Конец пути - начало пути

Пыльный августовский день подошёл к концу, уступая место душному вечеру, обволакивающему заходящее солнце серо-золотистой дымкой, когда на полустёртом и оттого округлом, особенно посередине, пороге ФАПа, покрытом облезшей голубой краской, возникла тоненькая фигура, закутанная в дорожную шаль.
– А Вы, девушка, что хотели? – устало спросила баба Варя, слегка полноватая, кучерявая медсестра, вытиравшая руки белым полотенцем.
– Я к вам. Работать.
И в ответ на удивлённый взгляд путница добавила:
– Я сама сюда попросилась…
– Вот чудеса-то, – баба Варя присела на табурет и с недоверием продолжила: – Да ведь ФАП-то наш закрывать давно собираются. С чего бы практикантов сюда будут слать?
– Я не практикантка. Я насовсем, – девушка наконец прошла вглубь темнеющей комнатки, расстегнула карман рюкзака и выложила на стол документы.
– А звать-то тебя как? – не поднимаясь с места, спросила старая медсестра.
– Меня? Васей... А по взрослому – Василисой Петровной.

* * *
Прошло два месяца.
Баба Варя не могла нарадоваться новой помощницей. Всё-то спорилось у неё в руках, всё-то успевала. Кучу дел переделали они, до которых у старой медработницы годами не доходили руки.
В тот день женщины перебирали запасы: многие лекарства кончились, других оставалось на раз или два. Баба Варя долго звонила куда-то, из-за перегородки доносились причитания и приглушённая ругань. Наконец вышла, мрачнее тучи.
– Васька, собирайся. Поедешь в город. Мне от ворот поворот, может тебе свезёт…
…Василиса запомнила холодную дорогу, светло-серую монотонную пелену над горизонтом, нескончаемую череду голых ветвей, проносящихся за окном автобуса, и вихрящиеся под колёсами блёклые, рыжеватые листья.

* * *
Вернулась она молчаливая.
– Я ничего не привезла, баб Варь. Велели благодарить уже за то, что нас насовсем не закрыли…
Она казалась совсем спокойной. Лишь рука, чуть теребящая лямку рюкзака, до острый холодный взгляд из-под опущенных ресниц выдавали огромное внутреннее напряжение. Да в пустом рюкзаке, на самом дне, болтались никому не показанные книжки из «букиниста»…

* * *
Варвара всю свою жизнь работала в этом ФАПе, но ни разу не знала столь тяжёлой зимы. В их занесённом снегом, оторванном от мира сибирском посёлке неоткуда было ждать помощи. И некому было её оказать, кроме двух обыкновенных, сбившихся с ног женщин, таких разных, но таких единых в своём столь несвойственном современным медикам служении долгу.
Запасы вышли. И вот настал день, которого до дрожи боялась баба Варя – день, когда они не смогли спасти человека. Не хватило всего лишь одной ампулы, которую в далёком городе не посчитали нужным отдать медицинские власти.
Женщины стояли по сторонам кушетки, в окно билась вьюга, словно изо всех сил рвалась помочь, а на них смотрели два огромных, как бездонные колодцы, глаза. Старый лесник, весёлый и добрый дед Матвей, виновато улыбался, умирая: мол, простите, девоньки, что так подвёл я вас…

* * *
А по весне Василиса стала часто пропадать на выходные. Брала неизменный рюкзак и то на день, а то и на два в лес уходила, или вдоль речки в поле… А по стенам и потолку уютной комнатки, что занимала юная медсестра, источали пряные ароматы всё новые пестроцветные веники.
Свой первый шаг она сделала дождливым апрельским днём, когда несчастная Варвара, силясь не заплакать, отпустила ни с чем пришедшую за помощью селянку. Вася догнала женщину на крыльце и, немного смущаясь, сунула в руки маленький кулёчек:
– Вот, попробуйте это…

* * *
– Ты что творишь, дурра малолетняя? Какие ещё травы? Чтобы больше не видела я здесь этой глупости, иначе иди на все четыре стороны, куда хочешь, но работать с тобой я больше не буду! Только полоумные старухи верят в это. Мы в двадцать первом веке живём, у нас медицинское образование, а ты просто позоришь нашу профессию! Вон с глаз долой, и чтобы до завтра же всё выкинула!
Василиса смотрела на наставницу и ничего не отвечала. А в глазах ни тени страха или раздражения – только крохотные грустно-весёлые искорки…

* * *
Миновало лето, пришла новая осень. А с ней приползли в посёлок новые беды. Один за другим приходили селяне, но ничем не могла помочь им Варвара Тимофеевна, испокон лечившая таблетками да уколами, порошками да микстурами. Не было больше порошков и шприцев, ампул и пузырьков. Не снабжался сельский ФАП, будто не было его, да и села того, ни на карте, ни в сердцах человеческих.
С каждым днём всё строже становилось лицо доброй медсестры, а глаза – как у загнанной, хрипящей лошади. Тяжело и медленно тянулись дни.
В то утро выпал снег. По белой, девственно чистой дорожке, оставляя ровные большие следы, к дому бабы Вари подошёл усатый мужчина средних лет, в добротной дублёнке с меховым воротником. В руках он держал небольшой портфель и ключи от машины, которую оставил на въезде в посёлок.
– Как дом-то покосился совсем… А яблони всё те же. И колодец всё такой же сереет за теплицей… В какой глуши живёшь ты, мама? Для чего? – так думал Григорий Ильич, поднимаясь на хрустящее от снега родное крыльцо.

* * *
А баба Варя в это время отчаянно билась за будущее монтажницы Лены – одной из немногих оставшихся в посёлке молодых. Та обморозила ногу. Нужны были сильные лекарства и операция, иначе она никогда не сможет ходить. Но ничем, ничем не могла помочь ей несчастная медсестра…
Жестокие и горькие слова отчаяния уже готовы были слететь с её языка, когда вдруг юная её коллега Василиса, упругим движением скользнув вдоль стены, встала у ложа больной и положила две ладони на обмороженную ногу.
Баба Варя не в силах была ни о чём спросить – волна отчаяния и безысходности вдруг схлынула и уступила место безмятежному доверию… Она лишь молча стояла и смотрела, как девушка, уставив немигающий взгляд на свои руки, медленно покрывается испариной от напряжения. Шли минуты, стояла звенящая тишина, лишь мерно капала вода из рукомойника. Сколько минуло? Час, два ли, три? Баба Варя не могла сказать наверняка, словно время стало, замерев перед важностью свершаемого дела.
Но вот наконец Василиса подняла голову, откинула налипшую на мокрый лоб прядь непослушных русых волос. Стеснительно улыбнулась:
– Она будет ходить.

* * *
Одетая в новую шубу, баба Варя казалась чужим, нисколько не похожим на себя человеком. Она стояла возле дымящей в морозный воздух машины и старалась не думать о том чудовищном грузе, что оставляет у себя за спиной, взваливая на тоненькие плечи молодой знахарки.
– Моё время прошло, – говорила она Василисе, на веки прощаясь с низеньким заснеженным посёлком. – Я никому не могу больше помочь. Сын увозит меня в город, в тепло и комфорт. Ты остаёшься на самом трудном. Но ты умеешь то, что нам никогда не дано было постичь. И без чего все наши знания, весь опыт – лишь беспомощные вздохи. И только ты, и такие, как ты, смогут продолжить этот путь. Мне не тревожно – я спокойна за тебя. Я знаю: чего бы не было – ты справишься.
– Светлой дороги тебе, баб Варь! Спасибо тебе за всё!
– И тебе светлой дороги, Васька, родная!
Серый «Форд» скрылся за поворотом. Повалил пушистый, разлапистый, узорчатый снег.


23-24 октября 2012 г.