Трубка Мира. Часть 2

Лёнька Черезов, (это я), медленно брёл по своему двору к автобусной остановке, с завистью поглядывая в сторону играющих в футбол мальчишек, своих друзей сверстников.
Как же ему хотелось закинуть этот ненавистный футляр со скрипкой, куда-нибудь подальше и помчаться к ребятам, задыхаясь от радости и восторга, отнять у Витьки мяч и с неимоверной скоростью броситься с ним к противоположным воротам. Лёнька даже остановился от такой неожиданной мысли, но он точно знал, что с балкона за ним строго наблюдает его бабушка, отмеряя взглядом каждый его шаг. И она не уйдёт со своего поста, пока он не подойдёт к остановке находящейся  у их дома, и не сядет в автобус, который повезёт его в музыкальную школу на эти опостылевшие занятия. Нет, он был совсем не против музыки, напротив, ему даже нравилось слушать симфонии, оперы. Смотреть широко раскрыв глаза, балет в театре, где пела его мама. Там же, за дирижерским пультом в оркестровой яме, стоял и его отец. К тому же папа был ещё и художественным руководителем этого театра. Но особенно нравилось Лёньке сидеть в той самой оркестровой яме и смотреть на такие пластичные и понятные всем музыкантам, отцовские руки, держащие дирижерскую палочку. В этих, порой властных, а порой нежных руках, на время спектакля, словно были сконцентрированы все нити спектакля или балета, и отец, как опытный кружевник, водил этими нитями, плетя прекрасные кружева всего театрального священного действа.
Но вот себя Лёнька, в составе этого оркестра, почему-то не видел. Не видел и всё тут! Ему порой казалось, что эта сторона жизни, просто не его. А почему ему так казалось, он и сам пока объяснить не мог, даже самому себе. Словно, вон за тем поворотом, его ждало нечто такое, что вдруг в раз перевернёт его представление о жизни и саму жизнь совершенно в другую сторону. Но музыку он всё-таки любил. Да и не мог не любить, потому как воспитывался в семье, где его бабушки, прабабушки, и даже прапрабабушки, говорят, служили в оперных театрах Его Императорского Величества, кто оперной примадонной, а кто примой балета.
Одним словом – династия. И от этого ни куда не деться. Но всё же, как хотелось ему порой, в такие вот весёлые, радостные летние дни, забыв обо всём на свете, броситься в толпу ребятни играющей в его дворе и до изнеможения, до ломоты в коленях и пояснице, до ссадин и синяков, носиться словно угорелому по спортивной площадке. И не замечая ни чего вокруг, выбивать и выбивать из себя ту энергию, которая клокотала в нём, словно лава в вулкане, готовом вот-вот взорваться, исторгая из себя нескончаемые потоки огня и дыма. Конечно, ему выпадало, иногда, и выходить во двор, и играть вместе со своими друзьями. Но это было так редко и так мало по времени, что все эти его «выходы в свет», можно было сосчитать по пальцам одной руки. И это за весь длинный летний период школьных каникул.
В скором времени, когда мне исполнилось лет четырнадцать, не спрашивая меня ни о чём, словно это было, как бы само собой разумеющимся, отец стал брать меня на репетиции своего оркестра и уже через полгода, посадил меня за оркестровый пульт в оркестровой яме. И так я стал полноправным членом огромного, оркестрового братства. Всё шло, как и было предначертано мне свыше. Но всё же тот, крохотный, очень маленький, едва ощутимый кусочек льда, сидел во мне и ни как не давал полностью отдаться тому, что я имел на данный момент и тому, что ждало меня впереди, пойди я именно этим путём. Что-то не давало мне сосредоточиться полностью на музыке и отдаться ей со всеми моими потрохами. Меня куда-то тянуло, совершенно в противоположную сторону и по окончании школы, как общеобразовательной, так и музыкальной, я объявил семье, что подавать документы в консерваторию не буду. Мне предстояло самому разобраться в себе, своих чувствах, своих желаниях. Что больше всего обрадовало меня, так это то, как мои близкие, отнеслись к моему решению. Бабуля лишь глубоко вздохнула и тут же снова принялась за оставленные ею на секунду, зимние носки для меня. Мама, сидевшая за карточным пасьянсом, подняла на меня в удивлении свои красивые глаза, но вот папа...    Мне показалось вдруг, что всего лишь на секунду, на один единственный миг, в глазах отца промелькнула искра радости. И тут же затерялась в бездонной глубине его души, а вслух он только и произнёс, что я достаточно взрослый человек, что бы принимать серьёзные решения самостоятельно. Правда, всё же пришлось ему пообещать, что по возможности, я буду приходить в оркестр и помогать отцу своей игрой. На том и порешили.
Но самое главное заключалось в том, что я понятия не имел
куда мне отнести свои документы. Единственное, что было вне всякого сомнения, так это то, что я продолжу учёбу. Но где? Предстоял трудный выбор.  К своему большому стыду, я ни как не мог его сделать.
На удивление, все мои сомнения разрешились этим же вечером. Выйдя во двор, я увидел, что на лавочке у подъезда сидит мой приятель Витька. Он так крепко о чём-то задумался, что даже не заметил, как я, подойдя к нему, опустился рядом. Очнувшись от своих мыслей и уставившись на меня, Витька удивлённо спросил – тебе чего? Да так, улыбаясь, ответил ему я. А ты чего такой задумчивый? В свою очередь задал вопрос я.
Он схватил меня за плечё и округлив глаза проговорил – Лёнька, я боюсь. Ты боишься? - засмеялся я. Разве тебе известно это чувство? Не может быть, со смехом выдавил я.
Ты как давно гляделся в зеркало? - спросил я.
А за чем, удивлённо спросил он. Да ты только посмотри на себя, хохоча, еле выговорил я. Это тебя все должны бояться, а он – «боюсь». Вот тебе смешно, обиделся Витька, а я на самом деле боюсь. Завтра понесу документы в «универ», а ноги как у первоклашки трясутся. На какой факультет решил поступать - спросил его я? На физмат, ответил он.
Я сколько себя помню, проговорил он, всегда мечтал туда поступить. Знаешь, как я готовился? И про своё «регби» забыл и про тренировки, сутками не выпускал учебник из рук. Тебе-то что, у тебя всё давно определено – консерватория, гастроли, слава и всё прочее... А вот у меня, веришь нет, поджилки трясутся – там такой офигенный конкурс, проговорил он и опять уронил голову. Не дрейфь, Витёк, весело потрепал его я по плечу, завтра вместе пойдём на твой физмат, неожиданно даже для самого себя проговорил я. Поддержу тебя, не волнуйся, морально конечно. К чему я так сказал, я и сам, честно говоря, не понял. А он вытаращил на меня удивлённые глаза, да так и не смог произнести ни единого слова. А я, глядя на него, лишь хохотал и хохотал, понимая, что именно так и поступлю.