Зоя в мезозое. Поэма

               
                Предисловие

           Одна из линий моего романа «Ошибка», связанная со студенткой Зоей, оказалась не вполне реализованной. А вначале я даже планировал сделать её главной героиней, но одна очаровательная женщина обронила замечание об элементарности женской психологии. И, увы, мужские персонажи потеснили девушку. Зойкина месть была ужасной. Однажды она даже приснилась мне назидательно стучащей кулачком по столу и уверяющей, что вот в этом кулаке, который моментально увеличился в размерах и подлетел к моему носу, она смогла бы держать все сюжетные линии «Ошибки», что элементарность следует понимать не в смысле простоты, а в смысле первичности и фундаментальности… Чтобы  отделаться от навязчивой героини, я и написал о ней одно стихотворение, второе… и меня понесло ветром, как Ходжу Нассредина, попавшего на чужую бахчу. И как в своё время он, чтобы не быть унесённым, хватался за плети, но обрывались дыни и арбузы, так и я хватался за другие темы, мотивы и образы, но Дынкина пыталась звучать и в них. В результате чего у Ходжи появился мешок, наполненный бахчевыми культурами, а у меня книга стихов  с длинной поэмой о Зойке Дынкиной. Как известно, сторож спокойно выслушал объяснение Ходжи, что его сорвало с крыши, но задал единственный вопрос: кто же собрал дыни и арбузы в мешок и завязал его.  И получил ответ, что Нассредин как раз над этим и думает. В этом отношении моему лирическому герою отнюдь не легче. В финале поэмы героиня дорвалась-таки до клавиатуры.

                Автор

          Сон
Ей часто снились динозавры,
Расцвет эпохи, Мезозой,
Ведут могучие кентавры,
Существование с борьбой.

И  всё таинственное ветер,
Нашепчет в уши, бросит в жар,
Что унеслась она из клети,
Где будут волны и пожар.

А здесь туманная заря,
И дуновение прохлады,
Хоть эти два нетопыря
Кружат,  как планеры из ада.

Но  среди местности холмистой,
Блистает синяя река
С водой отменною сверхчистой,
Бесплатный пляж наверняка!

Какая жаль! Забыт купальник,
Мильон столетий до стыда,
Но, если вдруг какой охальник,
Инопланетник? Что тогда?

Возможно, древние атланты,
В кустах неведомый лемур,
С её умои, с её талантом,
Пропасть в ловушечке для дур?

Но частной собственности нети
Так невозможно далеко,
Зато ночнушкой, точно сетью,
Так рыбка ловится легко.
      
    Через Альфа-Пса

И сон, наверно, был ей в руку,
 И кто же думал по весне…
Сдавать зачёт на даче мука,
По астрономии –  вдвойне.

Весёлый март, одна тропинка,
Девчонки замерли, смеясь,
Вокруг – раскатанная грязь,
А здоровеннейшая псинка
На этой тропке разлеглась.

Вот так собака, ад из мрака,
С холодной дрожью по спине,
И звук рычанья служит знаком:
«В округе всё подвластно мне».

Страшней сверхсрочного зачёта
И всех несданных пересдач.
Сапожки жалко только что-то,
И в грязь не хочется, хоть плачь.

Он равнодушен даже к чипсам,
К дождю, к течению часов,
Он никуда не отлучится.
Пал из созвездья Гончих псов
 
И вот выталкивают Зою,
Ей не с руки идти назад,
Не зря ей сон о Мезозое
Случилось девам рассказать.

Как оседлала динозавра,
Как амазонкою была,
Поток чудовищ и кадавров
Одной рукой смирить могла.

И там прошла она все тропы,
Познав во всём простую связь:
Живи как палеоантропы,
Во всех животных отразясь.

И Зоя, став на четвереньки, –
Оскал ответом на оскал,
А на рычанье – говоренье,
О том, кто главный зубоскал.
И поглядеть со стороны,
Они вступили просто в прения,
Где чьи права ущемлены.
Пёс приподнялся, сторонится,
И машет Зоенька рукой,
И чинным шагом, по одной,
Проходят милые девицы...

   Ярлык с формулой Муавра

А наяву – торгаш Алёнкин,
Уж сорок пять, а всё жених,
Когда-то цвёл в намёках тонких,
Что он из принцев и из книг.

«Совет мой: мнимости отбросить,
Прервать свой сон иллюзион,
И замуж выйти в эту осень,
Я подарю Вам миллион…»

Не уточнял:  какой валюты,
У злата тоже есть зола,
Надули с яблоками плуты,
Горох лежал, не шли дела.

А тут ещё проблемы с дочкой,
Где ж женихаться самому,
Диктует жизнь другие строчки,
Готовь ей мужа по уму.

Жизнь как собрание товаров,
От скуки сводит пару скул.
А Зоя: «Формула Муавра
Продаст кулёк и каждый куль

Опустошит большие склады.
Создаст гороху – лучший бум,
Лишь выполняй мои команды,
Не напружинивай свой ум.
 Ведь у тебя извилин мало,
До мнимых чисел ли в норе?
Горошек будет идеалом.
Ум разовьёт он детворе».

В чём суть гороховой похлёбки
Не мог понять он никогда
И тех учительниц продлёнки,
Открывших в ней особый дар.

Внедрять таблицу умноженья
И формул чудную игру,
И даты всех князей княжений,
Хоть по Руси, хоть по Перу.

И нате! Форум в интернете.
Алёнкин смог там прочитать,
Что в новой школе мальчик Петя
После похлёбок  стал на пять…
Что при царе ещё Горохе
Весьма полезным был горох,
Большое царство он отгрохал,
Врагов согнул в бараний рог.

И баскетбольная команда,
Горох принявшая в меню,
Всех разгромила на корню
И заодно фанаток банду,
Всех побеждавших в стиле ню.

Извилин сеть – в узор муаров,
Машины к складу шли тайком,
С пометкой формулой Муавра
Мешок уходит за мешком.

И наконец – пустые склады,
И люди сыска входят в раж,
Корреспонденты, будь не ладны,
В ТФКП  – ажиотаж.      

    Зоенька заигрывается

Вмешались люди комитетов,
И потребительских защит:
«Не всем помог горошек этот!»
Растёт у сыска аппетит.

Пришлось отдать им пять процентов,
И колесо вертеть продаж,
Но с сим крутящимся моментом
Вошёл в Алёнкина мандраж.

Услал он дочку за границу,
Сам был готов зарыться в ил,
На Зойке он хотел жениться,
Но Зою бес уже дразнил.

Своих знакомых огорошив,
И, вспоминая всех принцесс,
Вот топчет Зоенька горошек,
Ну, а её подружка ест.

И на экзамене у Зойки,
Всё не решилось вдруг никак,
А у подружки вместо двойки,
Стоит стобалловый пятак!

И появилась даже секта,
С желаньем жить три тыщи лет
Горох-свидетели, конкретно:
Стрючок, икона, амулет.

Страна у нас в завале сточном,
Обвал-упал, где ни копни,
И чтоб на ноги стать нам прочно,
Ставь на горошек наши дни.

И вот итог продажной гонке:
Они хватили через край,
Потёк горох в рекламной плёнке,
Что на земле сулила рай.

Ответом был удар конфессий,
 С запиской шлёт купец гонца:
«Перестаралась! Толпы бестий
Хотят помочь суду Творца».

      Проблема рая

Однако заперта общага,
А у неё – лавина, вал:
Колонна в масках, а на флагах,
Богов всемирный карнавал.

И представители Перуна,
И уж куда же без Христа,
Богини Одина и руны
На лбах, в которых пустота.

Тут и поклонники Аллаха,
Всех лож масонских мастера,
И впрямь воскресшие из праха
Эа, Энлиль и сам бог Ра.

И все орут: «Долой Гороха!
Он самозванец, а не бог,
И почему живём так плохо,
Раз обещал нам рай Горох.

Гонец толкался трохи-трохи,
Но раскумекал он вполне,
На этикетке –  рай в горохе,
Но нет и не было  в стране.

Он о понятии рекламы,
Его ж притиснули к стене,
И обещали ад упрямо,
Пока не выйдет кто главней.

А у подружек и у Зои,
Проекты дремлют, чертежи,
Все курсовые, будь спокоен,
За все считают этажи.

Горох забыт почти что прочно,
Плывёт бумага, как поток,
Но вот охранник, бес порочный:
«Девчата! Срочно наутёк!»

Те ноги в руки, врассыпную,
В подвальный выход, в чёрный ход,
Оставив Зоеньку, родную,
Смотреть в разбуженный народ.

"Не брать мне больше интегралов,
Не ждать мне ангела у ног".
Охранник гаркнул: "Ты пропала"
И подвести пришлось итог.

И Зойка прыг на подоконник,
Кричит, что вчерне рай готов,
Но вариантов его  столько,
Наверно, сколько и богов.

Кому - то хватит только водки,
Так за углом вот магазин,
Ну, а кому нужны молодки,
Тот не играет пусть разинь.

Рай христианский тесно скучен,
Его обещанный объём –
Тыщ полтораста там до кучи,
Места все занятые  в нём.

Рай мусульман полней в натуре,
Там много гурий
                для услад,
Войдёт жена в небесной фуре,
И  станет фурий
                полон сад!

А удальцы метемпсихоза,
Вы все страдаете не тем,
Нирвана – нуль, нирвана – проза,
А рай скажите вам зачем?
И если рай – страна пижонства,
Где только отдых и нет дел,
Полно еды и многожёнства,
То станут души черней тел,
И ад получат в свой удел.


Явление Мезозоя в Кайнозой

Толпа орёт, толпа, как ящер,
И слышен каждый диплодок
– Пора сыграть девчонке в ящик,
Всем атеисточкам - урок! 

 – Она всего – комочек пыли,
– Фенрира волка в ней уста,
– Не верит в Эа и Энлиля!
– Ни в Магомета, ни в Христа!

– Ни в Раму Кришну или Вишну,
– Не чтит, наверно, даже  Будду,
– И уж, наверно, сам Всевышний,
   Велел извлечь её из блуда.

И были лозунги похлеще,
Волною вверх вздымался мат,
И суть шкалы времён зловещих
Вдруг Зоя стала понимать:

Всё дело в том, что лишь недавно
Мы отделились от скотов,
И груз животности исправно,
Топить наш ум всегда готов.

Как полулюди неуклюжи,
Мы не сидим в пещерах лжи,
Мы сами роем их поглубже
И мир свой делаем чужим.

Наверно, нам не очень  много,
А если много, то тогда,
Весь род людской – лишь безнадёга.
И не придём мы никуда.

И Зоя с новым интересом,
Опять с бумагой у стола:
С каким животность перевесом,
Вершит поганые дела?

Но стать Ипатией второю,
Наверно, ей не суждено,
Тут Таня с криком: «Всё урою!»,
Влезает с дерева в окно.

Застряв в эпюрах сопромата
Фуфайка пахнет, точь иприт:
«Толпа бушует, словно  НАТО,
Суёт в общагу свой бушприт.

Пришёлся солоно горошек
И суть рекламы всех реклам:
Один де Бог, горох хороший,
А остальные – полный хлам.

Пожалуй, будет нам под стрёху.
А и возможно, под трусы,
Звони в полицию, дурёха!»
А Зойка ей: “I see не see!”

"Алло! Алло!" – Дежурный чист,
Он оглушил девчат, как колом,
"Раз нет ни драки, ни убийств,
Зачем наряд там? Для прикола?"

   Зоя и Таня отделяются

«Тогда скорей звони пожарным!
Пора тушить пожар страстей,
А может скорая реально,
Нас увезёт и без затей».

Увы, молчание в пожарке,
На ложный вызов слышен смех,
Что в настоящей мы запарке,
И пламя страсти не наш грех.

«Вот обстановочка в общаге,
Тебе я вкратце доложу,
Закрыто всё, не для отваги
Я уподобилась ужу.

Ползла,  ползла до полузла,
Но полдобра я знаю точно,
Что вещи вывезли вчера
И что вопрос решался срочно.

Нет, никого, а в коридорах,
Всё бродит призрак чистоты,
И я так думаю, что споры,
 За это зданье не пусты».

«Так  это всё не сход религий,
Разгул течений или сект?
Всё дело в том, что деньги были,
И вот убийственный секрет,
Что это здание купили,
А чтобы выгнать, нужен бред.

И я так думаю, давно уж,
О всём уже сообщено,
Но чтоб не медлили, давай-ка,
Подбавим в души им вино.

Звони на радио Искринска,
Там журналистка Света есть,
Что от Нью-Йорка до Нерчинска
Способна эту весть разнесть.

Коль все-пре-все от нас сбежали,
С тобой оставили одних,
Так надо жить, чтобы без жали,
Писать об этом в свой дневник».

И тут в хоть в рот не брала браги,
Достигла сразу высших сфер:
«Я – президент пустой общаги,
А ты мой царственный премьер,
Свои вывешиваем флаги,
И отделяемся от вер.

«Послушай, милая, пустое,
Потри  о лоб свою ладонь,
А где народ, нас только двое,
Возьми в расчёт, не балабонь».

«Писать мы будем курсовые,
Плоды и фрукты продавать.
За небольшие чаевые
Народ мы сможем прописать.

А коль отдали олигархам
Мою любимую страну,
Пора кончать любую архэ,
Где наверху по кочану!»

«Я лично против перебора,
Кто наверху, мне всё равно,
Вот если б можно без поборов,
Открыть в подвале казино...

И что в них толку... курсовые,
Интим салон, интим-массаж,
Здесь будут горы золотые…»
"И место душ людских пропаж...
Всё как у дьявола, в святые,
Ты не потянешь как типаж".

Света объявляет революцию

А между тем ведущей плохо,
Язык скользит у альвеол,
Как будто бред переполоха
Уже в историю пошёл.

Всего ждала от этой Зойки,
Но вот особенный фортель,
Как человек, безумно стойкий,
Шлёт вызов власти на дуэль.

Туман истории балладный,
Какая всё-таки настырь!
Не в церкви замуж шоколадно,
А под венец, под монастырь.

Ну и подружка! Будь не ладна,
Всегда иголка или штырь,
И вечно в помыслах громадных:
Создать цветник или пустырь.

Вот пропадёт она в психушке,
Пусть отдувается тогда!
Какие ж светят мне игрушки,
А, может, шутка, ерунда?

Но, Боже мой! Что делать Свете,
Ещё минута новостей,
Попасть здесь можно сразу в нети,
Иль в героини всех сетей.

Иль получить в Москве работу,
В Париж уехать на сезон,
Иль в окруженьи идиотов
В родное следовать СИЗО.

В рот для спокойствия –  таблетку,
Стакан водичку льёт светло,
И майским солнцем всю подсветку,
Под Светку радугу несло.

«Конечно, жили мы по-свински,
О том – стоустая молва,
Но в нашем пламенном Искринске
И государства теперь два.

А в чём же суть больных теорий,
И возникающих вдруг прав,
Уже толпа решает в споре,
На это здание напав.

Ты за кого? Решай скорее,
Ход революции смотри!
Себя почувствуешь бодрее
На Пролетарской сорок три,

Уж два часа кипит там митинг.
Там сект и верующих –  тьма,
Пустое здание снимите,
Абсурд в нём – логика сама».

         Зоя, Таня и кукла
«Да замолчи ты, идеалка!»
У Зои с Таней жаркий спор,
«Ужели прыгалкой, скакалкой
Нам поражать врагов в упор?»

«Сбёг твой охранник с пистолетом!»
«А почему, скажи, он мой?»
«Закрой на окнах шпингалеты,
Пойдём, где жил наш домовой!»

Колоды карт, любил он покер.
Подружки ищут пистолет,
Но вот находят только шокер,
Насос и кукольный скелет.

Татьяна села и пожухла,
Как на морозе лебеда:
«А я-то думала, что щуплый
Уже с тобою без стыда!

Ввиду последней катастрофы,
Со слов сбежавших поваров,
Я и подумала, что профи
Здесь крутят именно любовь

И я скажу, что влезла в дело,
Лишь оттого и потому,
Что ревность девочку заела,
А ревновать теперь к кому?

А у него, скажите радость,
Вот новомодная краса,
Сейчас сожгу я эту гадость,
Простят Горох и небеса».

«Премьер-министр! Оставить нюни,
Все чувства в жизни ждёт зола,
Сдавал он сперму накануне
И деньги взял – и все дела.

Сдаёт он также две квартиры,
И при общаге сам живёт,
Он наш Гобсек, тебе, задира,
С интим салоном подойдёт.

Ах, жизнь то выпукла, то впукла,
Но на звериной став тропе,
Качай соперницу и куклу,
Её пожертвуем толпе!

Нагая девушка игрушка,
В кровавом кетчупе постель,
«Потом проверим «Тайд», старушка,
А уцелеть – вот наша цель!»

          Осложнения
В руках проснулись телефоны
Самостоятельной страны,
Кричат и гневно, и влюбленно,
Что сделать девушки должны.
 
Звонят знакомые ребята,
И представитель деканата,
Нарисовался вице-мэр:
«Кончай комедию, девчата,
Не дожидайтесь жутких мер!»

И позвонил хозяин новый,
Кричал в истерике, без нерв:
Коль вырвут здание сызнова,
Сам устранит он завтра стерв.

И полосатое посольство
Звонит со всеми наравне:
Восхищено девчат геройством
И всем в Гороховой стране.

И что с того что дом пустует,
Пусть не болит зря голова
Мы помощь вам дадим такую,
С жильцами купите вы два.

Блестят глазёнки у подружки:
«Большие деньги нас спасут!»
– «Да будь они в твоей подушке, –
Скорее голову снесут.

Они всегда признают чёрта,
Хоть на Луне, хоть в портмоне,
Живых признают или мёртвых,
Чтоб миром властвовать вполне».
   Подготовка к чудесам
«А вот ходули с карнавала.
И сразу – рост до потолка,
Накрыть блестящим покрывалом,
Ошеломить наверняка».

«Самих себя, надеюсь, спрячем?
В подвальчик, в комнатку старья!»
– «Боюсь я всех углов незрячих,
В них призрак есть небытия.

На всякий случай возьмёшь шокер,
А мне же хватит и ходуль,
И будет их крестить высокий,
Небесный ангельский патруль.

И в целом, милая Танюша,
Давай-ка думать на обгон,
Лежать под куклой много лучше,
Я воскрешу тебя, как он!»

 «Ну, это слишком. Это скотство,
Я не похожа на неё!»
 «Увы! Цинизм, и все уродства
Переполняют бытиё.

И эти глупые мужчины,
О, путь их взглядов представим,
Узрят одни первопричины,
А если что, мы проследим.

В пылу своей сектантской хмури,
Идущим прямо, напролом,
Лишь воскрешение в натуре
На них опустится как лом.

Но если трусишь, прочь отсюда!
Я справлюсь с этим и одна,
Пусть мою голову на блюдо
Положит только сатана.

        Третье пришествие
В трех этажах решётки прочны,
«Пора, братья! Накажем зло!»
И вот  по трубам водосточным,
Теистов разных вознесло.

А вот на площадь из схорона,
Весь Постмодерна камуфляж,
То ли дурдома, то ль ОМОНа,
Автоматический муляж.

«Уже полезли, ах, придурки,
«Мы подождём», – решил майор,
Там две девчонки, две снегурки,
Мараться там –  один позор».

Вот окна комнаты искомой,
Разбито вдребезги стекло,
И тело голое  с истомой
Им улыбается тепло.

Но нож торчит у ней из бока,
Рубец на шее от петли,
И вся исходит красным соком,
И пол весь в пятнах от крови.

«Пощупай мёртвую, ребятки!
Ещё не очень холодна!»
«Да что ты, брат, а отпечатки!
На нас всё спишет вся страна!

Что Иегове, что Аллаху,
А вот Энлиля запретят,
Где воскресать ему из праха?
Где поднимать нам веры стяг?».

Пошли кругами фотовспышки,
Понятно, что Гороха нет,
И не помог он сей глупышке
Держать за глупости ответ!

И вдруг в стене раздался грохот
Сверхгромкий глас у потолка:
«Так кто сказал, что нет Гороха?
Лишу потомства на века!»

О, нечестивцы на колени!
Ты, убиенная, восстань,
Зовёт тебя, Гороха гений,
И Ты покинешь смерти грань.

И вот девчонка шевельнулась,
Головку так приподняла,
Нож извлекла и отшвырнула,
И с кровью брызнувшей пошла!

Встаёт, идёт, как это жутко,
Отрешена и как слепа,
Как будто там, за гранью суток,
Ещё кружит её тропа,
И, испугавшись не на шутку,
Лежит простёртая толпа.

И голова в венке сполохов,
И в ожерелье из стрючков:
«Прощаю именем Гороха,
Творю из вас учеников!»


О загробном путешествии
Но от Танюши, бывшей трупом,
Все ждут загробных новостей,
Как стёжку главную нащупать,
И в мир вернуться без затей.

И кто в пещерных коридорах
Блюдёт режим небытия,
И как становится простором
Конец смертельного копья?

Враньё на веру, словно в кассах,
Обмен по курсу рай валют,
Вот так вождей возносит масса,
А не соврёшь – тогда прибьют!

«Золу  и пепел неумело
Я зря хранила задарма,
И полилась с души и тела
Неописуемая тьма.

Созналась, истины мне были,
Ну, как о стеночку горох,
Что и при жизни мёртвой пылью
Уже стучалась на порог.

Что не хватило мне горошин.
Сквозь пух пометивших принцесс,
Что юный дух мой огорошен
Сплошным отсутствием чудес.

Возник тогда, никем не спрошен –
Луч вертикальный как отвес,
Меня подбросил, мой хороший,
И вот я здесь, а он исчез».

     Вечный вопрос

«Устали ножки на ходулях,
И тяжко крыльями махать,
Но видно долго быть игрулей,
Вести божественную рать».

Трепещут ангельские крылья,
Ходули скачут на крыльцо,
Майор потёр своё лицо:
«Все сами вышли и открыли!»

И в деловом спокойном стиле,
На самом высшем этаже:
«Ну, слава Богу, всё решили,
Свободно здание уже!»

Но голосистый друг Энлиля,
И с ним прямой посланник Ра,
Кричат, что видят кубомили,            
Как городские мастера,
Здесь трубы старые зарыли,
И что под городом дыра.

Вас объегорили успешно,
Внедрив дыру за ваш же счёт,
Так  привести их в чувство, грешных,
Лопатой им воздать почёт!

И эти авторы провала,
И эти гении дыры,
Назвали это идеалом
Сухими вышли из игры.

И вот лопата за лопатой,
А в сердце Зойки перестук:
"А дальше что? Хоть с автоматом,
Хоть пулемётов сотня штук…

И эту сжатую пружину,
Как отпустить, да и на что?
Бить магазинные витрины?
Жечь дорогущие авто?

На травке лучше бы  примятой
С приятным мальчиком лежать,
Чем обречённой, виноватой,
И не себе принадлежать.

Дрожать в скрещённых перекрестьях
Давно нацеленных стволов,
И рухнуть где-нибудь в предместье
От сотрясения мозгов.

Не осторожна, скажут, Зоя,
Не зацепись она ногою,
Не треснись жутко об асфальт,
Тогда была б совсем живою
И этуаль и супер сталь".


    Патовая ситуация

Но у майора – тоже пат
Пора бы ангела взять в клещи,
Толпа настроена зловеще,
А у фанатов сто лопат,
И очевиднейшие вещи,
Сейчас взорвут весь этот ад.

«Добавь к провалу оборону,
Министры думать не хотят,
Когда бы не был только клоном,
Душил бы гадов как котят».

К тому ж час от часу не легче,
Приказа не было стрелять,
Торчат лопатки, словно свечки,
Кого, на что благословлять?

И в это  здание разведчик,
Залез как будто в никуда,
И может всё сильней и резче
Сегодня будет, чем всегда.

И ничего по телефону,
Ни знак какой, ни просто свист,
Но вот с торца, на сером фоне…
Сползает пятнышком артист

     Искринский узел

Разведчик, тип из альпинистов,
В какой-то жёлтой простыне,
Он по торцовой сполз стене.
«Иначе, –  молвил он с присвистом, –
Не поздоровилось бы мне.

Я Локи с веточкой омелы,
Сектантов группа здесь пестра,
Но то ли скопом все сдурели,
Все верят в ангела добра.

«Иеговисты, исламисты,
Всех христиан течений рой,
Перуна слуги и буддисты,
Зороастрийцы, энлилисты,
И Зевс с больною головой,
Тор с молотком и крошка Бастет,
Ваал, сжимающий кастет,
И прочей там полно напасти,
Хоть автоматов вроде нет.

А  оживленье полутрупа,
Девицы с ранами насквозь,
Их убедило, как ни глупо:
Царство Гороха началось.
Но вертит сборищем фанатов,
Не вновь воскресший бог Горох,
А эта девочка с физмата,
Со зданьем царством Зойка жох.
Похоже, девка на ходулях,
Ей крылья ангела – штурвал
Она устанет, и без пулей
Сам разойдётся карнавал".

Сомненья гложут командира,
Подумать если, полный мрак,
И пахнет здесь таким клистиром,
И не одной карьеры крах.

Хотя начальство греет пузо,
На яхте делает круиз,
Звенит вовсю Искринский узел.
Сей государственный стриптиз.

И коридор решений узок,
Любой извилины кривей:
«Тандем мятежников – в кутузку!
Не допускать любых кровей!»

Быть у религий  под прицелом,
И ждать на горло свинорез,
Пусть государство это цело,
Зато ты сам вполне исчез.

       
 Зойкин шантаж
 
«О, героиня мнимых чисел,
Зачем пишу тебя, зачем?
А  ты идёшь походкой рыси,
И не смутить тебя ничем.

Ни в чудо верящим фанатом,
Ни их убийственной толпой,
Бойцом, бандитам или катам,
Бегущим  ночью за тобой.

Уже жена неровно дышит,
И за спиною голос злой,
А муж стучит себе и пишет,
Короче, полный МезоЗой».

«Когда во власти я пиита,
Какой прикажете  конец?
Мне быть растерзанной, убитой,
Иль просто свадебный венец?

Или по наледи карьеры,
Мир опрокидывать шутя,
Себя сверхсрочно раскрутя,
Как символ новой жизни-веры,
Средь палачей и изуверов,
В среде чиновников сутяг?

Но мне особенно хотелось,
Спасти тебя в семейный миг,
Ты прототипа фото смело,
Но зря ты держишь среди книг.

И запись там. На обороте.
Мне что опять её прочесть?
Тогда жена раскроет ротик…
Спасайте жизнь, спасайте честь!

Нет, я не Зоя Гумилева,
Не героиня Алигер,
Бросай реальность своё слово,
А я всегда твой контрпример!"
А мнимость делит быт на нолик,
Своё бросает в мир копьё,
Под током счастья или боли
Дрожит реальность, бытиё.

И вот бунтует героиня,
Сплошной канвой речей шантаж,
«Я сохраню все тайны ныне,
А ты мой выполнишь монтаж.

Снимай скорее оцепленье,
И возвращай студентам кров,
И в унитаз без сожаленья,
Полит-коррект профессоров.

И разверни бойцов спецназа,
На олигархов – снайперов,
Кто в нас стрелял – уже промазал,
Сломай действительности рог!

Да, дело вовсе не в общаге,
В броне общественных систем,
Где мир скользит и в полушаге,
Быть удобрением, ничем…

Снимай скорее вице-мэра,
Хапуга, взяточник, дурак,
И, если кресло я примерю,
В Искринске стает полный мрак».

«Но что такое власть поэта,
В пределах данного листа?
Такой бывает власть сюжета,
Что Богу не спасти Христа.

Казалось, им-то, всемогущим,
Одною бровью шевельнуть,
Знать, не была возможность сущей,
И впереди – абсурдный путь,

Мне не спасти тебя, былинка,
Каким талантом ни искри,
Хоть подари я невидимку,
Хоть дай колец Всевластья три!»

Инверсия автора и героини

«Нет, нам с тобой не по дороге,
Смотри, какой кругом разбой,
А тем, кто выше, пишут боги,
А боги пишутся судьбой,
А за судьбою, кто в итоге?
Но  за итогом мы с тобой!»

Хоть был я очень осторожен,
И с героиней не играл,
Но вот коснулся – ток по коже,
«Ох, чёрт возьми! Да ты нахал!

А что слабо напялить крылья?
Давай ходули привяжу!
И то, что вы, мой друг, забыли,
Сейчас сама я напишу!».

И так приблизился я к тексту,
Вошёл нечаянно в слова,
Рванулся было, но ни с места,
А Зоя – вздох,- и такова.

А я вдавился массой в плоскость,
Создав внушительный излом,
Влетев в их мир так тяжко, броско,
У них без тучи грянул гром.

Сектантам ясно: честь по чести,
Я сам для них Благая весть,
Но не растаять мне от лести,
Как им сказать, что автор здесь.

Да… переспросят: «Ты наш автор?
Создатель и источник зол?»
Боюсь, намнут бока с азартом
За то, что полный бред молол.

И эта, милая Танюша,
Что чушь несёшь про небеса?
«Теперь оттуда, Зойка-душка
Потащит в рай за волоса!»

И как я здесь в двумерном мире,
Жив без прописки, среди слов,
А там она, в моей квартире,
Кипит с женою диалог.

И как возглавить реалисту,
Теистов тысячи мастей,
И оставаться атеистом,
Оставшись в плоскости путей?

И этот свет и тот ли сразу
Сегодня будут мне даны,
Как недосказанная фраза
Ушедшей Зойки иль жены?

            
        Финал

И сообщу вам по секрету:
О том пишите, где тепло.
Я выбрал май, почти что лето,
В трусах зимою тяжело.

Я сразу вспомнил "Накануне",
Мне не случилось постичь то,
Зачем в жарчайший день июня
Его герой носил пальто.

Или, быть может, сам Тургенев,
Когда уже по холодам,
В свой зябкий мир спустился гений,
Пальто у Шубина взял сам.

Но в платье шёлковом Елену
Он не согрел в конце пути,
Оставил деву в вечном плене,
У рыбака в большой сети.
 
И Собакевич в рыжей шубе,
Тулупчик заячий, Гринёв,
Замёрзли авторы их в глуби
Холодных сумерек и снов.

И так хотелось мне с азартом,
В двумерный сей войдя массив,
Поговорить с Роланом Бартом,
И свой пример вписать в курсив.
Иль пресловутым интертекстом,
Как в танце, с Кристевой скользя,
Вмешаться в прежние претексты,
Сменить огранку бытия.

Татьяну выдать за Онегина,
У Родиона взять топор,
Сергея – в гости к Ане Снегиной,
(Глядишь, и жил бы до сих пор).

Но я сказал в толпу, несчастный,
Что свет отключат за долги,
Что к вице-мэру нужно, ясно,
Принять дальнейшие шаги.
И снайперок заряд ужасный
Послал мне в самые мозги.

Я испугался не на шутку,
Сказал, что выпью молочка,
Но отчего мне стало жутко:
Двумерцев хлынула река.

И у подножия гордумы –
Опять охрана и стрелки,
И в форме я, один безумный,
И пули сохнут от тоски.

Не знали, видимо, гоплиты
Трёхмерных тайн наверняка,
Меня убить могла б «делитом»,
В том мире чья-нибудь рука.

Но вот дают рубашку, брюки,
И галстук – полная краса,
И все кричат, что на поруки
Искринск забрали небеса.

А я, спокойно невредимый,
К трибуне споро прохожу,
И Зойкой Дынкиной хранимый,
Её во власть произвожу.

А сам кляну её отчасти:
«Скорей иди сюда, скорей,
Жена с покупками, по счастью,
И Новый год ведь у людей!».
«Я помогу тебе, мой милый,
Любое знаменье явлю,
Ну, новым сделаю Ахиллом,
А хочешь, Танечку влюблю?

Но как оставить беспризорным
Трёхмерный мир не идеал,
Мне даже кажется бесспорным,
Что сатана его писал…»

И голос делался всё тише,
Но обещал: «Я доберусь,
До этой крыши или ниши,
Двумерным пятнышком ворвусь…»