Глава 3 В гостях у фермера
…Иду по степи. Иду, иду, иду. Один. Без тебя. Еще недавно ты была рядом, я мог тебе говорить нежные ласковые слова, любоваться тобой, мечтать…Просыпаться и встречать твои красивые глаза. Теперь всего этого нет и не будет. Внутри сразу опустело. Есть ли смысл в путешествии без тебя? Кому мне теперь передать что происходит внутри и снаружи? Некому. Записывать? А зачем? Я вздохнул. Припомнилось дедушкино:
Нет мне единомышленника в споре,
Мой вздох - один мой собеседник в горе.
Я плачу молча. Что ж, иль покорюсь,
Иль уплыву и скроюсь в этом море.
Вдруг всплыли картинки – как я тебе в понедельник рассказывал что случалось со мной в выходные, а ты внимательно слушала, как ты однажды сказала - “с удовольствием”. И мне становилось от твоего “удовольствия” тепло. Иду, вспоминаю тебя. Внутри теплеет. Ты – красивая. Теплеет. Ты – нежная. Теплеет. Ты – ласковая. Теплеет. Ты – умница. Ты – ангел...
Вижу тебя рядом с собой. Ты берешь меня за руку и говоришь:”Не переживай, пожалуйста, что я далеко. Я буду всегда с тобой. Говори мне обо всем – я все слышу”. – “Хорошо, моя любимая, я буду рассказывать тебе обо всем что будет на этом пути”.
“Итак, здравствуй, моя ненаглядная Арсланушка!” – говорю я вслух. “Вот он я – иду по степи. Куда зашел? Еще сегодня, рано утром, я оставил записку спавшим Володе и Марине. И - прочь от Яблоневки. Все мысли были только о тебе. Так что я совершенно не думал куда иду. И забрел в эту степь. Шагаю по дороге, вокруг никого. Нет, все-таки кто-то едет вдалеке. Машет мне рукой. Извини, солнышко, прервусь, после дорасскажу”.
Это был мотоцикл с коляской. Красивый молодой милиционер в парадной белой форме. Открытое, приветливое лицо. “Садитесь!” – показывает на коляску – и мы мчимся, подпрыгивая на ухабах. Вскоре пошли вспаханные поля, опять колхоз? Ехали долго, наверное, колхоз большой. “Хорошо, что не все еще погибло на селе” – подумал я. Ведь в тех краях, откуда я прибыл, давно все в запустении, дальше постройки дач и коттеджей мысль власть имущих не простиралась. Приехали в большое село, остановились прямо у входа в сельское отделение милиции. Подвозивший меня участковый милиционер, капитан Алексей Юрьевич, предложил зайти к нему на чашку чая. Пока я пил, обжигаясь, горячий напиток из граненого стакана в подстаканнике – какие выдают в поездах дальнего следования – он куда-то позвонил и в кабинет зашел невысокий плотный человек в круглых очках. Молча сел сбоку. Капитал оживился:”Ну, рассказывайте, дорогой гость, каким ветром, куда путь держим?” - “Путешествую я, смотрю на мир, на людей” – начал я бодро, собираясь вкратце рассказать о Яблоневке. Но разговор неожиданно пошел в другом направлении. “А где же ваши вещи?” – спросил милиционер. Я не мог вспомнить – почему не взял с собой ничего из вещей – и молчал. “А паспорт-то вы хоть взяли с собой?” – улыбнулся он. Паспорта у меня тоже не было. Когда я пришел за тобой, моя радость, я ни о чем не думал, кроме как увести тебя из Твоего Города. Алексей Юрьевич извиняющимся тоном попросил меня написать все сказанное на бумаге. Я написал. “Да, я забыл вам представить нашего инспектора по кадрам” – он указал на очкарика – “Петр Лаврентьевич” – тот заблестел стекляшками своих странных очков. “Я вас пока оставлю, пообщайтесь, пожалуйста” – и вышел наружу.
Петр Лаврентьевич тотчас же перебрался на место участкового. Мягко произнес:“Видите ли, мой золотой, мы в нашем хозяйстве любим честных людей” – и указал на висевший на стене плакат с изображением двух беседующих мужчин и надписью:”Честность – основа доверия”. Конечно, я немного удивился, что разговор пошел на абстрактную тему – о честности. Думал, он вначале расскажет об их деревне и “хозяйстве”. Хотя ничего против не имел. Правда, вспомнилось как тебе, моя далекая, однажды все честно рассказал. В награду получил “ушат холодной воды”, твою “честность” и двое суток лихорадки…И вот – выжил, и теперь уже здесь – а где это я? – и тут - вновь о честности…Между тем, инспектор по кадрам тихим приятным голосом продолжал:”Видите ли, мой золотой, наше фермерское хозяйство – образцово-показательное. Все что создано – создано трудом честных людей. К сожалению, имеются еще и такие, которые этого не понимают” – он помолчал, глядя на меня – “Пытаются обмануть, ввести в заблуждение. А зря.” Молчит. Я тоже не знаю что сказать, немного растерялся. “Ну, ничего страшного, я вам помогу. До нас – вы где еще были?” – “В Яблоневке” – отвечаю, еще более теряясь – зачем это ему нужно знать. “Отлично! А кто может подтвердить?” Называю тех с кем встречался. Он молчит. “Председатель колхоза тоже, наверное, знает”. При этих словах Петр Лаврентьевич, блеснул очками, схватился за трубку телефона:”Добрый день, Александр Исаевич! Вам огромный привет от Вахтанга Константиновича. Спрашивал – не надо ли чем помочь? А, кстати, к нам ваш путешественник пожаловал…Руслан. Да-да, конечно, не волнуйтесь, пожалуйста… Как самого дорого гостя!” Он повесил трубку. Вытащил белоснежный платок, вытер испарину со лба. Тяжело вздохнул:” Чуть не случилось непоправимое…” – и выскочил за дверь. Через минуту она отворилась, и появился участковый Алексей Юрьевич. Он был бледен, пот крупными каплями на лбу, глаза умоляющие:”Я не знал…не знал…простите…простите…” Я опешил:”Да что вы, в самом деле! Что произошло?” Немая мольба в больших синих глазах:”Если Вахтанг Константинович узнает…” – “Да объясните же – о чем узнает?” – “Что я принял вас за нарушителя…” – “Успокойтесь, ради бога, никто ни о чем не узнает!” – я был готов сказать все, правда, не понимая ничего, чтобы он успокоился. Милиционер дрожащими руками вынул из ящика стола мое “объяснение”. “Можно?” – робко спросил он, показав на зажигалку, и получив кивок, поджег бумагу в пепельнице.
В кабинет вошел Петр Лаврентьевич. В руках – букет цветов, бутылка коньяка, корзинка с едой. “Дорогому нашему гостю!” – лицо его сияло от радости. Обернулся к капитану:“Давай, золотой мой, веди гостя домой, баньку истопи, накорми, напои”. Затем ко мне:”Отдыхайте, Руслан Юрьевич! Такой длинный путь проделали! Отдыхайте, Леша о вас позаботится. А я вечерком в гости к вам зайду, можно?” Получив согласие, на цыпочках удалился. “Ну и ну!” – я не понимал всего происходящего, “может, приняли за опасного преступника?” “Руслан Юрьевич” – обратился капитан – “я вас очень прошу – пойдемте ко мне домой!” – и мы вышли на улицу. Я посмотрел по сторонам – большое село, широкие улицы, пусто. “А где все-то?”, спросил я, вспомнив как людно в это время в наших деревнях. “Взрослые на работе, дети в школе и садах. К вечеру только будут”. Пошли по пустынной улице, в конце которой находился небольшой дом Алексея. Было непривычно тихо. “А почему собаки не лают?” – “Да нет их вовсе, не нужны они” – отвечал он, постепенно приходя в себя. “Не воруют у нас, зачем же их держать? Да и люди наши живут скромно, зарабатывают честным трудом, а много ли у таких украдешь? Я единственный здесь милиционер, да и мне работы почти нет”.
Тем временем мы подошли к калитке, где нас встречала его жена. “Оксана!” – она протянула мне руку. Беглого взгляда хватило чтобы понять – передо мной сельская красавица – высокая, стройная крепкая фигура, простенькое платьице подчеркивает буйную красу молодой женщины. Все это завершали длинная коса, большие глаза и чувственные губы... Любовь моя, с момента твоего появления в моей жизни, я по-другому стал смотреть на женщин – их красота начинается теперь для меня с их глаз. Я пытаюсь прочесть в них тайные признаки любви. Красивые – это те, кого любят. Остальные – несчастные. Ты – самая красивая, потому что я люблю тебя больше всех вместе взятых мужчин на свете... Выражение глаз Оксаны я не смог понять, да и времени не было. Она явно обрадовалась моему приходу:”Как хорошо что у нас гость! Будем веселиться сегодня?” Алексей, казалось, вновь стал растерянным:”Да, да, конечно”. Но особенного энтузиазма в его голосе не было.
Вечером, после бани и отдыха, мы собрались за столом. Беседа не шла. Леша глядел на меня со страхом и на мои вопросы отвечал невразумительно, а Оксана, раскрасневшаяся после нескольких рюмок коньяка, молчала, изредка бросая на меня многозначительные взгляды. В воздухе висело непонятное мне напряжение. Вдруг дверь отворилась, и появился Петр Лаврентьевич, молодая пара вздрогнула. Он мягким голосом обратился к Алексею:”Давай-ка, золотой мой, – дела не ждут”, после чего участковый спешно покинул дом.
Петр Лаврентьевич оказался очень разговорчивым и довольно интересным собеседником. Принеся собой бутылку кавказского вина, он поднял тост за встречу, затем за прекрасную даму – Оксану:”Свой человек!” – он погладил ее по плечу – “честно служит укреплению законности и правопорядка в хозяйстве”. “Свой человек” преданно глядел ему в глаза. Затем принялся рассказывать обо всем. Я узнал, что это фермерское хозяйство – “по размеру с несколько колхозов типа Яблоневки” принадлежит одному человеку – фермеру Вахтангу Константиновичу. В свое время, сразу же после распада огромной державы тот прибыл сюда на постоянное место жительства, освободившись из лагерей далекой Воркуты, где долгие годы пребывал за “то, на чем основана современная экономика”. Не имея за душой ни копейки, но обладая “великим умом и стальным характером”, он создал на базе десятка разваливающихся совхозов замечательное фермерское хозяйство, “лучшее в стране, где все построено на грабеже ресурсов и воровстве”. Причем, сделал это в те годы, когда их, фермеров, и в помине не было. Я удивился, я помнил хорошо те времена, когда все было в упадке, а все что приносило доходы, оказывалось объектом открытого грабежа или непосильной дани быкообразным рэкетирам. Инспектор рассмеялся:”Все было, только не у Вахтанга. Ни один живой человек не мог” – линзы его хитро блеснули – “да и сейчас не может без его разрешения ступить на фермерскую землю”. “А как же я?” – “О, вы – приятное исключение! Настоящих путешественников в наше время, кроме вас, и нет. Остальные – по патайям и пхукетам – с молоденькими тайками “путешествуют”. А вы вот – в самую глубинку, к народу идете. Не к тому народу, который штаны протирает на газовой и нефтяной трубе, а к тому, который землю пашет, хлебушек своими руками растит. Таким как вы мы очень рады, особенно если вы поймете всю уникальность нашей трудовой жизни”.
И он стал объяснять мне как она, эта жизнь, тут устроена. Выяснилось, что здешний народ целиком и полностью трудящийся. Нет ни коммерсантов с их ларьками, ни алкашей и тунеядцев с их одуревшими физиономиями, ни бандитов, ни воров, в общем, нет всего того, что так обильно заполняет современные города и села. В хозяйстве – все труженики, все работают на полях. В свободное время – также все – занимаются духовным и умственным развитием. Например, художественной самодеятельностью. “Оксаша, золотая моя, спой гостю!” И она запела красивым грудным голосом:”
Я люблю тебя Россия,
Дорогая наша Русь,
Не растраченная сила,
Не разгаданная грусть,
Ты размахом необьятна,
Нет ни в чем тебе конца,
Ты веками не понятна,
Чужеземным мудрецам…
…Мне всю жизнь тобой гордиться,
Без тебя мне счастья нет. ”
“Вот так! В отдельно взятом фермерском хозяйстве мы создали счастливую жизнь для всех людей!” – он с гордостью глядел на меня сквозь круглые очки. “И заметьте – мы ни в чем и ни в ком не нуждаемся, так что посторонние нам здесь совсем ни к чему”. Это немного объясняло такое внимание к моей персоне сразу по приезду. Но оставалось непонятным вот что:”А в вас-таки должны же “нуждаться” всевозможные расплодившиеся кровососущие органы нашего ненасытного государства – налоговые, санэпидстанции, пожарные, надзоры, милиции, и прочая и прочая?” Лицо его стало загадочным:”Для них нас не существует”. Увидев мое недоумение, добавил:”Никто и ничто не выходит за пределы хозяйства, даже если сюда и по каким-то причинам попадает”. Вот, например, мой золотой Алеша” – он показал пальцем на стул, на котором полчаса назад сидел милиционер – “еще пару лет назад не был участковым, не был таким милым, славным и честным тружеником, как сегодня. А кем он был? – разложившимся в тех краях ментом-беспредельщиком. То ли из ОБЭПа, то ли из ОМОНа, то ли из еще-не-знаю-чего. Пронюхал откуда-то о нашем благодатном крае, приехал “с проверкой”. Приехал – да так и остался здесь навсегда, теперь и не узнать как изменился. А какую женушку мы ему справили!” – он обернулся к Оксане:”Как тебе живется, золотая моя?” Она отвечала как солдат на плацу:”Очень хорошо, спасибо нашему Вахтангу Константиновичу!”. “Вот видите какая она умница! А как укрепляет нравственность нашего Алексея Юрьевича!” – он сверкнул стеклышками – “и не только его. Разве может такое…богатство служить одному человеку? Нет, оно должно служить народу!”. Возникла пауза. Петр Лаврентьевич смотрел на меня.
А я…вспоминал, моя радость и грусть, как это делала ты – от ледяного душа и полнейшего молчания до сакраментальных слов:”…это верный и наверное единственный путь для продолжения нашего общения”. После чего я покрылся такой броней, что уже ни один вирус безнравственности не смог бы пробиться ко мне. Ставь хоть на пьедестал. Улыбнувшись, я заметил, что и мои собеседники тоже улыбались. Не произнес ли я чего вслух? Инспектор по кадрам поднялся, пожал мне руку:”Отдыхайте, дорогой наш гость. Поспите подольше, завтра будем вас знакомить с хозяйством и с простым тружеником-народом”. И, мельком глянув на Оксану, вышел. Она заметно повеселела и взяла инициативу в свои руки:”Знаете, Руслан, мы живем скромно, не часто гости к нам жалуют, да и Петр Лаврентьевич не часто балует такими подарками” – кивнула на стол, на котором, действительно были хорошие продукты. От коньяка я отказался, все-таки, моя грусть, это первая ночь без тебя (совсем - совсем без тебя). И я, честно говоря, немного побаивался сновидений, особенно тех, в которых меня преследовал твой “культурист”. Шучу, шучу – он не твой, он – мой “культурист”, нездоровое дитя моего больного воображения.
Между тем, Оксана, действительно, развеселилась, как и обещала днем. Щеки ее налились румянцем, глаза загорелись, она с удовольствием поглощала “вкусняшки”, как ты их называешь, мое сердце. “А хотите я вам спою?” – весело спрашивала она и пела. Я приятно отметил что все песни ее были, как и та, народные, проникновенные, с любовью к своей родине и гордостью за нее. “Не то что наши современные выкидыши псевдокультуры” - подумал я. Типа вот такой - ”…попробуй муа муа, попробуй джага джага. Попробуй о!о! Мне это надо надо.”. “А хотите – я вам станцую?” – и стала – ах как бесподобно! – танцевать. Не дерганьем известных конечностей обозначающим готовность и призыв созревшей самки к совокуплению был замечателен ее танец. А – вначале медленными и плавными, идущими из глубины ее женской натуры, движениями роскошного тела, затем все ускоряющимися, как в цыганском танце, страстными порывами. И – как пик страсти влюбленных – взлет и падение, без остатка сил. Я был ей восхищен. “Да вы, Оксана, настоящая актриса! Вам на сцене выступать.” – “Я и выступаю – в нашем Доме культуры”. “А в город не пробовали, в театр пойти?” Она как-то грустно улыбнулась:”Зачем же, мне и здесь очень хорошо”. Честно говоря, прозвучало не очень искренне. “Такой заботы, которой нас окружает Вахтанг Константинович, там не найти”. У меня в престольной была пара знакомых деятелей театра, и я предложил свою помощь, но она вдруг замолчала и замкнулась. Выпив еще рюмку коньяка вдруг сказала что пора спать, поздно. “Где же Алексей?” – вспомнил я. Оксана как-то странно посмотрела мне прямо в глаза:”Не придет, он в ночную смену” – и пошла стелить мне постель.
Упав в нее, я моментально заснул. И снится мне сон, что ты – рядом. Садишься на краешек кровати и гладишь мои волосы теплой ладошкой. И улыбаешься:”Вот видишь как все просто, а ты так переживал”. Я смотрю на тебя и не верю:”А как же наш уговор не прикасаться?” Ты смеешься:”Так это же к тебе относится, а не ко мне!” Затем наклоняешься и нежно-нежно целуешь…Сердце мое бешено стучит, неужели это не сон? О, боже, не сон! Я чувствую тебя – твое лицо, сладость нежных губ, чудный аромат волос. И таю на глазах… Но, стоп! “Арсланушка, почему от тебя идет запах спиртного?”
“Тише, тише, дурачок! Это я, Оксана.” И она зажимает мне рот ладонью. Я ощущаю прикосновение ее горячего, наэлектризованного тела. Быстро прихожу в себя. Она шепчет мне в ухо:”Молчи, нас прослушивают”. Молчу, пытаясь понять – что бы это значило. На всякий случай отодвигаюсь от нее. Наверное, она чувствует холод “брони” и шепчет:”Прошу вас, не подводите меня, иначе я попаду к нему”. В голосе мольба и страх. И вслух:”Русланушка, милый, если ты хочешь – давай будем это делать молча”. “Объясните же – что происходит?” – шепчу ей в горячее ухо. “Не выдавайте меня! Этот Петр Лаврентьевич – ужасный человек. Я не смогу второй раз выжить в его лапах!” И затряслась от немых рыданий. Слезы ее покатились мне на рубаху. Я стал гладить ее волосы, пытаясь успокоить, а она, прижавшись лицом к моей груди, тут же уснула.
Чего нельзя было сказать обо мне. Все события сегодняшнего дня смешались в моей голове и не желали быть разложенными по полочкам. Поэтому размышления на эту тему я отложил назавтра и стал думать о своем, “о девичьем”. Первая мысль была такова:”Ну и крутой же облом случился! Или – как говорят ученые – подмена тезиса: была Арслана, а стала Оксана!” Откуда-то издалека захрипел мой друг Володя:”Баба как баба и что ее ради радеть!.. Разницы нет никакой между Правдой и Ложью, если, конечно, и ту и другую раздеть.” Нет, мой дорогой, есть разница, да еще какая! “Правда” – ты, надеюсь, понял о ком я? – это моя жизнь. А Ложь – это моя смерть.” Затем вдруг возникла картинка: заходит участковый, с ночной, а я тут с его женой разлеживаюсь! Мигом соскочил с кровати, куда идти – к ним в спальню, что ли? Лег на пол, взяв подушку. Стало спокойнее. Вдруг вспомнил “инспектора”:”Давай-ка, золотой мой, – дела не ждут”. И поспешное удаление Алексея. Стало нехорошо от мысли что все это подстроено. Но – зачем? По крайней мере ясно, что надо уходить из этих мест. Что я тут позабыл? Тем что меня интересует здесь и не пахнет. А непростой человек этот “инспектор по кадрам”, с виду – крыса канцелярская, а вот видишь – как его боятся, сам участковый как по команде слушается. И что-то явно недоговаривает, надо с ним откровенно поговорить… не успев закончить эту мысль, я заснул.
Рано утром я вскочил – Оксана еще спала. Я вышел из дома, надеясь побродить по пустынной деревне. Не тут-то было. Улица наполнялась выходившими из домов мужчинами и женщинами – и молодыми и старыми – с тяпками, граблями и лопатами. Вчера днем как будто вымершая, сейчас она становилась оживленной и шумной. Иные приветствовали друг друга, иные переговаривались, иные весело смеялись. Все говорило о том, что настроение толпы было бодрое, рабочее. Люди двигались туда, откуда мы приехали в дом участкового – в центр. Там уже собралось довольно много народу, невдалеке стояла колонна грузовиков с открытыми бортами. Играла гармонь, пели залихватские песни, веселые частушки. Без похабщины и мата, как у нас. К толпе подошел инспектор по кадрам. Одет он был простецки – резиновые сапоги, рабочие брюки, ветровка, без очков. “Лаврентьич!” – закричали сразу из нескольких мест – “бери лопату и с нами, нечего штаны протирать в конторе!” Толпа весело захохотала. “Куда же я без моих бумажек, золотые мои!” – также весело отвечал он – “не дотяну до вечера, помру ведь!” – смех еще больше. Тут к нему подошла молодая ядреная девка:”Не хочешь с нами ехать - тогда пошли танцевать!” Круг разомкнулся, и они вдвоем, под гармонь стали отплясывать так, что остальные захлопали в ладоши.
Мне тоже было весело все это наблюдать. Особенно когда после танца толпа не отпускала бедного Лаврентьича, как он ни просил. Его окружили молодые горластые труженицы и наперебой стали предлагать свои руки и сердца. “Хватит холостяком жить, Лаврентьич! Смотри – какие красавицы вокруг – выбирай любую”. Тот потел, краснел, видимо стесняясь, что еще больше усиливало веселье. Вдруг он заметил меня и закричал:”Ну-ка разойдись! Глядите, какого жениха я вам нашел!” Все замолкло, все уставились на мою персону, как будто я был инопланетянин. Теперь настала моя очередь смущаться. Выручил инспектор, подойдя и пожав мне руку, сказал:”Это – наш дорогой гость, он – оттуда” – показал в сторону пальцем – “но не такой как ТЕ – он путешественник, ученый.” Толпа одобрительно загудела. Ко мне приблизилась та, которая плясала, наверное, самая озорная:”А ученые – любят?” – громко пропела она.
Арслана, умная головушка, ну скажи на милость: что мне было ей ответить? Как рассказать про мои к тебе чувства?..Кто мне поверит? Верит ли мне вообще хоть кто-нибудь?!...
Я молчал, краснея, вызвав новый приступ веселья. Настороженность прошла, видимо, они поняли, что я не чужой. Много любопытных глаз, стали подходить ближе, когда Петр Лаврентьевич скомандовал:”А ну разойдись, рабочий народ! Товарищ ученый выступит в Доме культуры и все вам расскажет, а сейчас у него важные дела.” Его быстро послушались (надо же – какой!), вновь затеяли играть на гармони и петь, а мы шли уже вдвоем. Настроение у него было приподнятое:”Вот оно – счастье” – говорил он вдохновлено – “видеть и чувствовать как сбываются великие планы Вахтанга Константиновича: создать в нашем загнивающем мире” – он вопросительно взглянул на меня, я не имел ничего против – “островок честного труда и душевного благополучия”. Знаешь, моя ласточка, я тоже был с ним согласен. “Да вот, взгляните!” – и он указал на очередное скопление народа – “ну разве вы сможете такое где-то увидеть еще?” Я обернулся, и брови мои поползли вверх: невдалеке в рабочей форме, с лопатой стоял … священник, окруженный бабами и мужиками, что-то оживленно с ним обсуждающими. Подойдя, мы познакомились с этим необычным человеком. “Трунин, Дмитрий Васильевич! Священник.” – четко, по-военному представился он, крепко пожав мне руку и посмотрев на меня честным, открытым взглядом.
…Подумалось, что честность здесь – одна из почитаемых человеческих ценностей. Чего нельзя было сказать о “моем мире” – том, откуда я явился. Ложь, обман, вранье – вот за счет чего почти все там достигали “успеха” и благополучия. Причем, казалось, что себе эти люди лгали и врали, себя обманывали даже больше чем других. Обманывали себя, что главное в жизни – деньги и карьера, обманывали себя, что живут счастливо, имея огромные дома, дорогущие машины и на все готовых молоденьких любовниц. Обманывали себя, что они создают культуру и благополучие страны, в которой живут. Обманывали себя что верят. Обманывали себя что любят…
Видя мое удивление, Дмитрий Васильевич захохотал:”А вы думали, что священник – всегда разряженный и пузатый, свысока смотрящий на свою паству? Я ведь тоже – оттуда – именно поэтому и ушел. В армии был рядом с солдатами, на дух не переносил пузатых офицеров, и здесь – вместе с тем кого люблю” - с ласковой улыбкой посмотрел на рабочих – “ и делю с ними радости и горести трудовых будней”. Он был крепкого телосложения, лицо мужественное, выразительный чуть крупный рот и нос, надбровья, выдавали незаурядный характер. А совсем короткая борода и черная шапочка – священника. Мы пошли дальше и в очередной стоявшей группе людей я заметил участкового Алексея Юрьевича, испытав что-то вроде упреков совести.
…Как-то я подзабыл о ее существовании… Что это такое – совесть? Не то чтобы я не представлял, но – с точки зрения науки? Не официальной, которая ляпает определения на все что движется, как в свое время ляпала госприемка свои штампы на всякую дрянь, а с точки зрения моей личной “науки”, в которой есть всего два ученых: академик – это ты, моя любовь, и аспирант – это я. “О необходимости изучить это странное явление – совесть – заявила еще академик Арслана, в свое время так мужественно подчинившаяся ее требованиям”. Вот аспирант и работает…
Петр Лаврентьевич мигом снял груз с моей души:”Не вздумайте волноваться, дорогой наш Руслан Юрьевич!” – так же весело, как и всегда сказал он – “что бы у вас ни было вчера с Оксаночкой – это ваше и ее личное дело. И Алексей Юрьевич это прекрасно понимает и ему в голову не придет на вас обижаться, да он об этом даже и не подумает. У нас нет того ханжества, которое вы привыкли наблюдать там: в церквях неистово каются, дома подло обманывают, а вне его – погрязают в жутчайшем разврате. Мы воспитываем в людях честное и уважительное отношение к чувствам – конечно, к здоровым чувствам – симпатии, любви, и к телесным тоже. Не считаем брачные узы петлей на шее и не мешаем высказывать мужчине и женщине друг другу то что они думают и переживают. Пускай же они свободно женятся, свободно разводятся, пускай стремятся ввысь, падают и взлетают, а не угнетают себя понапрасну лживыми раскаяниями о вымышленных грехах! Живем-то один единственный раз” – с грустью закончил он.
Алексей Юрьевич стоял в окружении мужчин, которые увлеченно обсуждали “достоинства” деревенских дам, так что никто не заметил нашего появления. Немного смущаясь, они принялись здороваться со мной, а он спросил как я вчера провел время. На его лице я не прочел того подозрительно-тревожного, а порой и злобного выражения какое бывает у ревнивых мужей или любовников. Я отвечал ему что Оксана была просто великолепна, и он с радостью (или мне показалось?) предложил остаться у них на все время.
…Тут-то дело обстояло как раз напротив, я твердо решил перебраться в другое место. После сегодняшнего утра уходить отсюда немедленно, как я думал вчера, расхотелось, а вот поменять дислокацию было бы очень кстати. Петр Лаврентьевич и на этот раз проявил свой талант психолога. “Если хотите – можем поселить вас в другом доме. Есть незамужние барышни, есть холостяки, есть семьи, которые с радостью вас примут. Так что – не стесняйтесь, выбирайте”. Я выбрал священника, тем более что он был как раз одиноким холостяком. Выбор мой был одобрен, и пока мы уходили от собиравшихся в поля тружеников, мой компаньон увлекся рассказом о “батюшке”.
“Кстати, батюшкой, святым отцом и тому подобными именами у нас его никто не кличет. Зовут по имени-отчеству, что согласитесь, ближе к истине, чем разные прозвища. Но авторитета и уважения от этого не меньше, а, напротив, даже больше. Спорят с ним, не соглашаются – сами видели. И все одно – идут к нему, мои золотые, за утешением и ласковым словом. Он, в некотором смысле – мой конкурент” – тут Петр Лаврентьевич рассмеялся – “там где мои, так сказать организационные и иные средства не работают – там его слово помогает. Великая вещь – вера! И неважно – во что: в бога ли, в светлое будущее ли, в самого себя ли, в конце концов. С верой любой человек в стократ сильнее становится. Вот, например, те кто в бога верят – клиенты нашего Василича – сходят к нему на исповедь, на молебен, глядишь – и работают за троих с чистой-то душой. А до этого – еле на ногах держались! А он им еще и веру в нашего Вахтанга Константиновича, в наше хозяйство прививает – они как дети и радуются. Когда-то давно был один начальник там, у вас – решил что надо закрыть наше хозяйство. Так наш батюшка благословил одного нашего, истинно верующего - тот с божьей помощью и молитвой к начальнику и приди, дескать, не разрешает тебе боженька так поступать, окаянный. Долго удивлялся тот начальник крепости духа и веры простого труженика, и отстал от нас.” “А ваш участковый” – спросил я – “он-то как с вами остался? Вроде бы не из верующих был.” – “А вот это уже мои клиенты! Атеистов, материалистов у нас тоже хватает. Мы терпимо относимся ко всем. Ведь это тоже вера, но не в бога, а в Природу или во что-нибудь подобное. Этих за грехи вечными муками после смерти не напугаешь. А вот муками при жизни – очень даже возможно. Боятся грешить не менее верующих, дорогой мой Руслан Юрьевич!”
Он некоторое время шел молча, как бы что-то обдумывая, затем тихо произнес:”Лешенька-то наш попервоначалу как приехал сюда - грозный был, сердился, кричал что арестует. Народ наш простой – давай его упрашивать, не надо, дескать, оставьте нас ради Христа в покое. Он на меня смотрит победителем:”Ну что, будем договариваться?” Уже, видать, мечтает народные денежки с собой увезти. “Пойдемте”, говорю – “договариваться”. Пришли ко мне в один кабинетик, сел он в кресло как хозяин. Смотрит – а на стенах разные страшные предметы подвешены. Улыбка–то и сходит с красивых уст. Страх закрадывается в душу, вижу по нему. “А что это вы тут развесили?” – держится еще. “А это чтоб легче договариваться было” – отвечаю. Он хочет встать с кресла-то, а – не может, ноги ватные стали, глаз отвести от этих предметов не в силах. Еще бы не понять – уже очень скоро, при жизни, ему все это добро и послужит! Потом, конечно, начал просить прощения, начал плакать, в угрозы ударился, дескать, как вы смеете. Я-то знал заранее как далее пойдет. Причем без моей помощи. Так и случилось – я стоял на месте, а он бросился, обнял мои ноги, умоляет, целует. Атеист – одним словом! Верующий так ни за что бы не поступил. Да и не явился бы он, этот верующий, к нам с такими намерениями. Я говорю ему:”Лешенька, золото мое, чего же ты так меня испугался-то, я ж ведь тебе ничего не сделал? Он голову поднял, слезы еще текут, а сам-то, вижу, уж в себя и приходит. И пришел ведь! Сел в кресло, закурил, пойду говорит, дел полно”. Петр Лаврентьевич сделал паузу. “Да так никуда и не ушел, золотой мой, у нас и остался!”
За его рассказом я не заметил, как мы оказались в незнакомом месте наподобие парка, огороженного решетчатой оградой. Если жилая часть села имела довольно спартанский вид – небольшие похожие друг на друга одноэтажные домики, редкие кустарники и деревья, то здесь картина открывалась иная – большое количество самых разнообразных, порой экзотических, деревьев и кустов, огромное количество клумб и цветов, лужайки, причудливые дорожки и тропинки. Как в сказке. Пройдя в глубь, я увидал…детский сад! Красивое ухоженное двухэтажное здание, повсюду – детские площадки с множеством того, что доставляет малышам радость – домики, песочницы, качели, карусели и много другого. Неподалеку, на краюшке песочницы сидел старик, а вокруг него сгрудилась детвора. Он рассказывал им какую-то увлекательную историю, и они, затаив дыхание, его слушали. Завидя нас, он прервал свой рассказ, что-то шепнул ребятишкам, и они разлетелись вокруг как пчелки. Подходя, я обнаружил что он не такой уж и старый. Седая коротко стриженая борода, ухоженные седые волосы, внимательный взгляд добрых глаз. “Как необычно, что у них имеется такой почтенный воспитатель” – подумал я – и ошибся. Не доходя до него несколько метров, инспектор указал мне на скамеечку чтобы присесть и представил:”Вот, Вахтанг Константинович – это и есть наш дорогой гость-путешественник”.
После этих слов мой интерес к “воспитателю” резко возрос. Глава хозяйства некоторое время молча смотрел на меня, затем спросил:”Как поживает наш уважаемый Александр Исаевич?” К своему стыду я не мог похвастаться что был у него в гостях и даже мало что узнал про него, побывав в Яблоневке. Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что Вахтанг Константинович знает не только цель моего путешествии и все что происходило там со мной, но и то, почему я так спешно покинул такое гостеприимное село. Покачивая головой, медленно, с грузинским акцентом проговорил:”Любовные страдания – не самый лучший советчик и попутчик на пути к истине. Надо тебе, мой дорогой, от них освобождаться – не к лицу мужчине зависеть от юбки.”
…При всей серьезности ситуации, в которой я оказался, мой проклятый фельдшер Мозг нашел здесь нечто комическое, что вызвало во мне спазм смеха. В ответ на удивленный взгляд хозяина этих краев я проговорил:”Простите ради бога, мне смешно оттого что не видел я ее в юбке” – и показал ему твою фотку из Балаклавы, где ты предстаешь наблюдателю в соблазнительных джинсах. Он стал не спеша ее разглядывать. Затем вернул ее мне:”Не забывай, мужчина – это прежде всего воин. После сражения – отдыхай с ней сколько хочешь. Она для этого и создана природой. Но до этого момента – забудь ее совсем, иначе останешься лежать на поле брани.” “Петенька” – обратился он к инспектору – “учитывая всю важность миссии нашего дорогого гостя, покажи и расскажи ему все, не скрывая ничего. Ты меня хорошо понял?” Тот закивал головой. “Идите же, а когда будете уезжать от нас – заглянете ко мне” – и опять подозвал шумную детвору, стал с ними возиться.
Мы возвращались молча. Инспектор, по-видимому, переваривал слова Хозяина, а я в который раз задавал себе вопрос:”Ну почему я ТАК тебя люблю? Почему я ТАК страдаю без тебя?” И пришел ответ:”Потому что ты – часть меня”. И все сразу стало на свои места, все стало просто и ясно. Мысль об этом захватила, но вмешался инспектор, у которого в голове тоже прояснилось:”Не возражаете, если перейдем с вами на “ты”? - теперь ведь надо о многом серьезном поговорить, так проще будет.”
“Так вот, дорогой Руслан, мучили мы его…нашего Лешеньку. Испил он горькую свою чашу до дна, до самой последней капельки. Сильно кричал он вначале. Боли-то раньше у него не было, а тут…Выходило из него через этот крик все худое. Очищался, значит. Много в нем было всего. Мы не торопились никуда. Силы восстановит, возвратится к жизни, а мы – опять… Кричит. Не отпускает, видать прежняя жизнь-то. После спокойнее стал становиться, покорнее, что ли. Видения стали ему являться, беседовать с кем-то невидимым взялся. Жизнь свою стал рассказывать этому невидимому. Многое чего мы тогда о нем узнали. Смеяться стал, вспоминает что-то и смеется сам себе. Мы опять же – никуда не торопимся. И вот видим – затих, стал муки молча сносить, помогать нам даже взялся. Советует нам – как лучше сделать. Тут уж мы понемногу освобождать его стали от мучений. Выпустили наружу, смотрим – как он? Сидит, мой золотой, глядит на солнышко – улыбается детской улыбкой. Счастливый. Потихонечку разговариваем с ним - а то ведь забыл кто он и что он. Обучаем его новой жизни, новым правилам. Вот так и обновили нашего мальчика.”
Меня била дрожь от этого рассказа. А еще – я вспомнил себя, того который был совсем недавно. Я ведь тоже “обновился” похожим образом, тоже был “лешенькой”, пришедшим к тебе за “денежкой”. Вышло из меня нечто “худое”, крик мой - “на бумаге” остался, и попал пред твои ясны очи. Прости, прости, прости.
Чтобы скрыть обуревавшие меня чувства, я представил себе некоего офицера милиции, полиции то бишь. Физиономия препротивная - тупая, наглая, бесчувственная. Полная и окончательная зависимость от “бабла, бухла и баб”. Подумалось – а может быть, уж не так и не прав этот “Петенька”. Взял некоторым образом “на аутсорсинг” функцию вершителя очищающего страдания. В любом случае, особой жалости к вышенарисованному мной портрету полисмена я в себе не заметил.
А как же Оксана? Неужели и с ней так же? Спросить об этом я не мог. Зато смог о другом:”А как же – “верующий”-то ваш с тем начальником договорился?” – “А-а, этот? Так я же и был им!” – он довольно засмеялся – “Там все намного проще происходило. Испросил я у батюшки Дмитрия Василича благословения – дело важное, в случае неудачи предстану пред Хозяином, а он неудач не признает. И поехали мы с нашей Оксанушкой в мир этот далекий. Не устоял жирный боров перед красавицей. Встречу назначил, квартирку подобрал получше, день рожденья с ней решил, видите ли, отметить. Прилетел голубок, а там я сижу…с подарком. Назад ноги его уже не идут. Да и не смогли бы пойти… Смотрит на меня, моргает, извилину свою единственную напряг. Я ему и говорю:”Откроем подарочек-то, уважаемый?” Он, хоть и боится, но соглашается. Открыл я, и что же видим… Головушка нашей-то красавицы в коробке мирно устроилась. Выражение – ужас какое. Он так и брякнулся без сознания. Еще бы! Материалист-атеист еще тот оказался! Жалко свою душонку-то жирную раньше времени боженьке отдавать. Пришел в себя, попил водички, сходил под себя – извиняюсь за подробность. Спрашиваю его:”А знаешь ли ты, уважаемый, фермера одного?” “Знаю” – дрожит весь. “Неужели-таки знаешь?” – достаю такую новенькую ножовочку. “Нет, клянусь, не знаю!” “Правду ли говоришь?” “Вот те крест!” – и перекрестился бес окаянный. “А твои архаровцы – знают ли сего фермера?” “Вот те крест, не знают и не узнают никогда!” – и еще раз перекрестился, бес окаянный. Я ножовку спрятал:”Сходи свечку поставь хранителю, что заново сегодня на свет божий появился”. С тех пор и не стало нас для него и его для нас. Он помолчал. “А с Оксанушкой перед этим пришлось также немного поработать, не желала красу свою отдавать борову. Ну да что не сделаешь ради блага простого народа!
Я шел молча. Разговаривать с ним не мог. Он это понимал. Тяжко вздохнул:”Не спешите с выводами, мы с вами предельно откровенны, но и вы - все узнайте до конца, пообщайтесь с кем следует, а после вынесете свой вердикт. Пойдемте, отдохнете.”
Пришли мы туда же откуда начинали путь утром – на центральную площадь. Было пустынно, народ давно выехал на работы в поля. Недалеко от знакомого уже мне отделения милиции располагалось административное здание, на фасаде которого крупными буквами было написано:”Контора”. Мы зашли в это здание с бокового входа, поднялись на второй этаж. Инспектор открыл массивную дверь, и мы прошли в коридор, напомнивший мне коридор какого-нибудь пятизвездочного отеля и резко контрастирующий со скромным обликом села. По бокам, как я догадался, были “номера”. “Пока батюшка с работы не вернулся, можете здесь отдохнуть” – предложил он, открыв один из них. Внутри все было так же комфортно – две комнаты, холл, мягкие ковры, на стенах красивые картины, приятная мебель, прохладный кондиционированный воздух. Видя мое удивление, добавил:”Не подумайте, что мы живем по двойным стандартам, как это принято там, у вас. Это все - исключительно для пользы нашего дела, потом объясню какого. Вот вам телефон для связи со мной” – и протянул мне маленький блестящий мобильник.
“Петр, прошу вас, объясните - в чем была вчера “польза вашего дела” оставить меня наедине с Оксаной?” – спросил я, глядя на него в упор. Вопрос его нисколько не смутил:”Скажите честно – вам понравилась наша Оксаночка?” – “Очень”. “А как женщина?” – “Да”. “Тогда почему вы …не воспользовались случаем? Вы ведь…полноценный мужчина?” Я молчал, подумав:”Еще какой… полноценный…” Потом спросил его:”Петр, вы знаете что такое любовь?” Он кивнул. “Это и есть та единственная причина”. - “Пожалуйста, не обижайтесь на нас. Именно в этом мы и хотели удостовериться. Простите, что выбрали не самый приятный для вас способ. И поверьте – никаких подобных вещей больше не будет”. Произнося эти слова, он заметно волновался – так что я действительно ему поверил.
Когда он ушел, я зашторил окна и плюхнулся в белоснежную постель. Как же хорошо находиться в абсолютной тишине, можно не спеша обдумать все произошедшее. Самое важное мне пришло после встречи с Хозяином – и благодаря ему. Я представил картинку, которую он мне нарисовал – воин на поле сражения. Воин, не думающий о “юбке”. А затем появившийся – уже мой – Ответ: “ты – часть меня”. Что же получается – если ты моя часть, например, нога или рука, но одновременно – ты не моя, то и я – воин без ноги или руки? Воин-инвалид. Занятная картинка – идет в бой однорукий или, что еще хуже – с костылем одноногий воин! Навоюешь тут. Враги даже нападать не будут, от смеха помрут. От этой мысли стало больно. Чтобы было еще больнее – я поднялся с постели и подошел к большому зеркалу. Сбросил одежду и стал изучать отражение. Печальное зрелище. Недаром Культурист надо мной так издевался. Надо выпить, а когда засну – подраться с ним, что ли, пусть меня, одноногого, недоделанного “воина” с юбкой под мышкой как следует отутюжит своими кулачищами. Пусть даже убьет – и то легче будет чем сейчас… Хороший бар - виски, лед. Полстакана - враз. Теперь одноногий с юбкой воин станет еще и пьяным. Вперед – в постель! Культурист, я к тебе иду…
… Какой чудесный яблоневый сад! Река с прозрачно-родниковой водой и песчаным пляжем, большой дом с ухоженными цветочными клумбами и ярко-зеленым газоном. Что-то очень знакомое. Где же я? Не могу припомнить… Но я же ведь знаю, что я здесь уже был – и розы эти помню и вот эту дорожку к дому. Может быть – зайти в дом? А что если там кто-то есть? Да, есть – вижу девушку перед зеркалом, в прозрачном светлом платье, расчесывающей русые волосы. И ее я знаю! Да вот, не могу вспомнить – откуда и как звать. Стоит ко мне вполоборота, очень красивая. И я знаю что люблю ее. А кто же я? Господи – не помню… Я уже в доме, стою рядом с ней. “Здравствуй, любимый!” – она поворачивается ко мне, ласково улыбаясь. “Здравствуй, любовь моя!” – я нежно обнимаю ее и целую. “Почему тебя так долго не было?” – лицо ее становится грустным – “мне было так тяжело без тебя…” “Прости, прости, прости меня!” – обнимаю и целую ее колени, плачу. – “Я теперь буду всегда с тобой, никогда, никогда тебя не покину!”. “Не плачь, Сашенька!” – она поднимает меня с колен, утирает мне слезы нежною рукой – “Я всегда знала что ты придешь ко мне, я всегда тебя ждала. Ты был всегда со мной – вот тут” – и прижимает мою ладонь к своему сердцу. Я плачу еще сильнее, а она целует…мои слезы. И шепчет:”Ну что ты плачешь, глупенький. Это же – счастье, что теперь мы вдвоем. Ты и я. В этом доме. И в этом саду.” “Да, моя любимая, моя единственная, моя Русланушка” – шепчу ей я – “Ты - мое сердце и мы теперь неразлучимы”.
…Шторы, картины, постель. Я в ней. Кто я? Почему я здесь? Я не хочу быть здесь!! Я хочу быть там - в доме, с Русланой…
… Поле, в огненно-красных маках. Камень. На нем сидит мужчина, атлет. Я приближаюсь к нему. Он закрывает лицо руками:”Не убивай меня, пожалуйста. В тебе же есть любовь.” По его лицу катятся слезы…
…Ледяная вода. Я под душем. Надо придти в себя. Растираю захолодевшее тело белым махровым полотенцем. Варю, а после пью крепкий горячий кофе. Курю сигару. Падаю в постель. Голова – как скрипка Паганини. Мысли – ее божественная мелодия:”Нет больше инвалида. Нет больше “культуриста”. Есть Я. И есть мое сердце – Она.
…Мелодичный звонок мобильника. Это Петр. Через полчаса хотел бы зайти. Пусть.
…Влетает улыбающийся Петр. С букетом роз и корзинкой снеди. Бутылка “Хванчкары”. “Деловой обед, дорогой Руслан! Не вздумайте возражать!” И сразу, не дожидаясь пока разложим еду на тарелки, к делу:”Вы наверное, понимаете наш интерес к вашей персоне. Ваше необычное путешествие дает нам возможность, так сказать, заявить о себе миру. Миру, который погряз в деньгах, который погряз во лжи, в войнах и разврате. Тому, вашему миру. Идея создать этот островок - наше хозяйство – возникла у Вахтанга и батюшки Дмитрия, а на тот момент он еще не был батюшкой, а был просто ЗэКа – в лагере. Они обсуждали ее с Александром Исаевичем, тоже – ЗэКа. Но он выбрал другой путь. Как-нибудь познакомитесь” – и он протянул мне книжку. Автор указан не был. “Как нам обустроить Родину” – прочитал я название. “Теперь мы стали, действительно, островком – среди мутного моря, готового поглотить нас просто за то что мы – есть. Что мы – не обменяли честь и совесть на деньги. Что мы живем по другим законам. И только постоянная наша готовность и способность ответить насилием любому кто посягнет на нас, его сдерживает. Примеры я вам приводил. Вы должны нас понять. И должны нас открыть миру. И должны нам открыть мир. Это личная к вам просьба - и Вахтанга, и батюшки, и моя. А в нашем лице - всех тех, кого вы сегодня видели, и их детей. И детей их детей. И будущих поколений. Так что не обессудьте за то что мы постарались хоть как-то дать вам возможность передохнуть – вот в таком уютном месте.” Я смутился от его слов – не слишком ли большие надежды на мои слабые плечи? Инспектор, тонкий психолог, видимо, читал мои мысли как простую книжку:”Чтобы приободрить и придать вам немножко наших сил приглашаем вас сегодня в Дом культуры. Трудовой народ после работы там соберется. Вас все ждут. Поговорите с ними, почувствуйте их. А на ночь – к Дмитрию Василичу, как договаривались.”
“В лагеря-то, знаете как угодил наш батюшка?” Батальонным на войне был. Ребятишек этих, вчерашних школьников, как своих детей берег. Каждого любил. Только не уберег детишек-то. Вышли они своим батальоном в поход. Пузатые, с большими звездами которые, обещали прикрытие, да не дали. Вот половину батальона и положили… пацанов восемнадцатилетних. Да и его с того света вытаскивали. Приходили к нему делегациями в госпиталь. Он молчит, ни с кем не разговаривает. Смотрит пустыми глазами сквозь них всех. Орден дали, герой, дескать - спас полбатальона. Выписался он и сразу вернулся… туда… наверное, за пацанами теми хотел уйти. Да вышло все по-другому. Мать одного из них приехала. Хочу, говорит увидеть то место где мой сынок в последний раз глаза свои юные закрыл, вздох свой последний сделал… Вы-то хоть были рядом, когда он умирал? .. А он…Пришел вечером в штаб, к толстозадым. С автоматом наперевес. “Что, твари - кровь невинных детей пьете? Не искупить вам ее никогда!” И – очередями, очередями – по штабу, по штабу! Разнес все в клочья. Правда сказать - в людей не стрелял, не мог. А когда патроны закончились – набросился на них. Если бы не выстрел в спину – наверное, убил бы их всех своими руками. Так и попал на зону. Вот такой наш – батюшка Дмитрий Васильевич.”
Вечером была встреча с жителями деревни в Доме культуры. Первым было мое выступление как “ученого-путешественника”. Начав монолог, я вскоре заметил, что их более всего интересует как живут в том мире, от которого они были изолированы волею судеб и волею Вахтанга Константиновича. Так моя речь превратилась в рассказ о современной мне жизни огромной страны. Что хорошего я мог им поведать? Что у “нас” повсюду расплодились супермаркеты, забитые товарами из-за бугра? Что у нас повсюду расплодились навороченные импортные машины? Что промышленность, село, наука умерли, а народились миллионеры и миллиардеры, сколотившие свои состояния за счет тех, кто десятилетиями непосильного труда их создавал, а теперь живет в нищете? Что у нас появилась “свобода слова” и “свобода” безнаказанно убивать за это слово? Что наш великий народ вымирает и нравственно и физически?
Они, затаив дыхание, слушали, и в их глазах я читал сочувствие и сострадание ко мне и моим согражданам. Когда я закончил, повисла тишина, видимо речь произвела большое впечатление. И вдруг откуда-то вынырнула та, утренняя девчонка, и звонким голосом:” А ученые умеют любить? Вот вы, например?” Зал оживился и с интересом ждал моего ответа. Я во второй раз за сегодня смутился и покраснел. Обманывать их я не мог, но и говорить правду был не в силах. “Я – самый влюбленный и самый нелюбимый в этом мире” – вот что с трудом удалось произнести. На этом моя часть сразу же и закончилась – народ заволновался и забурлил от таких “признаний”, они, как дети, стали наперебой утешать и предлагать самые разнообразные способы избавления от напасти – начиная с предложений незамужних местных красавиц и заканчивая требованиями “привезти для перевоспитания” мою Арсланушку. Очень кстати объявили начало самодеятельности, и начались – песни, пляски, танцы. Я наконец-то уселся на кресло и стал наслаждаться творчеством этих простых людей, находя его намного более привлекательным, чем фальшивые кривляния большинства наших “раскрученных”, то есть создающих свои “творения” за деньги и для денег, так называемых “звезд”.
Незаметно подсел Петр и передал, что батюшка извиняется и не сможет принять меня сегодня, а навестит завтра с утра. “И хорошо” – подумал я - “сегодня мне предстоит одно очень важное дело”. Между тем на сцену вышла Оксана, и зал затих. Голос ее звучал еще более чувственно и проникновенно, чем в первый раз, и зрители наградили ее бурными овациями. “Долго незамужняя ходила, народ смущала” – грустно промолвил Петр – “даже я ее руки добивался, дурень эдакий. Пришлось силой выдать за Алексея Юрьевича – только тогда мужики успокоились.” Мне стало ее очень жалко. Вдруг зал взорвался от рукоплесканий. На сцену вышел сам Вахтанг Константинович. Один взмах руки и все затихло. Он запел, по-грузински. Петр тихонечко мне переводил:”
Что меня заставляет петь - бездонные небеса, долины ириса
Если радуюсь - пою, если печалюсь - все-таки пою.
Что меня заставляет петь - дыхание роз, цвет мака
Моя песня освещает меня, и я пою.
Птичка-невеличка, птичка-жемчужинка, да.
Птичка-невеличка, птичка-жемчужинка, да.
Моя песня - для этих земных людей, для этих небес рождена,
Когда пою - издалека теплит мне душу мою детство.
Когда пою, я вижу мою старость...
Моей песне меня научили полеты птиц.
С этой песней я начал разговаривать.
Как говорят, в конце жизни - поет лебедь,
С песней умру, чего мне желать еще больше.
…Люди хлопали стоя. Они любили этого человека, боготворили его. Любил его и я…
…У себя в номере я принял теплый душ, выпил чашку зеленого чаю, плотно зашторил окна и дрожащими руками вынул фотку… Так и есть! – Арслана и Руслана похожи как две капли воды…Боже мой!.. Погасил свет, лег в постель, положил фотку себе на лоб, закрыл глаза и стал, как молитву, повторять шепотом:”Русланушка, любимая, приди ко мне! Русланушка, любимая, приди ко мне! Русланушка, любимая, приди ко
…”Ну что ты плачешь, глупенький. Это же – счастье, что теперь мы вдвоем. Ты и я. В этом доме. И в этом саду.” - “Да, моя любимая, моя единственная, моя Русланушка! Ты - мое сердце и мы теперь неразлучимы”.- “А хочешь, я открою тебе одну тайну?” – глаза ее становятся бездонными – “Хочу, любовь моя.” – “Иди же скорее!” – она откидывает розовое покрывало – “ложись!” И ложится рядом, накрывая нас с головой. Сердце рвется из груди…Мы приближаемся… Соприкасаемся… Наши сердца бешено бьются в такт…Наши губы, руки, все…сливается. Еще ближе, еще… И вот – ее уже нет рядом, она – во мне! Я чувствую ее всю – как себя самого – от кончиков пальцев до ресниц. Во мне – ее сердце, ее душа, ее тело. И я – весь – в ней. Я замираю и… теряю сознание…
…Темнота. Я включаю свет. Что это было? Внутри меня бушует пожар. Вскакиваю, принимаю ледяной душ – не помогает. “Буду приседать и отжиматься хоть до утра, иначе сожжет”. С восходом солнца, мокрый от пота, иду под горячий – и сразу же ледяной - душ. Пожар потушен. Пью крепкий кофе – и падаю мертвым сном.
Мелодичная трель мобильника. Петр. Через полчаса прибудет Дмитрий Васильевич. Успеваю привести себя в порядок и вновь удивиться – пожар еще жив! Так, приседаем, отжимаемся…Заходит батюшка и хвалит за “здоровый образ жизни”. Если бы он знал!...
Программа на сегодня довольно обширная – путешествие по “владениям”. Нас будет сопровождать и возить участковый. Выходим на улицу. Пусто, все уехали в поля. Алексей, радостно улыбаясь, приветствует. Я ему также очень рад. Пристально всматриваюсь в его глаза, неужели никаких следов “мучений”?. Никаких. Еще больше радуюсь. “А вчера дело важное cделал” – батюшка светится тихой радостью – “Плотнику нашему, Валентину Евсеичу, проповедь читал. Пришел ко мне - сам не свой. Мысли – чернее тучи: то ли самому счеты с жизнью свести, то ли – жену избить душа его требовала”. “Что делать?”- плачет – “жить без нее не могу, а она к другому засобиралась”. “Не торопись” – говорю – “послушай меня – и все станет ясно. Сидит, смотрит недоверчиво. Беру Библию, открываю Новый завет. Читаю, не из книжки, конечно, а из души своей, страдания и любовь Христа нашего. Вижу - меняется человек, на глазах меняется. Просветление наступает. Вот она где – настоящая любовь. Нежно гладит книгу. Скольким здесь, на Земле, он путь указал, скольким жизнь вернул! ”
…Село оказалось достаточно большим. Небогатым, но ладно устроенным и ухоженным. Вновь припомнились мне наши “коттеджные поселки”, где рядом с дворцами запросто соседствовали свалки и просто напрочь замусоренные территории. А располагающиеся вдоль дорог красавицы-рощи при ближайшем рассмотрении оказывались несметными хранилищами следов диких попоек и разнузданных оргий. Многочисленные дома почти ничем не отличались друг от друга. Один из них оказался жилищем одинокого Вахтанга Константиновича, никаких преимуществ у него не было. “Телохранители ему тоже не нужны, а вот охрана хозяйства у нас имеется, да еще какая! Поедем на хутор и все увидите”. Хутор оказался довольно далеко и представлял собой скорее погранзаставу или лагерь спецподразделения. Невдалеке было видно еще несколько любопытных “объектов” – местная тюрьма, в которой наш участковый и проходил курс “шоковой терапии”, а также – поселение для чуждых хозяйству людей, или попросту – изгоев.
“Погранцов” представил сам батюшка. Это оказались люди, которых наша Родина втолкнула в Войну, а после – забыла об их существовании. А они… так и остались жить – в этой Войне. Молодые и старые, физически здоровые и инвалиды – они не могли дальше жить как все. И – спивались, или – сходили с ума, или – убивали, или – попадали сюда. Они не сидели на шее у крестьян. “В хозяйстве работы не много так что - помогаем добрым людям” – пояснил Дмитрий Васильевич – “сами себя обеспечиваем всем необходимым. Хотя” – он посмотрел в сторону тюрьмы – “и у нас порой бывает. Не так давно гости с Кавказа, дети гор пожаловали. Тесно им там, в горах, а у нас – поля бескрайние, раздолье… “Колхоз под себя” захотели. На джипах кавалькада прикатила, с оружием. Так это в горах у них можно – армию да милицию пугать. И по норам после прятаться, а здесь – чистое русское поле. Убежать некуда. Вот все в тюрьму нашу-то и попали.” Он засмеялся:”Петенька-то наш все бегал, ругах их – ну что же вы столько народу с Кавказу привезли! Мне за ваше перевоспитание контора не доплачивает”. “Что поделаешь – почистим их – и в российскую глубинку – села поднимать” – буднично произнес он. Мне же все было не так очевидно – методы “Петеньки” как-то не вязались с образом батюшки. “Не веруют они в бога нашего, да и в своего, думаю, тоже. ”Не убий” – заповедь едина для всех верующих. А ежели твой бог говорит :”Убий неверных” – так это не бог, а дьявол. А ты, значит – неверующий. Вот тут Петр и пригождается.”
Посещать “тюрьму” никакого желания не было, в вот “изгоев” посмотреть захотелось, и мы проехали в их поселение. Оно состояло из нескольких скособоченных домов, из которых в данный момент занят был всего один. “В этом постоянно проживают, а в остальные мы время от времени подселяем для исправления” – пояснил участковый – “кто лентяйничает или набедокурит. Люди все же, со своими недостатками и причудами. Иногда приходится и власть применить – для их же пользы, для воспитания. Опять же – ревнивцы попадаются, такой накричит, напугает всех, а посидит здесь чуток – глядишь и соскучился, и домой просится, и прощения у своей женушки готов на коленях просить. Правда, очень редко помещаем, больше пугаем…” “А что же эти – которые постоянные – не хотят никак “исправляться”? “Не то слово!” – с жаром ответил Алексей – “как враги какие-то, ей-богу, с виду культурные, а внутри – себе на уме. Все остальные стараются вернуться к нормальной жизни, а эти – торчат тут как кроты и не вылезают, не нравится им, видите ли, жить в селе, работать не нравится. Бездельники, чтоб им пусто было!” - ”Не горячись, Леша” - вмешался Дмитрий Васильевич – “не стоит рубить сплеча. Пойми – они живут в своем мире, который имеет мало общего с нашим. Но мы должны их тоже уважать, даже … если их не понимаем. А, впрочем, Руслан Юрьевич, сами сейчас все увидите.” И мы открыли калитку.
“Хозяева” сидели на лавочке под окном. Это была, действительно, странная пара. Средних лет. Он – худощавый, с изможденным лицом – при нашем появлении не выказал никаких эмоций, даже не посмотрел в нашу сторону. Она – бледная, осунувшаяся, хотя и сохранившая следы былой привлекательности, как и он, находилась в каком-то оцепенении, глубокой печали, что делало ее старше своего возраста. Посмотрела на меня будто сквозь пелену непонимающим взглядом. Потом, завидев участкового, стала приходить в себя, в глазах загорелся недобрый огонек. “Здравствуйте, товарищи!” – нарочито бодро обратился Алексей Юрьевич – “а мы к вам гостя привели!”. Теперь уже я удостоился недоброго огонька. Поздоровался и батюшка. Пара молчала, не отвечая и не проявляя к нашему приходу ни малейшего интереса. Наступила моя очередь их “приветствовать”. Видя их затравленные лица и сгорбленные фигуры, я не мог говорить с ними стоя, сверху. Я подошел поближе и присел на корточки:”Простите за вторжение” – сказал я как можно тише – “я пришел к вам потому что собираю по крупицам все то, что составляет Истину”. Он стал медленно поворачивать ко мне голову, как будто что-то вспоминая. Тусклым голосом проговорил ей:”Сходи, поставь чаю”. Затем тяжело поднялся:”Пойдемте в дом”.
Обстановка в доме была убогой – почти нет мебели и вещей, зато большое количество книг, многие валяются где попало. Из еды – чай и черный хлеб. “Кто не работает – тот не ест” – читалось в глазах у милиционера:“Как живете-то, Света? Может, помощь какая нужна?. “Живем хорошо” – быстро ответила она – “и ни в чем не нуждаемся”. Поставила три чашки чаю – нам. Мы молчали, они тоже, опять ушли в “свой мир” – подумал я. Чувствовал себя неуютно. “Может, на работу разок-другой сходите?” – опять спросил Алексей – “прополка вот началась…продуктов получите… а то у вас – шаром покати”. “Истина заключается в том” – вдруг глухим голосом произнес мужчина – “что вы мешаете мне думать”. Вот это да! Такие слова я слышал только … в собственном исполнении. “Юрий Николаевич, милый, не замыкайтесь вы так в себе, давайте вместе думать, мы же хотим быть с вами рядом, мы же вас любим и ценим” – не выдержал Дмитрий Васильевич. Тот пропустил его слова мимо ушей и уставился на меня:”А вы согласны со мной?” Я кивнул. “Тогда, пожалуйста” – твердо сказала женщина – “уходите отсюда!”. Ее большие красивые черные глаза смотрели на меня гневно и вместе с тем как-то обреченно и беспомощно. При всем драматизме положения я задержал взгляд, всматриваясь в нее, и отметил что она заметно преобразилась – умное лицо, румянец на щеках, глаза выражают сильные внутренние переживания. Не допив чай, мы поднялись и, попрощавшись, вышли. Супруги проводили нас молчанием.
Визит к изгоям оставил у всех тягостное впечатление. Леша недоумевал и возмущался:”Я всех могу понять – только не бездельников, не лентяев. Ну чем, скажи, ты тогда отличаешься от обезьяны? Почему живешь за чужой счет? Кто дал тебе такие права? И ведь говорил же я им – не нравится у нас, не хотите как все – поезжайте туда, на Большую землю. Зачем у нас-то – людей смущать?” – “Не выжить им там” – отозвался Дмитрий Васильевич – “сам же видишь – и тут еле концы с концами сводят. Здесь ведь – кров бесплатный, еду как-никак удается им передавать. А там что? Кому они там нужны? Погибнут, даже с бомжами не приживутся.” “Остается только молиться за них, может, пройдет это …помутнение”. “А ведь еще совсем недавно – другие люди были: Николаич – библиотекой заведовал, умнейший человек…был. Света – в конторе работала. Улыбчивая, добрая, красивая. Книжки любила читать, пела хорошо. Замуж удачно вышла – за бригадира нашего, золотого работника. Только стали мы с некоторых пор замечать – неладное с Юрой творится. Меняется на глазах. Замыкаться вдруг стал, говорит что-то, затем замолчит на полуслове и думает. В отпуск отпросился – так не поехал отдыхать как все, а заперся у себя дома, не выходит. Пришел на работу бледный, осунувшийся, в глазах нездоровый блеск. Стали расспрашивать что стряслось – не говорит. Затем пошел по селу нехороший такой слух, будто подслушали его разговор со Светланой. Он, якобы, ей по большому секрету признался, что самолично видел … Христа-спасителя нашего. Ко мне наши верующие пришли – может ли такое быть, батюшка? Я им и отвечаю: святые – да, наверное, могли видеть, но чтобы простой библиотекарь – конечно, нет. Они тогда к нему заявились, да так прямо – народ ведь простой – и спросили, правда ли что Его самого видел? Он, возьми и скажи – да, правда. Что тут началось! Досталось бедолаге… И ругали его, и смеялись, и корили прилюдно.
А Светочка-то наша, в один из дней – ушла от мужа – и к нему:”Буду теперь с тобой жить, никому тебя в обиду не дам!” Муж к ней – и так и эдак – и по-хорошему, и по-плохому пробовал. Вначале жутко ругался, убить грозился:”Спятила, ты что ли, стерва? Вот, просто так – семью бросить, мужа, детей! Да я все кости переломаю твоему хахалю и тебе тож!” – А он мужик здоровый, крутой – может. Она же – странное дело! – даже бровью не повела, глядит на него безразлично, как на пустое место. Он тогда начал просить ее, умолять, дескать, вспомни – как мы любили друг друга, сколько лет прожили вместе, к детям жалость вызывать – как же они без матери-то? При упоминании о детях она болезненно сморщилась и – так же как и нас – попросила его уйти и больше не появляться. Он тогда, подкараулил одного и на Юру набросился, схватил за горло:”Задушу, гнида!” Тот молчит, задыхается. А когда отпустил его, спокойно так сказал:”Я не звал ее. Если хочет – пусть идет назад. А тебя я не боюсь, можешь убить меня, мне все равно.” Побежал бедолага за помощью к инспектору нашему, Петеньке. Хоть и не в курсе – чем Петенька занимается, но все ж смутно догадывается о его власти. Петенька глядит на него с улыбкой:”Что, мой золотой, любовные страдания тебя беспокоят? Поможем, не боись, поможем тебе… Отпуск получишь, отдых хороший. Бабу тебе найдем – самую лучшую, красивую, хозяйственную. И детишек с ней еще нарожаете. А эту – оставь, забудь. Сходи к батюшке, если веруешь. Он тебе поможет. Только одно не забывай – если ты из-за Светки работу оставишь – или на работе херней страдать будешь – тогда уж я тебя лечить стану. Понял, золотой мой?” И смотрит ласково на него сквозь круглые очки, так что душа его в пятки. Вспомнил тут наш бригадир кое-что. И понял, что светкин уход - еще не самое страшное в жизни, оказывается. Ко мне приходит, уже поостывший:”Выручай, Дмитрий Васильевич. Успокой мою душу, чтоб работать мог как прежде.” Вот как!
А эти, двое… Попросились на хутор, чтобы, значит, от людей подальше. И живут там как мыши, не видно, не слышно. Да только сердце болит – видеть как они живут. Да что говорить – вы это и сами только что наблюдали!” Он замолчал. И с горечью добавил:”Жутко их бес попутал. Говорю Юре, послушай, расскажу тебе немного из Библии, о жизни и страданиях сына Божьего.” А он мне отвечает:”Да что мне твоя Библия, когда я самолично все это наблюдал!” Ну что тут поделать, я руки так и опустил.” “А Петр Лаврентьевич – не пробовал свои “методы?” – не удержался я.“Нет, что вы!” - поспешно ответил батюшка – “не его это дело, они вроде как верующие…Да и не отдам я их.”
Тем временем мы подъехали к конторе, где нас поджидал Петр Лаврентьевич. Отправив Лешу домой, мы поднялись ко мне в “номер”, где уже был накрыт стол. “Обед! Обед, мои золотые!” – радостно провозгласил инспектор – “силы нам еще ох как пригодятся!”. “Ну, как вам, дорогой Руслан, наши окраины?” – Я ответил что впечатлен. И правда, такое эффективное средство против рэкетиров, как здесь, не по уму и не по зубам нашему “демократическому”, то есть лишенному вменяемой власти, государству. Вся наша судебная и полицейская система скорее защищает этих самих бандитов, нежели воздает им должное возмездие за дела их поганые. Крючкотворство, коррупция, “презумпция невиновности”, запугивание потерпевших и свидетелей расцвели буйным цветом на ниве отечественного правосудия. Во владениях Вахтанга Константиновича, в его фермерском хозяйстве такое невозможно и немыслимо. Я припомнил нашу первую встречу с Петей и его слова про честность. Да, уж, действительно “честность – основа доверия”.
“А как вам наши просветленные?” – и видя мое недоумение – “изгоями кличут их в народе, а я называю вещи своими именами – “просветленные”! Ругают их за правду, не верят, что видели Спасителя” – он посмотрел на батюшку – “а я – верю! Видели, видели! Потому и ходят, словно в воду опущенные – слишком велика разница между тем что видели и тем что есть… Не в обиду нашему Дмитрию Васильевичу, авторитет у него в этих вопросах непререкаемый. Но – выскажу свое мнение, атеиста. Если боженька все-таки существует, то – только в душе. А значит, именно она-то, эта душа, и может его видеть. А батюшка наш – все больше по книжке ориентируется Так книжка – для тех как раз и написана, кто видеть не может, чтобы путь им указать, к богу-то. А эти двое – уж прошли – или проскочили как-то, не знаю, путь этот. Зачем им книжка?” Дмитрий Васильевич молчал, сосредоточенно поглощая обед, а Петр продолжал, глядя на него:”Обижается немного на меня батюшка за такие слова. Не желает на эту тему дискутировать. Да что с меня возьмешь! Я в грехах как в шелках, руки по локти в крови… А вот вы, дорогой Руслан Юрьевич, давайте-ка еще разок к ним, один, без кортежа. Может, что и получится, может, расскажут как это – видеть Спасителя…”
При последних словах Дмитрий Васильевич оставил еду и сказал:”Да знаю я как они видели все это – во сне! Точнее, в снах. Ложатся спать – и снится им всякое, а на утро рассказывают друг дружке что приснилось. Вот и напридумывали про Спасителя-то. Я хотя и не атеист, но все же не сомневаюсь, что сновидения – это плоды фантазии спящего человека, так сказать сброс информационных отходов. Накапливает человек за свою жизнь массу всякой информации, какую-то часть переваривает, а какую-то, непереваримую, его мозг извергает наподобие фекалий. Вот они, информационные фекалии, через сны и выходят.” Он с укоризной посмотрел на Петра Лаврентьевича:”А вы заладили–“видеть Спасителя”…Им бы антидепрессанты принимать следует, чтобы нервную систему успокоить, не то эти “видения” доведут их до ручки…если уже не довели”. “Фекалии”, говорите” – инспектор хитро прищурился – “ Скажите правду – вы в бога веруете?” - “Ну что за вопрос, Петр!” – “Значит, по-вашему, бог, действительно существует?” – “Да, да, да!” – “А откуда вы знаете что он существует, вы его хоть раз видели? Нет, мой золотой, только, образно выражаясь, на картинках. Как же вы его себе тогда представляете, когда к нему молитвы свои обращаете – Отца и Сына и Святого Духа? А может быть, вы его хотя бы один раз слышали? Нет? Святым-то вашим, он, наверняка являлся воочию, или беседы с ними вел, а с вами – ну хоть раз, а? Нет и нет! Тогда, кому же вы молитесь – тому кого ни разу не видели и не слышали? А это, знаете, как называется? – Пустота, вот как.” – “Не кощунствуйте, Петр” – Дмитрий Васильевич нахмурился – “зачем мне его видеть и слышать, если я в него верю, верю в то что - он меня и видит, и слышит. Можете это понять – верю! Вера исключает рассуждения подобные вашим, атеистическим.” – “Ага, значит, по-вашему, сон – это экскременты мозга, а вера – это уже не от него идет? Это уже не мозг? А откуда же вы эту веру получили – не из книжки ли? С Самим-то, первоисточником, у вас ведь контактов нет! А книжка, она и есть эта “информация”, верно? Тогда почему сон – это неверная, плохая “информация”, а ваша книжка - ”верная, правильная? Потому что вам так – проще? А может быть, потому что вы и сами немного материалист?” – “Помилуйте, Петр Лаврентьевич! Неужели вы это все серьезно – про сны? Ну, сами подумайте – порой такая чушь приснится, особенно что касается женщин” – батюшка перекрестился – “неужели же всему этому можно верить?” Инспектор был серьезен:”А как же вы тогда объясните, мой золотой, что Юра и Света – оба - видели один-единственный, но продолжающийся сон!?” Батюшка молчал. Молчал и я – совершенно неожиданно я понял, что сновидения стали серьезной проблемой и для меня лично.
Обед закончился, собеседники оставили меня одного – я сам попросил их об этом, сказав, что нужно обдумать прошедшее за день. С батюшкой договорились на завтра на утро. Только они вышли как я упал на постель, достал мою драгоценную фотку и стал смотреть, смотреть, смотреть… Вот она – “моя” Арслана! Радость и грусть моя, счастье и боль моя, жизнь и смерть моя… Слезы… Это не есть хорошо для Воина. Ничего. Сейчас поправим. Итак, кто твой муж, Арсланушка? А вот и он – кавказец по имени Арслан, это же – кавказское имя. Ты приготовила ему ужин, и он, наевшись, довольным голосом тебе говорит:”Харашо гатовиш, дарагая, типерь будим лубить, иды пастель…” Глаза его горят страстью, и ты, стыдливо улыбаясь, идешь в спальню…”Смешно! Правда, еще и противно – от того, что к вашей замечательной супружеской паре подхожу я и просительно мямлю:”Извините, нельзя ли мне написать вашей супруге письмо?” – Он искренне удивляется: “Ты чито, дарагой? Какой писмо? Кито ты? Ми идом лубит друк друга! Ни мишаи пажаласта!” А ты смотришь гневно и говоришь:”Ты – болен. Ты – спятил. Ты – не достоин ни одного моего слова! Ты что – так этого и не понял?” … Слез больше нет. Есть боль. От того что я не нашел Тебя… Теперь осталось, как говорит Дмитрий Васильевич, погрузиться во сне в свои “информационные отходы” и плавать в них, наслаждаясь …
…Открываю глаза. Слабость во всем теле, голова кружится. “Какой же ты слабенький, глупыш!” – смеешься ты, гладя мои волосы. “Русланушка, любимая, неужели это не сон и мы вместе?” – “Какой же это сон?”- тебе еще веселее – “Ты разве не помнишь как мы были … одним? А потом… я вдруг увидела тебя, глаза твои были закрыты, ты лежал без движения, и я испугалась, подумала что ты потерял сознание” - “Да, так и было” – “Ну вот, видишь какой ты слабенький, нужно это делать осторожно, это же так хорошо, правда?” - “Да, моя любимая, это было удивительно, я не думал что такое может быть”. – “А я всегда знала, что с тобой – может. И всегда ждала этого. Полежи немножко, приди в себя, а я буду тебя целовать!” И ты целуешь мой лоб, глаза, щеки, губы…Я быстро возвращаюсь к жизни, внутри загорается огонь, который превращается в пожар, сердце гудит как колокол, слышу нежную мелодию еще одного колокола и приближение еще одного пожара…Они сливаются в бушующее море огня и звона…Тишина…Вокруг – пронзительная голубизна и яркое свечение. Где я? – “Во мне!” - “А где же ты?” – “В тебе.” – “А где же мы?” – ты смеешься внутри меня – “А вот этого я и сама не знаю!” - “Русланушка, душа моя, почему я тебя не вижу?” “Сашенька, и я ведь тебя тоже не вижу, ты же во мне!” – “Давай же выберемся друг из друга!” – ты звонко хохочешь – “Давай, давай, я тоже хочу видеть тебя, любимый!” …Мы не знаем как это сделать и смеемся уже вместе – друг в друге.
…Я открываю глаза, все еще смеясь. Сердце бешено стучит, в груди полыхает пожар. Ледяной душ, приседания, отжимания, еще раз – контрастный душ, кофе, сигара, постель. Вот он – сон! Сон ли это?.. Батюшка, со своей теорией и Петр Лаврентьевич – со своей… Ах, да – бедные и несчастные Света и Юра… Такие ли они уж бедные и несчастные? Надо немедленно ехать к ним и спросить.
…Вот так молодец этот Петр! Ни одного вопроса, мигом мотоцикл организовал, а еще – свои коронные: букет роз, корзинку со “вкусняшками” и “Хванчкарой”. Вечереет, я наслаждаюсь ездой между бескрайних полей, озаренных нежным светом заходящего Солнца.
… Сильно волнуюсь. Стучусь в темноте в дверь старого дома. Выходит Юра со свечой. Я было пробую начать с извинений, но он – приветливо улыбается, тихо говорит:”Проходите, пожалуйста, мы вас ждали. Не думали, правда, что так быстро приедете.” Прохожу, навстречу Света. Тоже рада меня видеть. Целую ее руку, дарю цветы. Глаза ее сияют. Какая перемена! “Не удивляйтесь, ночью начинается наше время. Ночью мы начинаем жить.”Как они рады моей “корзинке”! Пока они набрасываются на вкусняшки, я их рассматриваю. Два счастливых человечка. Одни-одни в огромном темном мире. Сердце мое наполняется к ним любовью…Пьем вино, настоящее, грузинское. Закуриваем сигары, и Света тоже пробует, получается смешно. Смеемся. Старый дом освещаемый свечами, становится уютным и …родным. Света очень красива. Большие глаза, отражающие мерцающие огни свечей, выразительные черты лица, шелковые темные волосы, чудный голос. Она любит Юру. Очень. Она ему нужна. Очень. Они видят один сон. Уже давно. Они там тоже – вдвоем. Просыпаясь, они вдвоем его записывают в свою тетрадь. Вот она – передо мной лежит на столе. “Можете сегодня ночью ее почитать, а я пока расскажу вам как все началось” – вдохновенно начинает Юра.
…Встретились они …во сне! “До этого, конечно, мы знали друг друга – я библиотекарь, она бухгалтер. Иногда заходила, брала книжки, как и многие другие. И вдруг … сон. Странный незнакомый город. Большие крепостные стены, башни, подвесные мосты. На высоких холмах – дворцы, также огороженные мощными стенами, в низине – множество маленьких домов, разбросанных по кривым улочкам, стекающимся в центре к большому многолюдному рынку. Толпы шумных, причудливо одетых людей, от нищих до одетых в дорогие одежды. Говорят на незнакомом языке. Я могу летать по этому городу и проникать сквозь окна и стены в любые места. Вот я – в храме, где разодетые священники читают молитвы, а вот – в большом дворце с мраморными лестницами, бассейнами с прозрачной водой, пальмами и невиданными цветами, а вот уже в - убогой лачуге. Мне все интересно и меня никто не видит… Я просыпаюсь, иду на работу, думая об этом сказочном сне. Ничего подобного мне раньше не снилось, так – всякая чепуха, а тут… Еще и еще раз вспоминаю этот сон. Все места, которые я посетил – вижу как наяву, будто бы я на самом деле был в этом городе. Немного мешают думать односельчане, которые приходят за книжками, как обычно – про любовь да счастливую жизнь. А вот и Света – тоже как обычно – любит поэзию, настоящую, молодец. Как – не стихи разве? Странно – спрашивает книги о старинных крепостях. Какое совпадение! К сожалению, в нашей библиотеке таких нет, я бы тоже почитал…
…Я уже дома, ложусь спать, вспоминая вчерашний сон. … И вновь – этот город, точь-в-точь как вчера. Я опять летаю, теперь уже смотрю на лица людей, на их одежды, залетаю в их дома, гляжу что делают, как живут. В дворцах – роскошь, в лачугах нищета. Замечаю, что в одном дворце расположилось небольшое войско – лошади в конюшне, крепкие воины в латах, с мечами. По внешности – непохожие на жителей этого города. А вот и апартаменты ихнего начальника, и он сам, развалился в кресле, рядом огромная псина, какой-то клерк, почтительно наклонившись, что-то ему докладывает. Невдалеке два гигантских воина, охранники, наверное, внимательно смотрят за движениями этого клерка. А теперь – полетим на рынок, узнаем чем питается местное население? Множество фруктов – гранаты, мандарины, дыни. Торговцы азартно кричат, зазывая покупателей, и торгуются с ними, наверное, за каждую копейку. Раз меня не видят – цапну чего-нибудь с прилавка! Вон тот сочный персик…”Юрий Николаевич, что же вы делаете? Нельзя же просто так брать. Платить же надо!” – Что за чепуха?! Кто меня тут зовет?! Кто меня тут знает?! Гляжу – знакомое лицо - Света за прилавком!! В смешном наряде, торгует фруктами. “Светлана, вы как сюда попали?” – “Живу я тут, Юрий Николаевич. Вот, видите, торгую чем могу.” – “Бросай ты все это давай лучше полетаем!”
– на этом месте рассказчик остановился и о чем-то мечтательно задумался - “Да, тогда для нас это было как в сказке – встречаться во сне! Придя на следующий день на работу, я с нетерпением ожидал Свету. И вот, вижу, как в замедленном кино, она идет прямо на меня, а в руке у нее – яблоко. Подходит, протягивает его мне:”Простите меня…лохушку. Персика у меня нет – вот я вам яблочко принесла.” Стоим, друг на дружку смотрим, и верим и не верим. Отвечаю:”Брось ты его, давай полетаем!” Стоим, друг на дружку смотрим, дико хохочем… Так у нас начался любовный роман” – он вопрошающе посмотрел на меня – “вы можете в это поверить?” ”Нет-нет, не в библиотеке” - поспешила его поправить Света – “вначале мы были просто компаньоны, друзья по этому странному сновидению. Мы все это и воспринимали именно как сон и ничего больше. Дурачились в нем, летали где хотели, исследовали весь город и его окрестности. Днем встречались в библиотеке и, как заговорщики, произносили какое-нибудь кодовое слово, например, если во сне мы купались в бассейне замка, то это было – “бассейн замка”, и договаривались, куда полетим в грядущую ночь. В одну из таких ночей мы залетели в пустующий замок. По всему было видно, что хозяева его только что оставили, и мы решили что он будет нашим жилищем. Бегая по его многочисленным помещениям, живописным садам, купаясь в водоеме, мы радовались как дети. “А что если нам поцеловаться?” – неожиданно спросил Юра. Я вначале отказалась – замужем ведь. А он смеется:”Светочка, это ведь только сон!” Я согласилась, мы поцеловались… и стали любовниками. Вы себе не можете представить, Руслан, какая удивительная любовь бывает во сне…или – как это еще можно назвать? Совсем другие чувства, чем здесь - их можно сравнить с полетом птицы, пением соловья, ароматом яблоневых лепестков! Ты можешь делать со своим любимым все что угодно, сколько угодно и совсем не уставать. Наоборот, прибавляются такие силы! А какой восторг ты получаешь от его ласк! ..Мы занимались этим все ночи напролет, и не могли насытиться друг другом. А днем я покрывалась краской при мысли – что же я делаю, ведь у меня же есть муж. Но отказаться от ночных “полетов” я была уже не в силах. Постепенно я стала к мужу охладевать… вы понимаете? Его земные ласки перестали приносить мне удовольствие, а после и вовсе стали неприятны. Жизнь здесь стала казаться мне скучной и унылой. Я как бы существовала здесь. А настоящая стала проходить там – в Городе. С Юрой, которого я там и полюбила” – она повернулась к нему и нежно поцеловала его в голову – “а теперь вот, люблю и тут”.
Где-то раздался бой настенных часов. “Полночь” – они посмотрели друг на друга, и Юра сказал:”Простите, нам пора. Да и вам тоже отдохнуть не помешает. Постель готова.” И я направился в соседнюю спальню, прихватив с собой их тетрадку. Ставлю свечку рядом с изголовьем, ложусь на скрипучую старую кровать, открываю тетрадку. Записи попеременно мужским и женским почерком, начало я уже знаю, но все равно читаю. В тусклом мерцающем свете свечи это не очень хорошо выходит. Начинают слипаться глаза. А что – если положить ее на лоб, как это я делал с моей драгоценной фоткой? Вынимаю фотку из кармана, нежно целую и кладу обратно. Затем припечатываю себя тетрадью. Закрываю глаза, шепчу:”Юра и Света, Юра и Света, Юра и Света……………………………………………..”
…Яркий свет и синева…“Давай же выберемся друг из друга!” – смеемся мы вместе. “Русланушка, я не вижу себя!” – “И я тоже!” – “У меня нет никакого тела!” – “И у меня тоже!” “Но тогда мы не сможем разъединиться.” – “Ну и что? Будем одним бестелесным существом!” – мы вновь смеемся. Тут я замечаю, что могу смотреть по сторонам:”Я смотрю влево” – “Ой, и я тоже!” – “А теперь вправо” – “Ой, и я тоже!” “Значит, мы смотрим одновременно?” – “Да, мой хороший”. “А что там, внизу? Ух ты, какие красивые облака!” – мы стремительно летим вниз, прямо в облака. “У меня все кружится!” – “И у меня тоже!” – мы врезаемся в огромную пушистую тучу и … открываем глаза. Темно. Только твои глаза близко-близко. Где мы? Вдруг ты взмахиваешь рукой – покрывало слетает и нас встречает наш красивый дом…Надо бы подняться, но…наверное, мы очень устали …там… где были. Или это вечер усыпляет нас, глядя в окошко. Или просто не хотим отрываться друг от друга... Покрывало занимает прежнее место, глаза - тоже, при этом еще и закрываются.
… Утренний свет пробивается сквозь занавески. Тетради на мне уже нет. За стенкой – приглушенные голоса, женский тихий плач. Мужской ласковый успокаивающий тон. Плач переходит в сдавленные рыдания. “Тсс-с, разбудишь!” – рыдания затихают. Ко мне кто-то идет, я закрываю голову одеялом. Ложится рядом тетрадка. Вскоре слышу хлопание входной двери. Они ушли. Закрываю глаза, пытаясь заснуть, но уже не могу. Вспоминаю уговор с батюшкой о встрече, значит, пора уезжать. Встречаю Свету с Юрой на скамейке, у него осунувшееся лицо, такой же, как и вчера, отсутствующий взгляд. У Светы заплаканные, наполненные болью глаза, спрашивает, будто бы я ее последняя надежда:”Вы к нам еще приедете?”. Приеду, ведь вы для меня тоже последняя надежда. Я киваю и целую ее на прощание. Юра меня не видит. Я уезжаю.
Дмитрия Васильевича я встречаю на полпути, он за рулем джипа. Отвозит трактористов на работу. Он интересуется как я провел время у изгоев, и, не дождавшись ответа, показывает на одного из рабочих:”Вот, Сергей наш. Образец и идеал нашего хозяйства. Замечательный труженик. Замечательный человек. Замечательный семьянин. Вот к чему мы стремимся – выращивать таких людей. Это – основа настоящего общества, смысл всей нашей жизни. Да вы и сами увидите, навестим их сегодня?”. Мне было очень интересно узнать - что же является идеалом человека. Когда – то в детстве такую оценку давали мне мои школьные учителя. Впоследствии себе такую оценку давал лишь я сам. И, наконец, настало время, когда мой идеал – моя возлюбленная Арсланушка – сообщила мне, что я так же далек от идеала, как северный полюс от южного. Дмитрий Васильевич не стал откладывать дело в долгий ящик и, освободив Сергея от работы, сел с ним ко мне в мотоцикл, и мы покатили к нему домой.
По пути, сидя в люльке, я анализировал первые впечатления от знакомства с “идеалом” – название полностью подтверждалось. Улыбчивое, с ямочками на щеках лицо. Добрый открытый взгляд, крепкое мужское рукопожатие. Цель нашего визита понял сразу, одобрил:”С меня, моей жены Ульяны, и вообще с нашей семьи многие берут пример. Никаких секретов у нас нет. Любим друг друга и своих детей. Любим свою работу, радуемся каждому прожитому дню. Что еще нужно для счастья? Некоторые не верят, что мы никогда не ругаемся, а это так и есть. Зачем ссориться, если любишь?” …Вот она, Истина – устами простого труженика Сергея. Подумалось – прописная истина. Люби жену, детей, работу. Точка. Единственный рецепт человеческого счастья. Если бы каждый его использовал – в мире бы наступило благоденствие. Почему же мир есть такой какой он есть – почему люди, зная эту “серегину” истину, живут как раз наоборот – в ненависти, во вражде, в нелюбви? На этот вопрос у меня ответа не было. Ну что же, значит, не зря поехал к нему в гости.
У порога нас встретила Ульяна – симпатичная молодая женщина, такая же улыбчивая и добрая, как и ее муж. Они обнялись и поцеловались, как будто не виделись целый день. Ульяна пошла накрывать на стол, а Сергей показал мне свой дом и участок. Настоящий труженик, он и здесь добился удивительных результатов – участок был идеально обработан, весь засажен овощами, ягодами, фруктовыми деревьями и вдобавок, цветами. Дом был также в идеальном состоянии, причем все было обустроено серегиными руками – начиная от лавочек и заканчивая крышей. “Ни минуты не может сидеть без дела!” – с гордостью сказала Уля, когда мы сели завтракать – “приходит после работы – и давай по дому: чинить, мастерить. И так до самого вечера. А когда, бывает, приедет домой на грузовике, так и ночью может проснуться – и к машине, не сломалось ли чего. Пару разочков я его из-под машины прогоняла спать” – она весело засмеялась. Затем разговор зашел о детях. Супруги увлеченно стали рассказывать об их жизни, характерах, успехах. Выяснилось, что их сын - старшеклассник и маленькая дочурка также выше всяких похвал. Безмерно любят своих родителей, достигли больших успехов в школе и детском саду, преподаватели и воспитатели ими не нарадуются. Дмитрий Васильевич подтверждающе кивал головой и, глядя на меня, как бы спрашивал:”Ну, что я вам говорил? Вот они – идеальные люди, идеальная семья!” Я, конечно же, был также восхищен этой семьей и впитывал каждое слово из их рассказов. Вдруг передо мной всплыли скорбные лица Светы и Юры, и я спросил какого мнения о них супруги. Оно было единодушным:”Бедные, несчастные люди! Что же с ними произошло?” Было видно, что батюшке хотелось узнать мое мнение, но, я и сам еще ничего не понимал. Уходя от них, я представил себе Арсланушку на месте Ульяны и подумал, что, наверное, и в ее жизни давным-давно уже достигнута “серегина истина”.
По пути в контору Дмитрий Васильевич еще раз задал мне свой вопрос об изгоях – удалось ли мне добиться ясности в понимании причин их столь странного поведения. Я отвечал что не удалось и что прошу у него предоставить мне возможность попробовать это сделать сегодня же. Отвезя его в контору и получив от вездесущего Петра Лаврентьевича очередную “корзинку”, я отправился к ним. Был полдень, солнце жарко палило. Проезжая средь полей, я слышал веселые песни трудового народа. Который жил здесь, на нашей матушке-земле, и которому не снились дурацкие сны.
…Светы и Юры на лавочке не было. Я открыл дверь и прошел в дом. Он лежал в постели, у него был жар. Она стояла на коленях, то поднося стакан с водой, то промокая его горевшее лицо влажной тряпкой. Он бредил, говорил непонятные мне слова и плакал. Я присел рядом на скамейку, и так мы провели довольно долгое время, пока Юра не уснул. Только тогда Света повернулась ко мне и прошептала:”Мне страшно. Очень страшно. Мы можем не пережить эту ночь.” И стала рассказывать мне продолжение их истории.
“…С тех пор как в Городе мы стали любовниками, мы вдруг утратили способность летать и стали проводить большую часть времени во дворце. Иногда прогуливались по улочкам, иногда захаживали на рынок, делая покупки на деньги, найденные в одной из комнат. Там, в Городе, мы стали чуть ли не полноправными жителями, по крайней мере, необъяснимым образом оказались видимыми его обитателям и начали понимать их язык. Поначалу они удивлялись нашему появлению, даже хотели нас схватить, но мы каждый раз …просыпались. И они, похоже, отстали. Такое положение вещей вполне устраивало и меня и Юру. Сон почти превратился в реальность. Мы одновременно взяли отпуск и, закрывшись каждый в своем доме, начинали …спать, спать и спать. В моей семье наступил разлад, но мое Счастье ждало меня в Городе… Однажды Юра вернулся с рынка и сообщил что в город пришел странный человек. С виду нищий, он тем не менее вызвал у жителей невероятный интерес, собрав сразу же вокруг себя любопытных и зевак. В толпе пронесся слух что он волшебный лекарь, способный одним прикосновением исцелять от самых страшных болезней. Когда же его об этом спросили, то стал открещиваться, говоря, что он тут не при чем, больные исцеляют себя сами. После таких слов толпа вокруг него еще более выросла, всем было интересно – как это? “Все очень просто” – говорит – “нужно только поклясться не грешить и твердо верить в бога”. Многие стали возражать ему, говоря, что все жители этого города верующие, исправно ходят в храм и даже приносят храму немалые подношения, но болезни не проходят. “Ходить в храм, приносить дары это одно, а верить, истинно верить в бога – это совсем другое” – говорит – “не ходящий в храм и не молящийся, но истинно верующий имеет больше шансов излечиться от недуга, чем ходящий, но обманывающий себя и дерзающий обмануть бога”. “Да откуда ты это взял, несчастный бродяга!” – закричал один бородач, по виду служитель храма. Странник на эти слова улыбнулся как ребенок:”Разве это не видно по человеку? Стоит посмотреть ему в глаза”. “Посмотри же тогда – кто здесь истинно верующий, а кто нет!” Вдруг все смолкло, как будто всем стало не по себе. Нищий обвел толпу чистым ясным взором и заметно погрустнел:”Нет вокруг меня верующих…” Гробовое молчание, как перед бурей… “Хотя, вот!” – он указал на стоявшую невдалеке от толпы женщину – “она ближе всех вас к истинной вере, немного ей осталось…” Толпа расступилась. Женщина, услыхав такие слова, как тень приблизилась к нему и вдруг с громким плачем распростерлась у его ног, обнимая их и целуя”. Он поднял ее, вытер ей слезы и сказал:”Иди же, ты чиста!” Она застыла как статуя и не двигалась с места. Тут, наконец, буря и разразилась. Толпа взревела, яростно отшвырнув несчастную так, что та осталась лежать без движения. Набросились на него, схватили и потащили куда-то. Оставшиеся стали бурно обсуждать увиденное, говоря, что такого богохульства в Городе никогда не бывало – где это видано, чтобы последнюю шлюху, речь шла, видимо, об этой женщине, объявляли истинно верующей! А она, с трудом поднявшись, еле добредя до ближайшего дома, села на землю, прислонившись к стене спиной, и глаза ее сияли невиданным светом.
Все это мне рассказал Юра, придя в наш дворец. “Я знаю кто Он. Спаситель наш.” Мне впервые тогда стало страшно. Возникло ощущение, что мы слишком далеко зашли в своих сновидениях. “Юра, я боюсь, я очень боюсь. Давай проснемся” – сказала я – “может быть, завтра это не повторится” И мы вернулись сюда, в деревню. Это был первый раз когда мы не занимались с ним любовью.”
…Света сидела рядом со мной, ее большие глаза смотрели мне прямо в сердце. Я видел, что самое важное она еще не рассказала. Ей было тяжело продолжать, ее била дрожь. Я обнял ее, поцеловал в горячий лоб:”Света, я с вами, я вас не брошу, только расскажите мне все”.
“На следующий день с самого утра заговорили, что этого нищего допрашивали в главном храме и порешили изгнать его из Города, дабы не смущал своими речами. Мы с Юрой были среди толпы, поджидавшей у храма когда Его поведут. Вывели в окружении десятка дюжих служителей и повели как прокаженного, грубо, с издевками. Толпа молча следовала за ними. На одной из улиц мы увидели бегущего в нашу сторону человека с растрепанными волосами, одет он был в воинское облачение, но все было расстегнуто и болталось, в том числе и меч. Он не обращал на это никакого внимания. “Стойте!” – заорал он так, что все вздрогнули. Оказалось, это был довольно известный в Городе человек, его называли сотником. Он имел вид убитого горем. “Пустите меня к нему!” – кричал он, слезы ручьями лились из его глаз. Толпа расступилась, остались лишь бородатые стражи. “Нельзя никак, господин” – сказал их начальник – “изгоняем этого полоумного прочь отсюда по решению владык”. Сотник издал рев, похожий на рев раненого медведя и, расшвыривая охрану, бросился с страннику. Упал к его ногам, и, задыхаясь от слез, прохрипел:”Если ты тот, за кого себя выдаешь – спаси! Дочь моя умирает, понимаешь, умирает! Маленькая она еще, грехов нет на ней. Спаси, спаси, спаси!” И замер, содрогаясь, обняв мертвой хваткой Его ноги. Охранники хотели было его оттащить, но тут уж толпа не дала – было интересно что далее произойдет. Нищий с трудом наклонился к нему:”Поднимись, я тебя очень прошу…” Не успел он договорить как раздался ужасный душераздирающий вой, все увидели бегущую женщину, на нее было тяжело глядеть – она была безумна. Подбежав к сотнику, набросилась на него и стала яростно молотить по всему его телу своими маленькими кулачками:”Нет больше нашей доченьки! Не послушал ты меня, убийца, не привел ее вчера к Спасителю!” Сотник не двигался, как будто бы умер у ног странника. “Иди же домой” – с трудом проговорил тот – “по вере твоей дано тебе будет”. Сотник ожил и бросился назад, ничего не видя перед собой, а его жена осталась лежать без сознания. Толпа молчала, не пуская охранников, ждали… И сотник явился – не узнать его было! Нарядный, важный, с собой привел вооруженных воинов. “Ану, расступись, сволочь бородатая!” – воины схватили охранников и расшвыряли их в стороны. Сотник подошел к нищему и упал еще раз перед ним на колени:”Спаситель мой, прошу в мой дом, не как гостя – а как хозяина дома прошу! Ожила моя драгоценная крошечка!”
…А мы вернулись в свой дом. “Света, ты понимаешь – что сейчас происходит? Кого мы видим!” “Юрочка, миленький, этого не может быть! Мы, наверное, очень больны. Нам нужно уходить из этого города. Я боюсь, что мы умрем здесь.” “Я никуда отсюда не пойду, я останусь с ним”. “Прошу тебя, любимый, умоляю – один раз только – ради меня – проснись!” И мы проснулись. …Оказывается сельчане давно за нами слежку вели, и в этот день, когда мы решали как нам быть, подслушали наш разговор о Спасителе… А после устроили такой скандал! Чуть не растерзали Юрочку моего. В этот же день я к нему и ушла – чтобы охранять его и будить, забирать из Города”.
Вскоре мы переехали сюда, подальше от людей, которые совсем замучили нас... В этом старом доме мы стали счастливы. Все время - вдвоем, вместе. Стали будто бы одним существом. После той … любви мы познали … эту любовь…в доме. Порой я забывала, где мы – там, в Городе, или здесь, на земле. Будто перенесли часть нашего сна сюда – и здесь стало как во сне. А – туда, в Город - нашу жизнь, которая стала связана со странником этим, со Спасителем, как его называл Юра. После случая с сотником так же его стали называть и некоторые жители, и неотступно следовали за ним куда бы он ни пошел. Но многие поверили что он колдун. Особенно усердно распространяли этот слух священнослужители. Напрасно он говорил, что девочку излечил не он, а сам отец, сотник, своей верой. Это еще более распаляло его врагов. Они не мыслили веры вне своих храмов и своих обрядов. А уж тем более – у ног нищего странника. И стали писать на него доносы главному в Городе - военному начальнику. Что занимается этот странник подстрекательством к бунту против самой верховной власти этой страны, используя при этом магию и колдовство. Тот допросил странника и предписал ему немедля покинуть Город. Понимая лживость доносов, особенно после встречи с сотником, и видя большое смущение в умах горожан и ненависть служителей храмов, он поспешил убрать из Города необычного пришельца. Странник подчинился, а мы с Юрой, оставив свое жилище, пошли вслед за ним.
Имя его было очень простое – Ешу. И сам он был очень простым. Отличался же от всех остальных тем, что был слишком добрым. Настолько добрым, что, казалось, любил всех на свете людей, даже плохих. А еще – умел по глазам видеть самую душу. И – не умел обманывать, а как маленький ребенок, всегда говорил правду. Говорил он очень просто – о том что нет плохих и хороших людей, а есть те кто любит и те кто не умеет этого делать. Эти люди несчастливы. Вот их-то и надо полюбить – и тогда они полюбят сами. А чтобы полюбить людей - нужно полюбить бога, то есть верить в него. Вот, вроде бы и все о чем он говорил. Конечно же, никакого колдовства и магии у него не было, он считал что этого вообще не может быть, что это все обман. И представляете, за такие его слова – что же в них плохого? – его ото всюду, из всех городов власти и священники старались выгнать. Он не понимал этого и очень страдал. А еще – от того, что повсюду его преследовали толпы и кричали что он волшебник, приносили ему больных и увечных и требовали их вылечить. “Ну как они не поймут – не лекарь я, не колдун. Лечит только любовь и вера!” Так же ему не нравилось прозвище Спасителя, но Юра все же так его называл - между нами. Мы несколько раз с ним беседовали…Глядя на нас он радовался и говорил:”Какое счастье что вы нашли друг друга! Это вам дар, от бога, не забывайте.”
Нам было очень хорошо с ним и с теми кто за ним пошел. Но…недолго длилось наше путешествие. В один из дней к нашему лагерю прискакал всадник и зачитал Ешу приказ немедленно явиться. По какой причине написано не было. Когда всадник скрылся, Юра отозвал Ешу и попросил не идти в Город. Ешу удивился:”Я ведь никому не сделал ничего плохого. Зачем же мне скрываться?” Тогда Юра стал умолять его не делать этого, сказал что его там убьют, что он знает это точно. Ешу не стал спрашивать откуда Юре это известно, а с грустью ответил:”Жизнь моя – не в моих руках, а в божьих. Если за мою любовь и мою веру мне надлежит умереть – я противиться не буду. Значит, такова моя Судьба.” И мы вернулись…Начальник держал его в своей тюрьме. Для нас настали ужасные дни. Юра был подавлен горем, как и я.”
Тут раздался голос Юры:”И сегодня его поведут на казнь!” Мы повернулись – Юра сидел, оперевшись на подушку, бледный как полотно. Света бросилась к нему, обняла:”Любимый мой!” “Светочка, любовь моя…” - он говорил с огромным трудом – “пойдем скорее к нему…мы должны быть с ним”. “Пойдем, мой ненаглядный! Пойдем, мой единственный! Я буду всегда, всегда, всегда с тобой!” …Я вышел в соседнюю комнату, чувствуя как слезы текут из моих глаз, а сердце разрывается от боли.
…”Сашенька, где ты!? Сашенька!” - “Я здесь, моя хорошая, я рядом!” “Сашенька, мне плохо, наверное я заболела….” – я целую твой лоб, глаза, щеки, губы. У тебя сильный жар. “Лежи, моя любимая, а я буду тебя целовать. И все пройдет.” – “Сашенька, я боюсь, мне очень плохо!” – “Ничего не бойся, я с тобой!” – я снова покрываю поцелуями твое горящее лицо … и мы проваливаемся в бездну.
Темнота …сплошная…бездонная…Давит с невероятной силой. Я умираю от боли и чувствую, как во мне умираешь Ты… “Любимая, не умирай…” - “Любимый, не умирай…”
… Яркий свет разрезает бритвой мои глаза. Я слепну и ничего не вижу. Глухие голоса. Опять темнота. “Любимая, не умирай!” Ты не отвечаешь… “Не умирай!!!....” Меня дико кружит и затягивает в бездну, в которой виден еле мерцающий огонек. “Не умирай!!!!!!!!!!!” Я несусь к нему, хватаю и прижимаю к сердцу… оно начинает медленно стучать…затем я слышу в нем же еще одно биение….
…Свет, но я ничего не вижу. Я чувствую биение двух сердец. Слышу отдаленный голос:”Ви панимаете, что он должен вижить?”…
…Где я? Все вокруг меня белым-бело. Я окутан проводками и трубочками, не могу пошевелить даже пальцем, не могу открыть рот. Моргаю глазами, значит, я жив. А ты?
… “Сашенька, ты такой слабенький!” – ты сидишь рядом и держишь свою ладошку у меня на лбу – “но не переживай, я твой доктор, я тебя вылечу!” – и ты меня нежно целуешь. “Любимая, ты в порядке?” – ты улыбаешься:”Конечно же, что со мной сделается? А вот ты у нас больной, так что лежи, а я приготовлю тебе вкусняшку!” Ты уходишь, а я смотрю по сторонам – солнечное утро, окна распахнуты, аромат деревьев и цветов. Наш дом… Я и ты…Вдруг раздаются голоса, ты кого-то встречаешь…Твой удивленный и радостный возглас:”Как здорово что вы сюда пришли!” Тишина… Что происходит? Заходишь ты – в глазах радость и … слезы…
“Сашенька, у нас гости…” Боже мой! Какие же это гости?! Это же…Юра и Света! Но как же они изменились! Юра – веселый, сильный, уверенный. Света – какая же она красивая! Глаза пылают, бесподобные волосы распущены, в прекрасном платье. “Русланушка, это же не гости, это…” Но ты меня не слышишь, ты обнимаешь их и целуешь. “А-а вот ты где!” – ко мне подходит Юра – “молодец, что пришел сюда, что нашел ее” – с невыразимой нежностью глядит на тебя. “Смотри же, береги ее как зеницу ока!” Рядом садится Света, берет меня за руку:”А у нас все так замечательно получилось! – Нашли мы его, Странника нашего, Спасителя! Мы были с ним до последней минуты, а потом … проснулись, а он с нами рядом…”Тем кто любит” – говорит – “ничего не страшно! Теперь будете со мной всегда!” Саша, какие же мы счастливые!” Поднимается и обнимает Юру и …тебя.
… “Руслан Юрьевич, как вы?” – вижу перед собой …Оксану. – “Хорошо” – получается шепотом – “люблю …их”. “Вот маладец!” слышу рядом знакомый грузинский голос – “Иди, Оксаша, он в порядке”. Подсаживается ко мне. “Теперь вижу что ты живой. Это хорошо. Немного пришлось нам побороться за тебя. И тебе – за себя…Теперь все позади. Отдыхай пока здесь, в палате. А когда сможешь встать – поедем с тобой на природу, там быстрее поправишься.” И, уходя, хитро подмигивает:”Только не тяни, Арсланушкин воин!”
Выздоровел я уже в этот день. Вечером врач, удивляясь произошедшим переменам, снял с меня проводки, трубочки, датчики и все остальное. Я тут же слез с постели и прошелся – организм работал вполне исправно. Взялся за свое, “девичье” – приседания, отжимания – уроки моего “культуриста” не прошли даром. Контрастный душ – и приятный сюрприз – из открывающейся двери выплывают букет роз, корзинка кое-с-чем и ее величество “Хванчкара” вместе с пронырой инспектором. Первый мой вопрос – о Свете и Юре – застает его врасплох:”Исчезли они, Руслан, пропали, как сквозь землю провалились! Леша искал, с ног сбился.” Оказалось, прошло уже три дня! “Нашли мы вас у них в доме в постели, почти без признаков жизни, ладони прижаты к лицу, в них зажата фотография одна... А их не было, постель смята, вся одежда ихняя на ней разбросана. Куда же они в таком-то виде подевались?” Я поглядел на него вопросительно, хотя никаких вопросов, конечно, у меня не было. “Все объездили, даже следов не нашли. Батюшке нашему будет над чем поразмыслить” – он заулыбался – “тоже мне - специалист по снам! Вот тебе, батюшка, и информационные отбросы – так отбросило, что ни людей, ни информации! Жалко, что тетрадочка их тоже канула – не узнаешь теперь что и как. Да вы-то, не успели, хоть что-нибудь выяснить?”
Я вспомнил Светин рассказ о Ешу и вздохнул – он не умел обманывать, а я умею. И хочу, особенно сейчас. Обман часто приносит мне пользу, а правда – почти никогда. Особенно с Арсланушкой. Мало того, что эта самая “правда” когда-то прекратила ее прелестные нежные письма, мало того, что эта самая “правда” выставила меня идиотом и посмешищем, так она еще ухитрилась вырядиться в такие одежды, что временами выглядела как натуральная беззастенчивая ложь! Тьфу на нее... Увидев мою кислую физиономию, Петр понял это как ответ на свой вопрос:”Не удалось, вижу. Затравили их наши “праведники” во главе с Дмитрием Васильевичем, вот они и закрылись в раковину, уехали от нас на хутор, а теперь и просто бросили. А зачем таким как мы знать то что знали они? Наши люди как дети – работают и поют. Или – в доме и на участке ковыряются. Вот он наш идеал – “Улясережа”. А сколько грязной работы приходится делать вот этими ручками, чтобы этих детей оградить от тех, ваших, повзрослевших!” – он протянул свои ладони, они были идеально чистыми и ухоженными – “Мою, мою я их, дорогой Руслан! К Василичу хожу регулярно… Но не отмыть до конца, работы не убавляется. Вот, с горцами этими в лекаря играю. Пустил им кровушки изрядно…Сейчас получше стали, к жизни возвращаются. А хлопот-то было! Гордые такие все были, умереть им, видите ли, легче, но честь не уронить. Смыло - и гордость и честь… их же кровью, а заодно и головушки их буйные освободило от лишней информации. Заново будем учить жить. По-нашему, по-фермерски.”
Я молча слушал его рассказ, думая что с уходом Светы и Юры причин оставаться у гостеприимных “фермеров” у меня уже нет, разве только аудиенция с Вахтангом Константиновичем “на природе”. Оказалось, что Петр как раз и пришел по его поручению, и что если я завтра буду в состоянии, то он отвезет меня куда нужно. На том и попрощались. Оставшись один, я ощутил усталость и прилег. На всякий случай достал кое-что из нагрудного кармана и прижал к своим губам, мечтая о том, чтобы частичка их тепла согрела того, кто в этом путешествии всегда находился рядом с моим сердцем. И еще – в самом моем сердце. И еще – везде-везде во мне…
…Темно, я один. Но Ты – недалеко, в соседней комнате. Негромкие голоса. Они рассказывают Тебе о Нем. Ты слушаешь их, а мне говоришь:”Я их люблю”. Что это? - Твой голос звучит у меня изнутри. Я эхом отвечаю:“И я их люблю. И – Тебя.” Ты внутри меня улыбаешься. “Можно, я усну?” – “Спи, мой любимый!” И меня целуешь. И я Тебя целую. И, не успев удивиться, засыпаю…
…Темно, я один. Подскакиваю как на батуте. Внутри – пожар. Знаем, знаем уже как такое тушить. Привет культуристу, поехали – приседания, отжимания, пот градом, сердце выпрыгивает. Сейчас тебя обратно вернем – ледяной душ – ага, слишком сильно загнали вовнутрь. Горячий душ – вылезай немного назад. Вот так. Кофе, сигара – есть! Петя и тут не забыл маленькие холостяцкие радости. А теперь в постель – и будем вспоминать одну вещь…Поцелуй с Ней на расстоянии, разговор изнутри…Как это невероятно и приятно! Хорошо что поцеловались только один раз, а то бы не ушел оттуда, просто не уснул бы. Вот бы так – да с Арсланушкой! Я захожусь от смеха, не могу сразу придти в себя. Главное, что ты не можешь сопротивляться – когда тебя целуют изнутри! Сердилась бы на меня сильно, может быть, даже бы отругала в сердцах. Но, прости меня, душа моего сердца, за кра-кра-кра-мольную мечту: один-единственный разок – пока бы ты не сообразила в чем дело – зацеловал бы я тебя всю с ног до головы! Остаток ночи я провожу в мечтаниях… Первый луч Солнца нежно закрывает мои очи.
…По дороге к Вахтангу Константиновичу заезжаем на хутор. Заходим в дом. Все так же, как и при Них. Родной дом. Тепло их душ и сердец будет вечно согревать его стены. Завариваем Их чай, едим Их хлеб. Молчим. На прощание я обнимаю и целую их подушку, на которой они спали и видели свои божественные сны. На выходе Петр показывает стоящий под кустом сирени маленький мраморный памятник с изображением светлых лиц Влюбленных. И надписью: “Познавшим Любовь”. “Это от Хозяина. Он был у них несколько раз. И читал их тетрадь.”
…Вахтанг Константинович сидел у костра, неподалеку от небольшой речушки, протекавшей посреди бескрайней степи, задумчиво глядя в его огненное нутро, и курил трубку. При нашем появлении промолвил:”Садитесь рядом, посмотрим в огонь”. Мы опустились на маленькие раскладные сиденья и молча стали смотреть на костер. Было тихо, безветрено, от степи шел пряный аромат трав и цветов. Я подумал о том какой удивительный человек этот Вахтанг Константинович – нет у него ни особняка с высоченными стенами, ни огороженной только для него “зоны” с придуманными цивилизацией разнообразными средствами для отдыха и развлечений. Сидит себе среди степи у костра, курит трубку - и всем доволен. А мог бы себе позволить… Он неспеша поднялся и стал палкой шевелить поленья. “Вот, смотри” – обратился ко мне – “вместе они горят, а порознь” – растащил деревяшки в стороны – “тлеют.” И точно, гореть они почему-то сразу же перестали. “Так и мы - горим пока держимся вместе”. Он собрал их вместе, и костер разгорелся с новой силой. Он тяжело вздохнул:”Но наступит день когда нас растащат так же как и эти поленья, и наш костер погаснет. Смогут ли тогда наши люди сохранить то хорошее, что имеют в себе сейчас – доброту, простоту, честность, любовь к труду? Или – погаснут как эти поленья и превратятся в тех, от кого мы их сейчас так оберегаем – хитрых, жадных, ленивых, падких на удовольствия и наслаждения?”. Я не знал как сказать – мое мнение состояло в том, что – погаснут, но произносить это очень не хотелось. “Мы не можем их бросить, как бы тяжело ни было их защищать. Там, в вашем мире, они погибнут, они не смогут приспособиться к вашей жизни”. “Но правильно ли мы делаем, что их оберегаем, не пускаем на волю, закрыли их от всего мира в наших степях? Хорошо ли поступаем когда не пропускаем никого через наши поля? – Нет, тоже неправильно.” Он надолго замолчал. А я подумал, что некоторые все же смогут неплохо устроиться и в нашем мире. Например, Серега и Уля, та же Оксана, да и Петр без дела не останется. А вот Дмитрий Васильевич – вряд ли. Алексей, после “лечения” – тоже вряд ли. А, может быть, я неправ? Очень даже может.
Правда, вне сомнений было то, что в нашем, “взрослом” мире не смогли бы появиться…Юра и Света…
Путешествие в страну И... продолжение
© Copyright: Александр Жалнин, 2013
Свидетельство о публикации №213011300975
Свидетельство о публикации №213011300975
Рецензии