Fiat Justitia Да будет Справедливость 2

 2.MANU  MILITARI  NOVI.    
                Применяя  новую  силу  (лат.)
               
В  Москву  приехали  поздно,  где-то  часу  в  одиннадцатом.  Решили,  что  Саша  заночует  в  коммуналке  у  Лены,  которая  жила  недалеко  от  площади  трех  вокзалов    на  Спасской  улице.  Прошли  совсем  немного,  когда  Лена  сказала:
- Что-то  голова  кружится,  давай  присядем  в  скверике,  передохнем.
Через  дырку  в  заборе  они  пролезли  в  какой-то  заброшенный  сквер,    присели  на  скамейку.
-  Правда,  сегодня  было  здорово  там,  в  Сергиевом  Посаде? - устало и мечтательно спросила Лена.
Саша  давно  привык  к  ее  манере  разговаривать,  поэтому  ничего  не  ответил  на  ее  вопрос,  зная,  что  она  не  спрашивает,  а  утверждает. Он  был  счастлив,  что  доставил  ей  такое  незабываемое  удовольствие.
Еще  минут  пятнадцать  они  сидели  молча.  Снова  пошел  нудный  мелкий  дождик,  знакомый  им  со  вчерашнего  дня.
«Хорошо  еще,  что  утром  распогодилось,  и  мы  увидели,  как  сияют  купола  под  солнцем.  Видимо  Бог    пожалел  нас,  зная,  что  навряд  мы  приедем  туда  еще  раз»,  -  подумал  Саша  и  тут  же  услышал  за  спиной  хрипловатый  веселый  голос:
-  Смотри,  пацан,   какие голубки  на  нашу  лавочку  прилетели.  Прогоним?
Саша  обернулся,  но  в  темноте  увидел  лишь  два  расплывчатых  силуэта.
-  Зачем  прогонять?  -  ответил  голос  потоньше,  но  с  той  же  насмешливостью.  -  Может,  они  тоже  выпить  не  прочь.
-  Точно,  -  подтвердил  первый  голос,  -  а  после  банкета  мы,  быть  может,  больше  марухе  понравимся,  чем  ее  шкет.
Саша  хотел  встать,  но  тяжелая  рука  придавила  его  плечо.  Затем,  на  него  же  опершись,  мужик  перемахнул  через  спинку  скамейки  и  приземлился  рядом  с  Сашей.
-  Давайте  знакомиться, - вполне  радушно  сказал   он,  -  меня  зовут  Вова.  А  вас?
Прежде  чем  ответить,  Саша  внимательно  взглянул  в  лицо  говорившего  и  понял,  что  они  с  Леной  зря  зашли  в     этот   скверик.     Рядом  ним  сидел  типичный  громила,  знакомый  ему  лишь  по  кинофильмам.  Причем  по кинофильмам,  посвященным  криминальному  прошлому  нашей  страны,  где-то в послевоенные  и  после-послевоенные  годы.    Кепочка,  надвинутая  на  узкий  лоб,  фиксатый  рот  в  вечной  ухмылке  и  маленькие  масляные  глазки,  сверлящие  собеседника,  как  буравчиком.
Несмотря  на  благожелательный  тон  вопроса,  Саша  уразумел,  что это  всего  лишь  игра,  прелюдия   глумления,  и  отвечать  на  него  не  стал.
- Понятно,  -  вроде  как  с  обидой  и  сожалением  протянул  Вова,  -  интеллигенция  не  желает  знаться   с  простым  людом.  Но  мы  люди  не  гордые,  и  предлагаем  все-таки  выпить  за  знакомство  и  дальнейшее  содружество.  Правда,  Вань? 
- А  то, -  живо  отозвался  молодой  паренек,  присевший  на  другом  конце  скамейки  рядом  с  Леной,  -  мы  всегда  рады  заиметь  новых  друзей,  пусть  они  даже  будут  из  самых - пресамых     пай-мальчиков… 
 Он  тонко  захихикал,  радуясь  собственному  красноречию,  и  добавил,  пытаясь  ущипнуть  Лену  за  щечку:
-  …и  пай - девочек.
Сразу  после  этих  слов  он  оказался  на  земле,  потому  что  Лена  Жирмунская  никогда  не  слыла  пай-девочкой. 
-  Ну,  ты  и …  - паренек  грязно  выругался,  -  я  ж  к  тебе  по-хорошему.  Захотела  по-плохому?
Саша  вскочил  со  скамейки,  но  сильная  рука  вернула  его  на  место.
-  Сядь, -  спокойно,  без  угрозы  сказал  мужчина  в  кепке,  -  инвалидом  стать  еще  успеешь.  А  ты,  Гена,  не  приставай  к  барышне,  некрасиво это.  Мнение  нехорошее  будет  про  нас  у  этих  добрых  людей.  Ты  понял  меня,  Гена?
Гена,  совсем  недавно  бывший  Ваней,  промолчал,  но  было  видно, что  он  недоволен  политикой  своего  напарника.  А  тот  продолжал  все  в  том  же  миролюбивом  тоне:
-  Я  вот  что  предлагаю.   После  маленького   брудершафта  мы  отпустим    молодых  влюбленных  домой,  и  тем  самым  оставим  о  себе  очень  приличную  память.  Ты  же  хочешь,  Гена,  чтобы  о  тебе  хорошо  помнили? Ну,  вот  и  ладушки.  Доставай  тару  и  закусь. 
Гена  достал  из  огромного  кармана  модного  черного  пальто  свободного  покроя  два  пластмассовых  стаканчика  и  плавленый  сырок  «Дружба»,  переживший  не  одно  поколение  алкоголиков.
Вова,  который  навряд  ли  носил  в  самом  деле  это  имя,  нежно,  двумя  пальцами,  открутил  пробку  бутылки  с  водкой,  и  тонкой  струйкой  налил  ее  в  подставленный  Геной  стаканчик.
-  Это  для   дам-с,  совсем  символически,  -  галантно  улыбаясь,  произнес  он  и  протянул  стаканчик  Лене.  Тот   в  мгновение   оказался  там  же,  где  совсем  недавно  лежал  незадачливый  кавалер.
Но  на  Вову  этот  маневр  не  произвел  никакого  впечатления.  Он    дал  знак  Гене,  чтобы  тот  подставил  второй  стакан,  и  наполнил  его  доверху.
- Покажи  пример  своей  даме,  -  не  переставая  улыбаться,  сказал  он  и  протянул  водку  Саше.
Поступить,  как  Лена,  Саша  не  мог,  он  знал,  что  мужчинам  такого  не  прощают.  Поэтому  он  постарался  сказать  как  можно  тверже:
-  Мы  пить  не  будем.
- Слышь,  Ген,  -  тут   же отозвался  Вова,  -  они  хотят  испортить  нам  такой  вечер. Вернее  сказать,  уже  испортили.  Ну,  что  ж,  мы  с  Геной  все  же  выпьем  по  грамульке,  а  ты,  рыцарь,  за  это  время  подумай  и  оцени,  что  мы  сделаем  с  тобой   и   твоей  марухой,  если  у  нас  будет  плохое  настроение.  Впрочем,  если  хорошее,  тоже.
  И  он  как будто  перестал  обращать  всякое  внимание  на  них  с  Леной,  но  его  плечо  все  еще  тяжело  упиралось  в  плечо  Саши.  К  тому  же  путь  к  бегству  перекрывал  Гена,  демонстративно  чистивший  под  ногтями  небольшой  финкой. 
Они  молча  выпили  -  Вова  из  стаканчика,  Гена  из  горла  -  и  в  этом  их  молчании  была  какая-то  зловещая   и   тупая  сила,  заставившая  Саню  содрогнуться.
Выпив,  Гена  осмелел  и  вновь  присел  рядом  с  Леной.  Саша  заметил,  что  она  растеряна,  не  зная,  как  поступить  в  обстановке,  с  которой  столкнулась  в  первый  раз  в  своей  жизни.  Он  чувствовал,  что  она  надеется  только  на  него,  но  тоже  не  видел  выхода.
Вова  сладко  потянулся  и  зевнул.
-  Который  час,  профессор?  -  спросил  он.  -  Небось,  вам  уже  давно  баюшки  пора?
«Вам,  я  вижу,  тоже  поспать  хочется, -  подумал  Саша,  на  минуту  прервав  мысленный  поиск  спасительного  выхода - Ну,  и  спали   бы  себе  спокойно».
И  мысли  его  вновь  стремительно  завертелись,  прокручивая  варианты  дальнейших  действий.
-  Саша, -  вдруг  услышал  он  голос  Лены,  -  что  это  с  ними?  По-моему,  они  спят.
Саша  взглянул  на  своего  соседа.  Уронив  голову  на  грудь,  тот  тихо  посапывал   в  воротник  меховой  куртки,  иногда  мелко  вздрагивая  всем  телом. 
Саша  перевел  взгляд  на  Гену.  Его  голова  лежала  на  спинке  скамейки,  глаза  были  закрыты,  но  руки  продолжали  заботливо  прижимать  к  груди  заветную  бутылку.
Освободив  свое  плечо  из-под  тяжелого  тела  Вовы,  Саша  встал,  и  они  молча  пошли  темными  улицами  к  дому  Лены.   

               
                Restitutio 2.
                Воспроизведение  прошлых  событий  (лат.)

  История  того,  как  Лена  из  шикарного  папиного  особняка  попала  в 
коммунальную  квартиру  на  Спасской  печальна  и  поучительна.   
  Это  случилось  уже  на  втором  курсе,  когда   она,  во  многом  благодаря  Саше,  почувствовала,  что  выбрала  очень  правильный,  можно  сказать,  единственно  правильный   путь  в  своей  жизни.
 Слоняясь    долгими  вечерами  по  улочкам  и  переулкам  совсем  ей  незнакомой  Москвы,  они  как  будто  переливали  друг  другу  все,  что  было  для  них  интересно  и  дорого.  Саша  читал  ей  в  оригинале  сонеты  Шекспира  и  совсем  неплохо  напевал  ей удивительные  песни  Beatles,  после  чего  терпеливо  втолковывал  ей,  в  чем  красота  и  великий  смысл  того  и  другого.
  Лена  же,  в  свою  очередь,  посвящала  его  в  сложные  столкновения  характеров  окружавших  их  людей,  и  коль  скоро  была  неплохим  психологом,    человеческое  общество  представало  перед  Сашей  во всем  его  многообразии.   
Суждения  Лены  о  людях  были  резки  и  безапелляционны,   и  Саша,  привыкший к  уважительному  отношению к человечеству  в  целом  и  к  большинству  его родных  и  знакомых  в  частности, будто  заново  открывал  для  себя  общество,  в  котором  жил.
  Когда  Жирмунские  переехали  из  своей  шикарной  московской  квартиры  в  роскошный  особняк  на  Рублевке,  Лена  была  на  седьмом  небе  от  восторга,  но  тут  же  не  преминула  заметить: «Высоковато  подпрыгнул  my  father родненький,  падать  будет  больно».
  Но  падать  пришлось  одной  ей.
  Станислав  Иванович  решил  расстаться  со  своей  женой,  найдя  ее  старой  и  отсталой  в  своих  мировоззрениях  на  новый  порядок.  Он  оставил  ей  московскую  квартиру  и  неплохую  ежегодную  ренту,  лишь  бы  она  не  таскала  его  по  судам,  пятная  тем  самым  его  доброе  имя.
  После  этого  он  ушел  в  загул,  восполняя  недостаток  резких  ощущений  в  своей  прежней  жизни.  В    особняк  хлынули  толпы  разукрашенных  и  разнаряженных  девиц,  веселых  толстых  мужиков  и  богемных  личностей  без  определенного  пола.  Дом  гудел  сутки  напролет,  а  площадка  перед  ним  напоминала   собой  самую  крупную  московскую  автостоянку.
  Лена  отнеслась  к  этим  сборищам  спокойно.
  «Пусть  my  Dad  покуролесит  маленечко,  это  пойдет  ему  на  пользу,  -  говорила  она,  - а  то  он  скоро  задубеет,  как  его  мороженое».
  Но  вскоре  Станиславу  Ивановичу,  видимо, опротивела  разгульная  жизнь,  и  тогда  в  дом  пришла  Хозяйка.  Она  была  всего  на  два  года  старше  Лены,  но  прошла  такую  школу  жизни,  что  сгодилась  бы  ей  не  только  в  матери,  но  и  в  бабушки.
  Вероника,  а  именно  так  она  произносила  свое  имя  при  знакомстве,  выросла  в  семье  запойного  бакенщика  на  великой  реке  Енисее.  Она  была  старшенькой  из  пяти  сестер  и  одного  брата.  Когда  ей  надоело  вытирать  их  сопли  и  кое-что  похуже,  она  пошла  на  пристань  их  крошечного  поселка  и  подмигнула  капитану  судна,  каждое  лето  совершавшего  туристические  круизы   от  Красноярска   до  Диксона.  Их  поселок  ничем   знаменит  не  был,  но  пароход  останавливался  там  на  так  называемую  зеленую  стоянку,  во  время  которой  туристы  неимоверно  пили,  пели  громкие  песни  и  глушили  самодельными  гранатами  из  карбида  рыбу  в  корчагах.
  Капитан  судна,  средних  лет  мужчина  в  красивой  фуражке,  понял  девушку  не  совсем  правильно.  Он  не  знал,  что  она  стремится  вырваться  из  семейной  кабалы  и  грязных  улочек  поселка  на  простор  большой  и  прекрасной  жизни.  И  потому  принял  ее  всего  на  одну  ночь.
  Она  тоже  об  этом  не  знала.  Утром,  когда  капитан  оделся  и  надел  свою  красивую  фуражку,  показывая  этим,  что  ему  пора  на  вахту,  она  продолжала  лежать  на  роскошной  кровати  и  мечтать.  Прошедшая  ночь  не  была  для  нее  откровением,  ибо  она  дважды  испытала  подобное:  один  раз   с  егерем  местного  лесничества  Леней,  а  потом  со  своим  одноклассником  Лешей.
  Все  ее  мысли  были  направлены  в  будущее.  Зимой  она  намеревалась  жить  в  шикарной  квартире  капитана  в  Красноярске,  а  лето  проводить  вместе  с  ним  в  плавании.  О  жене капитана  она  не  думала:  раз  ее  нет  на  судне,  значит,  он  ей  не  больно  нужен.
   Капитан оторвал  ее  от  приятных  мыслей  сначала  легким  покашливанием,  а  затем  и  прямым  предложением  покинуть  судно.  Когда  же  она  слегка  заартачилась,  он  доказал  ей,  что капитан  действительно  является  единственным  и  полновластным  начальником  на  судне.  При  этом  он  обозвал  ее  нехорошими  словами,  чего  она  совсем  не  ожидала  от  такого  на  первый  взгляд  культурного  человека.  Она  была  оскорблена  до  глубины  души,  и  потому  в  ней  проснулась  свободолюбивая  таежная  девушка  с  крутым  характером.
   «Костя,  -  сказала  Вероника,  перенявшая  у  мамы  приемы  давления  на  безвольных  мужиков,  -  вы  будете  очень  жалеть  об  этом.  Слава  Богу,  у  нас  в  стране  еще    есть  способ  защитить  поруганную  честь  девушки».
   Как  вы,  вероятно,  поняли,  кроме  усвоения  маминой  науки,  она  еще  смотрела   мексиканские   сериалы  и  половину  из  них  знала  наизусть.
  К  ее  предупреждению  капитан  Костя  отнесся  спокойно.  На  обратном  пути  зеленой  стоянки  здесь  не  предусматривалось,  и  рейс  этот  был  последним  в  навигации.
Каково  же  было  его  удивление,  когда  он  увидел  ее  стоявшей  на   причале  порта   Дудинка,  который  был  в  километрах  трехстах  от  ее  родного  поселка.  Рядом  с  ней  стоял  узкоглазый  абориген  с  карабином  за  плечами.
   Костя  изрядно  струхнул,  и  выслал  на  пирс  парламентера  в  лице  буфетчицы  Тони.  Та  сообщила  Веронике,  что  капитан  ждет  ее не  дождется  в  своей  каюте,  и  что  вроде  бы  он  очень  скучал  по  ней  эти  двое  суток.  Вероника  не  стала  ломаться  и  решительно  ступила  на  трап,  что-то  отрывисто  сказав  аборигену  на  его  языке.
   Костя  встретил  ее  широкой,  на  все  лицо,  улыбкой  и  предложил  ей  прокатиться  с  ним  до  Диксона,  а  оттуда  в  Красноярск.  Она  согласилась,  предварительно  спросив  его,  какая  судьба  ждет  ее  в  столице  края.
Капитан  объяснил  ей,  что  не  может  сейчас  бросить  жену  и  двух  детей,  мальчика  и  девочку,  но  в  будущем  этот  вопрос  может  решиться.  А  пока  он  устроит  ее  на  время   зимней  стоянки  в  затоне  вахтером  на  судне  и  будет  часто  навещать  ее  там.
  Вероника  сказала,  что  ей  еще  нет  шестнадцати,  но    капитан  еще  раз  доказал  свое  единоначалие, заметив,  что  это  не  имеет  значения.
  Зима  в  Красноярске  пролетела  быстро.  Отдежурив  сутки  на  пароходе,  девушка  на  два  дня  с  головой  окуналась  в  жизнь  большого  города,  от   души  тратя  свои  и  капитанские  деньги.  Немалая  толика  этих  денег  уходила  приятным  молодым  людям,  которых  старшая  подруга  и  наставница  Вероники  бандерша  Соня  называла  «мои  котики».
  А  летом  она  отправилась  в  плавание  официанткой  ресторана.  Самой  обаятельной  и  скромной  официанткой  и  жестокой  любовницей  капитана. 
  Но  во  время  второго  рейса  ее  жизнь  круто  изменилась  или,  как  она  сама  выражалась: «Мой  статус  пошел  вверх».
  Перед  самым  уходом  из  Красноярска  на  площади  перед  речным  вокзалом  вдруг  завопили  сирены,  замигали  мигалки,  и  прямо  к  трапу  теплохода  подкатили  черные  иномарки.  Всей  обслуге  захотелось  посмотреть,  кто  же  из  них  вылезет,  но  от  начальства  поступил  строгий  приказ:  на  палубу  не  высовываться.
  Однако   разведка  тут  же  доложила:  губернатору  далекого  южного  региона  захотелось  прокатиться  по  Енисею-батюшке.   Отсюда  весь  этот  шум  и  капитан  в  белой  парадной  форме  у  трапа.
  Расслабившийся    губернатор  со  своей  челядью  занял  почти  половину  теплохода  и  продолжал  упорно  расслабляться  дальше.
  Пищу   и  крепкие  напитки  он  принимал  только  в  своей  каюте,  и  обслуживала  его,  естественно,  самая  красивая  официантка. На  вторые  сутки  круиза  она  оказалась  в  его  постели.
  Это  было  ее  последнее  плавание  на  теплоходе  Кости-капитана. Во время  этого  рейса  она  обслуживала  только  своего  губернатора,  командовала  всем экипажем  судна,  начиная  с  единоначальника,  похорошела  и,  самое  главное,  поумнела.  Так  сказать,  общение  с  государственным  человеком  не  прошло  даром.
  Она  слушала,  как  он  распекает  по  телефону  своих  замов,  на  которых  оставил   свое  маленькое  государство,  и  как  меняется  его  тон,  когда  на  проводе  какая-нибудь  московская  шишка,  как  он  сюсюкает  со  своей  женой  и  тут  же,  положив  трубку,  обзывает  ее  сукой.  Она  видела,  как  он  подписывает  миллионный  счет  на  строительство  памятника  царице  Елизавете  Петровне  и  тут  же  заставляет  своих  телохранителей  нырять  за  утонувшей  кинокамерой,  которую  купил  еще  будучи  секретарем  степного  райкома  комсомола.
  Она  училась  у  него  всему:  походке,  манере  говорить  и  смотреть  на  собеседника,  смеяться и  курить.  И,  надо  сказать,  она  оказалась  очень  способной  ученицей.
  Через  месяц  она  жила  уже  на  юге,  в  уютной  трехкомнатной  квартире  элитного  дома.  Сам  город  ей  не  понравился.  Она  называла  его  бестолковым,  потому  что  в  узких  старых  улочках  постоянно  возникали  пробки,  а  на  широких  современных  магистралях  движение  было  запрещено  вовсе.   На  них  гуляли  пешеходы  и  регулярно  устраивались  ярмарки,  по  существу   представлявшие  собой  мероприятия  по  сбыту  залежалых   товаров.  В  городе  было  мало  зелени  и  много  пивных  ларьков,  отчего  люди отдыхали  главным  образом  возле  них.
  Но  потом  все  эти  недостатки  перестали  волновать  Веронику,  так  как  лето  она  проводила  у  моря,  а  зиму  в  горном  санатории,  покоряя  курортных  завсегдатаев  неповторимым  стилем  лыжного  слалома.   Этот    стиль  она  освоила  еще  в  детстве  на  крутых  увалах  сибирских  гор.
  Губернатор  был  ею  очень  доволен.  Иногда  он  даже  приглашал  ее  на  приемы,  под  видом    своего  референта  по  вопросам  торговли  со  слаборазвитыми  странами,   а  однажды   даже   представил  ее  наследному  арабскому  шейху.  Сам  шейх  и  вся  его  свита  были  в  восторге  от  референта  и  официально  пригласили  Веронику  посетить  их  страну.
  Но  счастье  ее  длилось  всего  три  года.  И  оборвалось  оно  по  вине  ее  смешной  глупости:  она  влюбилась  в  тупого,  но  очень  красивого  и  мощного  горнолыжника  по  имени  Гоша.
  Не  надо  думать,  что  губернатор,  узнав  об  этом,  заревновал  и  выгнал  ее  прочь.  Это  был  очень  мудрый  и  современный  человек.  Если  бы  он  даже  застал  Гошу  в  постели  с  Вероникой,  он  не  посмел  бы  и  слова  сказать  своей  ненаглядной.  Он  просто  объявил  бы  Гошу  персоной  нон грата,  то  бишь,  приказал  своим  телохранителям  хорошенько  отметелить  его  в  укромном  месте.
  Но  все  дело  было  в  том,  что  Гоша,  как  мы  уже  знаем,  был  тупой  и  тщеславный,  а  потому  начал  звонить  на  каждом  углу,  что  увел  любовницу  у  самого  губернатора.  Этого  руководитель  целого  субъекта  федерации  снести  не  смог.  Когда  Вероника  спустилась  с  гор,  в  квартире  на  столе  лежал  железнодорожный  билет  до  Москвы  и  купчая  на  ее  имя,  подтверждавшая,  что  она  отныне  является  владелицей  одной  комнаты  в  коммунальной  квартире  по  улице  Спасской    столицы  нашей  страны. 
  Даже  здесь  чуткий    глава  региона  учел  желания  своей  пассии,  прожужжавшей  ему  уши  о  переезде  в  Москву.
  Но  это  была  не  та  Москва,  о  которой  мечтала  Вероника.  Для чиновников  и  предпринимателей,  к  которым  она  обращалась  в  поисках  работы, она  была   просто  смазливой  девчонкой  с  незаконченным  средним  образованием,  идти  на  панель  ей  мешали  воспоминания  о взятых  ею   высотах,  к  тому  же   соседка  Люба  оказалась  гораздо  круче  ее,  и  быстро  поставила  бывшую  любовницу  губернатора  на  место  в  вопросах  коммунального  быта.
  И  тут,  совсем  случайно,  ей  пришел  на  помощь  горнолыжник  Гоша,  ставший  причиной  всех  ее  бед.  Они  столкнулись  друг  с  другом  на  эскалаторе  станции  метро  «Комсомольская».  У  Гоши   уже   была  новая  любовница,  длинноногая  модель  из  Ярославля,  и  менять  ее  на  свою  прежнюю  любовь  он  не  собирался.  Но,  вспомнив  прекрасные  дни,  проведенные  им  с  Вероникой  на  горном  курорте,  он  пригласил  ее  на  великосветский  раут,  который  устраивал  рублевский  олигарх-мороженщик  Станислав  Иванович  Жирмунский.
  Вечеринка   удалась  на  славу  и  заставила  Веронику  как  бы  вновь  вернуться  в  свое  прекрасное  прошлое.  Но  больше  всего  на  этом  рауте  ей  понравился  хозяин,  и  она   поставила  перед  собой  цель  добиться  его.
  Когда  в  четыре  часа  утра  Станислав  Иванович,  переступая  через  ноги  разбросанных  гостей,  пошел  в  туалет,  он  с  удивлением  увидел  на  кухне  девушку  в  роскошном  вечернем  платье,  мывшую  посуду.
«Извините,  -  сказала  она,  -  я  опоздала  на  электричку,   а  спать  мне  совсем  не  хочется».
  Потрясенный  Жирмунский  тут  же  увел  ее  в  свою  спальню.  Там  она  доказала,  что  спать  ей  действительно  не  хотелось. А  Станислав  Иванович  в  пылу  страсти  так  и не  понял,  как кто-то из его гостей мог приехать на его раут на  электричке.
  Так  в  особняк,  где  безоблачно  проживала Лена,  пришла  Хозяйка.  Сначала  они  жили  душа  в  душу,  как  две  закадычных  подруги. Почти  все  изложенное  выше  Вероника  поведала  Лене  в  часы  откровений,  ничуть  не  стесняясь  пикантных  подробностей. 
  Но  затем  Вероника  решила,  что  две  женщины  с  одинаковыми  правами  в  одном  доме  -  это  нонсенс.  И  повела  психическую  атаку  на  неопытную  скромную  девушку.  Для  женщины  с  ее  опытом  это  оказалось  совсем  нетрудно.  Стоило,  например,  утром  небрежно  сказать:  «Леночка,  в  моем  чае  снова  твои  волосы  плавают.  А  между  прочим,  есть  прекрасное  средство  от  выпадения  волос…»,    и  настроение  бедной  девушки  было  испорчено  на  весь  день.
  Вскоре  безобидные,  на  первый  взгляд,  замечания  сменились  жесткими  нотациями,  и  если  Лена  осмеливалась  возражать  им,  следовала  истерика  и  взывания  к  Жирмунскому-отцу.
  Через  месяц  после  начала  боевых  действий  Лена  покинула  отцовский  особняк  и  сняла  квартиру  в  Москве.  Перебраться  к  матери  она  не  могла,  потому  что  та  тоже  завела  себе  бой-френда  в  лице  известного  артиста  оперетты  Максима  Вронского.
  Денег  катастрофически  не  хватало,  и  он  уже  подумывала  бросить  институт  и  податься  в  продавщицы,  но  тут  к  ней  на  квартиру  явился  блудный  отец.  Он  выглядел  виноватым  и  подавленным.
  Станислав  Иванович  не  стал  сразу  предлагать  ей  деньги,  зная,  что  его  гордая  дочь  откажется  от  них.  Сначала  он  сказал,  что  у  него  есть  небольшая  жилплощадь  в  городе,  которую  он  приобрел  несколько  лет  тому  назад,  и  предложил  Лене  перебраться  туда.  Потом  сообщил  ей,  что  будет  ежемесячно  перечислять  на  ее  сбербанковсий  счет  порядочную  сумму  денег,  а там  уж  ее  воля,  будет  ли  она  ими  пользоваться  или  нет.
  Конечно, Лена  ни  за  что  на  свете  не  переехала  бы  в  коммуналку  на  Спасской,  если  бы  знала,  что  она  принадлежит  Веронике.  Но  в  своих  откровениях  во  время  мира  меж этими  двумя  особами  та  почему–то  скрыла  этот  факт,  а  отец  тоже  не  сказал,  что  квартира  не  его.
  Так Лена  оказалась  в  этой  квартире,  где она  и  Саша  мирно  спали  сейчас после   перенесенных  ими  страшных  потрясений.