Призраки острова Чар. Часть 3

 Фантастическая повесть в стиле флажолет
 


 5. ЗАКЛИНАТЕЛИ КРАСОК

 Мастерской, как таковой, у четы Ые ни в той, ни в этой жизни не было. Рисовали они на кухне, здесь же готовили краски. В основном над красками колдовал Нут. В глиняной ступе он толок порошки, а потом раскладывал их по стеклянным баночкам. И каждая была подписана. «Охра». «Кадмий». Мелки, подаренные Алииком, были весьма кстати. Они были яркими и стойкими. Некоторые краски, изготовленные местными алхимиками, содержали вещества, которые легко разрушались временем. Правда, время способно разрушить абсолютно всё и вся, но, согласитесь, вечность так притягательна! Некоторые считают, что вечность вредна всему живому, мол, обладай человечество всесильным эликсиром молодости – самоубийства были бы не исключением, а модной привилегией. Глупые, что они знают о смерти? Что знает о нас она? Чем можно остановить жажду творчества? А вот это вот, вечно свербящее «А что там, за горизонтом?... Что там… дальше»? – почему оно не проходит, как болезнь? У кого они есть, шпаргалки с готовыми ответами?..
  – Нут, – спрашивала мужа Чёк, – согласись: рисовать новыми красками - огромное удовольствие.
  – Да, теперь - другое дело. Дай-ка я подправлю твой лепесток.
  – А, по-моему, он и так хорош.
  – Нет, ты пропустила тень.
  – Зачем этому миру тени, Нут?
  – Не будем расхолаживаться.
  – Тебя не поймёшь: в той жизни ты пытался изобразить то, что не существует в природе, а в этой ты опять рисуешь то, что осталось в прошлом, что уже не существенно в этой.
  – Видишь, значит, я - постоянен.
  – Ты упрям!
  – Хоть что-то пусть останется от меня прежнего.
  Они могли спорить по пустякам целую вечность. Ну, разве так уж важно, на сколько розовая роза розовая, а белое облако белое? Кому-то – нет, а им это было нужно.
  В той, земной жизни, они были бедны, но по-своему счастливы. Не всегда, конечно, но были! Пусть у них не было дорогих нарядов; пусть в глазах обывателей они выглядели чудаками, инопланетянами, не заработавшими себе не то, что на новую планету – на новую тыкву с пристяжными мышами; пусть речь их казалась никчемным бормотанием, а мысли – лущеным горохом, отскакивающим от стены, – их это не беспокоило, не могло обидеть или ранить. Они жили тем самым «потом», тем славным «когда-нибудь», тем великим «завтра»… Что остаётся от походов за респектабельной жизнью? Сказать? Да, почти ничего: мозоль на вышедших из моды трусах, морщины пресыщения, да опротестованное детьми завещание?.. Не замечали, как они алчут вашей смерти?..
  Нут не был подарком, перетянутым красной тесьмой, но он был натурой увлекающейся. Ему был дан талант от Бога. На востоке поэтов приравнивали к пророкам. Поэзия красок правит мирами! Оглянитесь вокруг: это – алая ночь! Это – Звёздная тень! Это – синяя зябь! Это – тот ещё день!..
  Старость какое-то время обходила его стороной, а потом повела куда-то в сторону мышцы и кости. Зацепила. Зацепила. И если бы не жажда творчества, не желание успеть сделать, как можно больше – валяться бы ему на белых простынях, и ходить под себя, как ребёнку…
  Смерть от лопнувшего сосуда с голубой кровью, которую ты рисовал всю жизнь – это ли не награда?! Скажут: «Это сказка для взрослых»…
  Хорошо! Хорошо!
  Тогда… конечно, если вы всю жизнь переходите одну и ту же улицу на один и тот же свет, или вы привыкли мыслить только от кутюр, тогда черт с вами и с вашими детьми! Пожалуйста, оставайтесь невежами. Покупайте книги для умственно отсталых детей и омолаживающий крем для младенцев...
  – Дорогой, у нас получается.
  – А почему у нас не должно получиться?
  – Розы, как живые.
  – Мне тоже так кажется.
  – А помнишь тот куст, который рос перед домом?
  – Белый?
  – Да.
  – Конечно, помню. Мы ещё думали, что он не выживет после морозов.
  – Но он выжил!
  – Интересно, поливают ли его наши внуки, или он давно погиб? И где его душа сейчас, не знаешь?
  – Она где-то рядом… над нами, – Нут, точно принюхиваясь, поднял голову вверх, изобразив кистью «мертвую петлю», – Я уверен. Мы и его изобразим на холсте. Я помню каждый лепесток… и твои губы, погруженные в запахи роз…
  – И наши цветы оживут. Ты веришь?
  – А кто мы без веры? – твари дрожащие!...


 6. ЭХО АРИАДНЫ

  …Твоё эхо не принадлежит тебе: оно принадлежит твоим предкам. Это они выходят на связь с тобою, когда ты блуждаешь среди сосен, собирая грибы, или возмущаешь покой бездонной пропасти. Они будто пытаются вручить тебе нить Ариадны, чтобы ты шел вперед, чтобы ты не сдавался, пробираясь через непроходимые пущи…
  Цепляясь пальцами за выступы древней кладки, и аккуратно ступая по ее шатким ступеням, Алиик спускался вниз. Скользкие камни то и дело срезали шаг легким свистом, грозя каждую секунду оборвать восхождение… в мрачную бездну. Колени непроизвольно дрожали, кожа на них лопалась, будто мыльный пузырь. Брызги сбивали дыхание.
  Хорошо ещё, что горловина расщелины была растянута, точно старенький свитер, и Алиику оставалось пространство, свободное от воды; будь поток шире и яростней, он бы без труда затянул его вниз. Не чувствуя ни страха, ни пронизывающего холода, он спускался всё ниже и ниже. Вот уж показался верх бездонной бочки. Он посмотрел под ноги. Там – ничего! Он крикнул: «У… у»… Показалось, что кто-то ответил детским стишком: «Идёт бычок, качается, вздыхает на ходу. Вот-вот доска кончается… сейчас я-я-я»…
  И в этот момент нижний камень вылетел из пазухи кладки, и Алиик сорвался в пропасть.
  Странно, желания найти опору даже не возникло. Он уже когда-то испытывал это ощущение полёта. Он просто закрыл глаза, распластал руки, как крылья, и вернулся в совсем уж далёкое детство. Он представил себя парящим над площадкой для игры в крикет, увидел лица сверстников и своей сестры, потом откуда-то появились пушечные ядра, копья и стрелы, густой частокол стрел, за которым проступали искаженные болью лица…
  Прямо под ним рушились дома, окна вырывались из них и летели прочь, оставляя за собой осколки стёкол, а в них отражались метущиеся тени и цепочки огней повторялись, как в старинных зеркалах, умеющих множить пламя свечи…
  Восходящий поток поднимал Алиика всё выше и выше…
  А потом вдруг маленькая светлая точка на верху пропала, будто кто-то надвинул на бочку тяжелую крышку, а ещё через секунду бездну под ним осветили лучи яркого солнца, запахло выброшенными на берег водорослями и кипарисом. Он ударился о землю, но удар был не таким страшным, какой испытывает тело, падая с огромной высоты: его будто подменили лёгкой пушинкой. Алиик ещё подумал: «Наверное, здесь другие законы всемирного тяготения… Дурацкие законы, бессмыслица, придуманная людьми… То у них в солнечной системе восемь планет, то девять. Какая разница?! Большой взрыв… На сколько большой? Что в чём взорвалось?.. Ничто в «нивчём»?.. А кто поднес спичку ко всему этому безобразию»?..
  Ему вдруг захотелось рассмеяться, будто он вдохнул порцию веселящего газа. И тут он услышал: «У- а-э-э… Иди за мной, иди за мной, иди, иди, иди»… И он подумал: «Вот и эхо отозвалось… Точно, ничто не исчезает бесследно, даже крики о помощи. Рано или поздно помощь приходит. Жаль, что иногда слишком поздно»…
  Алиик точно находился во сне. Он не чувствовал своих шагов, но, тем не менее, ноги помимо его воли передвигались сами собой. Они были, точно из ваты. Он испытывал необычайную легкость во всем. Его пронизывали невидимые потоки. Эти потоки складывались из обрывков неподвластных его сознанию мыслей и желаний, в них будто внедрились чужие «Я», незнакомые «Нет», запретные «Да»… Потоки сталкивались, обволакивали друг друга, сеяли дурман, рассыпали восторг и непонимание. Он будто шел по песку, где каждая песчинка была миром чьих-то грёз. Ему хотелось остановиться, задержаться возле каждой, ощупать и понять; он –будто примерялся к каждой из них, но все они были другими, чужими, и настолько смутными и острыми, что мысль кровоточила, как открытая рана, спеша перешагнуть через пропасть сознания…
  Кто-то властный и сильный вёл его в страну проклятых кораблей.
  И вот свершилось: (Alea jacta est)* Рубикон перейдён! Тысячи летучих мышей, напуганные яростным светом, сотрясая крыльями воздух, рванули прочь из пещеры. Они были похожи на обрывки черных парусов, покинувших мачты призрачных кораблей. Обнажились, заиграли лучами выпущенные на волю светлячки сталактитов.
  В тихой гавани, накрененные влево и вправо, развалившиеся на части, почерневшие и неуклюжие, как манекены, жалкие, в лохмотьях парусов, раскачивались, точно больные шизофренией, спеленанные смирительными рубашками, останки кораблей.
  Повсюду, как вещи, недостойные, отслужившие свой век, были разбросаны скелеты, ржавые багры, якоря и крючья, обрывки цепей, обмылки топоров, пушечные ядра…
  В куче истлевшего тряпья всё еще поблескивали пуговицы, бляхи и кокарды, по которым, наверное, когда-то давным-давно можно было судить о рангах и достоинствах людей, коим они принадлежали. Теперь же весь этот хлам не подлежал ни отчетности ни разборке, ни амнистиям…
  И всему этому «гардеробу» не нашлось места даже на вешалках из догнивающих мачт.
  Обросшие ракушками и тиной, корабельные останки беспомощно бултыхались в затхлой воде. Они боязливо подталкивали друг друга к выходу в море, и напоминали траурное шествие на воде.
  И Алиик понял: это был ещё один тоннель, ведший в тупик небытия. Может, там, в глубине безнадежной бухты, мечется, дожидаясь отправления на необитаемые острова и его злополучный корабль?.. Только кто его пассажиры? Кто?... Спаси их и сохрани!

  *Alea jacta est. – Жребий брошен...............