Армянский принц Манук бей ч. 3

В деле оснащения армии пушками нового образца соревновались англичане и французы, оспаривая влияние на турецкую армию и решения Порты в целом. Был улучшен старый и построен новый флот, куда Селим послал своего зятя, Кючук капудан-пашу, мужа своей сестры, султанши Эсмы. Кючук-капудан добился прекращения пиратства8, которым со времён экспедиции Орловых в 1770 году греческие и левантийские морские разбойники промышляли под русским флагом в водах и близ островов Архипелага.
Султан пригласил инструкторов из Франции и Швеции для строительства флота и береговых укреплений и построил новый флот взамен разбитого «Ушак-пашой». Ушаков одержал блистательную и безоговорочную победу над турецким флотом. Понеся тяжелые потери, турецкие корабли прекратили бой и ушли к Босфору. Как раз это поражение перечеркнуло последние надежды Оттоманской Порты и ускорило подписание победного для России Ясского мирного договора.

Реформировали также налоговую систему. Налоги в Османской империи иногда поражали своей экзотичностью. Всего их было более ста пятидесяти. Облагались дополнительным налогом христиане – харадж, джизье9 были, фактически, откупом за то, что христиан не забирали в армию. Кроме подушного, налогов на вино, водку – дополнительный налог на шерстный скот, десятина! Налог за воздух… Не говоря уже о весьма странном налоге… с взятки! А уж чего стоил такой налог, как кафар – подать, взимавшаяся в старину с немусульман за их пребывание в безверии (по мнению правоверных)!
Из налогов невозможно не упомянуть также «диш-параси» – буквально: «зубные деньги». Этот необыкновенный налог на зубы состоял в том, что, турок, проезжая через селение, заезжал к зажиточному христианину, ел и пил за обильным столом, а после заявлял, что хозяин должен заплатить ему за то, что он, турок, «износил зубы о его хлеб»! А если сел на лошадь неверного, то свою задницу износил об нее. Эта плата уже называлась «диш-хаки».
Замечательно закончился один такой эпизод в Рушчуке. Один из дели-башей взял в окрестностях Разграда с одного болгарина диш-параси. Визирь Рушчука Кючук Ахмед-паша, узнав об этом, велел тайно схватить дели-пашу и, приказав ему вырвать все (!) зубы, отправил обратно к своему паше Кара-джинему. Остается добавить, что обстоятельство сие было следствием ссоры двух пашей, а не всплеском справедливости.


На карте османской Европы до границ с Австрией (где под стенами Вены обломались Османовы зубы6 ), простирались Румелия и Дунайские княжества. Сербы и черногорцы, подогреваемые австрийской поддержкой и единоверной Россией, восставали давно, и каждый раз восстания подавлялись с невиданной жестокостью. А в Румелии инициатива перешла к губернаторам, которые держали войско и не шли в открытую против султана, сохраняя автономию и возможность жить себе припеваючи (дескать, чем я не султан?).
Вообще румелийские турки довольно сильно отличались от анатолийских. (Анадолу – так называли сами османы азиатскую часть Турции). Если довольно сложно себе представить, чтобы курды, армяне и турки, жившие в то время в «Анадолу», объединились в войне против султана, правящего столетиями, то Румелийские территории были очень беспокойными, а автономные силы – довольно пёстрыми. Причин и различий было много, но каждый по-своему приспосабливался к многовековым законам турецкого ятагана.
На огромных территориях далеко от Порты повиновения достигали не только войсками. Многочисленные разбойники носились по деревням, городам, наводя страх на безоружных и запуганных людей.
Так что Селим III медленно, но верно преобразовывал больную империю.
Ночью султан ходил по улицам столицы, изыскивая случаи «узнать правду и восстанавливать попранную справедливость».
Султан Селим III придерживался суровых нравов: придворным, выражавшим сожаление по поводу того, что его лицо сохранило следы оспы, он говорил: «Что значит лицо для солдата, которому надо проводить свою жизнь на войне!»
Селим был крут и со своими приближенными: на его глазах было обезглавлено несколько чиновников, виновных в казнокрадстве.
Прусский посланник Дитц отзывался о нем следующим образом: «Монарх этот по своим способностям и по деловитости несомненно стоит выше своего народа, и, кажется, ему суждено стать его преобразователем». Что не мешало ему считаться одним из самых любвеобильных султанов своей империи…7
Были построены новые казармы, где содержались новые войска, а обучением ведали европейцы, обращенные в ислам (ренегаты). Воинские полки уже к 1802 году состояли из пехотинцев, всадников и артиллерии, совсем как у европейцев. В Египте преимущество артиллерии и новосозданных полков показало себя с очень хорошей стороны, и янычары не могли снести этого позора. Кроме того, «новичкам», окружавшим султана, выдавалась новая дорогая одежда, вызывая зависть и ненависть янычар.
Но султан Селим пошёл дальше. Увидев, что янычары не желают вступить в новое войско, которое сначала набиралось исключительно на добровольных началах (так как они привыкли вступать в армию только с началом войны), он решил объявить принудительный набор. Да еще в мирное время! Принуждать турок вступить в армию в мирное время, по мнению мусульман, было делом совершенно недопустимым. Ведь правоверный участвует в войне – джихаде по побуждению собственной совести во имя ислама. Поэтому везде янычары восставали и убивали исполнителей реформ, причём эти восстания от Селима скрывались. Так что зря он переодевался, чтобы разведать цены на хлеб: во всём остальном его неверно информировали.
Экономические реформы не улучшали положение торговой буржуазии, в основном, нетурецкой национальности. Необеспеченность жизни и имущества и отсутствие минимальных правовых гарантий лишало предпринимателей стимула к созданию фабрик и заводов.
В вопросе же выбора партнера и союзника Селим III, который одним из первых признал Наполеона (и вообще считался франкофилом), основательно запутался: не смог перехитрить француза или завоевать доверие России…
<>И султан выбрал войну с Россией.

<>Недалекий Мустафа IV, его племянник, когда Селим предложил ему принять трон, по рассказам современников, рыдал и уверял любимого дядю, что не хотел бы стать султаном, отобрав трон у любимого дяди. Но его убедили, что бунтовщики убьют Селима, если не будут усмирены новым падишахом.
О, сладостная власть! Коварство твоё безмерно! Тот же Мустафа IV, став султаном, через короткое время, не желая упустить трон, приказал черному евнуху задушить «любимого дядю», а своего брата Махмуда убить просто не успел, так как тот спрятался.
Селим под вой толпы благословил Мустафу, по-родственному дал ему несколько советов, и оба, плача, расстались. Мустафа побежал к трону, а Селим удалился в свой кафэс. И судьба его теперь целиком зависела от ситуации при дворе и просто на улице. Там, в кафэсе он встретился с другим племянником, Махмудом17 (в качестве принца тот также томился в кафэсе), и посвятил себя его воспитанию. Став султаном, Махмуд II впоследствии, можно сказать, отомстил за любимого дядю, истребив всех янычар – 40 тысяч, если верить турецким же цифрам.
Так Селим пал жертвой коалиции простонародья, солдатчины и духовенства. Ему не хватало, может быть, выдержки, осмотрительности и настойчивости, но, самое главное, у него не было удачи. Правитель даже самой несчастливой империи прежде всего должен быть удачлив… Все его обширные и в значительной степени уже проведенные в жизнь реформаторские планы были смяты, опрокинуты, уничтожены вихрем, налетевшим на его государство с Запада. Осталась только ненависть людей, задетых его преобразованиями. Почва под ним заколебалась, сила ушла из его рук, и он погиб под развалинами собственного дела.
Бонапарт грустно рассуждал: «После Селима, моего друга, который сейчас в оковах… я полагал, что можно что-либо сделать с этими турками, но нет, никогда! Надо покончить с империей, которая не может более существовать», – доносил его слова в Петербург в августе 1807 года Сергей Лазаревич Лашкарев, русский дипломат.


v Как и все необразованные лидеры, Терсеник-оглы мог быть жестоким, не признающим никаких законов, но временами бывал добрым и щедрым, соблюдал справедливость, совершал иногда благородные поступки, мог строго покарать за насилие, хотя мог простить и обидчика. Так, про него рассказывают, как он обошелся с нищим, просящим милостыню недалеко от его ворот.
Каждый раз, завидев грозного агу, нищий начинал смеяться. Возмущенный хозяин Рушчука однажды потребовал у него объяснений. Насмерть перепуганный, бедняга пал ниц перед айяном и, заикаясь, объяснил, что как только он вспоминает, как Терсеник-оглу когда-то таскал воду к нему в дом, то начинает хохотать.
– Имеешь право, – задумчиво ответствовал будущий айян. – Кто знает, не кинет ли снова переменчивая судьба мне на плечо тот бурдюк, в котором я таскал тебе воду…


Богатства румынской земли не давали покоя никому из соседей, даже тем, кто и границы-то с нею не имели. Достаточно привести часть докладной записки (изучали, однако!) прусского консула, с национальной дотошностью перечислявшего: «… кроме продаваемых в Турцию товаров, вывозятся в Силезию – скот, в Трансильванию – баранина, шерсть, сыр, свинина и соленая рыба, в различные области Австрии – шерсть, свинина, пчелиный воск, мёд и в год до 200 000 козлиных шкурок для выделки высококачественной кожи. А в Турцию вывозят всё – лошадей, быков, буйволов, 500 – 600 тысяч овец, мёд, воск, пшеницу, масло, сыр, строительный лес… И всё это греки, армяне, турки, коим выдавалась лицензия от властей Стамбула, покупают в 4 раза ниже цены на рынках Европы и Константинополя, и вывозят…»9. Ну и продают, а что еще можно делать с товаром?
Манук зарабатывал баснословные суммы, зная, что без румынского леса туркам не построить флот, а без валашской пшеницы, которую он вывозил в столицу, Стамбул давно умер бы голодной смертью. Но разрабатывать недра… ни один из бояр или фанариотов и пальцем бы для этого не пошевелил! Вкладывать в недра, туда, где не будет никакой мгновенной прибыли, как от торговли!.. А так деньги всегда в кармане. Так неужели рыть котлованы, куда в любую минуту может скатиться даже фанариотская голова? Эта необеспеченность жизни и головы, равно как имущества, конфискуемого сразу в казну султана, отсутствие всяких правовых гарантий лишало стимула развитие собственной производственной отрасли на всех территориях под османским игом

«…Таким образом, в те времена я всеми путями старался принести пользу русской империи. Я убедил турок защитить Румынскую страну от нападения франков. В этот момент русские не имели много солдат, чтобы защититься. Когда акт перемирия был подтвержден конвенцией, русские отступились от сербов4, чтобы подписать остальную конвенцию. Следовательно, там не прекращалась массовая бойня со стороны, конечно, турок, так что принц5 Прозоровский был вынужден написать паше и попросить остановить вражду во всей Сербии. Я получил официальное извещение и тут же послал в Адрианополь сераскеру Мустафа-паше, попросив удовлетворить просьбу принца, что он и сделал от имени правительства. Если бы это мне не удалось, Сербия была бы опустошена турками, которые не имели под военной оккупацией другие края».
Из письма Манук-бея Овакиму Лазареву


Манук четко и доходчиво объяснял Мустафе:
– Если франки войдут в Румелию, не видать нам независимых и свободных айянов! – многоходовки Наполеона стали раздражать Байрактара.
– Франкам только мизинец покажи, Наполеон всё слопает! – возмущался Алемдар.
Конечно же, оба хорошо понимали, что против обученной, победоносной армии Наполеона не попрёшь,
– Крепости наши на Дунае крепкие. Русским они помешают перейти на тот берег. А если Наполеон докатится до нашей воды, из турок никого не останется по пути, некому будет кормить и защищать крепости. Да и русских не так просто сломить. Топал-паша8 умер, другие найдутся, – вслух размышлял Байрактар. – Да, одолеть их нелегко, мне не с руки любая война. Султаны до нас все отвоевали, сохранить бы свои айяны и пашалыки… Всё налажено, и власть, и торговля… Но если они начнут первыми, я буду биться до последнего!
– Падение Селима выгодно русским, он друг франков, – в свою очередь рассуждал Манук. И подводил Мустафу к следующей мысли: если русские их не поддержат, реформам не бывать, а без них княжества придется не им, так французам или Габсбургам уступить…
– Реформы тоже русским невыгодны, мы сильней становимся, – теперь рассуждал Мустафа, – а военную помощь мы от европейцев имеем, и немалую. Люби не люби французов, а военных офицеров слушать надо… А с русскими и подавно дружить трудно. Воевать опасно, дружить опасно… Черт их разберёт! – жаловался Мустафа, пытаясь разобраться, к кому из гяуров примкнуть и кому доверять. Но полуграмотный янычар прекрасно понимал, что как раз доверять никому нельзя…
Тут уж и Манук-бей был бессилен что-либо объяснить. Русские очень часто начинали первыми. То ли от отчаянной нужды в территориях – своей не хватало, то ли от особой любви к пограничным территориям, особенно с водою связанным. Как на беду там жили притесняемые турками и персами единоверцы-христиане. Платили русские щедро – кровью своих солдат и генералов. Империя на этот счёт не скупилась. А христианский народ, живший под игом турецким, потом из-за этого жестоко страдал, расплачиваясь очередными погромами…
Но мир «рушчукским друзьям» был нужен как воздух.

Четвёртая часть: http://www.proza.ru/2013/01/15/85
Пятая часть: http://www.proza.ru/2014/01/09/1590
Шестая часть: http://www.proza.ru/2014/01/09/1595
Седьмая часть: http://www.proza.ru/2014/01/09/1599
Восьмая часть: http://www.proza.ru/2015/02/23/1585
Девятая часть: http://www.proza.ru/2015/02/23/1589
Десятая часть: http://www.proza.ru/2015/02/23/1594
Одиннадцатая часть: http://www.proza.ru/2015/02/23/1596
Двенадцатая и последняя: http://www.proza.ru/2015/02/23/1605