Трубка Мира. Часть 5

И только совершенно случайно я узнал, что эта «маленькая фея», как я называл её про себя - была именно тем самым «гадким утёнком», с которым мы столько детских лет провели в одном дворе и у одного педагога, в одной музыкальной школе. Это выяснилось как-то в разговоре с отцом за обедом.  Я уже говорил, что изредка, по просьбе отца приходил в театр и играл в его оркестре. Но меня ни чуть не интересовало, кто ещё кроме меня находится в оркестровой яме. Я приходил, отдавал должное пульту и с чувством выполненного долга покидал яму по окончании спектакля. Однажды, за одним из таких обедов, отец попенял мне, что я веду себя, мягко говоря, не совсем тактично по отношению к коллегам в оркестре. Ты приходишь, хватаешь инструмент, порой забывая даже поздороваться. Я удивительно поднял на него глаза. Да, да, подтвердил он, видя мою реакцию на его обвинение. Ты уж, пожалуйста, сделай над собой небольшое усилие, продолжил он - снизойди со своего учёного «Олимпа» хотя бы на время и обрати внимание на нас, простых смертных и хотя бы просто поздоровайся. А я что, не здороваюсь? Удивлённо спросил я. В том-то всё и дело, ответил отец. Ты хотя бы видишь, с кем сидишь за одним пультом, возобновил прерванный чаем разговор, отец. С кем? Удивлённо спросил я. Вот, вот, укоризненно проворчал он. Провёл с Веркой всё своё детство в одном дворе, учился в одной музыкальной школе, а теперь ходишь, задрав нос, и даже не здороваешься с ней. Так эта та самая Верка?! Этот нескладный заморыш, над которой потешался весь двор и вся школа? К твоему сведению, более строго продолжил отец, на счёт этого «заморыша», как ты выразился: два выигранных конкурса им. П.И. Чайковского – раз. Пять или шесть, точно не помню, других международных конкурсов – два. Постоянные сольные концерты и не просто здесь, у нас, а по всему миру. Сотни различных приглашений и не только из Москвы и Питера, но и других мировых площадок. А ты... «заморыш». Живёт одна, её мама уж года три как умерла. И что её здесь держит, ни как не пойму. А может быть – ни что, а кто? И отец хитро посмотрел на меня. Я заметил – она постоянно крутится возле входа, словно ждёт кого и стоит тебе появиться, как она словно роза расцветает и вся светится. А ты – «заморыш». Ну, ты  скажешь тоже, ответил я ему, чувствуя, что начинаю с головы до ног заливаться краской.
Целый день сказанное отцом не выходило у меня из головы. И как было запланировано ранее, именно сегодня вечером, я должен был идти в театр.       Я шагал туда со смешанным чувством. Мне было и любопытно, и стыдно, и ещё невесть какие чувства примешиваясь к основным. Будоражили,  вдохновляли, и тревожили, делая меня одновременно смелым и в тоже время – застенчивым и растерянным.         Весь спектакль я проглядел не в пульт, а на неё. А после спектакля, мы шли вместе домой, но вот до дома так и не дошли, до самого утра. У подъезда я целовал её, ни чуть не смущаясь прохожих, которые с улыбкой обходили целующуюся парочку и ещё долго оборачивались, словно старались запечатлеть в своей памяти, столь редкую нынче картину. Она же слегка сопротивлялась, что, впрочем, ни чуть не мешало мне неуклюже тискать её податливое тело, что наверняка причиняло ей достаточно ощутимую боль. Наконец Верка вырвалась из моих объятий и крикнув – «до вечера», упорхнула на свой этаж.       
После этого дня, мы стали встречаться с ней каждый вечер. Было совершенно ясно и мне, и ей, и кому бы то ни было, что вряд ли отныне, что-то сможет разлучить нас. У себя в институте я летал словно птица, всегда был весел и шутил, чего от меня ни кто не ожидал. Многие посматривали на меня с удивлением, а кое-кто и с осуждением. Но те, кто был по старше, хитровато улыбаясь, глядели мне в след и вздыхая, кивали головой. Всё шло просто замечательно, если бы только не эта проклятая погода, которая и не собиралась радовать людей, а совсем даже наоборот, лишь ухудшалась и ухудшалась. Лето клонилось к закату, но температура, побив всевозможные рекорды, всё увеличивалась и увеличивалась.