Глава 37

                Глава 37

         После возвращения из плена, Лавренёв стал одним из самых известных и востребованных журналистов. Его наперебой приглашали различные топовые программы радио и телевидения. Столичное издательство заказало ему книгу, обещая солидный гонорар. Работа над текстом шла тяжело, Кирилл часто останавливался и делал большие перерывы. Раньше писалось очень легко – речь шла о людях посторонних и дистанцироваться от материала не составляло особого труда. Профессиональную этику Лавренёв свято чтил. Теперь, какое-то наваждение, ему не удавалось так же легко писать о злополучной командировке. Коллеги твердили наперебой о том, какой у него шикарный материал – просто бомба. Пиши быстрее. А он отчётливо сознавал, что всему виной страх, всё его существо отчаянно сопротивлялось.  За ноутбуком приходилось вновь и вновь переживать те жуткие дни, когда почти не оставалось надежды вырваться из плена. В голове крутились посторонние мысли. Почему люди продолжают с азартом убивать друг друга? И термин-то придумали, какой – горячая точка! Вроде и не война совсем, а так лёгкий ожог на теле планеты. Своего оператора Кирилл недолюбливал, даже не уважал, но писать об этом он не мог. Ничего плохого Копылов не сделал, а тот, кто стрелял в него, даже не был с ним знаком. Сафари на людей. Так, тупо и бессмысленно, убил и все. А сейчас Лавренев ломает голову над тем, что же написать об этом. Дети Копылова будут читать его слова и захотят узнать, за что погиб их отец. Хвалить вроде не за что, никакого героического поступка он не совершил. Печальная ситуация. Понятно одно – войне нужны только жертвы.
 
         Лавренёв слышал, как Алина готовит ужин, закрыл ноутбук и пошёл на кухню. Сел в угол к окну и прислонился головой к стенке:

         – Блин. Не могу писать.
         – И у меня ничего не получается, даже картошка подгорела.
          Алина стояла спиной к нему, но по её голосу он догадался, что девушка вот-вот заплачет.
         – Аленький, ты чего?!
         Она понимала, что Кирилл не может отказаться от всех этих шоу на ТВ, интервью и радио передач, но ей было обидно, что после возвращения Кирилл так и не заговорил о свадьбе. А ему было просто некогда. Кирилл поднялся со стула и обнял свою любимую. Он почувствовал покалывания в кончиках пальцев, такое случается в самые волнительные моменты. Алина повернулась лицом к нему, и Кирилл поцеловал её в солёные от слёз губы. Вселенские заботы и печали, уступили место земной человеческой страсти, всепобеждающая сила любви вознесла их до небес. Это самая жизнеутверждающая и единственно правильная несвобода, в плену которой хочет оказаться каждый из нас. Там, под чужим солнцем, в минуты отчаяния он переставал верить в возможность этой встречи.

         Книгу Лавренёв написал в срок, от презентации отвертеться не удалось, пришлось выполнять условия контракта. Алина уехала в экспедицию, и Лавренёв был один, обычная атмосфера светской тусовки тяготила его всегда, а теперь было совершенно невыносима. В расчёте на поддержку, он пригласил на мероприятие Гришку. Друг приехал, но вёл себя как-то странно: отделывался дежурными фразами и весь вечер уходил от разговора. Лавренёв подумал, что они отвыкли друг от друга и не сразу понял, что друг завидует свалившейся на него известности. Кирилл сам не ожидал такого ажиотажа. Издатель остался доволен и уже готовил дополнительный тираж. Во время фуршета, Лавренёв подошёл к другу и спросил прямо:
 
         – Что с тобой, Гриша, давай колись, чем ты так загружен!? Случилось что?
 
         – Да, так, – начал всё так же неопределённо Григорий, но вдруг его прорвало:

         – Нет, меня удивляет эта невинность! И он ещё спрашивает!?
         В глазах коллеги мелькнула злобная искра. Кирилл растерялся:
         – Что с тобой?
         – А ты забыл, как звонил мне и уговаривал, бросай свой отпуск, тут командировка интересная намечается. Спасибо, удружил! Валялся бы вместо Копылова с дыркой в голове. А ты, вот так же, как сейчас, ходил бы в героях.
 
         – Постой, Гриша, о чём ты, я не понимаю. Упрекаешь меня в том, чего не было!?
 
         – Ну, конечно, где тебе понять нас, сирых и убогих, ты же теперь звезда!
 
         Кирилл смотрел на друга и не верил своим ушам. Его бессменный коллега по многочисленным командировкам. Заводной и безалаберный Гришка, которого он не раз вытаскивал из неприятных ситуаций: отмазывал у начальства, брал на поруки, выкупал из полицейских участков. Теперь бросал ему в лицо нелепые и совершенно абсурдные обвинения. Прямо, как у Высоцкого: «Если друг оказался вдруг и не друг и не враг, а так». Вспомнил пьяные Гришкины откровения: «Да я за тебя, Кир, кому хочешь глотку порву». Ревность к чужой славе оказалась сильнее голоса здравого смысла. Высказав всё, что накипело, Григорий направился к выходу. Лавренёв не пытался его остановить:

         – Везёт мне нынче на друзей.

         Обвёл взглядом присутствующих, абсолютное большинство из которых видел впервые. Фальшивое мероприятие, где до главного действующего лица нет никому дела. Народ за дарма потягивал шампанское, и ловил момент для решения проблем личного характера: обзаводясь нужными и так, на всякий случай, любыми знакомыми. Кирилл вышел из зала, понимая, что его уход останется незамеченным, набрал номер телефона Алины, до сердечного спазма захотелось услышать родной голос. Связь была плохая, и от видео пришлось отказаться, он не видел её лица, но знал, что она улыбается. В разговоре не было ничего значительного, так несколько обычных вопрос и ответов. Когда Алина отправила ему виртуальный поцелуй и отключилась, Кирилл стоял посреди тротуара, и улыбался, подставив лицо под пушистые снежные хлопья.

         Снег шёл, не переставая, с самого утра, и к вечеру угроза транспортного коллапса на улицах города стала реальностью. Лавренёву почему-то вспомнились детские забавы, пацанами катались, цепляясь к задним стойкам троллейбуса. Сэкономить на проездных деньгах было делом святым, а ещё очень хотелось не отставать от сверстников по части безбашенности в поступках. Теперь подростки лишены этой безобидной шалости, из-за невероятной плотности движения такой трюк невозможно проделать. И вдруг, совершенно неожиданно для себя, Кириллу захотелось завершить этот безрадостный вечер чем-то поистине неординарным. Спецтранспорт работал в авральном режиме и, дойдя до края тротуара, он махнул рукой и остановил снегоуборочную машину. Лихо забрался в кабину водителя, не давая времени опомниться, заговорил:
 
         – Здорово! Подкинь до станции метро. Будь другом.
 
         Мужчина в вязанной шапке и безрукавке, сидевший за рулём, неуверенно пожал плечами. Лавренёв в знак благодарности протянул руку:
 
         – Меня Кирилл зовут.
 
         – А меня Иван.
 
         По мягкому акценту, можно было догадаться о национальности нового знакомого.
 
         – Молдаванин!?  И думаю, Ион.
 
         – Точно, – не стал отрицать собеседник.
 
         – Давно в Москве?
 
         – Два года уже.
 
         – И как, доволен!?
 
         – Сейчас, да. Работа постоянная и заработок приличный. Вот, когда в конце 90-х первый раз приезжал чуть не пропал. Устроился на стройку, держали на хлебе и воде. Сбежал без документов, армейский дружок помог домой вернуться. Паспорт восстановил и снова сюда. Жить-то как-то надо. У вас порядка больше стало. Теперь нормально.
 
         – Нормально, это правильно. Ион, остановись здесь, я дальше на метро. Спасибо. Счастливо тебе! Дружить-то как-то лучше, правда!?
 
         – Как у нас говорят: «Море полно волн, а свет – горя». Так зачем его умножать. Будем дружить.

 
         Кирилл направился к станции метрополитена, от этой мимолётной встречи на душе стало ещё светлее. Вспомнил фразу своего учителя Дмитрия Сергеевича Лапшина: поговорил с хорошим человеком и как будто на исповеди побывал. Давно он не видел Лапшина, на презентации его не было, говорит, что плохо себя чувствует. Надо бы навестить старика, подарить книгу. Снежные хлопья ласково скользили по щекам, Лавренёву хотелось закинуть голову к небу и улыбаться белому безмолвию, но конечно же он не сделал этого. А Гришка, что ж, бог ему судья! На этом странном мероприятии Лавренёв понял, что потерял друга.
         Снежная пелена становилась всё прозрачнее, скоро снег перестал падать совсем. Мир чистоты и покоя пытался достучаться красотой звездного неба до глухих сердец. Самые романтичные и нетерпеливые звездочки время от времени, отчаявшись, падают, надеясь хотя бы своим полетом заставить вздрогнуть погрязшее в беспринципности сообщество людей. Живёт в них неистребимая жажда к разрушению.