Кн. 3 часть 3, глава 5 Кровотеченье речи

Речь, подобная крови. Кто слушает Аллу  Пугачёву, узнает строчку песни, кто помнит Пастернака, процитирует: «Строчки с кровью убивают, нахлынут горлом и убьют»… А ВИР даст мне высказаться (конечно, не перед смертью, а до самой смерти). Он уже сталкивался с этим – длительная изоляция в молчании взрывается: нам хочется в слове запечатлеть не прожитую совместно реальность, и мне это нужно,  как и его дочери.  Мы обе – любящие.  Как хочется всё документально подтвердить – фотографиями, стихотворениями с реальными датами написания, как будто это – странички из дневника. Это всё – компенсация непрожитой  совместной жизни, наша «заочность» и параллельность. Его «фиолетовость». Общая фатальная обречённость от необратимости выбора: «Нам не дано предугадать…» И снова текст Тютчева как напоминание об одном только слове – животворном, которое по воле Бога  в устах человека может обернуться всем, чем угодно. «… И нам сочувствие даётся, как нам даётся благодать»… ВИР снизошел к нам из-за сострадания. И не мешал этим потокам  слёзных  нескончаемых речей, по-женски эмоциональных и страстных, лишённых для него рационального содержания. Его кровная дочь и мимолётная женщина, словно сговорились, выплёскивая всё накопившееся вовне. ВИР сразу же попросил пощады: «Всего не перечтёшь!»  И не переслушаешь! Но я уже не смогла остановиться. Для себя решила, что  смею надеяться, на интерес адресата.  Если ВИР захочет с этим соприкасаться, хотя бы фрагментарно,  то насилия с моей стороны не будет – я не стану настаивать, чтобы ВИР «всё знал». Это невозможно уже хотя бы потому, что я была с ВИРом каждую минуту своего отсутствия, выращивая его детей, радуясь, что не лишаю его при этом  свободы. Я помнила о нём 24 часа в сутки, полностью исключив при этом своё вмешательство в круг его жизни. Мне было смешно представлять себя  той самой единственной из гарема, до кого очередь всё ещё не дошла. Просто как-то ещё молодой и самоуверенный ВИР  сказал мне, что я последний человек, попавший в круг его близких…  Больше он не в состоянии «расширяться». Впрочем, и меня оттуда попросили, потому что играть по правилам  - это значило быть готовой вступать в отношения по требованию, но не  претендовать на будущее, не иметь прав, только обязанности подчиняться. Это иная, восточная ментальность – безропотно и страстно ублажать мужчину, будучи  поющей, танцующей, разукрашенной и наряженной любовницей, наливающей вина и подающей яства, а заодно и себя, на подносе.  «Любовь дикарки прискучила ещё быстрее любви светской красавицы». (по Лермонтову).  Меня отправили с  глаз  долой и не заметили пропажи. Я всю жизнь  провела в ожидании, когда же всё это изменится, и мне будет дозволено появиться в жизни героя на любых его условиях. И я обрушилась на бедного ВИРа всей мощью своего нетривиального чувства.  Моя знакомая психолог из Питера Оля Садовская  сказала мне: «Светочка! Остановись! Тебя слишком много!» ВИРа привычнее наблюдать с дистанции, он же не расположен сближаться, чтобы «поболтать». Шансов быть ему интересной гораздо больше у кого-нибудь из молоденьких девочек-официанток – у всех мужчин включается помимо воли инстинкт неровно реагировать на цветущую молодость.  При этом никто не потребует от юных особ «содержательности», довольствуясь наивностью и непосредственностью. Сама там была – знаю!  Я всю жизнь стремилась быть достойной своих прекрасных мужчин. Это значило исполнять своё женское предназначение, развиваясь интеллектуально. И ещё – не закапывать талант. Я привыкла иронизировать  по поводу «чернухи» в самые тяжёлые времена и никогда не нагнетала катастроф.  Я не предавала своей любви, никогда не возводила напраслины на человека.  И не расстраивалась, что всё между нами необратимо кончено. Сожалела, конечно, что это всё оборвалось. Но и у ВИРа была своя правда, чтобы поставить точку со мной. Например, он был женат. И влюблён не  в меня, а Стеллочку.  Я не держала над ними свечку, но могла предположить, что дружеское  равенство – не последнее дело в получении удовольствия. Оттого, что я обмирала в объятиях  возлюбленного, ему не становилось со мной комфортнее и теплее.  Я не могла спросить напрямую, что именно нужно угадать, чтобы любить его так, как надо ему, но за давностью лет это теперь совсем не важно. «Никто не помнит, как это было... Одна я помню…»  ( Так начиналось повествование индейской легенды из моего детства. Проехали!) Мои близнецы дают мне представление, как любят мужчины. Логики  в этом мало. Сыновья легко бросают партнёрш, как только те перестают их устраивать или приедаются. Ничего серьёзного. Никакой привязанности.  Мне больно от этого,  даже когда я «посторонняя». Так отвечала мне старшая  дочь лет в шесть на мои воспитательные меры:
 - Василиса, ты помнишь, что я за это тебя наказывала ремнём?
(Речь идёт о  шумной истерике  на тему: « Долой режим дня! Не стану спать днём !»)
 - Мне об этом даже  думать больно!
(С того времени ремень упразднили раз и навсегда).
Мне больно думать, что меня никогда не  любил ВИР, но я всю жизнь искала оснований: «за что?», «почему?». А вдруг я плохой человек? А ВИР это знает обо мне. Сомневался же папа, что сестре Юлии полезно со мной будет общаться…
И потом – я всё делаю наперекор. Меня раздражает «общепринятое».
И я не построила карьеры. И не прославилась на всю страну.  Короче, ВИРу в связи со мной нечем гордится.
И вот близится новая встреча. Я всё ещё  женщина, но уже не его. И моя голова  набита крамольными  глупостями.
 Если герой уже не мужчина, а старик, если близость между нами теперь уже невозможна – это не прискорбно, а, наоборот,  безопасно.  Моему браку формально ничего теперь не угрожает. Преграда неравенства в любви устраняется, мне не нужно быть женщиной. Армен же сумел для меня стать «просто человеком», и мне предстоит пройти этим же путём. Это будет трудно, как змее сбросить старую кожу, даже  труднее, потому что ей это свойственно, а мне без собственной  шкуры непривычно, больно сдирать её  живьём. Но придётся. Очень жаль! Главное, муж счастлив. Других угроз  нашему браку нет!
А пока я бреду по снежному тоннелю. Это  мой новый маршрут - заметённая дорога на посёлок к родителям. Высота сугробов по сторонам как раз с мой рост.  Высокие фонарные столбы выстроились аллеей.  Под каждым -  дрожащий круг рыжего света , в его столбах роятся снежинки. Иногда они обрушиваются на одежду мелкими колючими стрелами, впиваются холодными точками ветра  в лицо.  Снег под ногами блестит и переливается так, что глаз не оторвать, хотя  его белизна слепит  и утомляет. Если навстречу двинется человек, то мы не разойдёмся без того, чтобы не впечататься в гору свежего  снега. В одиночестве я обдумываю, где бы раздобыть такие деньги, чтобы вылезти из долгов. Я попросила Ларису разыскать сайты с объявлениями о продаже почки. И уже сдала предварительно все анализы и даже сделала новое  узи. Моя почка годится. Лариса протестует очень активно и обзывается так энергично: «Только люмпены так зарабатывают деньги – давай уже все парные органы торганём – у тебя же оба глаза  целы, а  зачем -  сразу два?!» Все в курсе, что я ищу выход. И очень мудрая мама близкой подруги  Светлана Анатольевна говорит мне: «Зачем ты так долго и безрезультатно мучаешь себя? Обратись-ка лучше к отцу старших детей. Может быть, он преуспевает? И сможет помочь добровольно, если узнает твои нужды? В противном случае ты всегда можешь подать на алименты. Сейчас вычислить неплательщиков  с целью взять деньги на детей у  биологических отцов не так и трудно – ищут даже через ИНТЕРПОЛ!»  Мне посоветовали обратиться к юристу за консультацией, как быть юридически грамотной.  На мои горячие возражения, что я держалась изо всех сил,   только чтобы не напрягать собой былое Величество, мне  ответили   словами из еврейской пьесы: «Странные женщины! Они готовы ради удовольствия циничных самцов жертвовать благополучием собственных беззащитных  детей!» Меня почти убедили перед продажей почки использовать этот шанс – найти ВИРа.  Но я-то  знала, чего мне стоило сохранять по его поводу нейтралитет, осознавая всё время, что стоит ему позвать меня, как  я за себя не ручаюсь! Словно предчувствуя мои сомнения, близнецы вдруг тоже активизировались в вопросе своего происхождения. Для них ВИР всегда был реален, я не делала секрета, кто их настоящий отец, особенно, когда это  точно установила по их группам крови. Представьте моё торжество! За Дракона было 90 %, а за любимого – три  дня и три ночи  в Подмосковье. Я сдала обязательные  анализы  на  подтверждение группы крови перед родами, когда была беременна Глебом и упросила  Веру Павловну, врача – акушера в прошлом, а теперь лаборантку, определить заодно  и группы крови близнецов.  Моя группа – третья, как и у мужа, в сумме  две   вместе третьих могут дать либо свою, либо первую.  А вот у  Дракона четвёртая. У ВИРа на тот момент – не узнано. Я волновалась, что у  сыновей может быть моя, тогда я ничего не узнаю наверняка. Когда врач показалась с результатами, я уныло поинтересовалась, уж не четвёртая ли группа крови у обоих? Но врач радостно возразила: «Это ещё зачем? Первая!» Моему торжеству не было предела! Во мне пела душа. Дракон повержен навсегда. И мне его нисколько не жаль!  Ему ничего не удалось добиться насилием надо мной! У меня в ушах его подлое шипение: «Ш –што, на аборт теперь пойдёш-ш-шь?»
 - Не  дождётесь!
А теперь подросшие сыновья  выше меня на голову и догоняют  уже  моего мужа. Они  задают вопросы, на кого похож их отец. И я  доверительно сообщаю, что он – копия персонажа из сериала из «Гарри Поттера» - великан  Хаггрид.   Расспросы не прекращаются, это и называется: «Бередить раны». Иван  со Стасом вздыхают синхронно: «Жаль, что нам никогда не увидеть  Москвы!» И на все лады одно и то же, как могут канючить только дети и только в подростковом бунтарском  возрасте.
Мне гораздо проще не входить дважды в одну и ту же реку, чтобы по новой не затеваться с предыдущими и  не мучиться  с последующими отношениями. Неопределённость  не только интригует, но и пугает.
И я иду к юристу. Меня встречает пожилая в строгом костюме  суровая  дама, которая за пятьсот рублей выслушивает мои робкие  вопросы, имею ли я право подать на алименты в случае отказа помочь добровольно со стороны отца сыновей? Дама спокойно подсчитывает на калькуляторе минимальную сумму задолженности родного отца мальчишек и объявляет – по самым скромным подсчётам за весь период может быть взыскана сумма чуть больше миллиона. Если предстоит процедура установления отцовства, то после подтверждения, по суду в мою пользу взыщут и эту сумму. Потом юрист узнаёт от меня подробности, что у нас никогда не было брака, и её симпатии меняются за глазах. Она уже набрасывается на меня с обвинениями: «Ну, как Вам не стыдно! Тот мужчина уже пенсионер без малого! Он знать вас не знал, а Вы его хотите своими детьми разорить!» Далее в ход пускаются аргументы, которые женщинам на выданье говорит в своей передаче  «Давай поженимся» Лариса  Гузеева: «А  он хотел этих Ваших детей? Что, просил-умолял? Как Вы посмели его использовать? Хотели удержать ребёнком, а теперь на старости лет станете  шантажировать не нужными ему  детьми, домогаться его денег и наследства?» Я разом прекратила весь этот жаркий обвинительный монолог, сообщив, что намерена всю эту сумму виртуального миллиона подарить ему целиком и полностью. Вот только не знаю способа, как его найти, чтобы пообщаться на совсем  другую  тему  в интересах сыновей.  О деньгах – тоже, но  близнецы – в первую очередь.
Я перевела их из 25-й, им родной школы, в свою, чтобы в девятом классе самой прочесть им курс литературы. Но они что-то не прижились  новичками, стали пропускать уроки, скатились совсем в учёбе, всё свободное время норовя провести  за компьютером.  И вдали от дома.  Мне казалось, настало время для самоидентификации – образ отца придётся как нельзя  кстати, потому что братцы поймут, с кого брать пример, кому подражать. Выслушав меня и смягчившись, юрист на прощание сказала с облегчением: «Найти большого человека в Москве – проще простого! У всех солидных людей есть свои сайты!»  Она с сожалением  смотрела на меня, весь её вид говорил: «Де – рев – ня!»
Я ещё не обсуждала именно этой возможности, такой простой и очевидной. Мне такое не приходило в голову!
Я осторожно выспрашивала мужа, разрешит ли он мне вступить в такой дистанционный контакт, и муж ответил вполне благородно: «Лишь бы детям на пользу!» А потом сослался на то, что я ему никогда не запрещала разговоры о бывших многочисленных женщинах и его детях. Пришло время и ему отодвинуть свои узкие меркантильные интересы. Тем более,  стало очевидным, что с  контролем над учёбой близнецов мы оба не справляемся. Один авторитетный ВИР мог бы повлиять на отпрысков – он авторитарен, а этого и не хватает для дисциплины.
 Муж проводил меня до единственного места, где был доступен интернет. Мы пришли в   свой родной вуз, нас пропустили на Праздники, было 7 января 2007 года. Мужа тут хорошо знали. Он работал в МаГУ вот уже десять лет.  С его кафедры мы вышли на сайт ВИРа, я читала информацию о нём, но не понимала деталей презентации.  Его достижения были весомы, и недавно Президент наградил его званием «Почётный педагог». Или что-то в этом роде.  Я пожирала глазами его фото, ведь прошло уже пятнадцать лет – и он менялся, а я не могла этого представить, какой он теперь? У меня дрожали руки от волнения. Муж приготовил мне  кофе, и мои зубы отбивали  мелкую дробь по краю чашечки.   Толик успокаивал меня, поддерживая за плечи.  Я обвисала в его руках, то безвольно, то бессильно. Мы написали несколько лирических лаконичных строчек, под  которыми я не стала ставить даже сегодняшней даты, подписав месяц «январь», рассчитывая, что когда-нибудь моё письмо будет прочитано адресатом,   но не очень на  это надеясь.
Мы с мужем медленно брели по зимнему вечернему городу, это было так далеко, так долго, но отдышаться  я всё не могла. Я замирала от восторга – ВИР жив! Слава Богу! Это главное, что он живой. Его могло бы не быть в нашей жизни никогда, а я  счастлива  увидеть всю хронологию его изменений.  Мне было дорого  в нём всё. Я не знала, как ВИР поведёт себя по отношению ко всем нам.
У меня было заключено  несколько пари с подругами. Одни предполагали, что он давно не помнит, кто я  такая, а против моих  попыток породниться подключит своих адвокатов.
Другие выдвигали версии, что он проигнорирует самозванку.
Только один ученик предположил на уроке-прогнозе позитивное  развитие событий, да и то, анализируя «Асю» Тургенева. Я попросила придумать счастливый финал, когда барин любит ответно, все недоразумения выясняются и забываются.  Весь класс заявил, что это невозможно – не складывается продолжение «15 лет спустя».
Я шла, повисая на локте мужа, который заботливо  утешал меня: «Дорогая, обещай мне не расстраиваться, если ответа не будет! Ты же понимаешь, что  этот человек прекрасно жил и без вас. Не думаю, что вы для него  столь уж необходимы! Не все рады такому подарку судьбы, такой находке. Согласись,  что всё может быть. Он имеет право не откликнуться, не отозваться!» Я послушно и монотонно кивала. Про ощущения обычно пишут: «Все её чувства были в смятении».
Мы долго добирались через сугробы, у нас вязли ноги в снегу, было  холодно,  но у меня горел лоб, как будто приключился лихорадочный жар. Вулкан клокотал внутри, я слышала это грозное ворчание. Я терялась, когда требовалось что-то ответить мужу, потому что прислушивалась к себе. Неужели это страсть? Это то, что требуется смирять, то, что  сметает на пути преграды, но является разрушительной? Гарантом, что она никого  не погубит,  должен выступить как раз холодный и отстранённый ВИР. А если он  не такой равнодушный, как хочет казаться? А если он всё это время ждал именно моей инициативы? Я терялась в догадках, и мне не хватало воздуха.
Так однажды уже было со мною. Мы случайно вышли вместе из трамвая с мужчиной, по которому я безнадёжно и тайно умирала уже три года. Мы были студентами. Он заканчивал худграф. У него давно была своя  личная жизнь, и я не понимала, как можно вписаться в то, что уже и без тебя существует. Он был настолько красив, что, на мой взгляд,   «эталонен». Я видела его восторженным на пленере и романтичным с чужой женой, своей подругой. Видимо, он представлял отношения с Мариной серьёзными и вечными, но она предприняла попытку вернуться  к мужу – у них был пятилетний Миша . ..
Потом родилась и Маша, но жизнь не заладилась, и нашёлся третий, он и забрал Марину из любовного треугольника.   А   мой «чужой друг» остался.  Он был свободен, и у нас даже наклюнулся эфемерный  роман. Я навсегда запомнила его несмелый поцелуй в щёку рядом с губами, абсолютно целомудренный,  и наш единственный медленный танец – разрешённое наконец-то объятие за мою принудительную верность, о которой он и не догадывался.
Мы вышли из трамвая, он подал мне руку, и я могла  теперь только вдыхать, а вот выдохнуть я совсем не   могла. Я была как та кошка Хармса, которая «отчасти идёт по дороге, отчасти по воздуху плавно летит».  Я мечтала, чтобы наша дорога никогда не кончалась и боялась потерять сознание от физической невозможности дышать рядом с избранным. Я до сих пор не уверена, что мужчина догадывался о природе  моего странного при нём поведения. Верхом его заботы обо мне и благородства было как-то на отдыхе в студенческом лагере вломиться ночью ко мне с вопросом: «Какую ты хочешь колыбельную? Могу поставить тебе Александра Дольского: «Два мальчика на  длинном берегу»… Потом  у моего «чужого друга» образовалась семья. Не со мной.  Мы никогда не были близки. Он никогда об этом не попросил. Он берёг меня от искушения, не имея права влезать в мою судьбу, ведь она не принадлежала  ему. В благодарность за это я в его тяжёлую годину напишу с разрешения его отца поддерживающее письмо, где признаюсь  в той давней любви, чтобы бесцельно  для наших отношений, но с огромной пользой для самооценки мужчины, выразить ему восхищение: «Мы даже дышать рядом боялись!» Думаю, ему это помогло.  Зачем иначе мне любить его беззаветно и безнадёжно целую жизнь в вузе?
Как меня всё трогало, что касалось его! Но я так и не посмела вторгнуться в «чужое» - он не выбрал меня, а я уважала  его автономность.
Теперь я тоже задыхалась в полуобъятиях мужа.  Но не по его поводу, что было несправедливо!  И я не понимаю, куда подевалось сразу же вся броня рационального,  призванная защитить меня от бывшего», которую я наращивала годами.  От одного этого созвучия «ВИР» меня бросало то в жар, то в холод.
Едва мы перешагнули порог, как раздался длинный зуммер междугородки. Я ледяными руками сжала трубку, сдерживая рыдания, потому что вся семья была в сборе, все смотрели на меня. Я сейчас точно не уверена, что ВИР это тогда сказал. Я могла именно эти слова нафантазировать, потому что их ждала уже три пятилетки: «Светочка! Дорогая, любимая, куда ты делась пятнадцать лет назад? Я давно живу один, уже семь лет, как один…» И я перебила этот радостный встречный  поток: «Славочка! Зато я не одна, у меня семья и четверо ребятишек…  (Возглас: «Четверо?!)  И я возникла не по своей воле и не по своему поводу». А теперь нужно вычесть эпитеты. Никакой «любимой», конечно, не было.
Мы говорили эмоционально, но каждый о своём, я заверила, что напишу подробнее и отправлю фото детей. ВИР  сказал: «Дети – это святое!» ВИР ли это сейчас говорил со мной? Он не помнил ничего обо мне конкретного, он решил,  что это какая-то его «тётенька» из Норильска. Это было неважно. Мы договорились созвониться на нейтральной полосе. Я попросила полит корректную подругу предоставить территорию, чтобы восторженными возгласами не бесить родного мужа. Но он пришёл жаловаться на меня ей же, и мы встретились на кухне. Я ушла с аппаратом, получив разрешение поговорить по междугородке.
Мне  странно быть с ВИРом на «ты». Я спросила  на это  у него разрешения.
Я почему-то очень подробно рассказала ему  о рождении детей. И поняла, что так  всем этим  я не  могла  бы  поделиться  больше ни с кем.
Я совсем не  анализировала, зачем это делаю.
Мне предстояло выводить своих волчат на Скалу Совета, где нас ждал вожак. Теперь он волк-одиночка. А я та сука, которая таскает щенков за шкирку, перепрятывая сосунков от браконьеров по  разным норам.  Я это представляла всегда, прочитав  в детстве «Маугли» Киплинга. Настал наш выход. Моё сердце разрывалось от счастья, и я не знала, можно ли это перенести.