Робкий, трусливый зек

    
    -Подождите, уважаемый мистер Кокер,подожите! Я вас просто не понимаю,-- раздраженно сказал врач,-- какое снотворное вы просите выписать, если до двух часов ночи торчите в баре? -- Это не для меня, доктор. Это для моей жены.....                В эту ночь Фира  Кокер,в ночной рубахе и комнатных шлепанцах измеряла шагами длинну своей спальни. Некоторые  вещи она  понимала довольно ясно:
когда  человека  посадили  за решетку, значит, он в тюрьме. Брак для нее был
тюрьмой.В последний вечер он клялся ей:
- Я дал себе зарок,дорогая, что если еще раз чем-то тебя расстрою, то буду отрубать себе по сантиметру моей неутомимой гордости... каждый раз!.
- Тебе, старый шалопай, лишь бы назло мне сделать !-прокричала Фира,но... Дверь с грохотом закрылась и он ушел.Их брак был тюрьмой для неё и для ее мужа Зюни Кокера, как тот убедился. Но он так и
не  понял  причины. Было бы лучше, если бы он понял, тогда, по крайней мере,
он  нашел  бы себя. Но этого не случилось. После женитьбы пять или шесть лет
промелькнули,  как  мелькают  на  стене  тени  качаемых  ветром деревьев. Он
находился  в  подавленном,  одурманенном  состоянии.  Каждый день он утром и
вечером  видел свою жену. Иногда что-то пробуждалось в нем, и он целовал ее.
Каким то образом родилось  трое  детей.  Он  преподавал  математику  в  маленьком захолустном колледже и ждал.
     Чего  ждал?  Он начал спрашивать себя об этом. Сперва этот вопрос доходил
до  него смутно, как эхо. Потом стал звучать настойчиво. «Я требую ответа! -
казалось,  говорил  вопрос.  -  Довольно  дурачиться.  Ты должен уделять мне
внимание!»
     Зюня ходил по улицам городка.
     - Да, я женат. У меня дети, - бормотал он.
     Он  возвращался  домой.  Ему не приходилось жить только на жалованье от
преподавания  в  колледже,  и  поэтому  дом у него был довольно просторный и
хорошо  обставленный.  В доме жили две помошницы.Одна - ходившая за детьми, и другая,
исполнявшая  всю  хозяйственную  работу.  Одна из этих женщин имела привычку
тихонько  мурлыкать нежные песенки. Иногда Зюня останавливался у
входа  в  дом  и  прислушивался.  Сквозь  стеклянную  дверь  ему  была видна
комната,  где находилась его семья. Двое детей играли в кубики на полу. Жена
шила.  Старуха няня сидела в качалке, держа на руках младшего ребенка,
совсем  еще  малютку.  Вся комната, казалось, была зачарована ее пением. Зюня
тоже  поддавался  чарам.  Он  безмолвно  ждал.  Голос  уносил его куда-то, в
далекие   леса,   растущие  вокруг  болот.  В  его  мыслях  не  было  ничего
определенного.  Он  много  дал  бы  за  то,  чтобы  быть  в состоянии думать
определенно.
     Он тихонько входил в дом.
     «Вот  я  и пришел, - казалось, говорило его сознание, - вот я и пришел.
Это мой дом, это мои дети».
     Он  смотрел  на  жену.  Со времени замужества она несколько располнела.
«Быть  может,  это сказывается материнство, она родила троих детей», - думал
он.
     Старуха  певунья  уходила  и  уносила с собой ребенка, У Зюни и Фир
начинался отрывочный разговор.
     - Как ты себя чувствуешь сегодня, милый? - спрашивала она.
     - Хорошо,- отвечал он.
     Если  дети  были  увлечены  игрой, нить его мыслей не разрывались. Жена
никогда  не  разрывала ее так, как это делали дети, когда подбегали к нему и
начинали  дергать  его  и  тянуть  за полы. По вечерам, после того как детей
укладывали  спать, ничто уже не нарушало целости той скорлупы, в которой жил
Зюня.
     Иногда  приходил  кто-нибудь  из его приятелей с женой, или
же  он  и  Фира  шли  к  соседям. Разговаривали. Даже когда они оставались
вдвоем, не обходилось без разговоров.
     - Что-то у нас ставни разболтались, - говорила она.
     Дом   был   старый,   с   зелеными   ставнями.   Эти  ставни  постоянно
расшатывались  и по ночам болтались на петлях взад и вперед, сильно хлопая о
стены.
    Зюня  отвечал,  что  позовет  плотника.  Затем  его ум ускользал к своей
обычной  игре,  вне  присутствия жены, вне дома, в другой сфере. «Я - дом, и
мои  ставни  разболтались»,  -  говорило  его  сознание. Он видел себя живым
существом,  которое  заключено в скорлупу и пытается пробиться наружу. Чтобы
избежать  отвлекающего от мыслей разговора, он брал книгу и притворялся, что
читает.  Когда  жена  тоже  начинала читать, он наблюдал за ней внимательно,
упорно.  Нос  у  нее  какой-то,  а  глаза - ну просто... У нее был свой привычный
жест:  когда она бывала поглощена страницами книги, ее рука тянулась к щеке,
касалась  ее  и  затем  опять  опускалась.  Волосы  у  нее  были не совсем в
порядке.  Со  времени  замужества и появления детей она перестала следить за
собой.  Когда она читала, ее тело оседало в кресле, точно мешок,прикрытый сиськами. Она была из тех, чья песенка уже спета.
     Ум  Зюзи  занят  был  только  фигурой  жены,  но, в сущности, не касался
женщины,  сидевшей  подле  него.  Так  было  и  с  детьми.  Иногда,  на одно
мгновение,  они  становились  для  него живыми существами, такими же живыми,
как  его  собственное тело. Потом на долгие промежутки времени они как будто
отодвигались вдаль, как напевающий голос няни.
     Как  ни  странно,  няня всегда была для него чем-то действительно
существующим.  Он  чувствовал  между собой и ею какое-то взаимное понимание.
Она  была  вне  его  жизни.  Он  мог смотреть на нее, как смотрят на дерево.
Иногда  вечером, когда няня уводила детей наверх и укладывала их спать, а он
сидел  с  книгой  в  руках, притворяясь, что читает, старуха тихо
проходила  через  комнату, направляясь в кухню. Она смотрела не на Фриду,
а  на Зюню.  Он  как будто подмечал какую-то странную нежность во взгляде ее
старых глаз. «Я понимаю тебя, сын мой!» - казалось, говорили эти глаза.
     Зюня  имел  твердое  намерение  во что бы то ни стало привести в порядок
свою  жизнь.  «Ну  и  хорошо!»  - мысленно произносил он, словно обращаясь к
третьему  лицу.  Он  был вполне уверен, что в комнате есть третье лицо и что
оно  находится внутри его тела. Он обращался к этому третьему
лицу.
     «Да,  вот  сидит она, эта женщина, на которой я женат. У нее такой вид,
словно  она  чего-то  достигла  в  жизни»,  -  думал он, будто говоря вслух.
Иногда  ему  даже  казалось,  что  он  сказал  это  громко,  и  он  быстро и
пристально  взглядывал  на  жену. Она продолжала читать, поглощенная книгой.
«Может  быть,  в  этом  все  дело,  -  думал  он.  - У нее дети. Они для нее
свершившиеся  факты.  Они вышли из ее тела, а не из моего. Ее тело выполнило
какую-то  задачу. Теперь оно отдыхает. Если она и становится немного похожей
на мешок, это так и должно быть».
     Он  вставал  и  под  каким-либо пустячным предлогом выходил из комнаты,
потом  из  дому....  В  юности  и  в ранние годы возмужалости долгие прогулки,  повторявшиеся,  подобно  возврату  какой-то  перемежающейся  болезни,
помогали  ему.  Но  ходьба по просто так ничего не разрешала. Она только утомляла
его  тело,  а  когда  тело  уставало,  он  мог  спать. После нескольких дней
прогулок  и  сна  в  нем  происходила  какая-то  перемена.  Реальность жизни
удивительным    образом   восстанавливалась   в   его   сознании.   Случался
какой-нибудь  пустяк.  Человек, шедший впереди него по дороге, бросил камень
в  собаку,  с  лаем  выбежавшую  из ворот. Быть может, в это время был
вечер,  и Зюня  гулял  по холмистой местности. Вдруг он оказался на верхушке
холма.  Перед  ним  дорога  опускалась  куда-то  во  мрак.  На западе, по ту
сторону,  виднелась  ферма.  Солнце  уже зашло, но слабые отблески еще
освещали  на  западе  горизонт.  Из дома фермы вышла женщина и направилась к
сараю.  Он  не  мог  ясно  видеть  ее  фигуру,  но  в руке она что-то несла,
несомненно это было ведро: она шла, видимо, доить корову.
     Человек,  шедший  по  дороге  и  бросивший камень в собаку, обернулся и
увидел  позади  себя Зюню. Ему стало немного стыдно, что он испугался собаки.
Он  приостановился и как будто хотел заговорить, но вдруг его охватило
смущение,  и  он  быстро  пошел  вперед.  Это  был  человек  средних лет, но
совершенно внезапно и неожиданно он показался Зюне мальчиком.
     Смутно  видневшаяся  женщина,  что  шла  к  сараю,  тоже остановилась и
посмотрела.  Вряд  ли  она могла разглядеть Зюню. Она была в
белом  и все-таки казалась ему лишь каким-то смутным пятном на темно-зеленом
фоне  садовых  деревьев.  Но  она все еще стояла и смотрела, казалось, прямо
ему  в  глаза.  У  него было страшное чувство, будто какая-то невидимая рука
подняла  ее  и  поставила перед ним. Ему представлялось, что он знает всю ее
жизнь и всю жизнь человека, бросившего камнем в собаку.
     В  более  молодые  годы,  когда жизнь ускользала из-под его власти, Зюня
бродил  и  бродил,  пока  не  случалось  несколько таких вот происшествий, и
тогда  вдруг  он  опять  приходил  в  себя,  опять мог работать и жить среди
людей.
     В  те  годы,  когда  он  уже был женат, после вечера, проведенного, как
было  описано,  он выходил из дому и сразу пускался быстрым шагом. Как можно
быстрее  выбирался  он  за  пределы города и шел по дороге, тянувшейся среди
пологих холмов,к бару на трассе.
     «Нет,  я  уже  не  могу  гулять  целыми  днями, как делал это раньше, -
думал,  он.  - Есть определенные факты жизни, и я должен смотреть им в лицо.
Фирочка,  моя  жена,  -  факт,  и  дети  мои - тоже факты. Я должен осязать
факты. Я должен жить ими и с ними. Так обычно течет жизнь».
   Зюня  выходил  из  дома  и  направлялся  по  дороге. Он был человек атлетического сложения и одет в свободный,хорошо  сидевший на нем костюм. Удрученный и растерянный, брел он по дороге.
С  одной  стороны,  он  сознавал  себя способным стать настоящим человеком и
занять  свое  место  в  жизни, а с другой стороны, он вовсе не сознавал себя
таким.
   Зюня всегда гулял  ночью,  и  трудно  было  что-либо  видеть, но чувства пространства он никогда  не  терял.  «Все  идет вперед и вперед, а я стою на месте!» - думал
он.  Последние  шесть  лет  он был преподавателем в провинциальном колледже.
Молодежь  - юноши и девушки - приходила в предназначенную для этого комнату,
и  он их учил. Это ничего не давало. Шла игра словами и цифрами. Прилагались
усилия, чтобы пробудить умы.
     К чему?
     Это  был  старый  вопрос,  к  которому  он всегда возвращался и который
нуждался  в  ответе, как животное нуждается в пище. Зюня уже давно отказался от попыток
ответить  на  него. Он быстро шагал, стараясь устать физически. Он заставлял
свой   ум   сосредоточиваться   на  каких-нибудь  мелочах,  чтобы  забыть  о
расстоянии.  Как-то раз он свернул с дороги и обошел вокруг целого поля.  Он  прикинул  число  стеблей  в  каждом  ряду и подсчитал число
стеблей  на  всем  поле.  «Это  поле  даст  тысячу  двести ростков кукурузы», -
мысленно  сказал  он  себе, словно это имело для него какое-нибудь значение.
Выдернув  из  початка  пучок  шелковистых  волоков,  он начал играть ими. Он
попытался  представить  себе, что это его усы. «А я был бы малый хоть куда с
такими желтыми усами! - подумал он.
     Однажды  во  время лекции Зюня вдруг начал с новым интересом смотреть на
своих  студентов. Его внимание привлекла молодая девушка. Она сидела рядом с
сыном  их соседа.  Молодой  человек что-то писал на обложке
книги. Она взглянула и сразу отвернулась. Молодой человек ждал ответа.
     Была  зима,  и  он  приглашал  ее  на каток. Но Зюня не знал об этом. Он
вдруг  почувствовал  себя  стариком. Когда он задал девушке какой-то вопрос,
она растерялась. Голос ее дрожал,
     По  окончании  лекции  произошла  удивительная  сцена. Зюня  на  минуту
задержал  этого парня,  и  когда они остались одни, его внезапно охватил
яростный гнев. Но голос его был холоден и спокоен.
     -  Молодой  человек,  -  обратился он к студенту,- вы приходите сюда не
затем,  чтобы  писать  что-то на обложках книг и тратить время. Если я увижу
это  еще  раз,  я  сделаю то, чего вы меньше всего ожидаете. Я выброшу вас в
окно, так и знайте!
    Зюня  сделал  движение  рукой,  и  молодой  человек  вышел,  бледный, не
проронив   ни   слова,а Зюня  почувствовал  себя  очень  скверно.  В  течение
нескольких  дней  он  думал о девушке, которая совершенно случайно привлекла
его внимание. «Я познакомлюсь с ней. Я узнаю, кто она такая», - думал он.
     Профессора  колледжа нередко приглашали студентов к себе
домой.  Мысль поселилась надежно и он  думал  об  этом  несколько дней, и однажды под вечер заметил ее впереди  себя,  когда  она  опускалась  с  холма,  на котором был расположен колледж.
     Девушку  звали  Соня Рейн.  Она поступила в колледж всего несколько
месяцев  назад - несомненно,
такого  же  провинциального городка, как и их.Зюня ничего не знал о
ней,  кроме  разве  того,  что отец ее умер, да, кажется, и мать. Зюня быстро
спустился по склону, чтобы догнать девушку.
     -  Мисс Рейн,  -  окликнул  он  ее и удивился, что голос его слегка
дрожит. «Почему это я так волнуюсь?» - невольно подумал он.
     Новая  жизнь  началась  в  доме  Зюни Кокера. Для него было хорошо, что
теперь  в доме бывал кто-то, не принадлежащий ему, а Фира Кокер и дети -
быстро  привыкли к девушке. Его жена,Фирочка - мешок золота с сиськами, настоятельно просила Соню заходить, и она
посещала семью по нескольку раз в неделю.
     Сонечке Рейн  очень  нравилось  бывать в семье, где есть дети. Зимой в
послеобеденные  часы  она брала с собой санки и двух сынишек семьи Кокер и уходила с
ними  кататься  на  холмик,  неподалеку от дома. Было много веселья и крику.
Она  тащила  санки, в гору, дети карабкались следом. Затем они все
вместе шумно мчались вниз.
     Девушка,  быстро  развившаяся  физически, смотрела на Зюню как на
нечто  стоявшее  совершенно  вне  ее  жизни.  Она редко разговаривала с этим
человеком,  внезапно и сильно ею заинтересовавшимся, а Фира, по-видимому
не  задумываясь,  приняла  ее как добавление к своему семейству. Часто днем,
когда  обе  няни  бывали  очень  заняты, она уходила из дому, оставляя
детей на попечение Сони.
     День  клонился  к вечеру, и Зюня пришел из колледжа домой вместе с Соней.
 Дети со студенткой играли возле
дома. Зюня  смотрел  не  на  детей,  а на нее, «Она принадлежит к тем людям,
среди  которых  я  живу,  и предполагается, что она здесь с нами работает, -
думал  он.  -  Она  не принадлежит мне, как Фира и дети. Я могу вот
сейчас  подойти  к  ней,  коснуться  ее руки, взглянуть на нее, потом уйти и
никогда больше ее не видеть».
     Эта  мысль  служила  утешением  для  удрученного  человека. По вечерам,
когда  он  отправлялся  на  прогулку,  чувство окружавшего его безграничного
пространства  больше не побуждало его бродить целыми часами, он уже не шел в
полубезумии  все  вперед  и  вперед,  пытаясь  проникнуть сквозь неосязаемую
стену.
     Он  думал  о ней. Это была девушка из провинциального городка.
Вероятно,   такая   же,   как  миллионы  других  девушек.  Его
интересовало,  что  думала она, когда сидела на его лекциях, когда шла рядом
с ним по улицам, когда играла с детьми во дворе дома.
     Однажды  зимой, когда в сумерках. Соня с детьми лепила во дворе снежную
бабу,  Зюня  пошел наверх и в темноте стал глядеть в окно. Высокая, стройная,
смутно видимая фигура девушки быстро двигалась по снегу.
     «Да,  в  ее  жизни  еще  ничего не было. Она может стать чем угодно или
ничем.  Она подобна юному деревцу, которое еще не приносило плодов», - думал
он.
     Он  прошел  в  свой  кабинет  и  долго сидел там во мраке. В тот вечер,
отправившись  на обычную прогулку, он отсутствовал недолго: поспешил домой и
засел  у себя в кабинете.Зюня запер дверь. Хотя он этого не сознавал, ему не
хотелось,  чтобы  Фирочка  подошла  к  его  двери и нарушила его мысли. Она
иногда это делала.
    Но она не подошла.Она  все  время  читала  романы.  Она читала романы английских писателей.Прочитав их все до последнего,она опять начинала с первого.
     Иногда  она  приходила наверх и, стоя у закрытой двери, разговаривала с ее Зюней. Она что-нибудь  рассказывала  или  повторяла  неожиданно  умную фразу, сказанную
кем-нибудь  из  детей.  Случалось,  она  заходила в комнату и гасила свет. У
окна  стоял  диван. Она садилась на край дивана. Тогда что-то пробуждалось в
них  обоих.  Это  было  как в ту пору, когда они еще не были женаты. Сидящая
фигура  оживала.  Он  тоже  садился  на  диван,  и  она  протягивала руку и
касалась его и лица.
     Зюня  не  хотел,  чтобы  это  случилось  теперь.  Постояв минуту посреди
комнаты, он подошел к двери, отпер ее и вышел на лестницу.
     -  Пожалуйста,  Фира,  не  шуми, когда придешь наверх. У меня болит
голова, и я постараюсь заснуть, - солгал он.
     Вернувшись  в  свою  комнату  и заперев дверь, он почувствовал себя вне
опасности, погасил свет и, не раздеваясь, бросился на диван.
     -  Он  думал о Соне Рейн, своей ученице, но был уверен, что думает о
ней  совершенно  отвлеченно. Она была подобна той женщине, которая шла тогда доить
корову  и  которую  он  видел,  когда  в молодые годы гулял далеко,
чтобы  излечиться от внутреннего смятения. В его жизни она занимала такое же
место, как человек, бросивший тогда камнем в собаку.
     -  «Да,  она еще не сложилась, она подобна молодому деревцу, - повторял
он.  -  Люди  всегда  так.  Они  вдруг  перестают  быть  детьми и становятся
взрослыми.  Так  будет  и  с  моими  детьми.  Малютка  Сиси,  только еще
начинающая  лепетать,  скоро  будет  как эта девушка. Я избрал эту Соню не в
силу  какой-либо особенной причины. Вы задумывались какая разница между любовницей и женой?О,да!День и ночь. По какой-то причине я отошел от жизни, а
она   вернула  меня  назад.  Это  могло  случиться  со  мной  и  при  других
обстоятельствах:  если  бы  я увидел, как ребенок играет на улице или старик
входит  в  дом.  Она  не  принадлежит  мне.  Она уйдет из моего поля зрения.
Мои Фира  и  дети останутся при мне, и я останусь при них. Мы узники, потому
что  принадлежим  друг  другу.  А вот Соня Рейн свободна, или, по крайней
мере,  она  не  узница  нашей тюрьмы. Несомненно, со временем и она построит
себе  тюрьму  и  будет  жить  в  ней,  но  я  не буду иметь к этому никакого
отношения».
     Ко  времени  третьего  года  пребывания  в  колледже Соня
Рейн  сделалась  как  бы принадлежностью семьи Кокеров. Но она все еще не
знала  Зюню.  Детей  она  звала лучше, чем он, быть может лучше, чем их мать.
Осенью  она  с мальчиками ходила за орехами. Зимой она каталась с ними
на коньках на небольшом пруду рядом с домом.
     Фирочка  принимала  ее,  как  принимала  все: услуги обеих нянь,
рождение детей, обычное молчание мужа.
   И   вдруг,   совершенно   внезапно   и   неожиданно,   молчание  Зюни,
продолжавшееся   всю   его   женатую   жизнь,   прервалось.   Идя   домой  с
немцем-преподавателем  новых  языков  в  колледже,  он по дороге вел горячие
споры.  Он  останавливался  на  улице  при встрече с людьми и разговаривал с
ними. Он ожил, он пел и насвистывал.
     Как-то  осенью,  придя под вечер домой, он застал всю семью в гостиной.
Дети  играли на полу, а старая няня сидела в качалке с ребенком на руках
и  мурлыкала  песенку. Сонечка тоже была здесь. Она сидела
и читала книгу.
    Зюня  подошел  прямо  к  ней  и  заглянул  ей  через плечо. В этот миг в
комнату  вошла  его Фира.  Он  протянул руку и выхватил книгу у девушки. Она
удивленно  посмотрела  на него. С бранным словом швырнул он книгу в пылавший
камин  и  разразился  целым  потоком  слов. Он проклинал и книги, и людей, и
образование.
     -  К  черту  все  это!  -  кричал он. - Зачем вам читать о жизни? Зачем
людям  нужно  думать о жизни? Почему они просто не пользуются жизнью? Почему
они не хотят расстаться со своими книгами, мыслями и школами?
     Он  повернулся  и взглянул на жену. Та стояла бледная, устремив на него
странный,  неподвижный  и неуверенный взгляд. Старуха няня поднялась и
быстро  вышла  из комнаты. Двое старших детей заплакали. Он чувствовал себя
отвратительно.  Он  глядел то на испуганную девушку, которая сидела в кресле
со  слезами  на глазах, то на жену. Пальцы его нервно теребили полу пиджака,
женщинам  он  казался  мальчиком,  который залез в чулан стащить съестного и
был пойман на месте преступления.
     -  У  меня  опять  этот  нелепый приступ раздражительности,- сказал он,
глядя  на  жену,  но на самом деле обращаясь к девушке.- Видишь ли, я говорю
серьезнее,  чем  может показаться. Меня рассердила не книга, а нечто другое.
Я вижу, что в жизни так много может быть сделано, а я делаю так мало.
     Он  ушел  наверх,  в  свою комнату, недоумевая, почему солгал женщинам,
почему постоянно лжет самому себе.
     Но  лгал  ли  он самому себе? Он попытался ответить на этот вопрос и не
мог.  Он  был  похож  на  человека,  который  бродит в темноте по коридору и
натыкается  на  глухую  стену.  Старое  желание уйти от жизни, измучить себя
физически снова нахлынуло на него, как безумие.
     Долго  стоял  он в темноте своей комнаты. Дети перестали плакать, и дом
опять  успокоился. Слышался тихий голос жены, потом хлопнула выходная дверь,
и Зюня понял, что это ушла студентка.
     Жизнь  в  доме  потекла  по-прежнему.  Ничего  не случилось. Отец семейства обедал
молча  и затем уходил на прогулку в бар. В продолжение двух недель Соня Рейн не
заходила,  к  ним,  потом он однажды столкнулся с ней во дворе колледжа. Она
больше не посещала его лекций,
     - Пожалуйста, не покидайте нас из-за моей грубости, - сказал он ей.
     Девушка  вспыхнула  и  ничего  не сказала. Придя в тот вечер домой, Зюня
увидел  ее  играющей  с детьми во дворе. Он сейчас же ушел к себе в комнату.
Жесткая  улыбка  играла  у  него  на губах. «Она больше не похожа на молодое
деревцо.  Она  уже почти как Фирка. Она уже как будто принадлежит к моему
дому, принадлежит мне и моей жизни», - думал он.
    
    
     Посещения  девушкой  дома  Кокеров  окончились  внезапно.  Раз вечером,
когда Зюня  сидел  у  себя  в  комнате,  Соня  поднялась  наверх  с  обоими
мальчиками.  Она  в  этот  день  обедала у них и теперь укладывала детей
спать.  Эту  привилегию  она  всегда  оставляла  за  собой,  когда обедала у
в этой семье.
    Зюня  поспешил  наверх,  как только кончился обед. Он знал, где была его
жена.  Она  сидела  внизу в гостиной и читала при лампе одну из книг Роберта
 Стивенсона.
     Долгое   время он  слышал  голоса  детей  над  своей  головой.  И вдруг....
  Соня Рейн  спускалась  по  лестнице, которая вела мимо его комнаты.
Потом  остановилась,  обернулась  и снова поднялась по лестнице. Он встал и
вышел  за дверь. Девушка вернулась в детскую потому, что у нее вдруг явилось
страстное  желание поцеловать старшего мальчика, которому теперь было девять
лет.  Она  тихонько  вошла  в  комнату  и  долго стояла там, глядя на детей:
мальчики  и  не  подозревали,  что  она  здесь,  и  вскоре уснули. Тогда она
подкралась  к  ним  и  нежно  поцеловала  одного  из них. Когда она вышла из
детской, проказник Зюня поджидал ее в темноте. Он взял ее за руку и повел вниз, в свою
комнату.
     Она   была   очень  испугана,  и  этот  страх  почему-то  доставил  ему
удовольствие.
     -  Вам  не  понять того, что здесь сейчас произойдет, - прошептал он, -
но  когда-нибудь  вы  поймете.  Я поцелую вас, а потом попрошу уйти из этого
дома и больше никогда не приходить.
     Он  привлек  к себе девушку и поцеловал ее в щеки и в губы. Когда затем
он  подвел  ее  к двери, она была так слаба от испуга и так вся трепетала от
новых,  странных,  непонятных ей желаний, что с трудом спустилась по лестнице
в комнату, где сидела Фира.
     «Сейчас  она  будет  лгать»,  - подумал он, и вслед за этим донесся ее
голос как отклик на эту мысль.
     -  У  меня  страшно  разболелась  голова.  Надо  поскорее идти домой, -
услышал он ее слова:
     Голос  у  нее  был  глухой,  напряженный.  Это уже не был голос молодой
девушки.
     "Она  уже  не похожа на молодое деревцо!" - подумал он. Он радовался и
гордился  своим  поступком.  Когда он услышал, как тихо затворилась выходная
дверь,  сердце  его  радостно  забилось.  Странный, дрожащий свет вспыхнул у
него в глазах.
     "Она  не избежит тюрьмы,- закрыв глаза,думал он,- но я не буду иметь к этому никакого отношения.
Она  никогда  не будет принадлежать мне. Руки мои никогда не создадут тюрьмы
для нее, -  думал он с мрачным удовлетворением.- Это не та девушка, что вчера в баре так страстно  танцевала на столе в одном лифчике и трусиках.Или я, должно быть, слишком рано ушел?!"