Рондо для двоих. Часть первая. Гл. 17

                Глава семнадцатая


                Конечно, факт соседства в отношениях между подростками только мешает зарождающейся любви окрепнуть и превратиться в зрелый плод. Обычно школьная или дворовая любовь, лишившись очарования тайны, загадочности, недосказанности, вянет и только в памяти остается прекрасным сном. Если ты видишь, как твой кумир в дырявых тренировочных штанах и шлепанцах выносит мусорное ведро на помойку или непричесанная девочка в мамином халате ругается с предками под  грохот кастрюль, любимый образ потихоньку тускнеет, вытесняясь другим, посторонним. Из того мира, что пока для тебя закрыт, а потому привлекателен.
               Павел жил в соседнем дворе, не под боком у Ирины, а та  имела привычку даже во двор выходить опрятно одетой. Это только кажется, что одежда имеет значение исключительно для девочек, а мальчишки на такую ерунду чихать хотели. Да нет, в понятие образа все равно входит и эта презренная деталь – одежда,  манера  ее носить.
               Девочка Ира  в воображении Павла оставалась пышноволосой принцессой в ярких платьицах и с лентой на голове. Что эти платья – всего лишь дешевый сатин, он не думал вообще. Зато синяя лента в темно-каштановых волосах придавала синеву серым глазам, таким красивым, что сердце у Павла трепыхалось помимо воли. И лента – как деталь образа –  никак не воспринималась вне этой красивой девичьей головки. Но она тоже  сыграла свою скромную роль!
               Тайной Ирина оставалась для него потому, что Павел  никак не мог пробиться в ее окружение. Ему не нравилось это окружение, начиная с подружки Таньки. По дороге в школу или домой он успевал только задать пару глупых вопросов на нейтральную тему. Это уже в старших классах он осмелел и стал ехидничать в адрес ее друзей.
               Но в глазах Ирины Павел с их детства был обыкновенным, хоть и не противным. Неуклюжий, грубоватый пацан во время драки с другими был сильнее. Это нравилось. Она помнила его прыщавым, не умеющим смотреть в глаза во время разговора,  он вечно всех критиковал. И это не нравилось Ирине, которая не испытывала злого чувства ни к кому. Она видела особое к себе отношение, даже робость этого медведя, но это не льстило ей. Влюбился? Ну и дурак! Вечно старается быть под боком – так даже надоел.
              Ирине нравилась мама Павкина, тетя Даша, своей добротой, просто написанной на лице. Это лицо всегда или улыбалось, или жалостливо кривилось.
О Пашкином отце Ирина узнала уже взрослой. В детстве тема отцовства не обсуждалась. Просто у одних детей  папы были, у других нет – как у Таньки и Павлика. 
О том, что отец Павлика был жив-здоров и где-то обитался, Ирина узнала как раз от мужа –  во время редкого приступа его откровенности.
             А было так,  со слов Павла (эту сцену Ирина легко восстановила в воображении).
             На вопрос семилетнего Павлика, где его папа, мама Даша ответила:
             – Где-то ходит. Ходок он.
Павлик думал, что эта такая профессия. Когда учительница в школе спросила его во втором классе, где его папа сейчас живет (хотела привлечь к ответственности за дитя), Павлик  пояснил:
             – Он нигде не живет. Он ходит. Он ходок.
              Разговор был в кабинете завуча, и та почему-то засмеялась. А учительница громко вздохнула:
              – Вот когда он к вам придет, скажи ему – пусть в школу хоть разок заглянет.
              Дома Павлик просьбу передал маме, а та пообещала передать папе. Но папа не возникал.
              Услышать правду ему, уже восьмикласснику, довелось от соседки.
              –  Тетя Маня, а вы моего отца когда-нибудь видели? – спросил Павлик, зная, что тетя Маня была из тех, кто все видит и слышит. Раньше надо было спросить.
              – А как же. Жил он тут три года. Вот как ты родился, три года он и прожил. Потом пошел... бродить. Извини, сынок, по бабам пошел. Есть такие мужики, что не могут с одной. Но иногда возвращался. А Даша, мать твоя, дуреха, его прогоняла. Господи, хоть плохонький мужик в доме – все равно лучше, чем без него! Гвоздь забить – и то польза.
              – Гвоздь  я и сам могу забить. Правильно мама делала.
              – И ты такой – гордый. В Дашу.
              Но Павлик видел отца на фотографиях. Мама не выбрасывала их, не рвала. Произносила загадочную фразу, смысл которой до Павлика дошел позднее:
              – А зачем выкидывать? Человек все-таки. Придет – и не узнаешь. А так... Всякое может случиться. Может,  вернется, когда...
Она имела в виду вот что: если некуда будет на старости голову приткнуть, и он сюда сунется, – не прогонит.
              «Дудки, я его сам спущу с лестницы», – подумал Павел, когда понял мамину жалостливость.
               Но Ирина не знала  о второй тайне Павлика и его мамы, оставшейся за кадром,   в том же восьмом классе.
               – Ничего, Паша, что отца практически у тебя и не было. Зато, я точно знаю, сестер и братишек  целая куча! А одна... сестричка... вообще у нас под боком...
               Павел даже помертвел от страха, крикнул:
                – Кто? Ирка?
                – Сынок, – возмутилась мама,  – ты в своем уме?! У Ирочки семья идеальная!
                – Тогда кто она? Я хочу знать! Я хочу иметь сестру! И братьев. Найди мне их.
                – А Бог с тобой! Скажу. Улей зовут. На нашей улице живет, в самом низу. Случайно с ее мамой познакомилась. Долго рассказывать. Короче: она мне фотографию твоего папочки показала. Смотрю: сидит в обнимочку с этой несчастной, а на руках девочка,  на вид – младше тебя. Оказалось –  на полгода всего моложе! Представляешь?! Жил он тогда со мной. Правда, в командировки постоянно ездил. На холодильнике работал. Знаешь, такие вагоны специальные в поезде, где перевозят продукты на большие расстояния. Рефрежераторы. – Дарья рассмеялась  горько. – По Союзу всему мотался! А ты говоришь: найди тебе братьев. У него, наверное, на каждой станции было по семье.
                – А Уля эта, Уля?
                – Ну, а Улина мама жила под боком. Видно, забежал на минутку... Ой, что я такое тебе говорю! Ты же ребенок еще, не поймешь!
                – Я не ребенок! Забежал и... ребеночка сделал?
                – Па-авлик!
                – Сволочь он.
                – Не надо так.
                – А они... А Уля с мамой хоть знают, где он сейчас? С ними он  тоже жил?
                – Не знаю. Мы уже давно не виделись. А тогда... он время от времени у них ночевал. Так мы с нею подсчитали. Раза два в неделю вроде уезжал... 
                – И там жрал бесплатно, да? И у нас питался?
                – Нет, продукты приносил. Мы тогда неплохо жили. Он говорил, что ему... платят натурой.
                – Ага, что стерег, то и тырил.
                – Павлик, какой ты злой!
                – Зато ты добрая...
                Еще целый год не решался Павел познакомиться со своей сестрой Ульяной. Не знал, как она к этому отнесется. Может, все, что связано с отцом-отступником,  ей неприятно. То любопытство одолевало, то наоборот – страх, что не понравится она ему. А хотелось иметь сестричку...
Ирине об этом не рассказал. Стыдно было за мать. Теперь у него была своя тайна.

                ...Никогда еще Ирина так подробно не вспоминала молодость. Тем более – не вспоминала она Павлика-ученика и Павлика-студента, когда он   существовал параллельно, но вплотную не пересекался с нею. Словом – не друг, а телохранитель, поневоле знающий главное из ее жизни, но не смеющий вмешиваться. Правда, Ирина позволяла ему произносить реплики по теме происходящих событий, из которых вполне можно было оценить  внутренний мир и пристрастия телохранителя. Павлик был неглуп,  много читал, но другие книги – исторические,  разбирался в международной политике, любил свою химию, не любил Ирочкиных ухажеров, уважал свою маму, был помешан на спорте.
                От  всяких копаний на тему «неудачная семья» Ирина себя отучила давно. Однако ежедневное присутствие  бывшего  супруга, напрягало ее. Привычку заботиться о его здоровье, правильном питании и чистой одежде было трудно вытравить до конца. То ей казалось, что Павел похудел, то не нравилось, как плохо выглажена рубаха, то ей чудился по ночам еле слышное постанывание. Снится что-то или болит? В его отсутствие Ирина проверяла содержимое холодильника, украдкой снимала с плечиков рубашки и переглаживала их. Зимою, обнаружив, что нижнее белье у мужа пришло в негодность, купила новый комплект и подложила в глубину полки, а изношенное тихо выбросила. Как и следовало ожидать, Павел, покопавшись в поисках смены белья, обнаружил новенький комплект и порадовался, решив, что это старые запасы. Вечно эта Ирка запрячет так, что надо искать!
               И носки она таким макаром подменяла – старье – на новые, А он радостно обнаруживал.
               «Мужики как дети!» – думала Ирина, наблюдая такую рассеянность супруга. Мог бы догадаться, что за два года одинокого житья носки и трусы новее не становятся.
               Она давно перестала ревниво сравнивать свою семью с другими в раскаянье, что не смогла ее сохранить и удержать в приличном состоянии. Вокруг наблюдались семьи либо разрушенные, либо полуразрушенные, либо со своими скелетами в шкафу, да еще такими многочисленными,  что они вываливались оттуда  на всеобщее обозрение.
Слава Богу, у нее была хотя бы видимость обыкновенной семьи. Вон даже семейные обеды по воскресным дням, как у порядочных, собирали родню. И было даже весело. И только Машкин Игорек  оставался пока для всех чем-то виртуальным.
... Ирине здорово повезло на сваху – та  была на пенсии и внучку соглашалась пасти круглосуточно. Так что вторая бабушка внучки Аленки быстро стала первой и главной, а работающая Ирина выполняла функции парадной бабули, праздничной.
 Сын Владик предпочитал приходить в гости к мамочке, а не принимать у себя. Поэтому обед превращался в торжественное застолье, отнимавшее  у Ирины много сил и времени. Приходилось печь  обожаемый всеми наполеон или пирожные, придумывать новые салатики, делать жаркое и варить компот. Все съедалось с поразительной  скоростью и жадностью оголодавших, не знающих, что такое приличие. Ирина только глазами хлопала, наблюдая, как опорожняются тарелки и салатницы. После ухода дорогих гостей опустевший холодильник  можно было просто  выключать. Когда гости выползали из-за стола, отяжелевшие и полусонные,  и покидали гостеприимную маму энд бабушку,  Ирина падала на диван и говорила смачно:  «Фу-у-у!» Что  означало бессовестное: «Наконец-то вымелись!»
                Усложнял ситуацию дедушка Павлик, с радостью изображавший крепкий союз с бабушкой Ирой. Он тоже  с удовольствием лопал приготовленное бывшей супругой. Правда,  к приходу деток гордо выставлял на стол свою долю в виде сырокопченой колбаски, баночки маслин и нескольких бананов либо апельсин.
Понятно, что и Машка прибегала, зная мамину щедрость. Ей тоже хотелось пообщаться с братом, хотя и выливалось это в бесконечные споры. Ирина  не уставала удивляться дуэту собственных деток. Пели они свои песни в разных тональностях. Не было у них ничего общего! Словно выросли они где-то вне дома. Только тяга к родному гнезду и роднила их.
                Иногда Ирина думала со страхом, что после ее смерти дети разбегутся окончательно.

продолжениеhttp://www.proza.ru/2013/01/16/1305