Мой гениальный друг Юрий Любимов

Константин Кедров-Челищев

Мой гениальный друг Юрий Любимов
       Хоть мы и живем с вами в довольно странные времена, когда никто и ничто не ценится кроме денег, временами не худо бы оглянуться вокруг и , вдруг обнаружить рядышком гения. Со мной это случилось буквально — повернул голву направо на секунду оторвашись от сцены, а рядом сидит Юрий Любимов и в темноте зала подсвечивает фонариком, то свое лицо, то кому-то из актеров сигналит, мол громче-громче или, наоборот, тише. Такое своеобразное дирижирование светом. Нет, я конечно подозревал, что он подсядет рядышком на откидное место, ведь не случайно же меня пригласили на «Марат Сад» и препроводили именно в этот ряд, именно в это кресло. Режиссер во всём, он и знакомство наше срежиссировал, а потом пригласил в свой легендарный кабинет, где все стены исписаны автографами великих:
«Все богини , как поганки
перед бабами с Таганки» Андрей Вознесенский.
Такое не забудешь. Потом и мой автограф там появился :
«На   Таганке   у    Любимова
Быть весьма необходимо- ВО!».
Разумеется я вместе со всей страной, любящей театр почти наизусть знал радиотрансляцию его гениального спектакля по Бертольду Брехту, принесшую ему заслуженную всесоюзную славу еще в 60-х. И вместе со всей страной горько переживал неожиданное лишение гражданства.  Я и сейчас не очень понимаю, как это могло случиться. Да Любимов не был советским человеком. Но он был гениальным режиссёром. А к тому времени, к середине 80-х
даже престарелые, мрущие, как мухи генсеки понимали, что Любимов слава Отечества. Потом Любимов много раз мне рассказывал и у меня дома и в Греции у подножия Парфенона, где мы колдовали над совместной мистерией «Сократ/Оракул», как после спектакля по стихам Вознесенского «Антимиры» на стол Брежнева лег донос. Мол смеются Любимов и Вознесенский над нашим отставанием в космосе. Виной всему стал невиннейший палиндром гениального Андрея: «А ЛУНА КАНУЛА». Надо ж беде случиться, как раз в это время американцы высадились на Луне. Рассвирепел Брежнев и сказал: «А, так он так к нам относится, не нужен он нам». Что тут началось. Пошли комиссии за комиссиями, стали появляться разгромные рецензии даже на вполне невинную  постановку Островского. Как сейчас помню аршинными буквами в «Правде» : «Все оказались в овраге».
Эти глупости забываются быстрее , чем возникают.  Умер Брежнев - пришел Андропов и тут разыгралась трагедия с Высоцким. Перед похоронами барда всея Руси звонок Андропова: «Мы заинтересованы, чтобы всё обошлось без крови». «Здесь мы с вами союзники»-ответил Любимов. Похороны стали первым незапланированным властями массовым выступлением. И конечно не обошлось без глупости. После выноса гроба, какие-то темные личности стали сбрасывать портрет Высоцкого с крыши театра. Толпа дружно скандировала:»Фа-шис-ты!». Нет, такое простить Любимову не могли. Лишение гражданства стало громом с ясного неба. Любимов был на гастролях в Лондоне. Его интервью иностранным СМИ  не нарушали советского благочестия. Он не восхвалял, то , что происходило в стране, как того требовал ритуал, но и не метал в Кремль громы и молнии. Но видимо потому и выпустили на гастроли, чтобы под любым предлогом, как можно скорей избавится.
  К чести всего театрального сообщества Таганки, тогда удалось полностью сохранить весь репертуар Любимова и , главное великую поэтику его спектаклей. Никто не светил фонариком из зала, где громче, где тише. Все шло своим ходом и у властей на этот раз хватило ума не вмешиваться, не скандалить , не громить репертуар великого театра. Свежа была память о разгроме Камерного театра Таирова, об уничтожении после гибели Михоэлса уникального ГАБТА, а уж о театре Мейерхольда и говорить не приходится. До сих пор мороз по коже и слезы в горле.
            Кто мог предположить, что возвращение Любимова после долгих лет изгнания выльется в неожиданную трагедию и театр устоявший во времена Хрущева, Брежнева и Андропова расколется надвое в эпоху Ельцина. Боже нас упаси искать здесь правых и виноватых. Бывают такие случаи, когда все стороны по своему правы.  Ясно лишь одно. Без Любимова и Демидова не Демидова, Смехов не Смехов, и Губенко не Губенко и Хмельницкий был уже не Хмельницкий. Вроде бы всё на месте по Чехову и лицо и одежда, а вот душа и мысли, куда-то улетучились. Да за 11лет дружбы и я скажу характер у Юрия Петровича не сахар. Но факт остается фактом-всё гениальное осталось с Любимовым. Даже не при такой звёздной труппе, даже с никому порой неизвестными средней руки актёрами, даже совсем с другими актерами, как сейчас в театре Вахтангова.
 Пишу, а перед глазами проплывают сцены и мизансцены последнего десятилетия. Вот под небом лазурной Греции среди античных колонн празднуем 2400 лет содня посвящения Сократа в тайны Дельфийских мистерий. Весь спектакль в стиле оживших древнегреческих барельефов, но чтобы утеплить сцену Любимов заставил Сократа Ксантиппу и Аспазию плясать Сиртаки. Конечно мы знали, что танец этот появился и стал символом свободы много позднее, когда греки освободились от турецкого владычества, но сценическая правда важней исторической достоверности. А разве можно забыть, как в античный хор органично вплелось стрекотание дельфийских цикад. Или, как встрепенулись сократоведы со всего мира, когда прочитали по английски текст бегущей строкой:
«Аристотель всегда при дворе
В академии мудрый Платон,
А Сократ он везде и нигде
И приют для Сократа притон»
Театральная критика отметила, что из всех Сократов, привезенных в те дни в Афины, русский оказался самым живым и понятным. В этом тайна Любимова - он воскреситель даже давно умерших. Ведь еще ослепительней его поэтический реквием «До и После», где из Черного квадрата Малевича вышли к публике Рыжий клоун Бродский и Белый клоун Маяковский и Блок-Пьеро и все поэты серебрянного века, а потом так же все ушли в Черный квадрат. Этому спектаклю предшествовала своего рода генеральная репетиция под названием «Первый Всемирный День поэзии ЮНЕСКО» в день весеннего равноденствия 21-го марта 2000-го. Повернулся вокругоси знаменитый кружевной занавес из макраме и под марш Прощание Славянки мы вышли с Юрием Петровичем навстречу полутысячному залу. Андрей Вознесенский тихим, уже проподающим голосом прочитал «Голос теряю»: «Должен, хоть кто-то. В самой орущей в мире стране быть безголосым». А зал ничего не понимал и кричал: «Громче». А Любимов, как всегда лучше всех актеров читал стихи Пастернака и Маяковского:  «Гул затих. Я вышел на подмостки..».Таганка еще в 60-х стала поэтической меккой, давно ушедших и поныне здравствующих поэтов. Другие театры пытаются повторить, но событием сие не становится, а вот «Всемирный День поэзии ЮНЕСКО» стал ежегодным праздником и нигде не празднуется так широко, как в России. Такова участь всех без исключения начинаний Юрия Любимова.
  Иногда можно услышать, что мол не оригинален Любимов, повторяет Мейерхольда. Но во первых о каких повторах речь, если две трети замыслов Мейерхольда остались не воплощенными эскизами и слава Богу что Любимов многое воплотил. А во вторых, о каких повторах речь, если в каждом новом спектакле Любимов неповторим.  Он обязательно придумает, что-нибудь новое, неожиданное. Не помню прыгали у Мейерхольда на батуте или не прыгали, да и какое это имеет значение , если вся премьера «Сказок» осуществлена молодыми цирковыми актерами на батуте. Особенно запомнилась Русалочка Андерсена. Батут как рыбацкая сеть и она в ней трепещет. А забинтованный лес в «Живаго Докторе»-кровоточащий образ гражданской войны.
Обывательские разговоры о том, что Таганка последнего десятилетия, дескать совсем не та, либо результат незнания, либо полного непонимания. Любимов в полном рассвете  творческих сил. Театральные брожения и расколы почти не коснулись его феерических театральных замыслов. Взять хотя бы «Мед» поставленный по сценарию Тонино Гуэрра, с которым у Любимова многолетняя дружба двух ровесников. В Италии Гуэрра  так и не смог снять фильм по одному из лучших своих сценариев. Зато осуществил свой замысел на Таганке в Москве. Дружба двух гениев увечалась гениальным спектаклем. Мистерией о вечном цветении и вечном угасании жизни. На сцену все время , как снег сыплются белые лепестки цветущего фруктового сада и с этого же неба падают камни вулкана-символа мировой катастрофы. Итальянский вариант прощания с Матерой, с такой же захолустной вымирающей деревушкой. Но речь конечно не о деревне, а о жизни на земле . О ее хрупкости уязвимости и неповторимой любви и нежности.
Сидим мы с Любимовым за одной , другой, третей рюмочкой водки под портретом Эрдмана, имя которого не сходит с уст Юрия Петровича. Было это после премьеры «Фауста» с декорациями Мессерера. Запомнилась мне Луна, которая после грехопадения Маргариты стала продырявлнным презервативом и это не было пошло, потому что все равно Луна и очень даже красивая, хотя теперь уже Месяц. И еще чечетка чертей, время от времени бешено пересекающих сцену. А Юрий Петрович вспоминает, как Эрдман однажды его спросил:  «Какая часть Фауста гениальней, первая или вторая». «Конечно первая». «А почему...Да потому, что , когда Гёте первую часть писал, он ещё не знал, что он гений. А когда вторую, то уже знал. Вот и получилось слабее». Тут мы чокнулись с Любимовым в очередной раз опрокинули стопаря и вдруг я понял, что Юрий Петрович не о Гёте, а о себе размышляет. Не стал ли новый период его творчества после возвращения в Россию второй частью Фауста, когда гений знал, что он гений. 
 Я счастлив что видел и первую и вторую часть. И скажу по секрету (тогда я в этом Юрию Петровичу не сознался, чтобы не портить сюжет) мне вторая часть Фауста нравится больше первой.

Театр после тирана

Уже отыграна игра
и умерли давно актёры
А сцена всё ещё гола
И ждёт другого режиссёра

Но и другой когда придёт
Не сможет отыграть те роли
Они отыграны до боли
А боль когда-нибудь пройдёт

Тогда и вылезут на сцену
Фигляры
Клоуны
Пажи
Переиграют нашу Пьесу
И передразнят нашу Жизнь

И может быть
Из-за кулисы
Я выйду
Как выходит Тень
И все актёры и актрисы
Уйдут за мной в глухую тень

И в занавесе встрепенётся
Моя минувшая Печаль
И зал внезапно содрогнётся
Отчаянием из отчайнь…

И может быть над Мейерхольдом
Оденется в последний траур
И это траурное небо
И этот чёрный тротуар

И может быть умрёт Михоэлс
Надев корону из Кремля
И в горностаевых сугробах
Утонет тело Короля

И в судорогах Таиров
Опять над Коонен замрёт
Всё замерло
Всё затаилось
Всё умерло
Всё не умрёт

Любыми средствами
Любыми
Вы выиграете Игрой
На сцену вырвется Любимов
И проиграет нашу роль.