброшенных полуразрушенных садовых домиках прямо на полу, на тряпье; нецензурно выражались и вели себя, как звери: ели прямо на земле сваренную на костре пищу  и тут же испражнялись.  Рядом стояла грязная посуда, которую они мыли в озере, и остатки еды - огрызки хлеба и огурцов.
     Среди  мужчин выделялась толстая женщина с короткими, крашенными  перекисью  водорода, волосами.  Днём эти люди лежали прямо
 на земле, греясь на солнце.  Женщина бесстыже валялась на спине среди мужчин.  Её платье задиралось почти до пояса и были видны толстые, согнутые в коленях голые ляжки и громадный, как два футбольных мяча, бюст.  Видно, она  была « прости-меня-Господи».
     И сама земля была изрыта какими-то ямками; из них выглядывали чёрные зверьки, с кривыми, как у акул, зубьями и злыми, быстрыми глазками.  Вся вишня и слива теперь червивели, и не было ни одного здорового плода. При виде человека в озеро бросались зелёные,  на кошку похожие зверьки со злым оскалом зубов.  На солнце грелись клубки змей, а на земле валялись обгрызанные яблоки. 
     А в садах по соседству начали случаться ужасы: то засыхало, то разливалось озеро и затапливало угодья; то сохла от необычного зноя земля; то замерзали от холода молодые  побеги.  Вырастали чёрные помидоры и кривые, уродливые, жёлтые огурцы.  Из яблонь выползали невероятно страшные, быстро бегающие насекомые.
     И люди ненавидели друг друга, и, как звери, начинали бросаться один на другого с ножами и обрезами. 
И жизнь катилась, как в предсказании от Матфея:
«… не останется здесь камня на камне: всё будет разрушено». ( от Матфея, 24:1).
« И восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам». (  от Матфея, 24:7).
« И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (от Матфея, 24:2).

     … Стояло позднее, но очень сухое и жаркое  лето.  От необычного зноя листья  на деревьях желтели  и преждевременно осыпались.  На берёзах уже появились первые золотистые пряди пожелтевших ветвей.
Вечерами, когда  где-то далеко-далеко за гористыми берегами Волги медленно садилось оранжевое, огненное солнце, и небо становилось сиренево- розовым, с горы  неспеша спускалась стройная, седая женщина.  Она было одета в белое летнее пальто или длинное покрывало.  Её белая шляпка была украшена розовой лентой и розовым яблоневым цветом.  Тропинка вилась между вековыми липами.  С горы дама долго вглядывалась вниз, в долину, на те места, где когда-то её отец с любовью выращивал яблони и сливы, и вся семья трудилась, поливая клубнику,  и полола грядки.  Издалека вырисовывался заросший сорняком сад, перекосившийся  садовый домик, в котором отец когда-то отдыхал  после трудов, читал газеты, обсуждал  дела  соседями по саду.
     Ещё дальше был виден чей-то дымившийся, вероятно, недавно подожженный домик или забор.  Здесь больше не ходили хозяева с лейками и вёдрами.  Стояла тишина и безмолвье, лишь ветер шелестел листьям, да по-прежнему весело чирикали и пели птицы. 
     Дама в белом поднимала глаза к небу и, сложив руки на груди, повторяла:
«  Господи! Господи! Как же жить дальше?  Велико зло, Господи!
Господи, научи, как жить дальше!»
     Потом она медленно, словно неохотно, удалялась вверх по тропинке в гору, всё оглядываясь на некогда любимые места и исчезала среди липовых деревьев.  А над ней под вечным небом колыхался волнами  вечный океан зелёной листвы.
                Зеленодольск, Март 2012.
               



 
  ….




 





               




               




 
  ….




 





               





               




 
  ….




 





               




               




 
  ….