Глава семнадцатая

*
Борьба продолжается
*

14 декабря 1995 года выдалось светлым, мела лёгкая снежная позёмка, обещая к ночи сильную метель. Китайский пуховик продувался насквозь и приехавший автобусами с тремя пересадками из Лесной Опушки в Христианинбург Альберт Штейнгауэр основательно продрог. А ехать нужно было ещё дальше, в село, где жила Колькина мать Берта Бранке, но не к ней, а к её брату по вере Доминику Цахариасу, отцу семерых детей, который помогал любому обратившемуся к нему немцу перевезти семью и десяток чемоданов, узлов и сумок в аэропорт Толмачёво города Новосибирска. Этим путём пользовались многие немцы Алтайского края, хотя некоторые садились на поезда и ехали аж до самой Москвы, где пересаживались на самолёты российского "Аэрофлота" или германского авиапредприятия "Люфтганза". Были дороги через Омск и Павлодар, и даже вкруговую через Дальний Восток, и с каждым годом этих дорог становилось всё больше и больше, но традиционные, проверенные оставались в числе более-менее надёжных, если вообще можно так выразиться, поскольку надёжностью блистала только реклама воздушных перелётов.  В отличие от частных перевозчиков богобоязненный Цахариас был действительно надёжен и не брал много денег, что сделало его высокогуманное предприятие постоянным и прибыльным. Он хорошо знал, в какое время, с какой скоростью и по какой трассе лучше ехать, чтобы снизить риск дорожного ограбления пассажиров. Альберт слышал, что некоторые "перевозчики" заранее договаривались с милицейскими постами о времени проезда и намеренно подвозили следовавших с валютой  эмигрантов к месту разбоя, где уголовные морды обдирали переселенцев как липку до последнего пфеннига.

Через несколько минут, сидя в холодной "Единице" автобусного маршрута "Вокзал - Совхоз", он с тревогой и беспокойством перебирал в памяти тяжелейшую борьбу с узурпаторами власти за право выезда из страны. Ренате и детям препятствий никто не чинил, всё свелось на нём, Альберте Штейнгауэре, человеке, недруги которого не хотели отпускать его без отмщения и откупа. Он вынужден был играть эту партию с завязанными глазами, поскольку за подставными фигурами стояли фигуры сильные и невидимые.

"Всё это демагогия, если не разложить по полочкам факты, - рассматривал он в  заледеневшем стекле хитросплетение последних событий. - Получив административный отпуск с 16 октября по 16 ноября в связи с заболеванием миокарда, я начал действовать..."

Скрепя сердце, против собственной воли, по настоянию Карла Брауна, Вальтера Грэга, под давлением Ренаты и обстоятельств Штейнгауэр в тот же день, 16 октября в частной конторе адвоката Вареникова и в его присутствии встретился с гражданином С. и его женой и не вдаваясь в подробности отношений с прокуратурой дал понять, что является одним из свидетелей развратных действий сексуально озабоченного гражданина С., в отношение которого до суда действует презумпция невиновности, однако в силу редакционной ошибки и не по вине автора материал попал в номер раньше времени, и если бы не выезд в Германию, он ни за что не согласился бы с претензиями жены гражданина С. и паническим отступлением Брауна. Вареникову этого показалось недостаточно и он, шантажируя обещанием посадить журналиста за клевету на добропорядочного человека, в обмен на отступную и урегулирование спора выдавил в пользу супругов С. один миллион рублей! Продав квартиру, дачный участок, гараж, старую мебель, посуду и кое-что из вещей, Штейнгауэры в общей сложности собрали 35 миллионов рублей, из них 28 миллионов еще предстояло получить в Сбербанке Борового. Деньги банк не отдавал. За этим опять мерещилась чья-то договорённость. Имевшихся в наличии семи  миллионов у Альберта с собой не было, они находились в Лесной Опушке, куда он немногим раньше отправил детей. По договору с покупателем Альберт с Ренатой оставались жить в квартире до самого отъезда. По счастливой случайности квартиру купил начальник цеха химзавода для сына студента, который мог вернуться в родные пенаты лишь в начале мая. Позвонив Карлу Брауну домой и всё объяснив, через полтора часа максимум на служебной машине прокуратуры Альберт привёз и отдал деньги Вареникову, взяв расписку супругов С. о том, что претензий к Альберту Штейнгауэру и редакции газеты "Август" по поводу статьи они больше не имеют.

"Теперь ты сделал всё правильно, - записал на диктофон благодарность Брауна журналист. - Я сейчас же позвоню начальнику милиции Борового, попрошу, чтобы вам выдали паспорта, и с банком свяжусь..."

К вечеру Альберт с Ренатой вернулись из банка домой с 28 миллионами рублей. Банк собрал всю наличку, выложив гору купюр мелким достоинством. Имевшегося пластикового пакета Штейнгауэрам не хватило, пришлось набивать карманы. Спрятать деньги в пустой квартире было невозможно, идти к Маргарите и Корню не хотелось, ночь прошла в беспокойстве и страхе, в каждом шорохе слышались шаги грабителей и убийц. И если бы сам Штейнгауэр не ставил в газете информационные сообщения ОВД, изобиловавшие хронической болезнью озлобленных и пьянствовавших безработных людей, его самого можно было бы назвать просто трусом. Но Альберт осторожничал исходя из фактов, осторожничал как все, кто имел на руках деньги. Все это время он не переставал сопоставлять факты, анализировать всё, что было ему известно и даже то, о чём поневоле думалось. Всё сводилось к тому, что в покое их не оставят, в последний момент мог объявиться некто, кому пришлось бы отдать всё своё состояние. Нужно было срочно менять деньги и прятать их, пустив слух о том, что в целях безопасности Альберт отдал валюту надежному человеку, который уже на пути в Германию. В Христианинбурге курс немецкой марки по отношению к рублю колебался в пределах 3500 рублей, в краевом центре марка стоила на 150 рублей дешевле. Обменять остававшиеся после всех выплат 33 миллиона рублей в Христианинбурге можно было без проблем, но пришлось бы ждать, когда банк соберёт необходимую сумму в валюте. Плацкартный билет до Барнаула стоил 24 тысячи рублей на человека. Подсчитав, Альберт пришёл к выводу, что выгоднее съездить в Барнаул и одним махом решить вопрос обмена, чем томиться в ожидании несколько дней.

"Поездка в Барнаул принесет нам около 400 марок прибыли - это около одного миллиона трёхсот тысяч рублей, - уговаривал Альберт боявшуюся ехать в поезде с такой суммой Ренату. - По крайней мере мы вернем тот миллион, который заплатили этим мерзавцам..."

"Я боюсь!..."

"Кроме того, мне надо зайти в университет, забрать документы, которые нужны будут в Германии..."

"Диплома у тебя всё равно нет, зачем тебе какие-то справки?.."

"Знаешь, Рената, меня гложет нехорошее предчувствие... Следователь Браун на капитана Большакову не повлияет: она имеет сильного покровителя в лице своего мужа, бывшего подполковника госбезопасности, у которого в этом районе схвачено всё. В Барнауле я надеюсь найти человека, который сможет им противостоять..."

"Кого ты имеешь в виду?.."

"Андрюху Сергеева, сокурсника по университету. В настоящее время он, если я не ошибаюсь, работает в пресс-центре УВД администрации Алтайского края. В этой должности люди имеют короткие связи с силовыми структурами края: госбезопасностью, милицией, налоговой полицией и так далее. Андрюха замечательный парень. Узнав о нашей проблеме, он сделает всё, что нужно. Нет, он мне ничем не обязан, просто мы понимали друг друга. Он, кстати, ещё тогда, в начале девяностых, спрашивал, собираюсь ли я в Германию..."

"Я уже не знаю, что делать, - в её глазах он видел полную растерянность. - Если ты думаешь, что он нам поможет, то ехать надо. Но эти проклятые деньги!.."

"Не волнуйся, завтра я позвоню Брауну, Трубецкой и Большаковой и скажу, что на несколько дней, пока не придут из Барнаула паспорта, мы уходим жить к моей сестре Маргарите, откуда будем регулярно наводить справки... Что-нибудь в этом роде. А сами спокойно смоемся в Барнаул. Если кто и кинется, то не раньше завтрашнего утра, когда мы будем уже в безопасности..."

"Поступай как знаешь, тебе виднее, я с твоими друзьями незнакома..." - ответила она.
Ему нужно было иметь её одобрение, всё остальное - дело времени и расторопности. Одев Брауну, Трубецкой и Большаковой по широкополой "панаме", он дозвонился в Барнаул к корреспонденту газеты "Молодежь Сибири" Толику Случайному, с которым также учился на одном факультете. Толик поражал товарищей широкой эрудицией и свободой взглядов, к Альберту относился дружелюбно и обид не помнил, может быть поэтому старый приятель из провинциального городка частенько приглашал Толика в Христианинбург, снабжал информацией по различным проблемам немцев региона.

"Толик, привет, это я, Альберт Штейнгауэр, помнишь такого?.."

"О, привет, ты куда пропал? Чем занимаешься?.."

"Расставляю точки над  i - еду за бугор, в Германию..."

"Ну дела!.. Когда?.."

"Скоро. Так что извини, если что не так..."

"Всё путём, старина!.. Но ты  хотел мне что-то сказать?.."

"Я хотел спросить у тебя номер телефона Андрюхи Сергеева, он мне нужен..."

"Записывай... Он, кстати, в пресс-центре уже не работает - перешёл в ОМОН..."

"Да, насколько я помню, журналистика его не привлекала, он просился на передовую..."

Вспомнив старых друзей, с кем делил весёлые студенческие сессии, Альберт нехотя попрощался, зная о том, что встретиться им уже никогда не придётся. Разве что с Андрюхой...

Оторвавшись от воспоминаний, Альберт вгляделся в полузамёрзшее окно автобуса, определяя местоположение. Город был уже позади, начиналась Селянка - сельский пригород. Через пару остановок - "Больница", ему выходить. Оглядевшись, он заметил, что в холодном салоне кроме него никого не было. Сняв перчатки, он достал из кармана пуховика записную книгу, открыл на последней странице.

"17 октября, вторник.

Ветер, холодно, летит первый снег. Я приехал с Ренатой в Барнаул в девятом часу утра на поезде "Карасук - Барнаул". Прямо с вокзала отправились в АГУ, по пути с телефона-автомата позвонили Андрюхе в подразделение ОМОН, потом - в общежитие, где он, бедняга, мыкается до сих пор. Договорились о встрече возле здания, где служит Андрюха. В АГУ я оставляю Ренату ждать меня в вестибюле, а сам поднимаюсь в канцелярию, спрашиваю, что мне надо. Через несколько минут никому ненужные справки ложатся в портфель. Сделав крутой поворот, я захожу в один из кабинетов, где меня ждёт коллега профессора Малиновского, мой старый и надёжный друг Иван Иванович Иванов. Я не такой дурак, чтобы назвать имя этого человека в записной книге. Профессора Малиновского он, быть может, ни разу в своей жизни и не встречал, однако... Однако мы беседуем больше часа, после чего я, убедившись в старых отношениях, передаю ему копии магнитофонных записей. Подумав, разрешаю снять ксерокопии некоторых документов и страниц этой книги. Я знаю, что когда-нибудь они мне пригодятся, как пригодятся другие материалы, которые мне удалось добыть в различных ведомствах на различных людей, жаждущих подпортить мне мою бычью шкуру. Этот человек имел большие неприятности от "органов надзора", поэтому надёжен как скала в бушующем море и никогда меня не предаст.

Итак, я застрахован от любой неожиданности.

Ренате я ничего не говорю - крепче спать будет. Позавтракав на Ленинском проспекте, идём к Сергееву.

Мой старый товарищ сильно возмужал, всегда сдержанный в проявлениях чувств, сегодня он стал ещё  жёстче, ещё суровее. Что бы ни говорили, а служба наложила на него свой отпечаток. Одев однажды камуфляжную униформу, он всё реже стал брать в руки флейту. Ему наверняка было некогда разговаривать со мной в то время, когда город задыхался от кровавых мафиозных разборок - так мне показалось на первый взгляд. Однако Сергеев, у которого я забыл спросить его звание и занимаемую должность, выслушал мой сбивчивый рассказ и поправки Ренаты и пообещал всё уладить. Я записал его общежитский адрес, где бывал с друзьями не раз, пообещав дать весточку из Германии, когда жизнь моя там войдёт в нормальную бюргерскую колею.

- Если вдруг разбогатеешь, пригони мне иномарку, - улыбнулся-таки на прощание он.

- Не обещаю, но... чем чёрт не шутит, товарищ Сергеев!.. - ответил я, уверенный в том, что "гнилой Запад" выше придорожного бордюра бывшему журналисту подняться не даст.
Через Старый базар выходим на трамвайную остановку, добираемся до торгового центра акционерного общества "Cross & Partner", из директорского кабинета обзваниваем банки и пункты обмена валюты, узнаём котировку  - 3370 рублей за марку.

- Загляните в Сибирский банк, - посоветовала директрисса, - там валюта дешевле...

Сибирский банк нашли неподалёку от железнодорожного вокзала, рядом с мемориалом Славы воинам, погибшим в годы Великой Отечественной войны. Здесь я получил автограф Бориса Ельцина, перед репрессированным народом так и не появившегося. Теперь, продав всё своё состояние за ничтожную сумму, я меняю дензнаки, чтобы на чужой земле начать всё с начала. Низкий тебе поклон, Борис Николаевич!..

Осмотревшись, идём в забегаловку автовокзала пообедать и отдохнуть - мы исходили пешком полгорода, наши ноги налились свинцовой тяжестью усталости.

Из Сибирского банка нас вежливо отправили в обменный пункт валюты, арендовавший помещения в медицинском институте.

И вот марки в кармане. Всё так просто, а сколько переживаний, сколько сил потрачено!..
В шестом часу вечера дежурный прапорщик передал записку Сергеева: "Паспорта отправлены в Боровое, все проблемы решены, беспокоиться больше не о чем..."

Проблемы решены, я срываюсь в истерику: иду по городу и на чём свет стоит ругаю всех, кто устроил нам такую жизнь, и прежде всего матерю не приспособившегося к новой российской жизни журналиста Штейнгауэра, собирающегося найти покой на Западе среди чужих людей, которые наверняка  его никогда не поймут. Рената угрюмо молчит. Она знает, что всё это так, но другого выбора мы не сделали. В Барнауле достаточно своих психов, поэтому встречный разношерстный народ просто обходит нас стороной и успокаивать не собирается..."

Автобус причалил к столбу. Альберт вышел на мороз и низовая метелица погнала его в проулок, туда, где жил Цахариас, баптист, переживший в этом городе преследования по национальному и религиозному признакам, человек, согласившийся помочь эмигрирующему немецкому журналисту. Грэг отказался помочь своему корреспонденту. А ведь мог бы сделать последний дружеский жест миллиардера, чью кандидатуру в мэры города молча прикрыл своим миллионом поступившийся принципами Штейнгауэр.

Доминик Цахариас с восемнадцатилетним сыном Генрихом готовил к рейсу микроавтобус "Мерседес-Бенц" на девять посадочных мест. Альберта Штейнгауэра встретили дружелюбно. Ему хватило нескольких минут, чтобы понять: вера в Бога в этих людях сидит глубоко и крепко, и ничего плохого, как вещали недавно пропагандисты компартии, она с ними не сделала. Зато суровая жизнь людей в условиях Сибири закалила их характеры, наделила высокой стойкостью и аскетизмом. Они были в положении диссидентов всегда. И когда печатали и распространяли "антисоветскую" религиозную литературу, и когда собирались у братьев и сестёр по вере молиться. Сегодня они имеют в Христианибурге свой молельный дом и могут собираться в нём открыто. Падение железного занавеса между бывшим Советским Союзом и странами мира вывело их из нелегального положения. Мало кто смотрит теперь на них как на людей "не от мира сего". И это, как говорил незабываемый Михаил Сергеевич, хорошо.

- Теперь, помолясь, можно и ехать, - сказал пятидесятилетний Доминик Цахариас, вытирая промасленные руки ветошью и жестом приглашая гостя в дом. - Мы с большим пониманием и очень охотно помогаем братьям с переездом в Германию, - продолжал свою неторопливую речь степенный отец семейства, когда они вошли в светлую и достаточно просторную прихожую большого крестьянского дома, где их встретила дородная хозяйка. - Для немцев Германия начинается уже в Новосибирске, в аэропорту Толмачёво, когда самолёт поднимается в воздух и летит в сторону заходящего солнца. Помогать братьям велит нам Бог.

- Сейчас многие занимаются перевозками переселенцев в аэропорт, но никто не берет так мало, как вы, - заметил смущённо Альберт.

- Совести у них нет, - сказала супруга Цахариас. - Мы тоже берём - расходы покрыть. Это в три порядка меньше...

- Это по-божески, - согласился Штейнгауэр. - Не зря Николай Бранке, мой брат, посоветовал обратиться за помощью к вам.

- Бранке? - переспросил Цахариас.

- Он помогал строить молельный дом, вы его знаете.

- Конечно знаем, Николай хороший человек.

- Его мать - родная сестра моего отца, Генриха Штейнгауэра.

- Она и наша сестра, - всматривалась в Альберта хозяйка, а вас я вижу впервые.

- Я жил в Христианинбурге, затем - в Боровом, работал на химическом заводе, в газетах...

Они принимали его за брата по вере и Альберт испытывал душевный дискомфорт от того, что не мог сказать прямо: к Богу у меня своё отношение, мои предки были евангелистами, баптистами Штейнгауэры стали после войны, когда были выселены с Волги в Христианинбург, где секта баптистов имела свои нелегальные молельные дома и силу религиозной организации, произошло нечто вроде слияния религиозных течений... Однако он боялся что-нибудь перепутать, вызвать противоречивое мнение о себе, поэтому промолчал.
Ехать в Новосибирск вызвалась и шестнадцатилетняя Елена Цахариас. Если бы Альберта спросили, какой на дворе век, он, не задумываясь, ответил бы: конец Х1Х - начало ХХ-го столетия. Всё потому, что в одежде баптистов существенных изменений не произошло: длинные волосы и платья, ни следа косметики на женских лицах, мужчины коротко подстрижены, не курят и не матерятся. Елена была живой, непосредственной и целомудренной девушкой с безусловно высоким коэффициентом интеллекта. Её быстрые глаза и весёлый озорной смех обещали скрасить нелёгкое путешествие отца и брата, не говоря об их пассажирах.

Как молятся баптисты, Альберт видел, когда хоронили соседей. Но как они молятся, отправляясь в дальнюю дорогу, он не знал, как, впрочем, не знал и других подробностей их неброской жизни... Вместе с гостем бывшая в неполном составе семья Цахариас образовала круг и так, стоя, соединив перед собою опущенные руки, они молча выслушали просьбу отца к Богу, в которой особым слогом высказывалось пожелание беспрепятственно, без аварий и случайных болезней довезти семью Штейнгауэр в аэропорт Толмачёво, после чего вернуться домой.

- Храни вас Бог - шалят на трассе разбойники... - пояснила просьбу мужа хозяйка. - Нынче всё не так просто...

- Туда и обратно, кроме нас,  поедет, если вы не будете против, мой тесть - Фридрих Людвигович Бауэр. С ним не соскучишься. Хотела поехать посмотреть и его вторая дочь - Регина...

- Тоже в Германию собираются?

- Да. Но у них ещё нет разрешения на переселение... Вероятно получат позже... Я оставлю им ваш адрес и они приедут просить помочь с переездом в Новосибирск...

- Пусть едут, - разрешил Цахариас. - Места хватит всем.

Уложив дорожные сумки с провизией, тёплыми одеялами и подушками, попрощавшись с матерью и хозяйкой, через несколько минут они выехали из города и взяли направление к Лесной Опушке.

Душа Альберта пела от того, что волнения Ренаты, детей и стариков, родственников и соседей, собравшихся сейчас в доме Бауэров, по поводу надёжности водителя и его автобуса скоро рассеются, и через полчаса-час они уже будут на пути в Новосибирск, куда приедут к рассвету, задолго до начала регистрации на рейс Новосибирск - Москва - Ганновер.

Продолжение: http://www.proza.ru/2013/01/16/1179