Подруги мои, девчонки...

«Тебе судьбу мою вершить,
Тебе одной меня судить -
Команда молодости нашей,
Команда, без которой мне не жить...»
                1. Школьные годы ... чудесные?
        Их - девчонок, было шестеро. Жили  они в одном районе, знали друг друга  чуть ли не с пелёнок, учились в одном классе. Я "добавилась" уже в седьмом. Шёл советский 1962 год,  стояла перво - сентябрьская жара. Девчонки, с которыми меня оставили родители, весело болтали в сторонке от школьной линейки - в тени старого клёна. Казалось -  их совсем не интересуют радостные приветствия педагогического состава.  Я влилась в это «коричневое» сообщество, как капля воды вливается в океан.  Наши  платья из шерстяного кашемира  отличались  только беленькими воротничками:  у одних  эти украшения были кружевные, из тоненькой материи,     у других –  сатиновые.  А ещё – к огромной зависти рядом стоящих школьников, у некоторых девчонок на груди гордо выпячивался комсомольский значок.
- Дети, у нас новенькая –  Тоня,  -  представила меня учительница, усаживая рядом с голубоглазым мальчиком, которого назвала Антоном. 
Бормоча под нос что-то невнятное,  Антон  брезгливо отодвинулся.  Я  сочувственно хмыкнула.  Мои  рыжие волосы и усыпанное  веснушками лицо  давно уже стали объектом  для школьных приколов. Да что там школьных!  Даже мама  не могла понять – откуда могли взяться рыжие волосы?! Она стеснялась этого больше меня, и объясняла своим знакомым, что её дочь, то есть я  -  блондинка неудачного цвета. 
Хотя, как оказалось, моего соседа по парте одноклассники тоже не обделяли своим вниманием. За его увлекательные рассказы о коренных жителях Америки, ребята называли его Индейцем.
 
        Я подружилась с девочкой, моей тёзкой. Учились мы с ней  одинаково – не слишком хорошо, но и совсем неплохо. Сравнительно близко от нас жил  одноклассник Гришка, и мы втроём делали уроки.  В классе я списывала у него контрольные по математике, а ночами писала ему сочинения по литературе.  Однажды этот  «бартер»  разоблачила  «классная»  и пожаловалась моей маме.  Я получила  взбучку,  а Гришка  вскоре влюбился в красивую девочку из нашего класса и  перестал с нами водиться. Мы с подругой переживали, не признаваясь в этом даже друг - другу. Потом семья их переехала в другой город,  там Григорий выучился и стал капитаном дальнего плавания. 

         В общем – то класс наш оказался  дружным и весёлым. Настолько дружным, что мы сами, без взрослых, ходили в неблизкие  походы. Один из таких «турне»  чуть не окончился плачевно. Оставив в лесу  одноклассников, мы с подружками втроем  пошли по воду.  Славка  – весёлая, плотненького телосложения,  прихватила  с собой термос – не столько для воды, сколько для защиты:
- Если что - как врежу! – смеялась она, а мы с  Милочкой выдумывали новые варианты  защиты и хохотали.
          Это  «если что» не заставило себя ждать. За поворотом одной из лесополос нас окружили четверо ребят на велосипедах. А там так: с одной стороны лес,  с другой – лесопосадка. За посадкой - пшеничное поле. Между ними – дорога. Слава  про своё «оружие» забыла - рванула через  посадку  в поле. Один из парней - за ней. Мы  с Милой  побежали по дороге.   Мы  бежим,  они едут. Рядом. Молча. Думают:  далеко не убегут, сил не хватит.  Я ещё из  виду Славу боялась  потерять - медленней бежала.  Она в пшенице отбивалась  - лесопосадка редкая, видно. Ну а Милка, несмотря на своё больное сердце, всё же добежала к привалу. На крик выбежали одноклассники. Слава продержалась – найти её в высокой пшенице было бы непросто.  А термос мы всё-таки разыскали...

           Коротать «рутину» уроков мы приспособились с Милочкой  -  сочиняли стишки,  передавая свои «шедевры» по рядам. Особенно одолевало нас «поэтическое вдохновение» на математике. Если поезда начинали мчаться навстречу друг другу,  в моей голове тут же рождались рифмы. Конечно – ни на какой транспорт в них не было и намёка. 
Однажды нашу почту перехватил Антон. Прочитав записку,  он  прозвал меня "Дездемоной".  Я  горько плакала -  никто не знал, включая его самого,  что означает это слово. Но как обидно оно звучало!  Рима Николаевна - наша классная,  рассказала  вкратце о трагедии Шекспира.  Она была классная – наша классная!  Узнав о такой красавице,  Антону  расхотелось дразниться.
  Я облегчённо вздохнула, но как оказалось, ненадолго.  Эстафету сразу же приняли  двое других одноклассников. Они подсаживались ко мне на переменке, и -  крепко обнимая с двух сторон, признавались в «любви». Каждый день. Каждую перемену… 
- Ох! -  думала я, -   если бы не они, ни  мои рыжие волосы, никто бы не посмел надо мной так издеваться!

  Закрыв лицо руками,  я горько рыдала, придавая  ещё больше страсти «любвеобильным» мальчишкам.  И вдруг, как молния – мысль:   а ведь волосы  можно спрятать под платок! И всё!!!  Завязав на подбородке узелком платочек, я его больше не снимала, даже на уроках. Но  тут меня поджидала ещё большая проблема.
Учителя - в основном,  не обращали внимания на эту причуду, кроме одного - нового учителя физики.  Он был молод, строг и принципиален. Каждый его урок начинался с  одной и той же фразы:
          - Иванова, скынь хустынку! – выбросив вперёд руку, выпаливал Андрей Арсентьевич. Его указательный палец был направлен в мою сторону, словно  дуло пистолета!!!
          - Не скыну! –   Зоей Космодемьянской держалась  я… 
          - Иванова, выйды з класу! – изрекал учитель физики  свой  ежедневный и  почасовой приговор,  неправильно ставя ударение при  произношении моей фамилии...
Я выходила, прогуливая - таким образом,  почти все его уроки. Впоследствии,  «плавая» по сопромату в техникуме, я не единожды вспоминала свою «паранджу». Через многие годы, случайно  услышав знакомое имя-отчество, я передала Андрею Арсентьевичу  привет: «вид  дивчынки, яка впэрто нэ знимала хустынку».  Оказалось, что  он теперь - директор школы, и тоже помнит меня, но  больше никого и никогда не выгоняет из класса. А я ведь теперь тоже – больше не прячу свои волосы под «хустынку». Единственно -  не в силах избавится от этого комплекса, я – практически, испортила себе жизнь...

                2. «Преобразование»
           Всё началось после окончания десятого класса. Летом  забежала Милочка. Она впервые собралась на танцы и звала меня с собой. Я отказывалась изо  всех сил:
- Кто со мной захочет танцевать,  - думала я, вслух выискивая всё новые и новые  отговорки:  и  одежды – то  у меня нет, и причёски нет…
  Милка  не отступала -  принесла своё платье, начесала «халабудой» мои рыжие волнистые волосы,  подкрасила губы, брови и ресницы (так, чтобы не было заметно!) и мы побежали на танцы.
           Танцы были на «пятачке».  Давно уже разрушены подобные летние площадки, но тогда, в конце шестидесятых, молодёжь с удовольствием «выпускала пар», танцуя до одиннадцати ночи со своими сверстниками. Находились «пятачки», в основном, в парках – далеко от всяких пивнушек, которые тогда ещё не назывались «барами», по крайней мере – в нашем городе.
           Мы  долго «не застоялись» у стенки. Надо сказать, что подруга моя была очень привлекательной.  Кроме внешней красоты - ямочек на щеках и на подбородке, серых, с голубым оттенком глаз, красивых губ и стройной фигуры, у неё было  главное  –  умение шутить при  любых обстоятельствах. У меня - кроме моих бедных рыжих волос, тоже - всё  «соответствовало норме». Мои черты лица незнакомые люди называли «тонкими», фигуру -  женственной,  а зелёные глаза дополняли это ощущение.  Нас сразу же пригласили танцевать  «самые стильные» -  на тот момент, ребята. По окончании танцев они пошли провожать нас домой.

    Это и было моё первое свидание. Как вести себя в таких случаях, я не знала. Мы просто разговаривали,  и нам было интересно. Прощаясь, паренёк пытался поцеловать меня, но я – так,  как и было  положено (в прочитанных ранее романах),  убежала. Следующее свидание он назначил мне возле дома культуры – там шли танцы по выходным дням.
    Ночь прошла почти без сна,  шутка ли -  меня провожали домой!
- Ясно,  – думала я, ворочаясь, - он  просто выручил друга!  Не разглядел в полумраке мои  рыжие  волосы! 
Веснушки-то   к тому времени стали почти незаметны - за них я не переживала. Но волосы!  Он обязательно «обнаружит» их на следующем же свидании!
С трудом дождавшись рассвета,  поехала в город. «Городом»  мы называли центральную часть нашего областного центра. Там, на главной улице, на самом углу, стояла большая парикмахерская. Я решила раз и навсегда убрать этот «ненавистный» рыжий цвет. Всё, хватит! Я изменю его совсем чуть – чуть, он ведь у меня не ярко рыжий, и если его немножко подкрасить...
     С такими рассуждениями я подошла к мастеру – пожилой женщине,  выкрашенной  в ярко – красный цвет.  Её лоб украшали  нарисованные чёрной краской две «брови», изогнутые неестественно крутыми дугами.
- Мне…  покрасьте… волосы – темнее немножко, пожалуйста, - почти прошептала я.
 Тётка весело подмигнула, и взялась за дело. Она долго разводила, потом смешивала какие-то краски, искала в своих полочках кисточки и полотенца. Так же долго и тщательно мазала меня  этим раствором, иногда отвлекаясь на разговоры с сотрудницами.  Через час я доверчиво сидела под сушилкою. После того, как всё было «впитано», остатки  смыты, меня посадили сохнуть ещё на полчаса.
       - Ну, вот и всё! – мастер  снова усадила меня в то самое кресло, откуда и начиналась эта процедура. Чтобы расчесать...

    Когда я увидела себя в зеркале – у меня пропал дар речи! На меня смотрела незнакомка с вульгарным, огненно-красным, запутанным до невероятности  пучком паутинок на голове! И с таким же, ярко красным - от проведенных процедур, лицом! И эта незнакомка, к моему ужасу - была я!  Рыдая на всю парикмахерскую,  я умоляла  вернуть обратно мои волосы!
Но это было невозможно! Тётка так старательно выкрасила меня «под себя», что смыть это художество стало  нереально. Единственное, что  мне предложили –  перекраситься в чёрный цвет! Для этого дела в парикмахерской была одна краска – гамма.
    Потеряв надежду расчесать  тонкие, длинные, сбитые в комок   волосы, моя мастерица предложила подстричься. Я была согласна на всё –  с этой «светящейся колбой»  на голове  мне не то, что на свиданье – домой показаться стыдно!
       Парикмахерша принялась за дело. Она резала мои  волосы до тех пор, пока не остригла их почти все. Потом  красила, сушила, мочила, и вновь сушила меня.  На этот раз в зеркале появился   «мальчик» с иссиня – черными,  коротко остриженными волосами, пунцовым лицом, без бровей и ресниц.  Пока волосы  были светлые, мои рыжеватые брови с ресницами  были на месте, но теперь...
      Что же - пришлось исправлять и этот «изъян»! После всех мучений, взглянув на себя, я уже не удивилась -   мои брови повторяли ту же черную, крепко изогнутую дугу, которая была на лбу у моей парикмахерши. Отмыть их тоже оказалось невозможно, хотя  под  волосёнками бровей была снята почти вся кожица.  Как раз таких бровей в семнадцать лет мне и  не хватало...

      Вышла на улицу. Уже темнело – в парикмахерской прошёл почти весь день. Надо было торопиться, чтобы не опоздать на  свидание. А на кого же я похожа! Хоть бы он меня узнал! Я села в автобус, вернее не села, а встала впереди ЛАЗА так, чтобы видеть своё отражение в водительском зеркальце, и - периодически заглядывая туда, вытирала слёзы.
                На свиданье  всё – таки немного опоздала. Мой «кавалер» стоял в условленном месте. Я прошла мимо него несколько раз, стесняясь подойти и признаться, что я и есть та девушка, которой он назначил свидание. Никакой реакции! Он ведь видел меня всего один раз, и то – рыжую, со взбитыми в высокой причёске волосами!  Постояла рядом немного, но встретив на себе его вопросительный взгляд,  со слезами убежала домой.
               Так прошло моё первое свидание. Потом, правда, Милочка со своим парнем «помирили» нас, и мы какое – то время встречались. Но что – то главное было потеряно, малое, но очень ценное, что соединяло нас в ту - первую, встречу. И ни догнать, ни отыскать это «что – то»  было уже невозможно. Мы расстались, и я ещё долго, конечно – чтобы он не догадался, жила воспоминанием о своём первом свидании.
Продолжение следует...