Лукерья I

     Последние кошки в нашем доме – Лушки: одна приняла трон от другой. Про нынешнюю я написал, а предшественница – Луша I – разбросана по разным историям отдельными своими проявлениями и просится в новые. Может, потому что не отпускает, скребётся в памяти, требуя из своего кошачьего рая восстановить справедливость и выделить её в отдельное делопроизводство. Так что собираю, что есть; дополняю и – выделяю, она того заслужила.
     Есть у меня подружка, потребность в общении с которой у меня до сих пор не может удовлетвориться. И хоть и виделись мы с ней регулярно, потому как работали в одном богоугодном заведении, но я ещё добирал удовольствие, являясь к ней непрошеным гостем.
   – Что это Вы, Людмила Ивановна, двери-то в комнаты все позакрывали? – спрашиваю её при очередном посещении.
   – Ой, Шурик, стыдоба-то какая со мной сегодня произошла, – закручинилась Людмила Ивановна. – Я первый раз в жизни на работу опоздала.
   – Ужас какой.. ужас! – запричитал я в тон хозяйке. – Как же так: ВЫ! и опоздали на РАБОТУ?! Студентов жучите за опоздания, а сами… – я сделал страшные глаза. И дальше бы придурялся, но необычное состояние дверей в комнаты меня заинтересовало больше. – Двери-то почему закрыты? – повторил я вопрос уже на кухне, сменив страшные глаза на любопытствующие.
     – Иду вчера на занятия, – сервируя стол для праздничного обеда, начала Людмила Ивановна, – а через дорогу, по тротуару мне навстречу идёт кошечка. И так жалобно на меня посмотрела! Она потерялась, Саша, и просила участия в своей судьбе. Вот я и принесла её домой, а на занятие опоздала. Мне так стыдно.
   – Жизнь человеку спасли, что расстраиваться-то? А за тридцать лет опоздать один раз – фигня ведь!
   – Это тебе фигня, потому что ты безответственный. Но это ведь не всё: я не знаю сейчас,  как жить.
   – Харакири сделайте себе из-за этого дурацкого опоздания!
   – Да не в этом дело, она же, кошечка эта, такой тут сразу себя хозяйкой почувствовала! И мою кошечку обижает, проходу ей не даёт – вот я их по разным комнатам и развела. Эта бродяжка не терпит соперничества! Что я только ни пробовала, чтобы они мирно жили, – ничего не получается.
   – Ну-ка, покажите мне эту разбойницу, – заинтересовался я.
     Людмила Ивановна вышла из кухни, а возвратились они уже вдвоём: впереди королевой выступала кошечка, а за ней, вмиг превратившаяся в прислугу, хозяйка дома.
   – Я её забираю, – взглянув на королеву, выпалил я.
     «Есть ли любовь с первого взгляда?» – до сих пор люди вопросом маются. Успокойтесь уже. Есть. Есть-есть. Моя «любовь с первого взгляда» оказалась смелой, напористой и наглой. И ещё у неё были голубые глаза: видно, затесались в её родословную сиамские предки; и окрас похож, и даже залом на хвосте имелся. Но я вот, видимо, ей сразу-то не приглянулся: полчаса, которые мы шли до места её нового жительства, прошли в попытках от меня избавиться. И тут уже моя собственная шкура прочувствовала ещё одну характерную особенность моей новой пассии: сильные и острые коготочки.
    Выслушав мои отмазки насчёт горя, постигшего Людмилу Ивановну, и моё благородство в деле избавления её от него, Люся обречённо покачала головой: «Лукерьей будет. Луша», – утвердила она в имени нового члена семьи. А куда ей, Люсе-то, было деваться? Я-то ещё с Людмилой Ивановной позубоскалить могу, а Люсик  – не, Людмила Ивановна для неё - святое. Так-то Люся вообще-то против всякой живности в доме – пробел в воспитании. И тут мы с ней разнимся: у них никогда не было в доме кошек, а я без них его не представляю. И даже как-то в ассоциативном тесте на слово «дом» я выпалил моментально: «кошка».
     Луша начала осваиваться в доме и вокруг него. Залезла на стол и не получила отпора. В другом случае залезла и получила по загривку. Оказывается, что, если за столом сижу я, то – можно. Если дед – нельзя. Но если я и дед, то можно. Соображает ведь. А тесть просто стеснялся против моих порядков слово молвить, вот Луша и усекла, что можно этим пользоваться. И когда мы с ним сидели за столом, она демонстративно на него забиралась, вальяжно вытягивалась во всю свою длину перед тестем: вот тебе, мол; ну-ка попробуй, сгони, ля-ля-ля.
     Вообще жизнь я Луше позволял вольную: чуть замяргает – дверь нараспашку: гуляй, сволочь! В загулы уходила продолжительные, но раз в сутки обязательно появится; покрутится, выклянчит поглаживания и опять к двери – гулять, так гулять! Видно, успокаивала: жива, здорова, не волнуйтесь. Я, конечно, волновался, но перестал после того, как пришёл сосед с просьбой забрать Лушу со двора, так как она его собачке гулять не даёт. Как не даёт, я не выяснил, но однажды открываю дверь, чтобы выпустить Лукерью на променад, а на лестничной площадке пёс стоит. Не собачка там какая-нибудь комнатная, а нормальный пёс; из тех, которые по дворам болтаются и за себя постоять могут. У Луши ирокез на хребте сразу образовался, и она, не раздумывая, на него ледоколом попёрла. Тот замер и потихоньку, на полусогнутых ногах, вдоль стенки, быстро покинул опасную для его здоровья территорию.
     Возраст, я так думаю, на момент нашего знакомства был у неё уже приличный. Кошки в пору зрелости рожают в среднем два раза в год, а Луша приносила мне головную боль раз в полтора года, потом и ещё реже. По этим расчётам выходило, что было ей в ту пору минимум лет шесть (сорок по-нашему, по человеческому сроку). Хозяйкой она не была гостеприимной, но на гостей не бросалась; единственное, о чём мы предупреждали гостей, – это не пошлеть и не устраивать с ней глупых шуток. Единственный случай, после которого повторять подобное обидчик никогда уже больше не пытался, произошёл, когда сыну Денису было лет десять. Чем- то он её обидел, и Луша ступила на тропу войны: устраивала засады и внезапно нападала на его голые пятки. И вот как-то, спасаясь от преследования, сынок залез под одеяло. Луша залезла на кровать и замерла. (А папа-то хорош: наблюдает. А что? – пусть учится отвечать за свои поступки, да ведь?). Деня, сделав неловкое движение, на миг лишил объект охоты прикрытия, и тут же в нём оказались сильные и острые Лушины коготочки. И только рёв и мольба обидчика о прощении привели к примирению сторон. Вот об этом случае мы и рассказывали гостям, не знакомым с Лушиным нравом: для их же собственного хорошего самочувствия. И всё проходило без происшествий, только Луша не давала поводов для того, чтобы про неё забыли: лезла на передний план, поругивалась больше обычного и оберегала меня от излишнего внимания гостей, особенно женского пола.
     Вот бытует мнение, что кошки привязываются к дому, а не к хозяину, а собаки – наоборот. Насчёт собак – я не знаю их особо – может, так и есть, а вот насчёт кошек – что-то мне в этом мнении не совсем нравится. А не нравятся мне представленные для выбора возможности: дом и хозяин. Вот к хозяину кошка точно не привыкнет, а к другу – запросто. Мы с Лушей неоднократно больше месяца вне дома жили – и ничего, не скучала, наоборот даже: ещё больше жизни радовалась. А вот без меня скучала. И дома, чем дольше жила, тем больше времени проводила со мной. И ревновала! А чем ещё объяснить? На самом деле: одно дело, когда ребята приходят, совсем другое – девчонки. В первом случае поворчит для порядка и успокоится, а во втором – беспокойство; шерсть дыбом, выдающее неприятие ситуации, переходящее в агрессивность. «Мой пацан! Пошли вон отсюда!» –  мяргает. Ну, а я что? – я понимаю! «Да Луша! Ну, посидят немного и уйдут, чего ты?» – успокаиваю. Тоже понимает. Всё они понимают. Вот случай, описанный мной уже ранее.
     Была у нас Луша женщиной очень аккуратной, несмотря на своё бродяжническое прошлое. Но как-то мы сменили в туалете унитаз, и её как обрубило: не ходит в свой лоток – и всё тут! Нашла место под ванной – и повадилась туда. А ванна заложена была плиткой, и только небольшое отверстие присутствовало. Люсик запускала руку в это отверстие и чем только не вымывала, как ей казалось, Лушины отправления. Но когда мы меняли ванну, оказалось, что ходила-то дама в самое отдалённое от входа под неё место. Два мешка Лушиных отходов жизнедеятельности я тогда вынес. И вот говорит мне Люся: «Саша, давай усыпим Лушу, ну смотри, что в доме делается – вонища стоит, перебить ничем её уже невозможно, людей в гости пригласить стыдно». А вонь кошачья на самом деле чувствовалась, причём явно, до слёз в глазах. Зову Лукерью. Приходит, останавливается при входе на кухню, я ей серьёзно так, без единой нотки любви в голосе, а сплошной сталью заявляю: «Луша, мы вот с мамой посоветовались и решили прекратить твои выкрутасы со справлением нужды в ванной комнате. Если это продолжится, мы тебя погрузим в вечный сон». Лукерья с очень серьёзным видом выслушала, и всё! Стала ходить в свой туалетный лоток, и проблем с этим делом у нас уже больше никогда не было. Тут главное – серьёзно поговорить, потому что тон голоса они очень даже чувствуют.
     Для примера. Любила подружка Лушка почивать на обеденном столе. Люся на неё чуть прикрикнет – та тут же вон с него. Послушно и быстро, мол: да, виновата, превысила чуть полномочия. Прихожу я как-то с гостем домой, заходим на кухню – лежит, зараза (красиво, правда). Культурно прошу её освободить стол. А кошки, даже когда спят, то на звук реагируют поворотом уха. А эта змея никак не реагирует. Тогда я добавил громкость и грозность. Результат тот же. Тогда я как закричу! Гость аж присел от испуга, а Луша и тут ухом не повела. Да несерьёзно потому что я кричал, не могу я сердиться на неё из-за этой чепухи.
     Если с людьми Лукерья просто поругивалась, то представителям рода нечеловеческого спуску она не давала. Как-то Деня приволок домой щенка немецкой овчарки. «Мама, папа, смотрите, что мне подарили! У нас будет жить!» – радостно поставил он нас перед фактом. У Люси чуть инфаркт не случился от такой его радости. И я растерялся, но не Луша. Та тут же загнала его под стул и при первой его попытке вылезти оттуда безжалостно всадила коготь в его симпатичный носик. Щеночек заскулил, ужался наполовину и попыток вылезти на волю больше не предпринимал. И нам уже не составило труда уговорить Дениса вернуть подарочек туда, откуда он пришёл.
     Как-то продвинутый Денис принёс домой котёнка, объяснив это тем, что вот, мол, Луша уже скоро умрёт и ей нужно готовить замену. Но та тут же показала ему, что расчёты его сильно расходятся с действительностью: чуть живого от полученной взбучки котёнка пришлось благодетелю срочно уносить.
     Но, оказалось, ничто человеческое Луше не чуждо. Как-то – уже я – принёс с улицы котёнка. Рыжий, уши порваны, полхвоста обрублено. Но жалости он не вызывал: чистый пират. По приходу сразу подошёл к Луше и хлопнул её лапой по носу. На удивление, она стерпела. Рыжий пошёл на кухню, съел всё, что было в Лушиных мисках, и бросился к ней играться. Она не только позволила ему поесть из своей посуды, но и приняла его забавы. И вот каждое утро, пока этот оборванец у нас жил, он по-хозяйски заходил на кухню, Луша шла за ним, садилась в отдалении и с умилением наблюдала, пока этот наглец насытится. И только потом принималась за завтрак сама. Может, родную бродяжью душу признала?
     Каждый год мы выезжали с Лушей на учебно-тренировочный сбор на загородную базу. Вот где было раздолье – свобода полная, даже от столовской кормёжки. Я поначалу ей кое-что приносил, но как-то поутру, не успел я выпить и чашку кофе, как она на моих глазах поймала и полакомилась пятью мышками. А у меня страх перед мышами с генами от мамы перешёл, и когда Луша поймала первую и начала её есть, я замер и боялся пошевелиться от этого ужаса. А на второй я уже расслабился, а на пятой – в удовольствие допивал напиток, глядя, как Луша красиво – да ещё с хрустом! – расправляется с моими и мамиными страхами. С этих пор подачки из столовой мы больше не принимали, Луша перешла на автономный режим добывания пищи. И меня не забывала: ночью регулярно пищащую пищу мне в кровать приносила. Заботливая.
     14 лет она у нас прожила. То есть в общей сложности ей было лет двадцать (96 лет в переводе на человеческий возраст). Последнее лето она уже не шлялась, а сидела, как сфинкс, на завалинке домика, но всё такая же: гордая и красивая. Но не дай бог, чтобы кто из живности зашёл-залетел на нашу поляну: ужас их настигал молниеносно. А по лагерю ходила – только со мной. «Как собачка она у Вас, Александр Михайлович», – заметили как-то студенты.
     То же самое было и дома. Она преследовала меня по пятам. Ругалась, что от лёжки отрываю, но ходила след в след. И ей всё время нужен был контакт. Я пробовал: прислонится она ко мне, а я отодвигаюсь. И она пододвигается. А спать – чтобы лицом к лицу. Повернусь я на другой бок, она через подушку, бурчит что-то своё, а перебирается, и чтобы тело к телу. А ушла как? – из чувства благодарности, по-моему. Ведь не выходила уже на улицу. А тут мяргает и мяргает недуром. Выпустил: дальше четвёртого этажа, когда выходила, она и не спускалась; ну, думаю, и на этот раз никуда не денется. Через пять минут дверь открываю, чтобы впустить, а её нет. Спустился ниже – не нашёл, на улицу выглядываю: посреди двора стоит. «Луша, – кричу, – быстро домой!». А она как даст дёру. Февраль. Мороз. Куда? Да чтобы мне не заботиться, куда с трупиком её деваться. Так, я думаю. В отместку. Да за любовь, за что же ещё?!