Батюшка Дон кн. 4 гл. 10

Григорий Шелехов шёл по Сталино и не узнавал город, в котором прожил пятнадцать лет.
- Вот здесь мы гуляли с Антониной по праздникам! - замечал он. - Вот тут был промтоварный магазин…
Город после оккупации стал серым и полумёртвым.
- Хотя разрушений не много, - присмотрелся он. - Немцы его взяли без борьбы, а Красная Армия отбила с налёта.
Подходя к семейному гнезду в посёлке Щегловка он понял, что он необитаем.
- Забор покосился, - отметил солдат, - ставни на окнах закрыты…
Сердце его выпрыгивало из груди, когда он после семи лет отсутствия пошёл по знакомой до боли улице.
- Есть, кто живой? - стоя у входной калитки, спросил осипшим голосом.
Смутная тревога о том, что с родными случилось плохое, оформилась в мрачную уверенность, как только он увидел заброшенную хату.
- Давно никто не ходил по двору! - машинально отметил Григорий, пробираясь через невероятные заросли сорняков и молодой поросли тополей.
Дверь в дом была открыта. Мужчина вошёл в жилище, где он прожил с семьёй несколько счастливых лет и понял, что у него больше нет семьи. Кругом, на вещах, на домашней утвари, на мебели поверх толстого слоя пыли лежала ощутимая печать смерти.
- Какой дух тяжёлый! - сморщился Шелехов.
Он не стал проходить дальше, а развернулся и решительно направился к бойкой соседке. Наталья Павина оказалась дома и, увидев внезапно воскресшего соседа, ударилась в обильные слёзы.
- Погибла наша Тонечка! - запричитала она и вытерла уголки глаз концом головного платка.
- Не плачь…
Он тяжело опустился на стул.
- А Санька где?.. Жива? - выдавил он из себя самый больной вопрос о детях.
- Жива Гришенька! - встрепенулась Наталья и сообщила: - Только угнали её на работу в Германию.
- Час от часа не легче.
Мужчина трясущимися руками свернул цигарку и, выпустив пару табачных облаков, спросил:
- А Петька?
- В армии он служит, - затараторила соседка, - прислал письмо…
- Откудова?
- Недавно забирал у немца город Севастополь.
- А я зараз приехал оттуда…
Наталья всплеснула полными руками:
- Не привёл Бог свидеться!
- А где-то рядом ходили…
- Ишо встретитесь. Я тебе дам его адрес полевой почты.
Женщина рассказала, что написала Петру о смерти матери. Потом видя, что старший Шелехов спокоен подробно рассказала о жизни Антонины без мужа. Кое-какие подробности она опустила, но и без них Григорий понял причину смерти жены.
- Энто всё проклятый Колька Симагин! - выгораживала она мёртвую Антонину. - Когда тебя не стало, он привязался к ней как репей. Она мне рассказывала, что припёрся к ней и признался, что донёс на тебя.
- Вот оно как!
- А потом набрался наглости, предложил ей жить с ним.
Григорий ничего не сказал, только на его загорелом от крымского солнца лице заиграли объёмные желваки.
- Симагин и в полицаи пошёл ради власти над Антониной! - не могла остановиться Наталья. - Когда немцы заняли город, Иоганн спас её от ирода.
- Какой Иоганн?
Павина смутилась, осознав, что брякнула лишнее и спешно добавила:
- Она немцам ради пропитания бельё стирала. Вот солдат и приклеился.
- Понятно… - Шелехов снова закурил.
Наталья пыталась обелить не нуждающуюся в этом покойницу массой ненужных слов, но он почти не слышал её. Встрепенулся Григорий, только когда Наталья дошла до отправки Саньки на работы в Германию:
- Проклятый Николай дочку твою вынудил уехать лишь бы быть с Антониной.
- Так и он тоже?
- А ты думал, почему она повесилась?
- Повесилась?
- Когда он её ссильничал, Антонина не выдержала. Я к ней забежала за солью, а она висит на кольце для колыбели. Я такого ужаса натерпелась, страсти Господни!
Григорий, пошатываясь, встал. Он не хотел больше оставаться даже рядом с домом, ставшего из родного - кошмарным.
- Я пойду... - прохрипел он и шагнул к двери.
- Куда же ты Гриша пойдёшь?.. Ночь скоро.
- Ничего, ничего, - бормотал он, собирая вещи.
Внезапно он вычленил из плотного потока информации, которой его снабжала словоохотливая соседка, что в городе недавно объявился Павел.
- Он жив? - удивлённо спросил Шелехов.
- Живой, только пораненный сильно.
Он спешно попрощался с ней и побежал к дому боевого товарища. Через час они сидели на кухне и выпивали. Вернее, Григорий сидел на самодельном табурете, а Лисинчук висел в мешке на стене рядом со столом.
- В госпитале мне до конца ампутировали обе ноги и левую руку, - рассказывал тот свою печальную историю. - Остался такой себе самоварчик.
- Когда тебя ранило, я думал, што не выживешь…
- И сгноили бы меня вскорости в каком-нибудь доме для инвалидов, как и других таких же бедолаг, если бы не Марья. Ты её помнишь?
- Она же двоюродная сестра моей Антонины.
Павел знаком руки показал, что хочет покурить. Пока Григорий вертел самокрутку, он пытливо смотрел на боевого товарища и поинтересовался:
- Домой заходил?
- Домом энто назвать трудно…
Мария ушла на смену. Павел и Григорий хорошо выпили и поговорили. Шелехов рассказал о смерти старшего сына Михаила, о заключительной фазе боёв в Сталинграде. О тяжкой усталости от бесконечных переходов.
- А теперь я не знаю для чего жить… - признался он. – Думал, что вернусь в Сталино и всё наладится. Но стало только хуже, Антонины нет, дети неизвестно где! Мне страшно, даже в лагере и на войне была надежды на лучшую жизнь… А теперь её нет!
- Это ты зря! - возмутился Лисинчук. - Руки, ноги на месте, новая женщина сама найдётся. Дети после войны объявятся… Нужно жить!   
Павел поведал о своих мытарствах по госпиталям.
- Бабьим умом Мария поняла, что быть войне долгой, - думал Григорий, - мужиков почти не останется и куковать ей одной до конца дней своих. Поняв энто, сердобольная женщина и взяла Пашку из госпиталя. Привезла домой, вбила костыль в стену и повесила туда мешок с мужем.
Он искренне порадовался он за старого знакомого:
- Висит он там сытый, умытый, причёсанный и даже побритый.
Виновник размышлений гостя, ловко орудовал единственной оставшейся конечностью. Он курил, наливал в стаканы самогон и закусывал маринованными огурчиками, рассказывая при этом о своей жизни:
- Марья меня погулять выносит, а как вечер, вынимает из мешка и кладёт к себе в постель. Самый главный мужской орган у меня функционирует как часы...
- Недаром же тебя «трёхногим» на шахте прозвали!
- Поэтому всё у нас хорошо. Уже один пострел агукает в колыбели, он зараз у бабки. Второй - в животе…
- Шахта Машке помогает, даёт ей всякие послабления и уголь: шутка ли, такой герой-инвалид в доме, с орденами на мешке… - похвалился Лисинчук.
- Марья аж сияет, всем довольна… - вспомнил лицо женщины Григорий. - Мужик-то всегда при ней - к другой не уйдёт, не запьёт.
Павел тоже заулыбался и признался:
- Она на меня ишо с молодости засматривалась.
- Тогда вокруг тебя такие красавицы вились…
- Зато теперича дождалась…
- Счастье оно терпеливых любит! - согласился гость.
- А по праздникам она мне бутылочку водочки для поднятия настроения сама ставит, - с гордостью сказал он. - Так-то, братец!.. Жить можно!
***
После отступления 4-й армии Гота с Кавказа госпиталь, где работала военврач Юля Коновалова неоднократно менял своё месторасположение. В конце июня 1944 года началась подготовка госпиталя к перемещению на белорусскую землю. 3 июля войска I и III Белорусского фронтов замкнули кольцо окружения фашистской армии, отходившей к Минску. После приезда в столицу Белоруссии администрация госпиталя столкнулась с проблемами при размещении.
- Все уцелевшие здания в Минске заминированы, - сказала Плотникова.
Она недавно стала заместителем начальника госпиталя и получила звание подполковника медицинской службы.
- Разграблено и сожжено даже здание Академии наук! - добавила она.
- Сохранились же здания Клинического городка Минского Медицинского института… - предложила Коновалова.
Оказалось, что и они тоже заминированы. Не было ни воды, ни электричества. Были взорваны подъездные железнодорожные пути. Палаточный городок госпиталя развернули на пустыре у сожженного здания академии наук, на самой окраине города, где шли огороды, лес и овраги.
- Только немцев здесь не хватает! - смеясь, заметила Юля.
Из окружающих лесов просачивались группы немецких солдат, пытавшихся выйти из окружения. В госпитале была создана вооружённая охрана, которой пришлось принять участие в настоящих сражениях. 
- Поток раненых такой большой, что трудно прервать работу даже для еды… - жаловались подчинённые Коноваловой.
- Идите, отдохните! - выбрав минуту, она отпустила всех на обед и осталась в перевязочной одна.
Устало села за стол, чтобы закончить оформление историй болезни осмотренных раненых. Вдруг раздвинулись створки палатки, и появились три немецких солдата с оружием через плечо. Стволы опущены вниз, это означало, что они не будут стрелять.
- Как они сюда попали? - от неожиданности она растерялась.
Женщина медленно поднялась из-за стола, судорожно вспоминая немецкое слово, но кроме «Was ist das» вспомнить ничего не смогла. Но у них запас русских слов был не богаче, и они дружно крикнули хором:
- Гитлер капут!
Охрана ворвалась в палатку, обезоружила и увела тихих немцев. Юлия сильно испугалась и Плотникова взяла её в машину, когда госпиталь перебазировался в Вильнюс. Красивый, живописный древний город, возник перед их глазами. Удивлённая Юля замолчала, а потом спросила:
- Может у нас будет возможности ближе познакомиться с его достопримечательностями?
- Не думаю, - покачала головой Нина, - так как большая работа ждёт нас.
В результате прошедших боёв город пострадал, так как немцы отказались сдать его добровольно. Имелись значительные разрушения зданий, и для размещения госпиталя пришлось искать пристанище. Остановились на зданиях университета. Они были тоже повреждены, но поломки были исправимы для опытных хозяйственников.
- Поблизости проходит железнодорожная ветка. - Плотникова осмотрелась вокруг.
- Значит, недостатка в раненых у нас не будет… - пошутила Юля.
Они расположились в сохранившихся корпусах, которые заполнялись ранеными, и приступили к своей работе уже через сутки после приезда.
- Иди, встречай белорусских партизан! - велела Нина следующим утром.
- Откуда они здесь?
Плотникова объяснила, что в освобождении соседней республики помогали белорусы, которых очень боялись фашисты. Партизаны сопровождали наступающие войска и сражались, несмотря на то, на какой территории шли бои. В партизанских отрядах имели возможность оказывать только первую медицинскую помощь.
- Фельдшер перевязывает раны, - пояснила Плотникова, - а тяжелораненых приходится с огромными трудностями доставлять с оккупированной территории.
- Некоторым помочь мы не в силах… - сказала Коновалова и пошла, встречать прибывшую партию.
На перевязочном столе лежал юный худенький партизан. Ему лет шестнадцать. У него была рана мягких тканей голени, он мог самостоятельно передвигаться. Наложенная ранее повязка густо пропитана засохшей кровью и стягивала ногу подобно гипсу. Её предстояло снять. Вдруг герой сел на стол и обеими руками стал защищать раненую ногу.
- Я очень боюсь боли… - признался он.
- Больно не будет!
- Может отмочить повязку водой, чтобы она легче отошла от раны? - предложил парень нервно.
Пришлось вмешаться Коноваловой. Она пообещала снять повязку, не причиняя боли. Деваться ему было некуда, и он согласился. Задавала вопросы о его жизни, о его подвигах и осторожно, послойно снимала бинт.
- Рана оказалась неглубокой, кровотечение из кожных сосудов уже прекратилось... - уверенно успокоила Юля.
Наложенная мазевая повязка его вполне устроила. Всё прошло без эксцессов, все оказались довольны, пациент опять весел. Он достал из внутреннего кармана трофейную самопишущую ручку с золотым пером.
- Она принадлежала немецкому офицерскому чину, - сказал он, протягивая её. - Я застрелил его из засады.
- Как можно?
- Это подарок в знак благодарности.
Юля отказывалась, чтобы он сам мог ею пользоваться, когда вновь сядет за школьную парту, ведь война уже подходила к концу. Их спор закончился в его пользу, трофей перешёл к врачу с её уверениями:
- Тогда я буду вспоминать тебя каждый раз, когда соберусь писать…
- Я этого и добивался!
После огромной перегрузки в течение всей войны они теперь просто отдыхали, имея и выходные дни, и нормальный рабочий день.
- Используйте свободные дни для отдыха на природе! - приказало начальство. 
Ранней осенью заместитель начальника госпиталя по медицинской части подполковник Нина Плотникова предложила подруге путёвку для лечения в городе Ессентуки. Путёвка была в известный военный санаторий, лучшим на курорте, и она очень надеялась вылечить там женскую болезнь. На дорогу до северного Кавказа оставалось четыре дня. С её помощью Юлию отправили до Москвы на военном транспортном самолёте.
- Я никогда до этого на самолёте не летала, - призналась она подруге.
- Когда-то нужно начинать… 
Члены экипажа стояли у огромного самолёта, всю войну перевозившего грузы. Они смотрели на своего необычного пассажира и о чём-то говорили. 
- Жди неприятностей во время полёта… - буркнул командир корабля.
- Почему? - спросил второй пилот.
- Женщина на борту приносит несчастья в полёте!
Внутри транспортного самолёта особого комфорта не наблюдалось. Коновалова устроилась на жёстком сидении у небольшого круглого окна в надежде увидеть землю с высоты небес. Но кроме чистого голубого неба ничего видно не было. Часов через пять они успешно приземлились на московском аэродроме. 
- Слава богу, я не принесла беды! - пошутила она на выходе.
- Это мы шутили… - смутился командир.
Они расстались, дружески пожав руки. Помощник коменданта пунктуально встретил её у самолёта и торжественно вручил билет на ближайший поезд. Он отбывал из Москвы вечером того же дня. В оставшееся время она не смогла даже попасть на притягательную Красную площадь. На южный курорт Юля была вынуждена ехать в своей старенькой военной форме со штопанной шинелью в руках.
- Кроме одного летнего платья, - ужаснулась она открытию. - В котором я уехала из Харькова летом 1941 года, и путешествовавшего со мной всю войну, у меня ничего нет.
Когда Юля ехала в дачном поезде «Минводы-Ессентуки», её не женственный боевой вид вызвал насмешливые взгляды разодетых в крепдешин жеманных попутчиц.
- На фронте все так одеваются? - спросила одна другую.
- Я бы ни за что не носила бы военную форму… - фыркнула та.
- Никакого вкуса.
- Знаем мы, чем там занимаются «фронтовички»!
Юлия не обращала внимания на глупых попутчиц, она настраивалась на долгожданный отдых. К сожалению, от комфорта бывшего лучшего военного санатория остались лишь старые стены.
- Обслуживание, лечение и питание оставляют желать лучшего, - предупредили её старожилы.
Поместили Юлю в двухместную палату. Женщин были единицы, и то капризные жёны военнослужащих. «Лечение» ей назначили на другой день по прибытии - в грязелечебнице по талонам, которые принесла в палату мрачная медсестра. Процедур было две: ванна и аппликация грязи. На замечание Коноваловой, как же ей лечиться без осмотра врача, она ответила:
- Берите! Талоны нам дают раз в неделю, иначе и их не будет.
Отдыхающие питались в столовой три раза в день. В отличие от первых дней войны пшённая каша была заменена на манную, правда без масла и почему-то холодную. Положено было два кусочка хлеба - ржаного и пшеничного, к ним давался кусочек масла с чайную ложку.
- Зато чай с двумя кусочками сахара! - радовались соседи по столику.
В обед давали жидкий суп с лапшой и котлета с макаронами. Овощей и фруктов вообще не было видно.
- Так что нам остаётся свобода со второй половины дня и свежий южный воздух с далёких гор… - заметил капитан технических войск Половцев, сидевший справа.
- Хочешь - спи, хочешь - гуляй! - поддержала Алла Половинкина.
Компания для прогулок подобралась дружелюбная: Алла - жена военного корреспондента - соседка по палате, и стеснительный капитан. В первый день мужчина погладил симпатичной женщине руку. Во второй день - локоток. В третий, когда он осмелился тронуть Аллу за плечо, она сказала:
- Вы что думаете - я сюда на полгода приехала?
После этого разговора у них дело быстро пошло на лад. Теперь с помощью Половцева они имели возможность покупать абрикосы у старой бабушки, жившей на окраине города.
- Абрикосов хочется! - надула губки капризная Алла.
У дома старушки росло абрикосовое дерево, сладкие плоды которого она могла срывать с нижних веток. Капитан ловко влезал на него, срывал и сбрасывал их вниз, а женщины собирали. Это доставляло им удовольствие и приносило пользу. Однако через две недели такого лечения у Юлии началось обострение противной кожной болезни, полученной за годы войны.
- Я отказываюсь продлить срок лечения, - сказала она главному врачу.
- Вам нельзя обратно на фронт! - он пошутил: - Роскошные женщины становятся военными врачами, только если их кто-то крепко обидел. 
- Не смешно, - скривилась она. - Я же как-то жила там три года…
- Вот и хватит, - усмехнулся старый доктор, - я выпишу документы на комиссование вас из действующей армии.
- Ни за что! - крикнула Юля.
Главврач настаивал, Коновалова нехотя согласилась и спокойно добыла в санатории до конца срока лечения. За это время она написала Плотниковой письмо с описанием возникших проблем и получила обнадёживающий ответ:
- Ты своё отвоевала!
Находясь в прифронтовом госпитале, пробивная Нина умудрилась устроить подругу на работу в центральную ленинградскую больницу, там после страшной блокады не хватало квалифицированных врачей.   
***
Передовые советские части заняли польский город Томашув без боя. Командир взвода Павлов, под командой которого служил Пётр Шелехов, с группой автоматчиков решил проверить особняк на окраине города.
- Не укрылись ли там фашисты? - пояснил солдатам лейтенант. - Нужно проверить.
На стук вышла хозяйка особняка, молодая немка с ребёнком на руках. Она была настолько красива, что офицер лишился дара речи. Заметив замешательство русского, женщина певуче молвила:
- Их фрау Эльза. Битте! - жестом пригласила гостя в дом.
Она накрыла стол: поставила шнапс, закуску и радушно пригласила русского офицера к столу. Красноармейцы взвода ели, выданные её продукты на кухне.
- Чего это она так старается? - спросил друга Петя.
- За дитя волнуется! - пояснил Николай Сафонов. - Видать никого из родных не осталось у неё, уйти не смогла… Вот и выслуживается перед новой властью!
Захмелевшая хозяйка прильнула к красавцу-офицеру и Павлов, за долгие годы войны соскучившийся по женской ласке, не смог устоять. Взяв красавицу Эльзу на руки, он понёс её в спальню, где и показал всю молодецкую удаль.
- Значит, теперь нам тут долго жить! - одобрил звуки сверху Сафонов. - Вон как немка старается…
Польский городок был цел, но наполовину пуст.
- Немецкое население, что побогаче, - наняли красноармейцы, - предусмотрительно ушло на Запад.
Поэтому советская воинская часть, занявшая городок устроилась там вольготно и сытно.
- Так воевать можно! - единодушно решили уставшие солдаты.
- Баб красивых полно! - сказал любвеобильный Николай.
- У тебя одно на уме… - возмутился Шелехов.
Единственное, чего не одобряли его сослуживцы, особенно Николай, это отсутствие интереса к прекрасному полу.
- Болван, - говорил он, - пользуйся случаем!.. Потом будет поздно!
- Не буду.
- Пожалеешь, что проворонил такую возможность!.. Выбирай любую - чёрную, белую, рыжую, с крапинками, толстую, тонкую! Не мешкай!
- Не хочу просто… - Петя был девственником и панически боялся женщин.
Стояла последняя военная весна, радостная и солнечная. В воздухе летали амуры, только не с игривыми луками, а с ручными пулемётами, как подобает в военное время: мириады их стрел поражали солдатские сердца. Солдаты ухаживали за худыми немками, относившимися к вниманию завоевателей более чем благосклонно.
- А чему удивляться, - пробормотал Шелехов и уточнил: - Их мужья пропадают где-то уже много лет.
- Да и боятся нас слегка… - заметил Коля.
- Я таким никогда заниматься не буду! - твёрдо сказал он.
Целомудренное поведение Петра было непонятно и всех шокировало. Но потом на него плюнули, надоело тратить слова напрасно, всё равно он не слушал добрых советов.
- Главное мы во взводе живём в мире и дружбе, - сказал неунывающий Сафонов.
Они обосновались в мансарде небольшого аккуратного дома, где раньше жила, по-видимому, какая-то студентка. Там было много книг, в частности монографии о художниках, стояло пианино, лежали ноты. В углу стоял проигрыватель и стопка пластинок.
- Райский уголок! - уточнил возбуждённый Шелехов. - Можно забраться в него, отключиться от всего и помечтать!
- Лучше бы бабу привести…
Николай щурил белесоватые ресницы на солнце, что-то замышляя. А Петя искренне любовался узором черепичных крыш на другой стороне улицы.
- Посмотри, какая красавица! - он заметил девушку, пробегавшую по улице у аптеки, что была, напротив.
- Где?.. Где? - оживился Коля и тоже увидел девушку.
Она была очень красива - тонкая, хрупкая, со слегка вьющимися волосами и большими синими глазами.
- Ты успел заметить пальцы её рук - длинные и гибкие... - задыхаясь от внезапного волнения, спросил Петя.
- Я, думая, что с такой бросающейся в глаза внешностью рискованно бегать по улице, полной пьяной солдатни, - недовольно заметил Николай. 
На губах его появилась странная усмешка.
- Да ещё в такое смутное время... - добавил он.
Целый день Шелехов не мог забыть мимолётно мелькнувшей девушки. Добраться до комнаты в мансарде, этого вожделенного острова спокойствия, ему удалось только поздно вечером, когда совсем стемнело. Он зажёг хозяйскую свечу и стал перелистывать страницы какой-то книги.
- Первый раз за войну спокойно почитаю! - подумал Петя и лёг на кровать.
За стеной раздался громкий топот, дверь распахнулась и вновь захлопнулась, пропустив объёмный мешок, упавший на пол. Не понимая, в чём дело, Петя хотел выбежать из комнаты, но дверь, припёртая снаружи, не поддавалась. Слышны были удаляющиеся шаги и неугомонный солдатский гогот.
- Опять дурацкий розыгрыш? - крикнул он в окно.
Вдруг мешок на полу зашевелился, и оттуда показалась женская голова. Он присмотрелся и с удивлением увидел девушку - ту самую, которая бежала днём по улице.
- Я всё понял! - догадался парень. - Колька по-своему истолковал мои неосторожно сказанные слова и решил оказать услугу. Как в сказке: что пожелаешь, то и получишь!.. Тебе нравится крошка - получай и не скучай!..
В озлоблении Шелехов забарабанил по двери, но всё, что делал Сафонов, он делал на совесть. Дверь можно было открыть разве что взрывом гранаты. Похищенная девушка зарыдала и с ужасом посмотрела на него.
- Что делать? - на своём ломанном немецком языке солдат постарался объяснить ей, что дверь заперта: - Я не могу сейчас тебя выпустить. Нужно подождать…
Он сам понимал, что лучше переждать ночь:
- Времена сейчас страшные. Плохие люди сыграли с ней злую шутку, но здесь ей ничего не грозит.
Он указал ей на стул.
- Я тебя пальцем не трону… - смущённо пообещал он.
Немецкая девушка, наверное, мало что поняла, но увидела, что русский солдат не агрессивен, что на лице его растерянность, а в тоне - скорей просьба и извинения, и немного успокоилась. Петя знаками предложил ей пройти в другую половину комнаты, за шкаф, и, если хочет, спать там, на постели.
- Я буду спать здесь, - он сел в низкое кресло, чтобы его не было видно.
Они просидели до утра, не сомкнув глаз, думая каждый о своём. Изредка из спальни доносились всхлипывания. На рассвете она окончательно успокоилась, съела предложенный скудный завтрак и назвала себя:
- Эрика.
Она была дочерью аптекаря, жившего, напротив. Утром явился Сафонов, смеясь, отпёр дверь и, не слушая ругани, поздравил товарища с разрешением столь долгого поста.
- Поздравляю с законным браком! - нахально сказал он.
- Я с тобой потом разберусь…
Петя послал его подальше, чем к чёрту, и повёл испуганную Эрику домой.
- Можно представить, что пережил её бедный отец! - думал он по дороге.
Кругом резали, душили, насиловали, а красавица-дочь исчезла неизвестно куда. Эрика бросилась старику на шею и защебетала о чём-то, показывая на спасителя. Шелехов пытался извиниться, что-то путанно объяснял, но потом махнул рукой и ушёл.
- Кажется, история окончена... - сказал он Сафонову и даже не стал ругать того за глупую выходку.
Когда следующая ночь опустилась на город, в его дверь раздался предупредительный стук.
- Заходи, не заперто! - нетерпеливо заорал Петька…
Вошла Эрика в сопровождении усатого отца. Тот смущённо улыбаясь, начал что-то длинно говорить. Парень, почти ничего не понимая, приподняв плечи, весьма комично выражал на лице преувеличенное недоумение и разводил руками. Постепенно он уловил суть:
- Время военное, кругом плохо, господин офицер так добр и любезен, пусть дочь ещё раз побудет у него. Солдаты могут забраться в аптеку…
- Только я сам солдат. - Шелехов попытался вставить слово в речевой водопад, но тот не слышал его.
Они принесли две бутылки вина в знак благодарности, Петя отверг их, и они долго переставляли эти бутылки по столу, словно фигуры загадочной шахматной партии. 
- О чём думает аптекарь? - гадал уязвлённый Шелехов. - Быть может, практичный немец решил, что приличная связь лучше ночных зверств, и выбрал наименьшее зло?
Эрика осталась и вела себя совсем иначе, чем накануне. Она была обходительна, мила, таинственно улыбалась и много говорила. Не скрывая заинтересованности, внимательно вслушивалась в русскую речь, будто старалась постичь, о чём он говорит.
- Как она красива! - любовался он.
Девушка не упускала возможности милым женским движением поправлять густые и непослушные каштановые волосы. Она рассказывала о себе, о Германии, о книгах.
- Кое-что я понимаю. - Петя даже закрыл глаза от счастья.
Следующую ночь она вновь была с ним. Днём никто из солдат не смел, не только приставать к Эрике, но даже сказать ей дурное слово. Идиллия была нарушена внезапно, как всё на войне.
- Завтра уезжаем, - сообщил он Эрике новость, раздобытую в штабе.
- Так скоро? - жалобно спросила девушка.
- Война… - извинился Шелехов.
Она минуту молчала, потом бросилась к нему на шею со слезами и говорила, говорила. Он понял примерно следующее:
- Не хочу терять тебя!
- Я тоже… - признался солдат.
- Пусть всё свершится!.. Пусть хоть один день будет нашим!
- О чём ты?
Пётр стоял как мраморный и даже не мог поцеловать её. Эрика стала сама целовать его губы и руки.
- Вот те на... - попытался пошутить он. - Это сюрприз!
- Молчи!
На другой день они грузили барахло на машины, кое-кто провожал их. Отец Эрики держал её за руку, а она горько плакала.
- Ну, ты даёшь! - сказал разбитной Сафонов, - ни одна немецкая баба не ревела, когда я уезжал.
- Отстань, пожалуйста! - попросил Шелехов.
- А уж я старался!.. Чем ты её приворожил?
- Я почём знаю?! - огрызнулся Коля и отвернулся.

 

продолжение http://proza.ru/2013/01/20/19