Очень уж напоминает ту самую, которую за деньги не

Джо скорчился, сжав зубы, с тихим скрипом кожаной куртки подтянул колени к груди и натужно глухо простонал, поворачиваясь набок, скручиваясь в тугой болезненный комок мышц, прижимаясь лбом к бутылке «Джека». Бутылка уже пуста, но ни истины, ни такого желанного успокоения на ее дне не обнаружилось.
« Гребаная матерь божья, ****ь! Да сколько же можно!?» - мысленно выкрикнул Вэнздэй уже в который раз. Он хотел бы заплакать... может быть, чтобы стало хоть немного легче, но слезы запеклись в горле, словно все тепло сконцентрировалось под кожей в ямке между ключиц. Остальное же тело покрылось липкой стылой испариной. Джозеф трясся в ознобе, хотя плещущиеся в желудке и в венах пол кварты янтарного спирта должны были его согреть и унять сокрушительную тупую боль под ребрами, затянуть дыру в груди тонкой золотистой пленкой перебродившего ячменя... но нет.
 Сначала, когда они с Джои приняли решение о роспуске группы, Вэнз особо и не огорчился. Во-первых, про окончательный распад  проекта речи не шло, они просто приостановились на неопределенный срок - Джордисон был рад до смерти вернуться в Slipknot, парни тоже занимались собственными группами. Во- вторых, материалов для сольного альбома у Джо скопилось предостаточно и без работы сидеть не приходилось. Да, они стали видеться реже, потом и вовсе перестали, но о том, чтобы расстаться, вслух не было сказано ни слова. Подумаешь, работа. Работа - это отлично, прекрасно и лучше некуда, особенно если любимая. Но один существенный минус в ней имелся – она отнимала все время. Когда Джордисон звонил и предлагал встретиться, Пул рвался всем сердцем, всем телом, но время… его просто не было физически. Потом та же история повторялась со сменой ролей, и уже Джои не мог выпутаться из своего графика ни на день.
 Какой-нибудь любитель открывать рот вхолостую мог бы плюнуть фразой типа «Для любви нет преград». Так-то оно так, но когда находишься на разных материках и вас разделяют мили и мили воды... Океан не та вещь, на которую можно забить и послать в задницу, то есть послать-то, конечно, все можно, но вряд ли самолеты от этого станут летать быстрее и берега приблизятся друг к другу.
 А насчет любви... Джо просто сидел однажды в ванне в доме Джои, пребывая в блаженной послеоргазменной истоме, со спермой Джои, сочащейся из задницы, со следами его пальцев на бедрах, розовыми, сиреневыми и багровыми отпечатками той силы с которой друг вбивал в него свою взаимность, и подумал, что да, наверное он любит малыша. Может быть, «любит» - это слишком избито,  громко сказано и не отражает ни сути, ни тех чувств, что он испытывал к своему теперь уже бывшему гитаристу. Не отражает тех нежности и желания, гордости, заботы, тревоги, обиды и злости, когда Джордисон снова брался за свои закидоны, всего восхищения, любования, умиления и еще сотни эмоций без названия и четкой формы… но люди, произносящие это слово на всех языках мира, не могут быть дураками все сразу, и каждый поймет, что имеется в виду, поэтому пусть «любовь» будет любовью. Он почувствовал ее тогда, сидя в остывающей воде, она пульсировала слабой болью в растянутых членом Джои мышцах, ею ломило плечи, она щипалась в зацепленной случайно зубами крайней плоти, в исцелованных и обсосанных губах. И она была настоящей, пусть и совсем не красивой. Но, если уж так разбираться, то и в жизни мало красоты, в ней до черта иронии, старого доброго черного юмора, она смеется над людьми, позволяет урвать особо расторопным лоскуток счастья, продает удачу и даром раздает отчаяние и печаль, но именно такая она настоящая. И та любовь, которую Вэнз вдруг открыл в себе, глядя на вывернутые наружу от скрябанья по полу кончики отросших ногтей, любовь пахнущая латексом и потом, его и его любовника, с корочкой засохшей слюны, она тоже была настоящей.
 Он никогда не говорил об этом с Джордисоном – не возникало нужды, потому что не было сомнений в том, что тот тоже любит. Они не бросались словами даже в шутку, просто скрепляли свой молчаливый договор каждую ночь, если находились вместе. И Вэнздэй не думал, что это когда-нибудь закончится. За несколько лет, проведенных вместе в рабочем и личном союзе, он уверовал во взаимность, видя ее в каждом жесте друга, в каждом  слове и взгляде.
 Джозеф не начал тревожиться, даже когда в отношении «кукол» уже смело можно было говорить в прошедшем времени, подспудно ожидая, что вот он закончит запись альбома,  Джои закончит свой слипнотовский тур, начнет... закончит, начнет... и они встретятся, и все будет, как раньше… Поэтому не звонил сам, стараясь не дергать и без того вечно нервного и запаренного друга, следя за его передвижениями из интервью и журнальных статей, пока через десятые руки не пришли сведения о том, что Джои Джордисон не сегодня-завтра сочетается браком.
 Вот тогда-то Вэнздэй впервые и ощутил нечто похожее на сигаретный ожег в том месте, которое неизвестно почему называется солнечным сплетением.
 Его совсем не задело, что Джои собирается жениться. С чего бы? Он и сам был женат, и это никак не мешало ему и не отражалось ни на работе, ни на его отношении к другу, ни к кому бы то ни было. Обидело то, что Джордисон и словом не обмолвился. Да будь Пул на его месте, он бы первым делом дал знать о своей радости, еще и на свадьбу пригласил в качестве шафера. Но Джои видимо считал иначе. Джозеф мысленно успокаивал себя – может быть, малыш просто еще не успел сообщить ему и ждет удобного момента. Но прошел месяц, не обозначенный ни звонком, ни электронным письмом. Вэнз подождал еще месяц, а когда громоздить причины молчания Джордисона уже не имело смысла, сам набрал его.
 Разговор состоялся сумбурный и оставил больше вопросов, нежели дал ответов. Джои в то время колесил с родной командой по Европе, а Джо находился в Де-Мойне, сказывалась разница часовых поясов, и Джордисон, усталый и раздраженный, вменил другу в вину то, что тот, якобы втайне от него, понаделал сольных записей. Его резкий обличающий тон настолько обескуражил Пула, что он и думать забыл спрашивать о свадьбе. Да у Джо и в мыслях не возникало что-то скрывать, ведь Джои прекрасно знал, у каждого музыканта «в столе» имеются свои какие-то наработки. И Вэнздэй, когда выдалось время, решил довести их до ума с новыми идеями, пока не сбился с волны. И работа настолько поглотила его, все остальное просто вылетело из головы. А Джордисон ни о чем и не спрашивал, к тому же, фоном всему этому служил начинающийся разлад Murderdolls, беспокоящих всех в равной степени, так что о своих домашних заготовках Джозеф временно забыл. Зато Джои внезапно вспомнил. Вэнздэй хотел все объяснить, сказать о том, что все это он делал для «кукол» и много еще чего сказать, но Джои не стал слушать и просто оборвал связь… во всех смыслах, как понял Джо.
 Пул сидел на своей кровати, смотрел на тоскливо пикающую трубку в руке, чувствуя, как под одеждой оплавляется «сигаретный ожег» и становится больше, словно кто-то подул на тлеющие края. Отвратительный рваный звук гудков отдавался вопросом «что – все?», и с каждым днем до Вэнза медленно доходило – да, все.
Сначала эта подавленность даже казалась надуманной, и он подсмеивался над собой - так скучать? По мужчине? Да ну! Все равно же они когда-нибудь увидятся... или нет?.. Но уж слишком часто его посещали мысли о Джои и его образы, чтобы убедить себя в том что все это случайно и просто пришлось ко времени, а на самом деле он ничего не чувствует... и стало уже не до смеха.  Ожидание встречи с осознанием, что возможно она вообще никогда больше не произойдет, усиливалось и переросло в настоящую плотскую тоску. Джозеф не мог спокойно смотреть на вещи друга, валяющиеся у него дома в неожиданно большом количестве. Его забытые футболки, диски, какие то нечитаемые записи в потрепанных блокнотах... раньше Вэнздэй не обращал на них внимания, но теперь они бросались в глаза, выводя из хрупкого равновесия, бередили душу, окуная в непрошеные воспоминания. Например, белая майка со старыми затвердевшими пятнами крови – это они валялись на кровати, пытаясь отвоевать друг у друга бутылку пива, и Джои, переоценив свои усилия, случайно врезал Джо локтем по губе, да так сильно, что сам испугался. Металлическое колечко, повстречавшись с зубами, откололо кусочек эмали, шарик вылетел из пазов, острый разомкнутый край рассек кожу, чуть не вырвав кусок мяса. Джордисон, не особо раздумывая над своими действиями содрал с себя футболку и прижимал ее к ранке, останавливая кровь, а потом осторожно и медленно слизывал ее остатки с поврежденной нежной плоти, пока и травма, и грязная окровавленная тряпка завалившаяся за кровать, и злополучная бутылка «Миллера» - все было забыто в солоновато сладких, пахнущих железом поцелуях…Или зеленый маркер, которым Джои обвел все татуировки и понарисовал новых, в том числе пресловутую трайбл-s, мертвецки пьяному Вэнзу, свалившемуся спать не дойдя до дивана. Эти и многие другие предметы отправились в кладовку, от глаз подальше – выбросить совсем не поднималась рука, а натыкаться на них на каждом шагу было и вовсе невыносимо.
 Не привыкший жалеть себя и придаваться самоедству в гордом одиночестве, Пул взялся вышибать клин клином. Он позвонил и помирился с женой, даже звал ее приехать, но она отказалась, видимо, слишком хорошо зная своего супруга, чтобы строить иллюзии относительно его внезапно всколыхнувшейся совести на пороге развода. Вэнздэй пытался справиться с пустотой внутри своими силами, с головой ныряя в алкогольные вечеринки и под юбки фанаткам, чего не делал почти никогда… и с удивлением обнаружил, что ничего не помогает. Ни женщины, ни редкие случайные мужчины не могли дать ему того, что давал Джои, и никто не брал его так, как это делал один лишь Джои.
 Джозеф всегда считал, что ему чужда сексуальная одержимость. Считал до тех пор, пока друг, горячий и обезоруживающе ласковый, не соблазнил его на близость с собой. И еще раз. А на третий Джо сам запросился к Джордисону в постель.
 Джои, казавшийся некоторым на первый взгляд таким страшненьким, своеобразным, но открытым, простым и разговорчивым, обладал удивительной чувственной аурой, она окутывала его, подобно запаху, который не улавливается носом, но оседает на подкорке, и чтобы этого не почувствовать, нужно быть просто мертвым. И чувствовали многие.
 На любой тусовке Джордисон, едва переступив порог, оказывался в гуще событий, окруженный толпой народа. Он сразу обращал на себя внимание, люди сами находили дорогу к нему, и они через одного считались с Джои приятелями. Хотя, Пул подозревал, что со многими из них его друг шагнул на ступеньку выше от приятельских отношений. Джои же, пространно улыбаясь, не подтверждал эти догадки, хотя, и не опровергал их.
 Жадный до секса малыш не имел привычки отказывать себе в каком бы то ни было удовольствии, и он через единственный пьяный поцелуй заразил Джо этой жаждой, словно передав вожделение вместе со своей слюной, розовой от вина. Вэнздэй не узнавал сам себя, удивляясь реакциям своего тела даже на самые мимолетные ласки друга. Все в Джои безумно возбуждало Пула – его маленькое сильное тело, дорожка волос, таких темных на белом-белом животике, теплые настойчивые пальцы, детские недовольно надутые мягкие губы, так странно сочетающиеся с недружелюбным взглядом из под насупленных сбритых бровей, его забавный нос… пока малыш сидел в утробе, видимо, задумывавшийся, как милый и кругленький, но выросший непоседа испортил природную задумку, сломав хрупкие кости об чей то кулак или неблагоприятные обстоятельства – Джозеф не уточнял.
 Джордисон мог склонить Вэнзди на что угодно, и Джозеф не имел ни сил, ни желания ему противиться. Они трахались на заднем сидении тачки, припаркованной посреди кукурузного поля; Пул сосал его член на темных задворках захолустных баров, становясь коленками на разбитый кирпич; влажными ищущими ртами они обшаривали тела друг друга в туровом автобусе, лежа за задвинутой заслонкой на одной полке, тесной как гроб, когда любому из парней могло придти в голову поинтересоваться, какого хрена они там возятся.
 Два взрослых мужика вели себя, как очумевшие дорвавшиеся друг до друга подростки, но Джо плевать на это хотел – какая разница, как это выглядит со стороны, если им так хорошо вместе. Вэнзу было хорошо, как ни с кем – ни с женой, ни с любой другой женщиной, ни с другим мужчиной, Джои знал это и сам раскрывался перед другом полностью, отдавая всего себя и все, что он мог дать, а мог он многое…
 Вот у каждого человека есть определенная превалирующая над другими способность – кто-то в самый нужный момент находит верные решения к сложным задачам, кто-то может всего парой слов заставить поверить в себя и вселить надежду, кто-то рожден, чтобы портить жизнь и трахать мозги, а Джои... когда Вэнз лежал на спине в гостиничных номерах, разных, но таких безликих, в меняющихся городах-близнецах, а Джордисон сидел на нем верхом, сверкая на любовника из под ресниц узкой полоской голубизны, почти затопленной чернотой зрачка, и, сжав его бедра своими, упираясь ему руками в грудь, невыносимо плавно двигался вверх-вниз, когда сквозь тихие нежные стоны, слипающимися от сухости губами, просил: «Поцелуй!», и Джо наклонял его к себе и целовал, облизывал, чувствуя, как щекочут шею, лезут в лицо и попадают в рот соленые от пота прядки волос друга, прилипшие к губам, тогда Пул думал, что Джои просто создан для секса, хоть музыка и была его третьим именем.
 Бесстыдно откровенный, раскованный, чуждый смущения и моральных терзаний, опытный и неутомимый, разгоряченный, влажный, пахнущий возбуждением, ласкать его такого, лапать, целовать и отдаваться ему было ни с чем несравнимым удовольствием. Когда Вэнз раздвигал ноги под малышом, мозги отключались – он выстанывал имя любовника, в грязных и нежных выражениях просил не останавливаться, обзывал маленькой ****ью, вымаливал прощение руками и ртом, сам насаживался на его член, и терял контроль.
  С напористым и страстным Джои невозможно было оставаться рядом и при этом не захотеть его, и Джо шутил, что друг может уболтать на потрахаться даже статую свободы.
 А теперь Вэнздэй потерял все это, хотя потом Джордисон все же позвонил Джозефу, извинился за то, что вспылил в тот раз, но ничего не рассказал о себе и не предлагал больше встретиться. Пул ответил, что да, конечно, он все понимает, высказал надежду на то, что у друга все будет отлично, услышал ответное пожелание удачи в делах и в жизни, и вовремя прикусил язык, чуть машинально по привычке не ляпнув «целую»... теперь это уже, видимо, ни к чему.
 Вэнздэй выпустил альбом, откатал тур, засел за запись нового альбома... сейчас время играло на руку Джо – обида рассеялась, и сколько бы Пул не пытался разжечь в себе злость на Джои, ее тоже не было. Он искренне не винил друга ни в чем и самому не за что было просить извинений. В конце концов, их связь не являлась нормальной в общепринятом смысле этого слова и рано или поздно должна была прерваться, у Джои сейчас уже, наверное, другая жизнь, так что все шло как надо. Днем Пул чувствовал себя почти хорошо. «Да», - говорил он себе, - «ничто не длится вечно, а заканчивается всегда неожиданно», - и усмехался: «Дерьмо – штука внезапная… да, все в порядке».  А что-то внутри него навязчиво шептало: «Нет-нет-нет, не в порядке, не притворяйся!» Что-то, что заставляло его просыпаться во время самоубийц на грани ночи и утра и вливать в себя алкоголь, как воду. То, из-за чего он прекратил общение со всеми их с Джордисоном общими знакомыми, и то, что побуждало его едва ли не затыкать уши, когда кто-либо все же упоминал Джои в разговоре.
 Тоска никуда не ушла, уютно свернувшись у Джо в животе, и периодически выпускала когти и зубы, напоминая о себе так явно, до боли где-то в грудной клетке и покалывания в пальцах.
 В последнюю ночь тура в поддержку первого после Murderdolls собственного альбома Вэнздэй лежал на своей койке. Грандиозная пьянка, начавшаяся неделю назад в честь предстоящего рождества и продолжающаяся весь сегодняшний день по поводу возвращения домой, наконец, выдохлась. Согруппники понемногу угомонились. Автобус затих. Джозеф не спал, глядя в маленькое окошко-иллюминатор, изредка освещаемое красными проблесками габаритных огней проезжающих мимо автомобилей.
 Огромная махина мягко покачивалась на рессорах. Пул любил свой автобус, в какой-то степени груда детройтского железа была для Джо роднее, чем дом, ведь вокалист проводил в ней большую часть жизни. Казалось бы, совсем недавно он также ездил с Murderdolls, и на соседней полке располагался не Мэтт, а Джои, который, когда все засыпали, осторожно перебирался к любовнику. И даже если этого не удавалось сделать, Вэнздэй все равно знал, что друг здесь, в темноте, совсем рядом, слышал, как тот ворочается на своем месте, шипит и чертыхается сквозь зубы, и достаточно просто протянуть руку, чтобы коснуться теплых пальцев малыша, почувствовать их успокаивающее игривое или ласковое пожатие.
 С внешней стороны окна проявилось пять светящихся белых пятен, это Джо прижал кончики пальцев к фиолетовому стеклу. «Как я скучаю по тебе...» - вздохнул Вэнз, положил руку на грудь, прошелся по ноющему месту между ребер и скользнул под футболку, ощущая кожей холод.
 - По «куклам», - прошептал он одними губами, - они ведь были только наши... по концертам с тобой… по ночным пьяным катаниям по городу... по нашим постелям... как же я скучаю по нам…
 Все так же темно, все так же тихо… из под колес с мерным шуршанием изливается серая лента асфальта, рассеченная пунктиром разделительной полосы. Джозеф уже запутался в городах – из какого-то они выехали вечность назад, какой-то ждет их в нескольких часах впереди. Тесная кучка людей в железной коробке, где то посреди нигде... Пулу вдруг сделалось так тошно, что стало нечем дышать, стены сдавили со всех сторон, вязкий горький комок подпрыгнул к горлу. Вэнздэй со всей ясностью осознал, если он сейчас не сделает хоть что-нибудь, не выберется отсюда, то просто закричит и перебудит всех, а потом придется притворяться и говорить, что приснился кошмар.
 Он рванулся с постели, шатаясь, спотыкаясь о разный хлам на полу, устремился по проходу, отодвинул заслонку, разделяющую салон от кабины водителя. Фредди – здоровый, как кабан, вечно жующий парень, взглянул на него через зеркало, его челюсти и сейчас перемалывали жевательную резинку.
 - Фред, останови, - выдохнул Пул, хватаясь за поручень двери, прижимаясь к ней лбом.
 - Тебе проблеваться что ли приспичило? Так давай прям тут, у вас, один хрен, такая срань, что вряд ли кто заметит, – продолжая энергично работать челюстями, он обернулся через плече, облокачиваясь на руль и уже собрался заржать но передумал, посмотрев на Джозефа повнимательнее, на его бледнющее лицо, обращенные внутрь себя черные провалы глаз, трясущиеся губы. – Эй, так бы сразу и сказал... – неопределенно промычал Фред, снижая скорость и сворачивая с дороги. Автобус замедлил ход, преодолевая тормозной путь, вздрогнул, дернулся назад и, наконец, остановился. Дверь отползла в сторону, и Пул выпрыгнул на улицу – прямо как был в носках, трусах и майке. Скользя рукой по борту, он обежал автобус, согнулся пополам у заднего колеса, хватая ртом зимний воздух, пытаясь побороть приступ тошноты. Джо вдыхал и вдыхал, наполняя легкие обжигающей свежестью, пока горло не перестало сжиматься. Вэнз начал было понемногу выпрямляться, когда из-за спины вытянулась гротескно длинная и взъерошенная тень – все-таки он разбудил Поросенка. Пул искоса глянул на него: еще не протрезвевший как следует,  растрепанный, тот стоял в наспех надетых ботинках с вывалившимися языками и накинутой на плечи куртке, зажимая у горла края воротника, а ветер раздувал ее полы, трепал и накидывал на лицо парня его длинные прямые как стрелки, местами  перепутанные, иссиня черные волосы. Вот ведь черт. Меньше всего Вэнз хотел, чтобы кто-то видел его в таком состоянии, особенно не в меру участливый гитарист.
 - Эй, ты чего? - спросил тот согнутую спину Джо.
 - Ничего... – глухое ворчанье в ответ.
 "Уйди…"
- ****ь, друг! Да ты же босиком выперся! – возразил Пигги, его слова вырывались облачками белого пара.
 Мать твою, уйди!
 - Со мной все ок, сейчас я приду... – произнес Вэнздэй, изо всех сил сдерживая дрожь в голосе, - "Уходи..."
 - Но...
 - Мэтт, пожалуйста, уйди…
 - Фрэд сказал, что тебе хреново, - "свали, бога ради", -  может... - упрямый Поросенок сделал движение к Джозефу, дотронулся до его руки и Джо не выдержал.
 - Отъебись!!! -  рявкнул Пул, разворачиваясь, чувствуя, как закипают слезы, голос сорвался, длинная черная дредина зацепилась за какой то крючок на куртке Мэтта,  Джо резко за нее дернул, освобождая, и, сжав в кулаке, снова стремительно отвернулся.
 Поросенок отпрянул от него, на добродушной заспанной мордашке отразились изумление и обида, он отступил на шаг, растерянно моргнул и, передернув плечами, направился к открытой двери автобуса. Вэнздэй посмотрел вслед, на его мальчишескую фигуру и волочащиеся следом развязанные шнурки, чувствуя себя последней сволочью. Он прислонился спиной к холодному боку своего кочующего дома и стек вниз, садясь прямо на мерзлую землю, прижимая кулаки к глазам и пряча лицо в коленях.
*****-****ь-*****! Он жалел, что вышел из себя, сорвался на ни в чем не повинного Поросенка и обидел доброго милого парня, который всегда относился к нему лучше некуда, и жалел, что вся хрень, из за которой он так сделал, вообще происходит...
 Невдалеке зелеными маячками подмигивала заправочная станция, по левой полосе проплыла огромная немаркированная фура, подняв пыльный ветер, взметнувший расстелившиеся по асфальту дреды Джо. Он поднял голову, проводил фуру невидящим взглядом… боже, да когда же это кончится!
 Но это все не кончалось. Сколько бы Вэнздэй ни приказывал себе выкинуть из головы мысли о Джои, ни материл себя, обзывая педиком и бабой, он все равно продолжал думать о друге, воспоминания неотступно преследовали его. Иногда он физически ощущал присутствие Джои, засыпая, вдруг отчетливо чувствовал, как тот ложится рядом, слышал поскрипывание пружин матраса, прогибающегося под тяжелым теплым телом, слышал дыхание друга или позвякивание браслетов, этот негромкий звук, который порождали ритмичные и очень характерные движения руки. Джордисон любил так делать – лечь рядом, но не будить, не дотрагиваться, а просто глядя на спящего Джо довести себя до разрядки. Но ведь Джои не было рядом, а галлюцинации были, и они уже начинали немного пугать. Порой Вэнз думал, не начинает ли он сходить с ума. Выходя из ванной любого гостиничного номера, Пул почти видел Джои, обнаженного после душа, сидящего на краю кровати, поджав под себя одну ногу,  и расчесывающего волосы. Мокрые пряди слиплись и струились по белой спине, как блестящие мазутные потеки. Джордисон выжимал их, а потом осторожно распутывал зубастой расческой. Джозеф помнил, что обычно Джои ненавидел эту процедуру, но, наклонив голову к плечу, упрямо проводил гребешком по подсохшим сияющим прядям, и начинал злобно сопеть, когда они вдруг путались с цепочками на шее. Тихо зверея он пытался справиться с проблемой самостоятельно, но, невыдержанный в мелочах, терял терпение и благим матом орал «Джоооо!!!», так что его гарантированно слышал не только Пул, но и весь этаж. И Джо приходил на помощь, высвобождая побрякушки из цепких петель волос, а если он этого не делал, то Джои, изойдя нервами, просто дергал за запутавшуюся прядь, разрывая волосы, выдирая целый клок…Вэнз наблюдал эти сцены сотни раз, а теперь приходилось трясти головой, чтобы отогнать фантом.
  Эти обрывки воспоминаний, не дающие покоя в реальности, смешиваясь с его фантазиями, изводили Джо и во сне. Ему снился Джои, одетый в одни только эти чертовы браслеты и цепочки, разлегшийся на постели. Подперев голову одной рукой, второй он, с блудливой улыбкой, водил по своей груди, по животу, спускаясь ниже, путаясь пальцами в темных колечках волос в паху, дразнился, глядя на друга полунасмешливо полусерьезно, томным, затененным желаньем взглядом ласкал себя, гладя по бедрам, приглашая Вэнза сделать то же самое. И Пул забирался к любовнику, прикасался к нему, к его гладкой теплой коже, обнимал, подставлял губы для поцелуя... Джои что-то говорит, шепчет, улыбаясь, и снова целует Джо, и тот готовый кончить от одного ощущения чужого языка во рту, прижимается к любовнику, трется об него бедрами, тянет его руку к своему члену... Вэнздэй чувствовал все, как наяву, и даже острее: сухой глянцевый запах волос, нежный молочно солоноватый – кожи, терпкий пряный вкус спермы и даже легкое покалывание от нее на губах и кончике языка. Во сне нет торопливости, тревоги и сопротивления. Эти сны наполнялись такой пугающей сладкой чувственно влажной реалистичностью, что внезапные пробуждения после них, со всей силы вбивающие Джозефа обратно в реальность, были хуже кошмаров. Он просыпался в поту, с болью в груди и стоящим членом, как и этой ночью.
 Джозеф выхлебал остатки виски в надежде снова заснуть, и лежал, обнявшись с бутылкой. Тусклая чесночная долька в лос-анджелесском небе зависла прямо напротив окна, ее луч, заглядывающий в комнату, нервировал Вэнза.
 - Подглядываешь, сука... – прохрипел он и вытянул в сторону окна средний палец.
 Он ненавидел эту гребаную луну и яркий сияющий город, веселящийся под ее едким желтым светом, но больше всего сейчас Джо ненавидел себя. Он опустил руку в промежность, сжимая и поглаживая тугой ком плоти поверх черной ткани джинсов, задыхаясь в стоне отвращения к своему предательскому возбуждению, неудержимому пьяному желанию и упрямой тоске по малышу. По его губам, по его телу, по рукам... в отличие от прохладных шершавых пальцев Вэнза, ладошки Джои были удивительно мягкими. Во время туров они, конечно, покрывались свойственными музыкантам жесткими мозолями, но если у Вэнза эти же мозоли не сходили месяцами, а стоило Джордисону на недельку  оставить палочки или гитару, его руки снова становились нежными как кошачьи лапки… боооже! Не знаю что бы отдал, чтобы просто подержать его за руку, поцеловать... боже… боооже, мать твою! да сколько же это может продолжаться!! Ну сколько?!!! И эта мерзкая луна! Вэнздэй сел, закрыл лицо руками, покачиваясь взад-вперед. Неудовлетворенность, безысходность и злость вылились в нечто среднее между стоном и рычанием. Джо схватил бутылку за горлышко и со всей силы, не глядя, швырнул ее в расплывающийся проем окна, но промазал, пустая тара, затормозив о край подоконника, взорвалась, как граната, засыпав осколками весь пол, несколько даже долетели до дивана, царапнули по куртке Пула. Раньше, с Джои, он всегда спал голым - Джордисон приучил его к этому. «Я хочу чувствовать тебя всего, а эти чертовы шмотки только мешают», - говорил этот ненавистник всяческих пижам, и Джозеф не мог не уступить, а потом и сам распробовал всю прелесть ощущений соприкосновения кожи с жесткими крахмальными простынями или другим телом и привык. Теперь же язык не поворачивался произнести это даже мысленно, но, тем не менее, да – после расставания Вэнздэй заваливался в кровать одетым, зачастую, как сейчас, в куртке и ботинках. Он просто не мог заставить себя снять одежду, только если не был с женой… но он уже не мог вспомнить, когда последний раз видел ее и вообще хоть с кем-то спал.
 И вообще, он хреново спал. И ел так же… да и мылся не очень... Он только и делал, что пил… уже неделю, начиная с утра, шатаясь с бутылкой из угла в угол, продолжал в течение дня и заканчивал, только когда забывался беспокойным тяжелым сном.
Но сегодня и этого не получилось…Пул покачал головой, посмотрел на осколки, бликующие в лунном свете, как волшебные камешки, которые должны были указать дорогу брату и сестре из какой-то сказки, какой – Джозеф, хоть убей, не вспомнил бы. Отшвырнул один такой ботинком. «Да уж, разбитые бутылки не склеят разбитое сердце», - саркастично невесело усмехнулся. – «Ах как чудесно, блять, сказано, я  напишу об этом песню…» -  положил голову на спинку закрыл глаза, сглатывая. Кадык дернулся под тонкой кожей горла. «Все, пора на хрен все забыть. Он забыл – смогу и я». Вэнз обшарил карманы, убеждаясь в наличии денег и ключей от машины. Все, надо немного проветриться.

*****

 Джои осторожно высвободил  руку из под головы спящей девушки. Опершись на локоть, несколько секунд всматривался в ее лицо, вздохнул, скатился со своей половины кровати. Отыскал в темноте свои старые домашние джинсы, не задумываясь, прихватил с тумбочки телефон и сигареты, на цыпочках, стараясь не шуметь, вышел за дверь и очень тихо притворил ее за собой, медленно отпуская пружинку, чтобы не щелкнул язычок замка. Скользя ладонью по перилам, Джордисон спускался вниз в полной темноте – все жалюзи закрыты, шторы задернуты, если глянуть с дороги, то могло показаться, что дом заброшенный и нежилой… только его не было видно ни с дороги, ни с улицы. Джои вышел на крыльцо и потянулся, запрокидывая голову, встряхивая волосами. Лучи ущербной луны изливались на его лицо, голые плечи и грудь, как струи воды, Джои специально подставлялся под ее ласковый по-осеннему мягкий свет. Кожа покрылась мурашками, маленькие темные соски тут же заострились от холода. Заложив руки за голову, он обернулся и посмотрел на возвышающийся за спиной фасад, чувствуя, как губы растягиваются в улыбке. Пожалуй, идея купить этот старый дом, была лучшей мыслью за последнее время. Джордисон имел возможность выстроить себе дом по желанию, но он искал именно такой, обжитый, с собственным характером, дышащий по ночам сквозняками и бормочущий рассыхающимися балками и потолочными перекрытиями. Джои объехал много домов и многие из них были хороши, но всегда чего-то не хватало, а как только он ступил на порог этого дома, сразу понял – поиски закончились. И цена оказалась даже меньше ожидаемой, хотя Джордисон заплатил бы любую…Когда Джои бродил по еще не обставленным гулким комнатам, то частенько ловил себя на мысли, что думает о том, как бы отнесся к его покупке Вэнзди – одобрил бы или сказал, как некоторые, захаживающие в гости, что чувствует себя здесь неуютно... улыбка погасла. Джои присел на ступеньку, мотнул головой, отбрасывая за спину темную прядь волос, закурил, задумчиво глядя на тлеющие раскалено-оранжевые чешуйки пепла, подвигал кончиком языка колечко в губе туда-сюда, дернул плечом – показалось кто-то ползет, но это легкий ночной ветер пошевелил вплетенную белую косичку. «Вэнзди...» Еще один вздох вырвался против воли, Джои опустил ресницы, отбросившие на скулы размытые штрихи теней, и затянулся до потепления фильтра, сдавил пальцами переносицу. «Вэнзди Вэнзди Вэнзди… Джордисон, мать твою!» – обратился Джои к самому себе. – «Ты с чего взял вообще, что любишь его? Слово-то какое нашел - «любишь»… совсем умом тронулся, придурок ****утый!» Да, Джо отличный парень, отличный друг, Джои очень не хватало его вечных шуток, каких-то неиссякаемых выдумок и приколов , просто его присутствия и его неповторимого голоса. Пул талантливый музыкант, работать с ним было одно удовольствие… а спать совсем другое… но любить?  бред собачий!.. Это жизнь, и Джордиисон считал, что тратить ее на разжевывание соплей непростительно, но... забыть совсем эти золотистые глаза, эту тонкую бледную кожу, сбрызнутую светлыми веснушками, которые упрямо проглядывали даже из под татуировок, алый сладкий ротик с ямочками в уголках губ и эти сводящие с ума нежные бедра так туго схватывающие бока Джои, когда он ложился на Джо сверху… этого забыть не получалось, просто смешно... если бы не было так грустно…
 Джои не покидало ощущение нереальности происходящего с самого начала их с Джозефом отношений – ведь так не бывает: и понимающий с полуслова друг, и согруппник, и потрясающий страстный любовник – так просто не бывает! Или в чем-то подвох, или это продлится недолго, и Джои все ждал, когда же его отпустит, но опасное ощущение взаимности, обоюдного удовольствия и покоя все длилось. Когда Джордисон не удержался и первый раз затащил  Пула в постель, он предполагал, это будет и их последний раз. Нет, дело не в «спортивном интересе», сама эта идея претила Джои. Сексуальная связь, как бы ни противоречиво это звучало, в случае Вэнза являлась логическим продолжением исключительной дружеской привязанности Джои  к нему, выражением доверия и симпатии, но Джордисон думал, что поутру Вэнздэй очухается и создаст видимость похмельной амнезии, в лучшем случае, а в худшем просто засветит по морде распоясавшемуся приятелю. И думал об этом с сожалением, потому что этот парень, собранный, умный и по-деловому хваткий, но прикидывающийся совсем безмозглым и больным на голову,  открылся с совершенно неожиданной стороны. Джои был удивлен и очарован потрясающей контрастностью поведения друга. Такой флегматичный с виду, раздетый и зацелованный, он оказался жарким, как шлюшка, и Джордисон не отпустил бы от себя это чудо, даже если бы захотел. Джои не мог насытиться его ласками, не мог насмотреться на него разнузданного, доверчиво возбужденного, слушал стоны, как слушал его сумасшедшие песни, и не верил что и то, и другое срывается с  тех  же искусанных губ, тем же хриплым надорванным голосом…
 А утром Вэнздэй медлил с уходом, и Джои вторично воспользовался моментом. Это не разрушило их дружбу, как боялся пришедший в себя Джордисон, а наоборот, сблизило их так сильно, что Джои уже становилось страшно - в силу своей натуры он не мог не думать о плохом, о том что Вэнзди может быть неискренним, обманывать его или притворяться, боялся потерять себя в своей плотоядной привязанности и бесконтрольном обожании, грозившими с течением времени обратиться в нечто большее.
 Джордисон надеялся, что сексуальный аффект и постоянное присутствие друга рядом просто играют с ним злую шутку, а стоит им перестать видеться и оказаться вдали друг от друга, это дешевое волшебство утратит свою власть над ним. Но сомнения, вместо того чтобы рассеяться, вопреки всякой логике переросли в уверенность, что черт возьми, да, как бы он ни пытался называть вещи чужими именами и убеждать себя, что пора лечиться, но то, что Джои чувствовал в разлуке, очень уж напоминало ту самую, которую за деньги не купишь...
 Джои провел ладонью ото лба до затылка, зарываясь пальцами в волосы, выдохнул струю дыма, растер пальцем пятнышко пепла на коленке. Ветер стих, два клена у ворот прекратили перешептываться, сонные цикады молчали, луна остановилась в высшей точке небосвода и смотрела оттуда, как прищуренный глаз без зрачка. Джордисон посмотрел на лежащий рядом телефон, свел брови… какого черта!
 Не было нужды искать нужный номер в длинном списке из сотен цифр и имен, Джои набрал его по памяти, нажал кнопку соединения, как нырнул в ледяную воду. Несколько бесконечных секунд обожгли легкие и прошлись по телу волной дрожи, когда механический голос вежливого  электронного оператора сообщил, что абонент не в доступе или выключен... или сменил номер, или в стельку пьян... Джои смотрел на дисплей - на символическое изображение идущего в никуда сигнала и, сбросив звонок, с суеверным чувством последней попытки принялся заново нажимать на кнопки.

 Вэнздэй мотался по городу всю ночь. Пить не было сил и он просто колесил по побережью до тех пор, пока не почувствовал, что еще немного, и он не сможет вести машину – перед глазами все превращалось в акварельный рисунок, забытый под дождем. Джозеф чудом доехал до отеля.
 Захлопнув за собой дверь в номер, стащил ботинки, один оставив у порога, а второй стряхнул с ноги на середину комнаты. Номер никто не убирал. Вэнз заплатил за две недели вперед с чаевыми, оставив за собой право никем не побеспокоенным творить, что хочет, пока не съедет. Осколки так и валялись по всему полу, только уже не блестели, как красивые камешки. Джо, аккуратно ступая, подошел к окну, собираясь опустить жалюзи и спасти комнату от надвигающегося дня, и увидел на полу рядом с отбитым бутылочным горлышком заднюю крышку от своего телефона, а чуть поодаль и сам телефон, и выпавшую из него батарейку… конечно, раскидался вчера... Пул, хмурясь, подобрал все это «лего» и дернул за шнурок, защелкивая металлические полоски на окне.
 Забросив дреды за спинку дивана и забравшись на него с ногами, Вэнздэй собрал телефон и когда экранчик возвестил, что аппарат вернулся к жизни, приготовился ощутить вибрацию заждавшихся сообщений. Джо не приходилось жаловаться на одиночество, всегда находилась масса людей, желающих связаться с ним, пригласить на вечеринку, в студию, обсудить рабочие вопросы и предложить какие-либо идеи. Среди нескольких сообщений  одно пришло со смутно знакомого номера. Вэнз, боясь ошибиться, распаковал письмо нажатием кнопки и... забыл вдохнуть, сердце пропустило удар. Несколько простых слов, лаконичных и твердых, так свойственных Джои, заставляющих дрожать все внутри: «Перезвони, как сможешь и если захочешь». Пул хмыкнул, улыбнулся, а затем начал смеяться и не мог остановиться. Он откинулся назад, прижимая кулак к губам, вот умел Джордисон обставить все так, чтобы люди следовали его желанию, но при этом так, будто бы это надо им самим. Конечно, захочу, ты еще сомневаешься? Джои, ты неисправимая маленькая зараза!
 И Джо перезвонил. Комкая край рукава своей куртки, вслушивался в длинные гудки, а когда они оборвались и в трубке щелкнуло, словно со стороны услышал свой ровный спокойный голос:
 - Привет, Джои...
 - Привет, Вэнзди, рад тебя слышать, думал, ты не перезвонишь, - тон будничный и спокойный, как буд-то последний раз они виделись вчера… но в нем нет обычной иронии, и такое вежливое «рад слышать» вместо «где тебя черти носили, гребаный мудила?» Вдалеке Джо слышит дыхание друга, слишком частое и тяжелое, выдающее волнение:
 -  Где ты сейчас?
 - В Эл Эй, - говорит Вэнз и поспешно добавляет, - но вечером буду в Де Мойне, надо кое что…  - он рад, что Джои не видит его розовеющее лицо, соврал не краснея - это не про Джозефа Пула. Ни черта мне там не надо, кроме одного.
 - Хорошо, ты не против встретится?- слова такие осторожные, Вэнздэй отлично помнит это «прощупывание почвы», Джордисон явно боится быть посланным далеко и надолго, чем вызывает улыбку Джо.
 - Конечно, нет, ты можешь встретить меня в аэропорту?
 - Да… - Вэнз чувствует ответную улыбку, и кажется даже слышит вздох облегчения… - скинь мне сообщение, как сядешь в самолет.
 Пул соглашается, слышит в ответ «до встречи» и с небольшой заминкой «буду ждать». Он несколько минут сидит на диване с молчащей трубкой, мелькает что-то вроде дежавю, но тогда он испытывал смесь удивления, досады и боли, а сейчас... он не хочет думать вообще ни о чем.
 Джо звонит в аэропорт и заказывает билет на вечерний рейс, после чего снова выключает телефон, чтобы, даже если Джои вдруг передумает, у него не было возможности сообщить об этом. Потом снимает и кладет на подлокотник куртку, медленно стаскивает через голову майку, потирает ладонью потную шею, вытаскивает из петли пуговичку на джинсах, расстегивает ремень одной рукой – у него было время этому научиться - засовывает большие пальцы за пояс и снимает джинсы вместе с трусами, отпихивает их ногой под стол и идет в спальню. Вэнз забирается под одеяло, выпутывается из своих дрэдов и затихает, зарывшись головой в подушку. Пул ненавидел летать, но сейчас он просто мечтал поскорее оказаться в самолете.
 Рискуя опоздать в аэропорт, Джо уже больше часа отмокал после запоя. Он лежал в ванной, рассеянно следя за понижающимся уровнем мыльной воды. Сначала над ее поверхностью торчала только его голова, потом вода сползла ниже плеч, открыла грудную клетку, живот, розовые коленки и, наконец, утекла в трубу с таким звуком, как будто кто-то втягивал в соломинку остатки сока на дне стакана. Но Вэнз продолжал валяться, свесив руку через бортик и прикрыв глаза, почти засыпая, осоловевший от тепла.  Мокрые дрэды осели на дно и расползлись, как ссохшиеся голодные пиявки, вялый член прилип к животу пунцовым ошметком плоти... растерянные мысли бродили в голове Пула, как выселенные жильцы.
  «Я не верю... мы увидимся через каких-то пять часов и наверняка ляжем в постель… или я как всегда  проснусь на самом интересном месте». Джозеф лениво приподнимает веки, усмехается. «Джои… Джои...» - он повторяет про себя имя друга, словно заново пробуя его на вкус. «Джои снова будет трогать меня...» От этой мысли Пул непроизвольно облизывает губы и проводит рукой по груди. «Джоои…» - водит пальцами по мокрой блестящей коже, снова смыкает слипшиеся светлые ресницы. Так легко представить, что это рука Джои ласкает его, щиплет раскрасневшиеся от горячей воды соски, покручивает их, спускается от колена к бедру и туда, где от вялости не осталось и следа. Джо ощутимо сжимает собственные яйца, трет сморщенными от долгого лежания в воде кончиками пальцев чувствительную область за ними. Вздыхает, покусывая нижнюю губу, раздвигает колени, насколько это возможно в тесном скользком пространстве. Подносит руку к лицу и сует пальцы в рот, облизывает их, оставляя как можно больше слюны, и возвращает руку в промежность, снова и снова обводит ритмично сокращающееся от возбуждения кольцо мышц, толкается внутрь, ощущая тугую гладкость внутри себя, медленно вынимает и еще раз заталкивает, уже два. Двигая бедрами, углубляет проникновение, второй рукой продолжая терзать поочередно оба соска, отчего они  затвердели как вишневые косточки. Вэнз выгибается, ритм дыхания рвется. Он специально изводит себя, не прикасаясь к члену, набухшему до предела, с прозрачной нитью смазки, протянувшийся от головки к животу. Поза такая неудобная, упора нет, ступни скользят по дну. Его коленки ритмично стукаются о края ванны, он елозит задницей по гладкой эмалевой поверхности, насаживаясь на свои пальцы все быстрее и глубже, на секунду приоткрывает глаза, мутные и зеленые, но не видит ничего, кроме колышущегося марева. Он запрокидывает голову, бьется затылком о бортик ванной, свободной рукой вцепляется себе в ляжку, впивается ногтями, закусывает губу вместе с кольцом, сдавленно мычит, загоняя  пальцы в себя до предела, приближаясь к удовлетворению… быстрее и быстрее… и не выдерживает - рука срывается,  стискивает головку, но не успевает сделать не одного движения. Джо  стонет, мучительно, сладостно, бедра бесконтрольно дергаются, судороги оргазма сводят спину и лопатки, сперма выплескивается прерывистыми толчками на живот, на грудь, несколько капель попадают на губы и даже на кафельную стену над головой. Сердце бьется, как-то слишком уж быстро, кровь стучит в висках. Вэнз пытается отдышаться и слизывает свое семя с губ, вынимает из себя пальцы, держась за стену пытается подняться, но внезапный приступ головокружения отбрасывает его обратно. Перед глазами все бело, в переносице возникает давящее ощущение, какое бывает, когда нахлебаешься носом воды. Джо садится обратно на дно, безвольно свесив через край голову и руки, тяжелые мокрые дрэды шлепаются об пол. Вместе с запахом своего пота он чувствует слабость и жгучее отвращение. Не хватало еще сдохнуть здесь, вот журналисты обрадуются, это ж какая новость, прям для первой полосы: «Известный музыкант Вэнздэй 13 откинул копыта от сердечного приступа, когда драл сам себя в задницу в ванной отеля!» - охуенная, ****ь, смерть для рок-звезды!..
 Вэнз проторчал в ванной еще пол часа. Отмывая кожу до скрипа и втирая масло в татуировки, чтобы выглядели темнее и ярче, он старался не ловить свое отражение в запотевшем зеркале. Вообще, Джо нравилось смотреть на себя, чего уж там, он любил свою внешность, но сейчас было откровенно противно.
 - Для него стараешься, да? – скривился он на свой размытый силуэт и, самому себе кивнув, швырнул полотенцем в зеркало и ушел собираться.
Остановившись на пороге, Пул поправил капюшон кофты на замке. Эта кофта, совсем простая, черная, с белыми цифрами 1и3 на груди, валялась у Джо в гардеробе сто лет и почему-то очень нравилась Джои. Связанные узлом дрэды,  убранные под нее, щекотали шею и спину, но Вэнз не хотел, чтобы его узнали по ним. На всякий случай он надел еще и темные очки. Застегнув куртку, он последний раз огляделся – не забыл ли чего - подхватил сумку и покинул номер.
 Уже пройдя досмотр, Вэнздэй вспомнил, что боится перелетов, в желудке образовалась привычная пустота. Стоя у трапа, он дрожащими пальцами набрал Джои смс «я вылетаю» и тут же получил ответ, словно друг не выпускал телефон из рук «не трясись, я с тобой», и сразу стало легче, словно Джордисон шепнул эти слова Джозефу на ухо, передав вместе с теплом дыхания легкую ободряющую улыбку. Да Пул не то, что в самолет, черту в пасть прыгнул бы, если бы знал, что там его будет ждать Джои.

 Полет прошел вполне терпимо. Джо по привычке попросил стюардессу принести стакан виски, но, получив его, сделал лишь пару глотков, поняв, что нервничает больше из-за предстоящей встречи, нежели чем из-за полета, а в этом случае его не успокоил бы и галлон виски. Он еле дождался, когда маленькое окошко запестрело огнями посадочной полосы...
 Ожидая свой багаж, он беспокойно вертелся по сторонам, выискивая в толпе длинноволосого подростка, при ближайшем рассмотрении должного оказаться маленьким мужчиной.
 Выйдя из здания аэропорта, Вэнздэй поежился, сразу ощутив перемену климата. После солнечной Калифорнии Айова встречала слишком уж прохладно. В хорошие дни Джо любил Лос-Анджелес , но вечное лето, затянутое душным полуденным смогом в конце концов утомляло, и Джозеф полной грудью вдыхал октябрьский вечер. Пул продолжал озираться вокруг и резко дернулся от пронзительного автомобильного сигнала. Он повернул голову в сторону звука и начал замедлять шаг от внезапной слабости в коленях – в двадцати футах от него, у припаркованного неприметного черного bmw с открытой водительской дверью, положив сцепленные в замок руки на крышу и опершись на них подбородком, стоял Джои. Он не махал Вэнзу, не приплясывал на месте, просто не отрываясь смотрел на друга со спокойной полуулыбкой.
 Пул перехватил поудобнее вмиг потяжелевшую сумку, и двинулся навстречу, ноги будто вязли в асфальте. Он подошел совсем близко, Джордисон отлип от тачки и  тоже шагнул к нему. Джо не знал что делать, хотелось сходу налететь на малыша, задушить в объятиях, оторвать от земли, накинуться с поцелуями, облизать с ног до головы. Но вокруг толклись люди, на них и так уже поглядывали. Если Пул более менее замаскировался, то не узнать Джои было трудно, да и стоял он такой отстраненный, что Вэнздэй как-то застремался обнимать его… а как ни в чем не бывало здороваться за руку с человеком, которому столько времени кончал в рот и подставлял задницу, как-то и вовсе грустно и пошло. Джои, видимо, тоже так считал, они так и пялились друг на друга, пока Джордисон не нарушил молчание:
 - С прибытием...
 - Ага... – только и выдавил Вэнз и дернул уголком губ.
 -  Ну чего мы тут торчим, поехали...
 Джои скользнул по Джо взглядом и нырнул за руль. Пул закинул сумку на заднее сидение и устроился рядом с водителем. Джордисон, сосредоточенно поглядывая в зеркало, сдал назад, медленно выехал с парковки и развернулся, набирая скорость.
 Джозеф не мог насмотреться на друга, жадно ловя все изменения в его облике. Джои больше не сбривал брови, из-за чего его  большой бледный лоб уже не выглядел таким болезненно обнаженным, волосы стали совсем длинными, в них запуталось несколько белых дрэдин, все тот же пирсинг на лице, такое же как у  него самого колечко в губе и несколько в маленьком аккуратном ушке. Светлые миндалевидные глаза без краски, неотрывно смотрящие на дорогу, придавали лицу выражение какой-то растерянности. Тонкий черный свитер обтягивал узкую твердую линию плеч, и Вэнза преследовала навязчивая мысль о том, что под ним появились татуировки, и он еще не решил, как будет к ним относиться, если это окажется правдой. От вида широкого ремня безопасности, туго перехватывающего грудную клетку и обнимающего его поперек живота, Джо стало жарко.
 Неужели когда-то Вэнздэй мог касаться этого парня, не таясь, когда ему заблагорассудится, дотрагиваться и целовать, не задумываясь. Пул едва удерживался, чтобы не положить ему руку на коленку, а сам смотрел на жесткие складки линялой джинсовой материи, недвусмысленно обрисовывающие выпуклость в паху. Джозеф вздыхает и ерзает от того, насколько тесными стали собственные штаны, стискивающие его бедра. Вэнз украдкой глянул на Джои и провел пальцами по швам на внутренней стороне ляжек, что бы хоть как то снять напряжение, но где уж там... Джо  наклонился вперед, сводя колени, чувствуя усиливающееся натяжение ткани и пряжку ремня, врезающуюся в живот. Отвернулся, пытаясь отвлечься на знакомые заоконные ландшафты...
Джои оторвался от дороги:
 - Устал?
 Снова улыбка, едва обозначенная, сводящая с ума своей многозначительностью – в ней все: лукавство и скрытность, понимание, самодовольство, насмешка, смущение и бесконечная нежность. Пул поводит плечами, разгоняя ползущие вдоль позвоночника мурашки, у него не укладывается в голове, не хватает органов чувств, чтобы понять и воспринять, как всем этим обладает один человек. Джо загипнотизирован этой улыбкой, украшенной металлическим блеском центромера. Просто невозможно спокойно смотреть на беззащитную плоть, проткнутую железкой насквозь, но он не может оторваться и не замечает, что они уже не едут – Джои свернул с трассы и припарковался у обочины, в неположенном, кстати,  месте, и теперь тоже внимательно оглядывает его в ответ, останавливаясь то на губах, то на руке Вэнза, расслабленно лежащей на колене ладонью вверх, на его белых точеных, полупрозрачных от холода пальцах с блестящими обкусанными пластинками ногтей.
 Джо забыл, что все еще сидит в очках, хотя за пределами их маленького железно алюминиевого мирка, собранного твердыми и заботливыми руками немецких рабочих, уже сгустились приличные сумерки.
 - Джо, ну чего ты?
 Джои тянется к нему и осторожно стаскивает очки с носа друга, Вэнздэй поводит головой из стороны в сторону, помогая ему, отчего капюшон сползает назад и Джордисон видит, что место коротенькой шерстки на затылке теперь заняли тугие перепутанные косички из которых исчез красный цвет. Джои заводит руку за шею Пула и вытаскивает их из за воротника, удивленно приподнимает брови, пропуская через кулак длинный жгут волос, все еще влажноватый, убирает Вэнзу за ухо упавшие на лицо рваные невплетенные пряди. А Джо только дышит, разомкнув губы, и не может выговорить ни слова, затянутый в глубины Джоиных глаз.
 У этого премилого создания со сволочным характером самые завораживающие и притягательные глаза. Чистые и прозрачные, способные менять оттенок из совсем тусклого, дождливо-серого, когда Джордисон уставал, или не спал сутками, или принимал наркотики, до насыщенно ярко-голубого, как сейчас, если малыша захлестывала злость или возбуждение. Но сейчас Джои явно не злился, проводя пальцами за ухом Вэнза, задевая тяжелое металлическое кольцо в нежной розовой мочке. Джо чуть поворачивает голову, подставляя щеку под поглаживающую ладонь. Проводя большим пальцем по веснушчатой скуле друга, Джордисон кладет вторую руку ему на коленку и, наконец, обнимает. Джозеф  отстегивает эти чертовы ремни, порывисто подается к нему, хватает за плечи, схлопывает объятия, зарывается лицом в холодные горько пахнущие волосы, носом и губами отодвигает высокий ворот свитера и прижимается к шее друга влажным ртом. Джои прижимает его голову к себе, пальцы сжимаются на бедре. Вэнздэй дышит шумно и судорожно, ощущает кончиком языка учащенное биение тонкой венки. Они льнут друг к другу, ладонь Джордисона ползет вверх по бедру и ныряет между ног Джо, принимается тискать его там, поглаживая то совсем легко, то с нажимом, то вовсе замирает. Пул хватает издевающегося приятеля за поясной ремень сзади, скребет по нему ногтями и протяжно тихо стонет ему в волосы.
 - Ммм... я вижу, ты по мне соскучился... – слышит он у себя над ухом и зажмуривается.
 - Джоои , блятть, - только и может выдохнуть он, -  ты как всегда…
 И все отрицательное напряжение, копившееся в нем долгие дни и месяцы, покидает Джо с нервным спазматическим хихиканьем. Все, что не давало ему спать ночами, нормально работать, нормально жить, все ушло. Под ребрами больше не жгло, тяжести в груди больше не было, боли не было, только разливающееся по мышцам дрожащей слабостью теплое успокоение, но возбуждение никуда не делось.
 Рука Джои прекращает свои движения, теперь он просто гладит друга по коленке, по боку, по плечу, отстраняет его от себя, изгибает губы в ленивой улыбке, прикрывает глаза. Джо размыкает свои налившиеся соком губы, но лицо Джои отдаляется, он щурится глумливо и добродушно.
 - Давай хотя бы до дома доедем... - и жмет на газ.
 Пул прижимает ладони к своим вспыхнувшим щекам и, потупившись, мотает головой.

 Если бы Джордисон его не встретил, Джо сроду бы не нашел его дом в одиночку. Скрытный и подозрительный малыш выбрал жилье себе под стать - настоящую томную нору, хоть и толково отреставрированную, но явно не новую. Вэнз оставил куртку и сумку в неосвещенном холле и, чувствуя у себя между лопаток теплую руку друга, направляющую его, прошел в кухню. Он находился здесь впервые, но обстановка напоминало что-то удивительно знакомое, словно они уже не раз сидели под этим теплым светильником, похожим на корабельный фонарь, дающим приглушенный свет, и обжимались на этом мягком, обтянутом вишнево-коричневой замшей диване около окна, который Джозеф тут же и облюбовал и с интересом разглядывал теперь обстановку комнаты. Никакого пластика или дешевых имитаций, везде настоящее полированное дерево и хромированный металл. Да, Джордисон всегда тяготел к полумраку, темным насыщенным цветам и старым вещам. Вэнздэй больше любил прикольные вещи, а Джои нравились красивые, и, гуляя в турах по чужим городам и глядя на винные бокалы или серебряные украшения в витрине какой-нибудь европейской лавки, Джо не мог удержаться от улыбки и воспоминаний о малыше… и ведь никогда не догадывался подарить ему что-нибудь такое… хоть Джои уже бренчал своими побрякушками при ходьбе, но упорно нанизывал на запястье все новые и новые...
 - Ты хочешь чего-нибудь? -  спросил Джордисон, выворачивая шею назад. - Есть, пить? – он стоял на цыпочках и, открыв верхний шкафчик, рылся на  полках. Его волосы свесились почти до ремня.
 - Нет, - ответил Пул с дивана, - есть не хочу, пить тем более, - он поморщился, и Джои еще раз обернулся и мельком глянул на него, но ничего не сказал, - кофе выпью...
 - Кофе, так кофе, – согласился Джои.
 Он достал настоящую медную джезву с выбитым рисунком. Джои жить не мог без кофе и мог заливать в себя любую растворимую бурду из автомата, но у себя дома не признавал даже кофеварок.
 Со своего теплого места Вэнз наблюдал, как друг переминается с ноги на ногу около плиты, не в состоянии выждать минуту, пока ароматная доза бодрости закипит, закатывает глаза к потолку, сопит и нетерпеливо вздыхает. Наконец пена поднимается над розовыми узорчатыми краями, и Джои разливает напиток по одинаковым белым чашкам, но в свою кладет четыре ложки сахара, а  Джо не спрашивая, по памяти отдает горький, садится рядом. Он прижимает ладошку к горячему фаянсовому боку, игнорируя ручку, и только сейчас Пул обращает внимания, что на его безымянном пальце нет кольца.
 - Джои, ты что, не женился?
 Джои секунду смотрит на него, не мигая, и начинает смеяться, легко и искренне.
 - Не, не женился, - он качает головой, и оранжевый рефлекс света скользит по его волосам от виска к макушке, - собирался, но передумал… вообще-то, она первая передумала, но я был только рад...
 - Уж не из-за меня ли?- Пул прячет усмешку в глотке кофе.
 - Ну... врать не буду, - Джордисон тоже делает глоток и отставляет чашку на маленький столик, смотрит Джозефу прямо в глаза без тени улыбки, - на самом деле, из-за себя... Понимаешь... я стараюсь не врать ни себе, никому вообще, - он отводит взгляд, - когда она порхала тут, щебетала, какое хочет платье... в общем, я понял, что... - Джои не находит подходящего выражения и машет рукой, словно отгоняя жужжащую мошку,  -  …обманывать всю жизнь и ее, и себя, притворяться, это уж совсем хреново наверное...
 - И когда ты это понял? – Вэнз еще разок глотнул кипятка, и его чашка составила компанию первой.
 Джои снова поднял на него глаза.
 - После того, как позвонил тебе вчера...
 Слабая кривая улыбка тронула губы Джо.
 - Быстро же ты сообразил...
 - Ага, я вообще быстрый парень...
 Он придвинулся вплотную, Пул сам потянулся к его губам, коснулся теплой шелковистой кожи, язык Джои вместе с кофейной сладостью забрался к нему в рот, и Джо с жаром принял его упругие движения. Они облизывали губы друг друга, сталкиваясь зубами, пока поцелуй не превратился в голодный обмен слюной, который зудящим томлением отдавался в сосках, в пояснице и в головке снова моментально напрягшегося члена Вэнза. Джозеф изнывал от желания быть ближе к другу, чтобы погасить ноющее ощущение пустоты во всем теле. Совсем не той пустоты, которую он ощущал до этого, но не менее мучительной. Джо потянул зубами за колечко в губе Джордисона, прервав поцелуй, умоляюще потерся, как кот, щекой о его щеку, шею, поджав губы, жалобно застонал, выпрашивая более тесного контакта. Джои взялся за собачку молнии на кофте Пула и потянул за нее, разлучая чертову дюжину, спустил одежду с плеч Джо, оставив болтаться на локтях, положил ладонь на податливо изогнувшуюся спину и, наклонившись, приник губами к нежному соску, лизнул его,  сжал зубами, вторая рука снова скользнула к натянувшейся ширинке. Вэнз запрокинул голову, закусив горящие губы, и неожиданно вывернулся из объятий, сполз на пол перед  Джордисоном, покачнулся, схватившись за его колено, и потянулся к пряжке ремня, но Джои мягко отвел его руку.
 - Нет-нет-нет, не здесь…
 Он встал и, потянув Джо за собой, поднял его на ноги. Пул стряхнул кофту с рук, даже не посмотрев, куда она упала. Джои тоже стянул свой свитер через голову и бросил на спинку дивана. Он взял друга за руку и снова повел за собой, вверх по лестнице, не включая свет. Вэнз порой думал, что Джои видит в темноте, так уверенно он шел. Джордисон открыл дверь в свою спальню и, усадив Джо на кровать, включил маленький торшер на тумбочке, но и его свет показался слишком ярким, и Джои, сдернув со спинки кровати какую-то светлую тряпку, накинул ее на абажур и тоже забрался к другу. Мягко толкая в грудь, уложил на спину, сел рядом на колени, провел обеими руками по плечам, по бокам, по животу, расстегнул молнию на его джинсах, взялся за пояс,  стянул их вместе с бельем до колен и чуть не застонал от бесстыдно-невинного жеста, которым Пул приподнял бедра, помогая раздеть себя. Отбросив одежду друга на пол, Джои принялся разглядывать его. Джо плавился под его ощупывающим, ласкающим взглядом, непроизвольно убирая руки за голову и разводя колени. Джои дотронулся до легкой шершавости отсутствующих бровей, выступающих скул, раскрытых губ, трепещущего кончика языка, и Джо тут же облизал его пальцы. Напряженный, как струна, он прогнулся в пояснице так сильно, что можно было пересчитать каждое выступающее ребро, живот втянулся, тазовые кости чуть выпирали. Его член вздрагивал и приподнимался над лобком от судорожных вздохов, маленькие яички поджались, весь его вид красноречивее всяких слов сигнализировал «трахни меня!», но Джои сдерживал себя, чтобы не наброситься на него, и смотрел, смотрел, смотрел... боже, кажется, он в жизни не видел существа соблазнительнее. Вэнзди стал совсем худым, но бедра, округлые и упругие, остались те же. Эта воспаленная белизна кожи сводила с ума, горящие на ней ободрано-обнаженными пятнами красные губы и соски, контрастирующие с вбитыми в кожу чернильными рисунками, которых значительно прибавилось, умоляли о ласках.  Если бы на Джо осталась хоть какая-нибудь одежда, взгляд Джои можно было бы назвать раздевающим, но он просто трахал Вэнза без единого касания. Грудь Пула тяжело вздымалась, пальцы сжимались и разжимались над головой, он впивался в Джои  пьяным замлевшим взглядом, его губы размыкались, но он не решался ничего произнести. А Джордисон дразнил его, наклоняясь близко-близко, водил своими волосами по его груди и животу, дышал в ухо, тихонько дул на пушистые опущенные ресницы и останавливался на волосок от губ, соприкасаясь металлическими кольцами, но не плотью. И Вэнз снова пытался достать его языком, чуть приподняв голову, приникал ко рту, а Джои отстранялся под разочарованный стон. Но он и сам не может бесконечно играть в эту игру и, быстро раздевшись полностью, возвращается к другу. Как долго Вэнздэй ждал этого и мечтал ночами, лежа на узких автобусных койках или гостиничных диванах, удовлетворяя себя своей правой. Он подскакивает и сгребает малыша в охапку, Джои слегка сбитый с толку непривычно бешеным напором, забывает сопротивляться. Пул прижимает его к себе, прижимается сам, трется об него всем телом, шарит руками везде, где может дотянуться, целует его лоб, висок, шелковую сиреневую кожу смеженных век и впивается в губы, принимая его язык и заталкивая свой чуть ли не в горло, задыхается, захлебывается своим нетерпением… и стонет, стонет, хрипло, в голос. Джо хватает любовника за ягодицы – маленькие округлости, как по мерке, приходятся к его ладоням, и вжимает его в себя, упирается членом ему в живот, сильно и жестко, и вскоре между их телами становится слишком уж скользко. Джордисон берет Джо за плечи и почти отрывает от себя и немного отстраняется, пробует проморгаться, смотрит вниз, собирает пальцами влагу со своей кожи и рефлекторно облизывает их, но нет – похоже, это просто смазка.
 - Джо, ты что, полгода не трахался? -  выдыхает Джои, чувствуя, как кровь толчками бросается в пах.
 Он укладывает Вэнза обратно на спину, пытаясь немного успокоить, кто еще на кого здесь набрасывается, но вид у того совершенно ошалелый, руки трясутся. То ли от скудного освещения, то ли от страсти зрачки расширились настолько, что в глазах больше нет ни зелени, ни золота – сплошные нефтяные озера, взгляд дикий, абсолютно не фокусирующийся и такой голодный, что в сознание Джои закрадывается нехорошее подозрение. Да быть этого не может... Он берет лицо друга в ладони и пытается заглянуть ему в глаза.
 - Вэнзди, ты... ты... принимал что-то?
 Но Пул мотает головой и пытается поцеловать основание большого пальца Джои.
 - Нет… я просто хочу тебя…хочу тебя... Джои...
 «Ооохх…ну как же я смогу отказаться от этой шлюхи, от этого вечного ребенка, от этих безрассудных, таких искренних слов... это же невозможно!..» - думает Джордисон и позволяет Джо прижаться к своей груди, провести горячим языком за ухом. Пул вычерчивает мокрую дорожку, блестящую, как след улитки, по шее малыша к животу, поднимает глаза на любовника, и тот кивает. Все еще удивленно следя за его действиями, ложится, опираясь на локти. Джо устраивается рядом на коленях, он ласкает его теплые бедра, разводит их ладонями, оставляет свои липкие мокрые поцелуи на внутренних сторонах, поднимается выше, разглаживает языком полоску волос.
 Джои наверное сам не знает, какой он сейчас красивый, какой желанный со своими приоткрытыми влажными губами и поблескивающими в полумраке невозможно голубыми глазами. Вэнз оглаживает его всего, вжимается лицом в живот, вдыхает его родной запах, и подбирается к члену, который кажется таким большим, с упругой блестящей головкой, покрытой пурпурным узором капилляров, как на нежнейшей поверхности розового лепестка. Джо облизывает губы и обхватывает ствол пальцами, чувствуя его силу и хрупкость одновременно и тонкую пульсацию жизни в извилистых темных венах. Мышцы под челюстью сжимаются, рот переполняется слюной. Вэнздэй отодвигает крайнюю плоть и надевается губами на член до основания, Джои протяжно вздыхает, запрокидывает голову. Джозеф делает движение назад и помогает себе рукой, обводит головку языком, облизывает ее, как леденец, и тоже стонет, снова заглатывает. Его дрэды рассыпаются, но тут же оказываются намотанными на кулак -  Джордисон хочет видеть его лицо. Пул сосет, закрыв глаза, самозабвенно, ресницы подрагивают, припухшие губы и правая рука покрыты слоем слюны, ее так много, что под задницей Джои уже мокро, вязкая влага темным пятном расползается по простыни. «Был бы шлюхой, уже давно скупил бы себе все голливудские холмы», - проносится в голове, и он ловит друга под подбородок, побуждая остановиться, привлекает к себе, целует в губы, пахнущие его членом. Джо ложится на спину, с готовностью раздвигает ноги, смотрит в глаза, призывно и однозначно.
 - Подожди... – шепчет Джордиисон и лезет рукой под подушку, хмурится, ищет под второй...
- Джои... мне все равно... - постанывает Вэнз
 - Что, совсем плевать? - слабо улыбается Джои.
 Джозеф оценил шутку, но чувство юмора отказало одним из первых, сразу после стыда, и он в нетерпении приподнимает свою белую попку. Джои, бросив свои поиски, опираясь на руки, нависает над ним, переносит вес тела на одну руку и проводит по ярким губам пальцами, погружает их в податливый рот любовника, тот тут же скользит между них языком, а потом чувствует их у себя в промежности, где Джои смазывает его и ласкает. Вэнзди перевозбужден и абсолютно расслаблен, он сам пытается сблизиться с пальцами Джои, усилить трение нервными движениями бедер.
 - Давай, Джои, давай... пожалуйста...
Он сползает по постели, подстилается под любовника, шепчет ему прямо в рот. Тот исполняет просьбу, сжимает свой мокрый член, полностью обнажая головку, проводит ею снизу вверх по темно розовой расселине и плавно толкается в истомившееся отверстие. Джо зажмуривается, обмякает, сопровождает стоном каждое движение твердой плоти внутри себя, подается к нему, заводит свои длинные ноги так высоко, что его колени торчат у Джои над лопатками. Обхватив Вэнза за шею и под задницу, уткнувшись носом ему за ухо, вдыхая и сглатывая такой привычный  и узнаваемый специфический запах туго перепутанных непросыхающих до конца волос, малыш замирает на секунду -  войти в него на всю длину, как вернуться домой. Еще одно натужно сладкое вперед и - оголенно чувствительное назад, быстро и резко. Джозеф подмахивает, мотает головой, брови болезненно сведены, зубы стиснуты в оскале. Джордисон еще ускоряется, налегает на благодарно извивающееся под ним тело, выгибается, чувствуя у себя под животом жесткую эрекцию любовника. Снова приподнимается. Комната наполнена тяжелым сопением, вскриками, шлепками плоти о плоть. Джо вцепляется в перекатывающиеся под кожей, на которой завтра проступят синяки, не знающие усталости мускулы. Он невидяще блуждает взглядом по запрокинутому лицу над собой, плавной линии шеи, продолжающейся в  грудной клетке, по плещущимся об нее от резких рывков, лоскутно-черным и тускло-белым прядям, смотрит вниз, туда, где горячо и так хорошо, что невозможно терпеть. Стонет отрывисто, дышит, как выбросившийся на побережье дельфин, бессвязно бормочет «еще, еще… еще…» И  Джордисон дает ему все, что он просит, чувствуя как Вэнз замирает, а потом все его тело, анус, мышцы бедер, пальцы, хваткой утопленника сомкнутые на предплечьях, сокращаются и начинают пульсировать, он припадочно прогибает позвоночник, закусывает губы до синевы, из последних сил пытаясь сохранить и так уже изрядно нарушенную тишину. «Когда они вдвоем должно быть тихо» - неписанное правило, красным по черному проходившее через все их ночи. «Все, что громче шепота – нельзя». Но в этом доме, отдаленном, надежном и обособленном, как крепость, – можно.
 - Здесь... за милю... никого... –  шипит Джои, роняя на грудь любовнику капли пота.
И стоны переходят в крик, низкий, как будто Джои причиняет ему боль, но это не так. Джордисон не успевает, просто не может заставить себя выдернуть член из тесного тепла. Он дрожит, накрывая Вэнзди своим мокрым телом, и густая сперма изливается в его внутренности, а через секунду там, где они трутся друг о друга, становится по-настоящему мокро, и крик обрывается жалобным хныканьем и рваным дыханием, от которого пересыхает горло. Разбухшие сердца пытаются пробиться друг к другу сквозь тонкие заслонки костей, постепенно замедляясь. Джо и Джои сейчас, как двое огромных новорожденных, соединенных вместе, просто бессмысленные, не осознающие себя, покрытые липкой пленкой разных жидкостей тела, пока связь не разрывается – опавший член Джои выскальзывает из замученной дырки любовника. Джордисон перекатывается на спину, все еще тяжело дыша, под глазами черные тени, размазанные следы остывающей спермы Пула блестят на животе.
 - Хорошо, что ты приехал, - произносит малыш слабым ломким голосом и находит руку Вэнзди.
 - Хорошо, что позвал… – Джозеф тут же отвечает на пожатие и, не отпуская его руки, повернувшись на бок, прячет в изгибе между шеей и плечом Джои свое пылающее лицо.
 Джои натягивает на них покрывало.
 
 Вэнздэй просыпается внезапно, просто подскакивает на постели, и первая мысль «****ь, опять!», и волна горечи уже готова захлестнуть его и утопить в ставшей привычной тоске, но откатывается обратно, когда Пул, поозиравшись вокруг, видит совсем не гостиничный номер. Вместо опостылевшего кожаного дивана он обнаруживает свое тело на широкой кровати среди сбитых влажных простыней, пахнущих сексом. Джо сует ладонь между ног, проводит по внутренней стороне бедра и кривится – сперма, вытекшая из него, засохла омерзительной шершавой коркой, похожей на шелушащуюся кожу. Сперма Джои. Точно - он в доме Джордисона, приехал сегодня, или уже вчера, часов на виду нет, свой мобильник он оставил в куртке... голова проясняется, он слезает с кровати и тут же безоговорочно убеждается в реальности всего происходящего  – задница болит не по-сонному явно. Вэнз высматривает свои джинсы, и при взгляде на лампочку его разбирает смех – она накрыта частью женской пижамки, что-то вроде маленькой жемчужно шелковой маечки на тонких лямках. Джои, ну что ты за потаскуха!. Продолжая смеяться, он кое как сдирает краем простыни следы семени со своих ляжек и, морщась, натягивает найденные под кроватью штаны - в душ хромать сил нет… да и где он здесь… и где, собственно, сам Джои?..
  Джордисон оборачивается на скрип петель и, придерживая рукой закрывающий обзор край глубокого капюшона старой серой спортивной толстовки, смотрит вверх на стоящего в дверях Джозефа, и невольно замирает, залюбовавшись. Какой же он красивый! Высокий, стройный и босой, восхитительные длинные ноги, обтянутые черными штанишками с ****ски расстегнутой пуговичкой и болтающимся ремнем. Длиннющие дикарские дрэды так красиво оттеняют обнаженный торс и нежную бледненькую мордашку. Джои аж забыл про дымящую в пальцах сигарету, и все понявший расплывающийся в улыбке Джо указал на нее пальцем, и Джои, засмеявшийся в ответ, стряхивает пепел себе под ноги.
 - Ты чего тут сидишь? – спрашивает этот красавчик подходя ближе.
 - Я всегда тут сижу... - резонно отвечает Джои, затягиваясь.
 - Ночью?
 - Какая ночь, утро уже скоро, - Джордисон кивает на едва начинающую светлеть полоску горизонта и шлепает рядом с собой ладонью по крылечной ступеньке, приглашая составить себе компанию.
 Джо присаживается и непроизвольно шипит, состроив гримасу.
 - Больно? - Джои тут же перестает улыбаться, в глазах такая искренняя обеспокоенность, что у Пула теплеет на душе.
 - Да нет, холодно, - он ежится.
 - Так ты бы еще голым выперся, тут тебе ни калифорния, - малыш живо дергает замочек, стаскивает толстовку и накидывает другу на плечи, и тот благодарно кивает.
  Луна, сползшая к западу, немного прибавила в весе и теперь похожа на желтый неоновый сыр. Вэнз смотрит на Джои, на его серебрящуюся в ее свете кожу, и вдруг вспоминает:
 - Джои, я, пока мы ехали сюда, почему-то думал, что ты сделал татуировку, – говорит он посмеиваясь.
 - Нуу, это вряд ли, - он выпускает струю дыма.
 - Почему?
 - Ммм… - Джордисон задумывается с серьезным видом, а потом машет рукой с сигаретой, - да хер его знает... – и, склонив голову, блестящая черная прядь скользнула по его плечу, поднял брови с коварной улыбкой, -  я же тебе нравлюсь белым сахарным мальчиком, так?
 Джозеф заржал, качнувшись назад, и хлопнул себя руками по ляжкам, так что кофта чуть не свалилась с плеч.
 - Ой, уморил! Сахарный мальчик, ****ь! Ты с чего взял вообще, что мне нравишься?
 - Ну да, так не нравлюсь, что аж задница болит! – не потерялся малыш.
 - Почем тебе знать, от чего она болит?
 Джои фыркнул.
 - Так не сам же ты себя трахаешь!
 «Ох, не поверишь, угадал…»
 - А ты прям свечку держал? - Пул выпрямил спину, глядя на Джои, намеренно делая заметной разницу в росте.
 - Да, мать твою! Без фонаря из дома не выхожу! И вообще, че это ты разговорился, а?
 Он дернул Вэнза за руку, притворно грубо, укладывая сразу же притихшего друга себе на колени, подложил одну ладонь ему под щеку, а второй в пальцах которой все еще была зажата сигарета принялся нежно поглаживать обтянутую тканью круглую попку, и прикрыл глаза, когда почувствовал, что член, придавленный железной молнией снова дернулся, реагируя на ощущение упругого тепла под ладонью.
 - Точно, ничего серьезного? – спросил он, отбросив шутливый тон, и склонился к другу.
 - Точно, - вздохнув подтвердил тот, - в первый раз что ли?..
  В первый раз?.. далеко не в первый, и сегодня, и прямо  сейчас, все происходило так, как будто они и не расставались вовсе, и не было долгих одиноких ночей… дней, недель, сезонов, концертов, переездов, перелетов…
 - Джои?..
 - Мм?..
 - Давай запишем еще один альбом с «куклами»?..
 - …обязательно… только давай не прям щас?...
 - ...угу... у меня даже песня уже есть... хотя нет, я ее себе оставлю...
 Джои глядит вниз, снова затягивается сизым дымом. Джо поворачивает голову щекоча волосами голый живот малыша, вытягивает губы трубочкой, и Джои вкладывает фильтр между них, привычный жест, простой и в тоже время очень личный, как поцелуй. Оба синхронно выдыхают.
 Дрэдины Вэнзди снова норовят подмести землю, Джордисон перекидывает их, через руку, складывает одну к одной, перебирает задумчиво… ему всегда нравилось то, что Джо делал со своей внешностью, одни платьишки и колготки чего стоили!.. Эти замечательные железки в бровях и в губе… в бровях исчезли, зато появилось колечко в крыле носа... татуировки, разросшиеся до настоящих «рукавов», ему нравилось все, потому что нравился сам Джо. Джои усмехается про себя, проводя костяшками пальцев по щеке друга, прикрывшего глаза от удовольствия. Да как это чудо может не нравиться! Любым будет нравиться, хоть при пиджаке и шляпе… да... нравится... назовем это так…