Утка с яблоками

Говорят, что наивысшим проявлением счастья является абсолютный покой и гармония с окружающим миром. Именно такие ощущения я испытывал, находясь мартовским солнечно-прохладным днем в небольшом курортном городе N, полусонном, еще не отошедшим от зимней спячки.

Я прибыл сюда, чтобы насладиться одиночеством, поразмыслить о своем будущем, подышать свежим воздухом, и чем черт не шутит, может быть написать книгу. Побудило меня к этому некоторая перемена в жизни. Даже перемены.

Во-первых, меня вышвырнули из совместного бизнеса мои многолетние партнеры. Времена были нелегкие, но все же лучше чем два года назад - дела шли довольно неплохо, и именно это побудило Бориса Кукушкина сказать мне роковое: «Извини, Костя, но на двоих прибыль делить легче, чем на троих». В бизнесе нас было трое, и этот третий, Артемий Квадратов, считавшийся мной моим же лучшим другом, не поддержал меня, что в принципе было справедливым с точки зрения бизнеса – толку от меня было немного, но с точки зрения дружбы я чувствовал себя преданным. В любом случае мне были обещаны справедливые отступные, и я мог рассчитывать на свой собственный, хотя и не крупный проект.

Мой собственный бизнес не заладился, чему способствовал грянувший экономический кризис, за которым последовал кризис семейный.

Я так толком ничего и не понял, но моя личная жизнь, еще вчера безоблачная, вдруг покрылась свинцовыми тучами, из которых полились дожди конфликтов и посыпались молнии скандалов – жена перестала мириться с моими недостатками, которых у меня оказалось очень много, а я не мог мириться с ее эгоистичным и потребительским к себе отношением, ибо был уверен, что брак наш держался исключительно на любви, а все материальное было лишь приятным, и не более того, приложением к искренним чувствам. К счастью, Бог не одарил нас детьми, и наш короткий по меркам вечности брак, благополучно канул в Лету. Официально не оформив нашего развода, мы «разъехались» в стороны: она никуда не уехала из нашей общей квартиры, оставшись в ней с любимым котом, а я, собрав нехитрые пожитки, сел в ближайший автобус и приехал в город N.

Приморский городок со славной историей потемкинских завоеваний, находился в нескольким часах езды, и в нем жил мой давний армейский товарищ, повод повидать которого представился как никогда хороший. К тому же я здесь еще ни разу не был, поэтому добрые посиделки с товарищем я собирался совместить с прогулками по городу, изучением его истории и любованием милой провинциальной архитектурой 19 века, которой, по моим представлениям, здесь должно быть вдоволь.

Первым сюрпризом стало отсутствие моего армейского товарища, который, как оказалось, несколько лет назад отбыл в дальние страны в поисках лучшей доли. И так как отбыл он скоропостижно, прихватив с собой милые и добрые воспоминания о своих кредиторах, его мама встретила меня очень недружелюбно, рассмотрев во мне одного из этих милых людей. Мои заверения в искренности намерений не помогли – она наотрез отказалась мне сообщать о местоположении товарища, лишь сообщив пространное «Север», что обозначало «Нигде».

Убедившись, что в городе N я совершенно одинок, и уезжать отсюда мне совершенно некуда, да и неохота, я купил в киоске местную газету и уже к вечеру снял комнату в старом доме с видом на весеннее море и милой хозяйкой преклонных лет, овдовевшей прошлой зимой при весьма трагичных обстоятельствах.

Комната имела форму вытянутой трапеции, с тремя окнами по сторонам, у самого центрального из которых располагался письменный стол. Именно на этот стол я водрузил свой ноутбук, чтобы наслаждаясь морским пейзажем за стеклом, выдать нечто эпохальное, жизненное, хемингуэевское…

Моя хозяйка, Лолита  Вячеславовна, будучи большой поклонницей литературы, да к тому же работавшей в местном краеведческом музее, прям таки заломила руки от немого восторга услышав о моих намерениях заняться литературными поисками, и ее глаза разглядели во мне благодарного слушателя, которому она могла бы раскрыть все перипетии своего жизненного опыта, которые, возможно, лягут в основу моих литературных потуг.

В любом случае, она отнеслась ко мне вполне добродушно, и, уходя на свою ежедневную музейную службу, оставляла на плите горячую яичницу с беконом, заботливо приготовленную для не высыпающегося по ночам писателя.

Справедливо будет отметить, что мой роман сразу же не пошел. Я прибыл сюда начать жизнь с белого листа, поэтому белый и пустой лист вордовского файла был как никогда символичным подтверждением этого, только вот покрываться мелким таймсовским кеглем он не спешил, так и не спешила моя новая жизнь приобретать осознанность и наполнение. Словно пребывая в сонном анабиозе, я проводил время в неторопливых прогулках по городу или бессмысленно смотрел в окно на старую набережную вдоль моря, на лужи воды на ней, оставляемые от наглых мартовских штормовых волн, да на гнущиеся от ветра тополя – погода еще не стала по-весеннему приветливой, напоминая, что курортный сезон наступит еще не скоро.

Тем не менее, хорошая погода случалась все чаще: ветер стихал, и среди тяжелых туч играли солнечные лучи, море становилось уравновешенным и корабли на рейде не переваливались с борта на борт, а вполне себе удовлетворительно ждали очереди для выгрузки/загрузки  в местном порту.

Мое одиночество скрашивал только хозяйский престарелый пекинес Веня, Вениамин, которого за возраст и уравновешенность я уважительно звал на английский манер Бенджамином и брал с собой на прогулки к морю.

В одной из таких прогулок я встретился с Ней. Незнакомка гуляла вдоль бетонной кромки моря, курила сигареты, зябко поправляла воротник своего плаща и задумчиво глядела в морской горизонт сквозь большие солнцезащитные очки в массивной оправе, ее голову покрывал тугой платок нейтральных расцветок. Она была также одинока, как и я.

Уже доводилось видеть Её сквозь стекло своего окна, в те минуты когда мне надоедало смотреть в пустой компьютерный экран с чистым нетронутым файлом для письма. Она всегда прогуливалась по набережной, в одно и то же время, всегда одна, всегда неспешно проходя один и тот же маршрут от памятника отцу-основателю города капитану первого ранга Вегинштейну, до закрытого на зимний сезон ресторана под открытым небом «Ласточка»,  нависшего над морем выступающей полукруглой площадкой. На этой площадке Она выкуривала сигарету и также неспешно проходила обратный маршрут. Кто она, сколько ей лет, и что заставляло ее ходить под брызгами волн в полном одиночестве – мне было не известно,  лишь подогревая мой писательский интерес.

В тот послеобеденный час, когда Бенджамин отстегнутый мною от поводка, смешно бегал между солеными лужами, я увидел свою Незнакомку и, взявшись за кончик кепки, вежливо приветствовал Её кивком головы. Ничего кроме вежливости я не вкладывал в свой невинный жест, поэтому собирался пройти мимо, как Она негромко окликнула меня голосом человека, которого смущает его собственная просьба.

- Прошу прощения… у вас не будет сигареты? Мои закончились.

Я курил трубку, но только дома, в тишине и уюте,  а на улицу брал с собой обычные сигареты.

- Да, конечно же… - я засунул руку в карман и извлек оттуда пачку. – Вот, пожалуйста.

Она выудила из пачки сигарету тонкими пальцами, спрятанными под перчатками из удивительно тонкой кожи. Уже не спрашивая позволения, я достал из кармана дорогую зажигалку – отголосок недавнего благополучия – и поднес трепетный огонек к кончику ее сигареты. Она закурила и поблагодарила кивком.

Солнышко и безветрие сняли с Нее вечный платок, и Незнакомка представила мне короткие взъерошенные волосы цвета вороного крыла. На лице по-прежнему большие темные очки, ворот приподнят.  Скулы высокие, немного заостренные, на правой щеке еле заметный шрам, губы тонкие, яркие, слегка изогнуты в грустной улыбке.

Я уже собирался галантно отчалить, как подбежал Веня и заюлил вокруг моих ног.

- Симпатичная у вас собака, - сказала Незнакомка. У нее был удивительно мягкий голос.

- Это пес моей милейшей хозяйки, у которой я снимаю угол. Я зову его Бенджамином.

- Интересное имя.

- Думаю, Бенджамин Франклин не будет против невольных ассоциаций.

- Вы интересный человек… - призналась Незнакомка. – Что заставило вас посетить эти края в нетипичное для отдыха время?

- Мой психиатр посоветовал мне чистый морской воздух, пустынные улицы, крик чаек: все, что еще надо для одинокого мужчины средних лет желающего отдохнуть от крикливой городской суеты.

Про психиатра я соврал, так, из-за озорства больше, просто мне показалось, что наличие, хоть и мнимого, но личного психиатра придаст мне некоей статусности в глазах этой милой дамы.

- Действительно… - согласилась незнакомка. – Лучшего места и времени для одиночества трудно поискать. Хотя некоторые люди могут быть одиноки и среди толпы…

- Да, да, согласен с вами, это самая щемящая форма одиночество, когда человек один, на самом деле, среди множества людей. Не помню, кто сказал: истинное одиночество — это присутствие рядом человека, который тебя не понимает. Но я бы все такие различал одиночество и уединение. Последнее звучит более поэтично, - я улыбнулся как можно «поэтичней», но тут же спохватился и представился: - Извините! Меня зовут Костя, Константин Грушницкий, к вашим услугам…

- Очень приятно, меня зовут Ольгой. Так вы говорите: уединение?

- Да, одиночество это все-таки отсутствие каких-то эмоциональных связей с окружающим миром, социумом. У меня таких связей накопилось как-бы даже чересчур… поэтому я решил немного уединится, чтобы разобраться в себе и проанализировать эти самые связи на предмет их необходимости.

- Я вам немного завидую.

- Вы одиноки?

- Боюсь что да.  И еще боюсь, что это та самая, щемящая, как вы говорите, форма…

- Ну, тогда составить вам компанию мой гражданский долг! Вы не будете возражать против чашки горячего кофе? Тут неподалеку, за пределами вашего ежедневного маршрута, есть небольшое и закрытое от ветра местечко, где готовят отличный экспрессо…

- Спасибо за приглашение.

- Тогда идем?

- Пожалуй.

Шли не спеша. Пристегнутый обратно Веня все норовил утащить меня в сторону, считая своим долгом полаять на чаек и погоняться за голубями. Ольга спросила:

- Вы знаете мой маршрут?

Я понял, что проболтался.

- Да, так… окна моей комнаты выходят как раз на набережную, и я могу наблюдать, как вы прогуливаетесь ежедневно вдоль моря. В одно время, по одной траектории…

Местечком оказалась открытая терраса кафе «Нептун», сотрудники которой, чувствуя приближение весны, начали выставлять на эту террасу столики и стулья, а также выдавали немногочисленным посетителям пледы – на случай если станет зябко.

Выдали и нам. Я лично накинул его на плечи Ольги, и привязал поводок Бенджамина к ограде – потерю любимца Лолита Вячеславовна мне не простит – сам же сел рядом со спутницей.

Немного помолчали.

- Можно вас спросить? – поинтересовался я.

- Конечно, Константин.

- Зовите меня Костя.

- Хорошо Костя. Что же вы хотели спросить?

- Я так понял, что вы тоже из приезжих, что же вас заставило прибыть сюда в одиночестве?

- К сожалению, мое одиночество очень условно. Я здесь вместе с супругом, который проходит комплекс оздоровления в местной грязелечебнице и целые дни проводит наедине со своим радикулитом и лечащими врачами. А вы, как я поняла, прибыли все-таки сам?

- Да. Затянувшийся семейный кризис достиг своего апогея - мы с женой приняли решение разойтись. 

- О! Извините…

- Не извиняйтесь, прошу вас, вы к этому совершенно не причастны… - сказал я с такой улыбкой, что Ольга не удержалась от легкого смеха:

- Очень надеюсь на это.

Ольга сняла очки и положила их на стол. У нее оказались карие глаза, пышные черные ресницы под тонкими изогнутыми бровями. В уголках глаз еле заметная сеточка морщинок, признак истинного возраста, но я все равно не рискнул бы определить его вслух боясь ошибиться лет на десять в любую сторону, но то, что ей уже тридцать – это точно.

Принесли кофе. Мы сделали по глотку и, не сговариваясь, как всякие заядлые курильщики, закурили. Ольга курила изящно,  легко, как будто не простую сигарету держала в руках, а длинный мундштук светской дамы, и это не смотрелось ни вульгарно, ни порочно. Я относился к курению женщинами спокойно, тем самым дополнительно оправдывая собственную слабость к табаку, но точно помню тот период, когда мы с женой пытались забеременеть, и на какое-то время  мне удалось бросить табакокурение – я мучился, но продержался три с половиной месяца, и за эти месяцы так отвык от запаха дыма, что не переносил куривших рядом с собой, а уж курящие женщины вызывали во мне прямо отвращение. Потом все, конечно, стало на свои места: я снова принялся дымить и женщины вновь приобрели свой милый облик…

Мы молчали, и в нашем молчании не было тягости, словно за одним столом собрались старые друзья, которые видятся так часто, что им и разговаривать между собой не надо, и так все ясно. Впрочем, я нарушил молчание первым, показав на вид с террасы, сказав банальнейшую фразу:

- Скажите, а все-таки море красиво в любую пору года?

- Я как никто ценю эту красоту, поверьте мне.

- От чего так?

- Мы живем в загородном доме, вокруг которого муж соорудил высоченный забор, наподобие крепостной стены, поэтому мой вид из окна: зубчатые стены из-за которых пробиваются крыши соседских домов.

- Прям, как сказочная пленница в башне дракона…

- Почти… если не секрет, чем занимаетесь вы, в своих буднях?

Мне не хотелось вываливать весь груз накопившихся вопросов, собственно, и приведших меня в этот сонный городишко, поэтому я решил слегка не договорить о себе, упустив последние полгода. Достаточно минимальной информации о моем семейном статусе…

- У нас с друзьями небольшой совместный бизнес, оптовая торговля алкоголем, табаком и все такое, никакой, впрочем, романтики...

- А романтики не хватает? – спросила Ольга с улыбкой.

- А романтики не хватает, - вздохнул я.

- Я с вами согласна… годы не делают нас моложе, дни летят, и не хочется вспоминать потом на старости лет, как бродила в одиночестве по сырой набережной и думать: господи, неужели это все что ты мне отмерил…

- Не верится, что у вас все так серо.

- Ваше право не верить.

- Не может быть, чтобы такая красивая женщина как вы, Ольга, задавалась подобными вопросами…

- Костя, в этой жизни, внешняя оболочка уже давно не говорит о внутреннем содержании, и будь я хоть трижды счастлива снаружи, и пять раз раскрасавица, это далеко не обозначает мою внутреннюю восторженность… Просто обычно мы в масках, а здесь даже нет необходимости ее одевать.

После этих слов я невольно почувствовал на себе такую маску: сижу, улыбаюсь, изображаю из себя галантного кавалера, когда на самом деле, стоит только в себе покопаться как понимаешь, что настоящие мысли совсем не об этом и моя элегантная улыбка милого проходимца не более чем нервный оскал неуверенного в себе человека потерявшего практически все и неизвестно найдет ли он что-нибудь еще в своей жизни, который просто пытается забыться, спрятаться за красивой расписанное ширмой: море, воздух, уединение…

- Не буду спорить, - согласился я.

- Не спорьте… лучше скажите, как вы здесь проводите время?

Я задумался. 

- Праздно… стараюсь не замарачиваться по пустякам, а также не включать телевизор, про телефон молчу – я даже зарядку не доставал из чемодана, поэтому мой телефон скорее мертв, чем жив, и вместе с этим фактом я отрезал себя от всего прошлого. Прогулки, книги, свежий воздух и ожидание чего-то нового от этой жизни – вот мои повседневные занятия. Впрочем, теперь вот еще общение с красивой женщиной…

Снова комплемент и снова она улыбнулась. Улыбка ей очень шла: тонкие губы расходились в стороны и на одной щеке появлялась небольшая ямочка, обнажались небольшие, но ровные зубы, удивительно белые при таком режиме курения. Хотя, что я знаю о ее стоматологе?

Ее ладони по прежнему были в перчатках, поэтому по ладоням, второму слабому месту женщины, я не мог ничего сказать, но пусть будет так как есть, в принципе, не важно…

- Я тоже хочу такой праздности.

- Что мешает?

- Многое.

Я ничего не сказал, да и что сказать? Ее телефон, поставленный на беззвучный режим, постоянно мигал экраном высвечиваясь незнакомые мне имена и номера звонивших. Ольга недовольно косилась на экран, но телефон не брала, изредка нажимая «сброс». Все это говорило о ее занятости, но желание отключится от текущих проблем и просто поговорить с новым человеком очевидно брало вверх над служебной необходимостью, и это, не то чтобы мне льстило, а как бы подсказывало линию поведения. Пару раз она все-же взяла трубку и оба раза отделалась фразами: «нет» и «я перезвоню».

Оказалось, что она могла говорить долго, и я понял - Ольге просто надо выговорится. Мы заказали по еще одной чашке и круасану, выкурили по паре сигарет, и только скулеж Вени подсказал мне о завершении нашей встречи. Ольга тоже засобиралась. Часы показывали 17:23. А мы проболтали целых два часа с хвостиком!

Мы еще немного прошлись вместе и у памятника отцу-основателю распрощались как добрые приятели. Я успел ввернуть в разговор шутку, она рассмеялась, и наши ладони задержались на лишнюю секунду дольше, чем это было положено.

Она уже развернулась и пошла, как я крикнул:

- До завтра?

Ольга, обернувшись с улыбкой, кивнула, и я ответил ей улыбкой и взмахом ладони. Я приструнил разлаявшегося Веню и пошел быстрым шагом домой: небо снова затянули  дождевые тучи.

Придя домой я сел у окна и некоторое время смотрел на капли дождя щедро побежавшие по стеклу. Веня был занят своим обедом, мне никто не мешал и я, раскурив изогнутую трубку – подарок бывшего друга Артемия – вдруг ощутил прилив вдохновения, словно внутренний голос запел в моей голове простую песенку из понятных, но душевных строчек, и этот голос побудил мои пальцы самостоятельно забегать по клавишам компьютера, и вот на экране появилась строка: «…неброская красота этой женщины, скупость ее эмоций и в то же время их чистота, напомнили мне те времена, когда ценилась искренность и верность в отношениях людей, простота помыслов, не вызывавшая обостренного желания насторожиться и ощетиниться…».

Смог остановится на двенадцатой странице, исписанной 12-тым таймсовским кеглем. Я описал свои воспоминания, желания и чаяния, несбывшиеся мечты и нереализованные планы, все, о чем передумал за эти дни добровольного затворничества, и все что варилось под коркой моего головного мозга, мучало меня, тревожило и не давало спать по ночам.

Я откинулся на спинку старого стула и снова посмотрел в окно: море к вечеру становилось тяжелым, вязким, словно вместо воды заполнялось свинцом, и только еще видневшиеся барашки на волнах, напоминали о его истинном содержании. Я вспомнил, что когда-то мечтал стать моряком, совершить кругосветное путешествие, повидать много экзотическим мест, и желательно сделать это под парусом, ощущая под ногами качающуюся палубу яхты. И еще я подумал о том, что быстро и бездарно по своей сути проходят наши дни, если их не наполнять чем-то важным, запоминающимся, за которое словно за крючок можно зацепиться и закрепиться как альпинисту на скале. Бездарная пустота делала наши проходящие дни скользкими – не опереться о них, ни вспомнить на смертном одре. Как наполнить свою жизнь важным? Вот, казалось бы простой вопрос, а ответ на него труден. Ответ рядом, пальцы совсем чуть-чуть не дотягиваются, только вроде надо бы коснулся, а он снова ускользает… да и надо ли жить в поисках этих ответов, либо надо просто жить?

Перед сном впервые думал не о прошедших днях и своих многочисленных ошибках, а про Ольгу, после чего очень крепко спал, не вставая ни для перекура у окна, ни для бессмысленного бдения у пустого монитора компьютера.

Обычно Ольга выходила на свою прогулку к 15 часам, очевидно для того чтобы пройтись после обеда. Я был взволнован – вчерашняя встреча с Ольгой показалась мне знаковой, поворотной, неким символическим щелчком,  извещающим о запуске сложного и тайного шестереночного механизма-Судьбы, и теперь события в моей жизни будут развиваться совсем не так как думалось еще вчера и сладкая мысль о том, что некая рука управляет твоей жизнью, мистическое содержание этих символов – необычайно возбуждали меня, делали мою жизнь более интересной, по крайней мере, один день этой жизни - сегодняшний.   

И еще - я немного боялся. Боялся разочароваться. Я как бы уже не мальчик и понимаю: чудес не бывает, и реальность бьет сильнее чем боксер в ринге, поэтому к встрече с этой реальность надо быть постоянно готовым. Данный тонус, конечно, отравляет существование, но есть такие выработанные инстинкты которые, как мастерство, не пропьешь. Тем не менее, а что я теряю из того, что уже потерял?

Веня уже ждал меня с поводком в зубах.

- Ну, что Бенджамин, пойдем прогуляемся?

- А-ав! – ответил Веня и завилял хвостом.

Мы очень сдружились с ним за эти две недели. Симпатичный песик с характером – узнав его поближе я немного пожалел о том, что у меня никогда не было собаки, возможно, я пропустил лучшие годы своей жизни не заведя настоящего друга, но кто его знает, может быть еще найду.

Погода сегодня радовала повышенным градусом и солнечными лучами. Море сверкало мелкой рябью от легкого ветерка, прохожих было больше чем обычно, словно город N, как дерево, весной начинал набухать почками, чтобы к настоящему теплу покрыться праздными людьми-листьями, а затем по закону природы, ближе к зиме, сбросить их с себя.

Ольги нигде не было видно – я начинал поглядывать на часы и сделал, наверное, двадцать седьмой круг у памятника отцу-основателю. Капитан первого ранга смотрел на меня из-под своей треуголки немного насмешливо, как будто читал мои мысли и заранее знал концовку этого курортного приключения. Но вот она появилась. Ольга приближалась быстрым шагом, цокая по асфальту высокими каблуками, и как только увидела в моих руках цветы – а я купил маленький букетик – не смогла сдержать улыбки.

- Здравствуйте Ольга, - поздоровался я и вручил цветы.

- Спасибо, так мило.

- Я хотел произвести положительное впечатление.

- У вас получилось.

Я не мог не заметить, что на лице Ольги появился ненавязчивый макияж. Вчера его не то, чтобы не было, но он был каким-то повседневным, только для себя,  сегодня же в нем появилась легкость и тщательность к мелочам: губы более выразительные, глаза безукоризненно подведены, ресницы пышные и как будто стали длиннее за эту ночь, в ушах неброские, но очень элегантные серьги.

- Куда пойдем? – спросила она.

- Я слышал, что в этом городе очень симпатичный ботанический сад. В нем просто потрясающие по своей редкости виды растений. Мы могли бы посмотреть…

- Что ж, я не против…

Я хотел было предложить свою руку, но посчитал такой фривольный шаг преждевременным, поэтому, когда Ольга, не спрашивая разрешения, сама взяла меня под локоть и пошла рядом, я зарделся от удовольствия.

Местный ботанический сад находился в получасе ходьбы от моего дома, в старой части города, и был засажен редкими видами лип, кипарисов, еще чем-то там, и о чем  мог бы рассказать нам экскурсовод, но не рассказал по причине собственного отсутствия – не сезон. Заплатив за входные билеты, мы долго гуляли по пустынным дорожкам из гравия, старательно читая таблички у каждого дерева, разбавляя паузы между ними разговорами о жизни, о людях, о событиях…

Я старался быть легким в общении и не казаться умнее, чем есть на самом деле - мне кажется именно в такие моменты из человека лезет вся эта фальшь, когда он примеряет на себя чужую одежду, чужие мысли, чужие слова…

- Честно говоря, никогда не бывал в ботаническом саду, - признался я.

- А я была. Мне очень нравиться парк Воронцовского дворца в Крыму, - сказала Ольга. – Как то я приехала туда в конце сентября, стояла отличная теплая погода, я гуляла по парку целый день или валялась с книгой на траве. А потом, когда стемнело, я спустилась к морю, там есть такая маленькая, очень милая лагуна, окруженная скалами. Говорят, там был раньше графский пляж, закрытый от чужих глаз. И я признаюсь вам Костя… - Ольга замолчала, очевидно, решая признаться ей на самом деле или нет. – Я не удержалась и, пользуясь отсутствием людей, купалась в этой лагуне нагишом – совершенно дикие ощущения: я, море, луна, риск быть увиденной…

Мы невольно замолчали: она вспоминала себя, я представлял ее.

- Красиво.

- Это было давно. Тогда это действительно было красиво.

Возможно, она ждала от меня опровержения этого, и я должен был ее заверить в том, что и сейчас она прекрасно бы смотрелась нагой в море, но мне показалось это верхом пошлости – такое не надо доказывать, такое надо видеть.

Мы снова шли молча.

- Ой, смотрите, белка!

По кривым соснам, стоявшим отдельной группой на усыпанном коричневыми колючками грунте, бегали три белки. Около них стояла мать с ребенком и кормила их орехами. Мы тоже подошли. Одна из белок, привыкшая к дармовой кормёжке, бесстрашно спустилась по стволу вниз и деловито обнюхала отрывистыми движениями протянутую Ольгой ладонь. Не найдя в ней ничего забавного, белка ловко забралась на верх и перепрыгнула к подругам, которые выхватывали у девочки орешки и прятали среди ветвей.

- Такие забавные! – Ольга восторгалась как ребенок, и я почувствовал, что сейчас ей хочется побыть такой же маленькой девочкой, смотреть на все открытыми от радости глазами. – Ну, разве не прелесть?!

- Прелесть, - согласился я и неожиданно поцеловал Ольгу.

Она замолчала, удивленно глядя на меня. Я, пользуясь замешательством противника, снова поцеловал ее и не чувствуя протеста, сделал это не порывисто, а более нежно и длительно. Ее губы не разомкнулись на встречу, но и не сжались, голова не одернулась в протесте, поэтому моя рука обняла Ольгу за талию, ладонь прижала ее спину, и я поцеловал ее в третий раз – она ответила, запрокинув голову в сторону.

Сразу пропал куда-то посторонний шум. Я не слышал ни ветра в ветвях деревьев, ни возни Бенджамина, ни возгласов девочки и ее мамы – ничего, одна ватная тишина с легким нарастающим свистом в ушах. Потом я почувствовал ее ладони – они обняли меня, слабо, по-женски, прижали к себе, словно боясь меня сейчас потерять, а потом, убедившись, что я на месте – расслабились, остались придерживать меня за локти…

Ольга с мужем арендовали на санаторный период лечения неплохую квартиру у моря, в старом трехэтажном доме дореволюционной постройки с высоченными потолками под четыре метра и изысканной лепниной на этих потолках.

Как мы к ней добрались, как поднялись на третий этаж, как переместились из прихожей в спальню, - я помню не очень хорошо, желания восстанавливать в деталях нет, но очень хорошо помню, как все началось, как продолжалось и как закончилось.

Не в мужских правилах вдаваться в такие подробности, могу лишь сказать, что все было очень и очень хорошо, нежно, просто, без животной пошлости, но страстно, как может быть у людей которые нашли друг в друге давно искомое, словно путник в пустыне прильнувший к источнику воды: сначала жадные глотки, потом спокойней, медленней, растягивая удовольствие…

После первого раза всегда наступает момент неловкости. Вот вроде бы и люди взрослые, не подростки, вроде бы и понимаем всю подноготную подобных отношений, вроде бы и пали все завесы, когда последняя преграда в виде одежды сброшена, и близость является бОльшим чем просто словом, - приходит этот момент.

Мужчины и женщины ведут себя по-разному. Не могу конечно говорить за всех мужчин и женщин, но есть такие типажи среди дам, которые только после того как сделали ЭТО, начинают стесняться себя, своего поступка, своего партнера. И это доставляет массу дискомфорта – мужчина начинает задаваться глупыми вопросами: а все ли было нормально? а понравилось ли ей? может чего не так со мной? доставил ли я ей удовольствие? не слишком ли все быстро? и прочее, прочее, прочее, начиная от элементарного самокопания и кончая подозрениями в собственной неумелости и размерах этого-самого…

Слава богу, ничего подобного у нас не было – все было спокойно, без лишних слов, просто мы еще какое-то время лежали в постели обнявшись, и Ольга спрятала свое лицо где-то в районе моей груди, пока я не начал вставать.

- Подожди, - сказала вдруг Ольга, - побудь еще немного, не уходи…

Я снова лег.

- Если ты сейчас уйдешь, то все будет именно так как не хочется: просто секс, рядовая измена, первый встречный… а хочется чтобы не просто секс, и не просто рядовая… хочется чтобы в этом был некий смысл, наполненность…

Не поспоришь. Мы уже дожили до той части своей взрослой жизни, когда просто секс ради секса не очень-то интересен, он конечно-же классный, сам по себе, но также важным  становиться то, что стоит за ним: наполненность, о которой сейчас говорит Ольга, смысл. И мне хотелось, чтобы этот смысл был. При этом не важно – смогу ли я его сформулировать словами, главное хочу ли я этого, и то, что я это чувствую.

Внешним зрением я смотрел на высоченное окно, на штору, которая колышется от ветра из открытой форточки, на паутинку в верхнем углу стены, на старую оконную раму, слоям белой краски на которой, наверное, нет числа. Внутренним – чувствовал как бьется сердце Ольги под левой грудью: сначала быстро, тревожно, потом все размереннее, спокойнее, тук-тук, тук-тук… В такт ее сердцу на стене тикали часы: 17 часов 23 минуты – точь в точь вчерашнее время, когда стало понятно, что пора расходиться в стороны, и как вчера, Ольга все поняла без слов, подняла голову и привстала на постели, посмотрела в мои глаза.

- Я ни о чем не жалею, - сказала она и неожиданно дотронулась пальцем до кончика моего носа – тык! Смешно… 

- Тебе пора. Скоро вернется муж.

Думаю, про мужа не надо было. И так все понятно. Во всем должна быть прекрасная недосказанность. А теперь получается вполне обыденная и немного прозаическая причина ухода – муж.

Я встал и начал одеваться. Ольга прошмыгнула за моей спиной в ванную, и вышла оттуда в белом махровом халате. Одевался я быстро, но без паники, хотя мысль о том, что сейчас в прихожей столкнусь с супругом Ольги, меня не вдохновляла. Бенджамин все это время терпеливо сидел в прихожей и глядел на меня с некоей укоризной, но все равно тявкнул, когда я вышел к нему и стал обуваться. Хотя как мужчина он мог бы за меня радоваться – из солидарности.

Оделся. Сейчас наступил очень важный момент – как закончится эта встреча. Если Ольга просто вытолкнет меня за дверь, то этот секс действительно был просто сексом, актом физиологической близости двух особей, за которым ничего нет, и не должно было быть: ни смысла, ни наполненности, на что бы при этом не надеялись участвующие. К такому развитию событий я был готов. Всегда. Трудно рассчитывать на сантименты, реверансы, длительные монологи и театральные паузы среди участников одного действа, когда в любую секунду вас могут застукать на месте преступления, тут надо делать ноги и побыстрее, а обсуждение и дележка – это на потом, в более безопасном месте и уместное время.

Тем не менее, Ольга обняла меня перед дверью и прижала к себе, а потом подняла голову и поцеловала в губы. Я тоже ее обнял, погладил по голову, поцеловал шею, щеки, губы, вовсю наслаждаясь теплом ее тела и искренне желая сейчас только одного – никуда не уходить, а снова, теперь уже не спеша раздеться и вернуться с ней в постель.

Время вышло. Мы почувствовали это одновременно – каждый сделал шаг назад. Она так ничего и не сказала больше, и я ничего не сказал, просто взял Веню за поводок и вышел на лестничную площадку, спустился с ним вниз и спокойно покинул этот дом.

Настроение было отличное. После вкусного ужина, я и мой приятель Бенджамин гуляли по набережной. Еще не было темно, но постепенно опускалась серая дымка, фонари не зажигались. Я проветривал голову перед сном, Веня не спеша семенил рядом, мы оба любовались утопающим в море солнцем, и я совершенно не ожидал увидеть Ольгу, отчего сердце мое немного вздрогнуло.

Они шли вдвоем, под ручки, Ольга и ее муж, высокий, статный, но уже, словно это солнце, катившийся к своему закату, и разница в возрасте с которым особенно заметна в его присутствии – лет двадцать, двадцать пять, не меньше. Он слегка прихрамывал при ходьбе, и у него было крупное красивое лицо с властными чертами, присущие людям добившимся в жизни особого статуса, и этот статус, в силу своей природы, накладывает на лица специфическую печать. Мимика этого лица была неподвижной, как маска, и от этого по особенному пугающей, как может напугать любой человек, эмоции которого угадать невозможно, и никогда не знаешь чего от него ожидать: может похвалы, а может удара.

На счастье Ольга меня не заметила, я стоял поодаль и в стороне, поэтому мог наблюдать, как она ему что-то говорит, он слушает, не выдавая своих чувств и мыслей, но внимательно, словно каждое услышанное слово он как конфету обкатывал во рту, потом раскусывал зубами и лишь потом глотает. Лицо у Ольги расслабленное, мягкое и кажется, она ему говорит тоже что-то такое же, мягкое и лечебное, как может говорить только человек любящий и заботливый.

Подул ветерок. Ольга оторвалась от мужа, встала перед ним и поправила на его шее шарф – он воспринял такую заботу с легкой улыбкой, и это было первым проявлением эмоций за все время, что я за ними наблюдал. Затем она подняла ему воротник, приосанила шляпу и смешно дотронулась пальцем до кончика его носа – впрямь как мне сегодня в постели - он снова улыбнулся и посмотрел на жену с теплотой.

Я так и остался стоять в стороне не рискуя попасться на глаза Ольге. Бенджамин потянул меня, было, в ту сторону, но я одернул поводок и остался стоять за толстенным кленом, чувствуя себя особенно унизительно в этом нелепом положении подсматривающего. Как только представилась возможность, я развернулся и пошел в обратную от Ольги сторону, умоляя Бенджамина не затявкать и не выдать меня. Веня не подвел.

Вечерняя встреча не обрадовала меня и испортила приятное послевкусие великолепного дня. Предвкушая тяжелую ночь, я с радостью ощутил сонливую усталость и был ужасно благодарен своему разуму так великодушно защитившим мой рассудок и уложившим меня спать без всяких полуночных угрызений – просто сработал защитный механизм и я вырубился – слишком много впечатлений за день.

Настал новый день, и я с противоречивыми чувствами ждал встречи с Ольгой. Я успел нарисовать себе картину, в которой молодая жена тяготится неравным браком с мужчиной старше ее по годам – такая картинка полностью соответствовала бы классическому шаблону «а ля Анна Каренина сотоварищи», поэтому другая картина, в которой молодая супруга днем спит с чужим молодым человеком, а вечером с трепетом и нежностью ухаживает за мужем преклонных лет, и ее глаза сияют неподдельной добротой и любовью, серьезно подпортило мое понимание законов классики и мне хотелось бы получить некоторые разъяснения.

В положенное время я вышел на набережную и, отстегнув от поводка Бенджамина, стал дефилировать в сторону памятника отцу-основателю, двигаясь на встрече Ольге. Но ее не было. Я с тревогой поглядывал на часы, нещадно курил одну за одной сигареты и ежился от колкого ветра с моря. Ее не было.

Когда часы уже показывали 16:37 я вдруг понял, что больше никогда не увижу Ольгу, и поэтому пошел прямо к ее дому.

Высокие окна были плотно занавешены и вдруг в одном из них мелькнуло лицо – незнакомая женщина открыла форточку и одернула штору, потому перешла к другому окну и сделал тоже самое.

Не решаясь подойти ближе, я крутился некоторое время вокруг дома пока не столкнулся с этой самой женщиной внизу, она поправляя берет на голове, выходила из парадной.

- Простите меня, ради бога, - обратился я к ней, а Веня тявкнул мне в такт. - Скажите пожалуйста, я ищу свою коллегу, Ольгу, она говорила, что снимает с мужем в этом доме на третьем этаже апартаменты…

- Они уже выехали, - сказала женщина. – Вам нужна квартира?

- Что? Нет, спасибо, просто еще вчера она была здесь…

- Выехали сегодня утром…

- Так неожиданно…

- Почему же, они и снимали ее до 30-го. Сегодня 30-е. Вот и все.

День дотянулся до вечера в тягостных раздумьях, а потом постепенно перерос в ночь.

За своим компьютером я засиделся за полночь, пытаясь изложить на бумаге свои смешанные чувства и путем анализа придать им хоть некоторую стройность. У меня не получалось. Мне хотелось разложить по полочками мотивацию героев своего романа, невольными прототипами которых я назначил себя и Ольгу, и отношения которых мне хотелось превратить в литературное произведение, но все было тщетно: психология поступков героев оставалась для меня загадкой, и хотя одним из них был я, собственной персоной, несмотря на это мне не удавалось разобраться в собственных чувствах и причинах той горечи, которая заполонила меня после вечерней прогулки.

Я никогда не искал причин своих отношений с женщинами понимая глупость таких поисков – природа есть природа; поэтому происходящее сегодня в моей жизни было абсолютно естественным, не нуждающимся в объяснении: самец встретил самку, получил сигнал, отреагировал верно – это в рамках зоологии; что касательно  людской природы то тут немного сложнее: встретились два человека нуждающиеся в том, что способны друг другу дать, только и всего, главное чтобы совпали психологические пазлы, иначе картинки не получится.

Тем удивительнее для меня были ночные копания в себе.

Я могу много и долго пустословить о наполненности нашей жизни, ее смысле, содержании, никогда не думая о том, чем же она, в конце концов, заполняется. Вроде бы понятно чем: событиями, людьми, поступками, любой мелочью способной произвести впечатление, словно праздничная утка, наша жизнь фаршируется яблоками, и когда эти яблоки спелые и подходящего вкуса, скажут: удалась; а когда кислые или червивые, то и утка ни к черту, так, скелет, мясо… Но я никогда не задумывался, что тоже бываю в роли такого яблока для чужой жизни, и это хорошо если яблоком, - не самая плохая аллегория, - а ведь можно и другие слова подобрать… Можно, например, выступить в роли этакой затычки – тобой заткнут образовавшуюся эмоциональную течь в каком-нибудь благополучном семейной корабле, внезапно наткнувшегося на риф острого психологического кризиса – у кого не бывает? - и вот эта отведенная роль затычки покоробит любое мужское самосознание более всего.

Я думал об Ольге, о том, что она, несомненно, любит своего мужа. Любит по настоящему, крепко, нежно и ни на кого его не променяет – никогда, просто ей надо было заткнуть эту брешь, чтобы все, что в ней есть женского, исконного, не вытекло из нее, чтобы осталось самое ценное, и тут я, очень кстати, оказался под рукой со своей собачкой. Может ли меня это обидеть? Наверное, да. Ну, не то чтобы обидеть, а так, слегка расстроить мое мужское эго.  Ведь каждый мужчина претендует на роль чего-то особенного в жизни женщины, даже если в эту жизнь он зашел на пять минут. И когда мужчина видит, что никакого особенного статуса ему в этой жизни не уготовано, он начинает вдруг злиться, забывая про свои пять минут, про то, что сам вроде как приходил ненадолго и не всерьез. Очень смешно, но такие обидчивые «пятиминутные» мужчины ужасно пугливы, намекни им только о некоем другом статусе, например, статусе нового мужа или возможного отца…

Я бы мог расстраиваться, строй планы на будущее с этой женщиной, и моим планам мешало бы ее коварство. Но ничего такого не было – неприятно и все. Одна моя хорошая знакомая, назвала бы это эпизодом фильма, которым место в нашей жизни - тьма, но запоминаются единицы, и персонажи этих эпизодов, появившись в кадре только раз, играют потом нередко, если не главную, но ключевую роль в развитии сюжета, и от этих эпизодов зависит - по сюжету триллера или комедии будет дальше все развиваться. Один эпизод закончился – настало время другого. Никаких обид не было. Да и само слово «обида» абсолютно неуместно в данном случае. Просто эпизод жизни, очередное яблоко, возможно одно из самых лучших.

Я бы характеризовал свое состояние одним словом – «недоумение». Я недоумевал: что же руководит поступками людей, в общем, и женщин, таких как Ольга, в частности. Мое недоумение основывалось на жизненном опыте и знании, чего уж там, многих женщин, некоторые из которых были замужем. Но у каждой из них была своя причина изменять мужу, и в каждом случае эта причина была банальной: отсутствие чувств. Я не поверю, что находясь в состоянии настоящей влюбленности человек способен на измену, даже если у этого человека существует сто оправдательных версий, просто человек еще не осознал это «отсутствие» по инерции продолжая талдычить «я тебя люблю» совершая при этом совершенно обратные по смыслу поступки. Наши поступки – это истинный показатель нас самих, это те самые яблоки, которыми мы фаршируем утку нашей жизни, перед тем как засунуть ее в погребальный огонь и запечь.

И вот сейчас я не понимал. Возможно, мое непонимание и недоумение продиктовано всего лишь тем, что я в первый раз над этим задумался – задумался и впал в ступор, а ответ на самом деле лежит в пределах досягаемости.

Достал со дна чемодана бутылочку неплохого виски «Катти Сарк» и с хрустом свинтил пробку. Забыв про данное себе обещание не пить весь срок добровольной ссылки, я наплюхал добрых полстакана и перед тем как сделать глоток, посмотрел в ночное окно. На меня смотрело отражение мужчины средних лет с легкой щетиной на щеках, взъерошенными волосами и усталостью на лице.

Предполагая появление Ольги в моей жизни тем самым щелчком в механизме судьбы после которого заиграет мелодия - я ошибался – ее исчезновение! вот, что стало этим сигналом, именно исчезновение, меня разбудило, заставило взглянуть на обычные вещи по другому, и я ощутил: мой белый лист только сейчас начнет покрываться буквами, которым будет суждено своим чудным переплетением символизировать начало нового и несомненно интересного этапа моей жизни…
 
Я потрепал спавшего у моих ног Бенджамина по холке, потом склонился над клавиатурой, посмотрел на многостраничный текст, так вдохновленно изложенный мной вчера и, выделив все ранее написанное, нажал кнопку «delete». Текст исчез. Я сделал глоток виски и начал с белого листа, написав в изголовье «Утка с яблоками».