Синусоида творчества

Он указывал на звёзды и проповедовал свободу… Они замечали лишь тени и слышали лишь шорохи меняющихся декораций… Чаще глядя под ноги, чем по сторонам, они опасливо перемещались по поверхности мира в поисках пищи и развлечений… Когда чудаковатые одиночки нарушали унылое горизонтальное движение попытками приподняться над землёй, либо погрузиться в её недра, они громко смеялись, и хохот их поглощался гулкой пустотой, возвращаясь бурями и землетрясениями… Эта бросавшаяся в глаза закономерность была названа мудрейшими из них трагикомизмом бытия  и послужила для наиболее одарённых из них источником творчества. Между тем,  покорное большинство продолжало путь, по-прежнему не замечая ничего, кроме серой земли, разнообразно-однообразных  декораций и совсем не догадываясь о существовании таинственного Ничто, вынуждавшего их плакать и смеяться…

Чего не скажешь об умных и талантливых… Ощутив  своими  чуткими  душами  влажное прикосновение беременного Ничто, они поспешили овладеть  сократовской  майевтикой, чтобы освободить его  от тяжести  нерождённых  знаний  и  не позволить  людям  умереть  от  удручающей необходимости  и  от  тоскливой правды земли… Впоследствии их противоречивые диалоги с Ничто и с собственными душами будут названы божественным словом «творчество».

Нельзя  умолчать об опасности подобных разговоров для особо одарённых, увлекающихся натур, которые в своём стремлении к совершенству порой переходят черту дозволенного и бывают поглощены пустотой вместе с насмешками обывателей, чтобы однажды  вернуться  к их  недоумевающим потомкам какой-нибудь кровавой революцией.

Творчество – это создание новых миров, укоренившихся в Ничто и пронизывающих мир автора…, миров, где уже чужую сопротивляющуюся детскую щеку раздражает  мокро-колючее прикосновение желтых прокуренных усов моего деда…

Это свобода…

 Это отражение вчерашнего дня в сегодняшнем и незаметный переход дня завтрашнего во вчерашний…

Это Машина времени, Вечный двигатель, непромокаемый порох…

 Это вдохновение, рождённое случайно (случайно ли?) подсмотренным образом мудрой совы, символизирующим никому не нужного философа, вынужденного в результате своей невостребованности пить водку и, сидя в центре плоской вселенной, стрелять из сапога по звёздам…

Это дар…

Это наказание…

 Это удивительное сходство с отцом, однажды обнаруженное мной в подаренном портрете великого Гегеля…

«Творчество! Вот великое спасение от страданий, великое облегчение жизни!»

Это рабство…

Это высшее из наслаждений...

Это великая тайна Пустоты…

А тем временем в старых, давно не ремонтированных помещениях, в тесных кабинетах на расшатанных стульях за скрипучими столами сидели мудрейшие и увлечённо чертили свои разноцветные графики. В них та роковая черта пересекала синусоиду в высшей и низшей точках, помеченных ими max и min и окрашенных в красный и чёрный цвета соответственно.

 Называя графики схематичным  изображением творческой жизни, некоторые из них в скобках добавляли (свободы), так как уверенно отождествляли творчество и свободу. С такой же уверенностью графики можно назвать и изображением творческой смерти, которая господствовала по правую сторону от вертикальной фиолетовой черты… Две точки – две разные смерти. Одна наступала в результате  постижения неземных, преждевременных, запретных смыслов, и устремлялась в Ничто, другая – в результате победившего соблазна денег и славы, и  направлялась в сторону  приземлённого  ремесла, ползучего  промысла  и  гнетущих  обстоятельств.

Восходящая и нисходящая ветви синусоиды отражали  пути  рождения  и  умирания  свободы  и подводили к пониманию того, что  она  появляется там,  где  появляется  радостное  удивление  судьбы  моим,  пускай  и недальним,  походом за её тесные пределы. Если же прищуриться, то в бледном пунктире можно различить символ нашей главной несвободы, выраженной в невозможности осуществить выбор собственного нерождения… Однако, это уже другая история.

Что же касается драматизма, то его не стоит преувеличивать, как это делал известный философ. «Трагизм всякого творчества, – говорил он, - несоответствие  между заданием и осуществлением». Но есть ли здесь трагизм? Драматизм – да! Но он – жизнеутверждающ, как и жизнеутверждающа тоска писателя, терзающая его в промежутках работы над текстами.

Возможно, что подобным промежутком, творческой паузой, затянувшимся перерывом в контакте с Пустотой и является для множества людей их унылое шествие по поверхности земли с тоскливо опущенным взором…