Дорога, горы и любовь. гл4. А вот и горы. 3. Гори

3. Гори костер.

Я устроился у костра и стал писать дневник. Пишущий всегда вызывает интерес, обращает на себя внимание, - начну с этого, там посмотрим. Пишу, а сам только и высматриваю, когда они появятся из кустов, чем дольше их нет, тем горячее злость во мне. Да что ж это такое! Что за организм такой! Почему меня так волнует и даже бесит то, что совсем мне не знакомая девушка с кем-то гуляет?  Однако ощущение такое, будто у меня забирают то, что должно или может принадлежать мне, я не могу смириться с разделом  женской наличности и не  потому, что он был сделан без меня, а потому что не признаю такой вот торговли  живыми людьми  в  принципе. Еще в старших классах школы я столкнулся с подобным силовым распределением, когда, придя на танцы, часто сразу получал указания от тамошних заправил и хозяев улицы, с кем можно и даже нужно, а с кем нельзя танцевать. Особо  угнетала   настойчивость с указанием и почти что требованием, с кем надо танцевать.  Потому на танцы я не любил ходить и почти не ходил, только какой-нибудь приятель мог затащить меня  туда.

Костер подсвечивал мне, и я сделал первую запись: «Первый день похода был очень нудный и тяжелый, никаких обещанных красот, только пыльная каменная дорога под ногами и кресла канатной дороги вдоль всего нашего пути висят на цепях, как мертвяки. Инструктор говорит, что нас должны были подвезти, но, то ли механик заболел, то ли пьяный был, только вместо того, чтобы проехать основную часть неинтересной дороги за пол часа мы эту часть пути шли весь день, очень жарко, лямки рюкзака режут плечи, а сам рюкзак  так и норовит опрокинуть назад. Весь путь думал только об одном – когда кончится эта пытка и можно будет упасть и не вставать до самого утра ». Отвлекаюсь от писанины, поднимаю голову: «Ага, идут голубчики и так им весело. Ах, их трое! Хоть что-то радует» - делаю вид, что не замечаю их и продолжаю писать, - она должна увидеть среди всей компании человека необычного, - это, конечно, должен быть я. Пишу, а сам весь обратился в нерв. Вот они уже идут к костру, по пути     захватили их своих палаток спальные мешки и миски с ложками для еды, Ленина миска сразу выделялась – она была не алюминиевая, как должно быть у туриста, а фарфоровая, чашка тоже, мест так, чтобы на троих подряд нет, да и вообще уже довольно плотно у костра  разместился народ в ожидании ужина и, той необыкновенно интересной посиделки у костра, какая должна быть после ужина до отбоя, и какую все ждут.
 
-  Среди нас писатель, - тихо произносит голос надо мной. 
-  Если от слова писать, то писатель, - сказал я, поднимая голову и глядя снизу на  Катю. Она стояла вся забрызганная всхлипами пламени, на  наклоненном ко мне лице  глаза, в глазах костер, а две дырочки в носу на фоне красного от костра лице казались двумя маленькими безднами. Под дырочками, захватывая  красный фон, зашевелились губы:
-  А можно возле  тебя пристроиться?
-  На всех вас места не хватит, - безразличным тоном ответил я.
-  А на всех и не надо, мои друзья найдут, где пристроиться, - она повторила это слово – пристроиться, чтобы её спутники поняли, что она вынуждена оставить их, потому что пришли поздно, когда вокруг костра все уже уселись. – Стас, смотри - вон там возле Гали есть место, вы вдвоем там поместитесь.
Стасу очень не хотелось идти к Гале, я, хотя и не смотрел на него, но очень хорошо это чувствовал. «Сейчас начнет нудить,  тянуть Катю с собой. Только бы не уступила»,- думал я.
- Катя, - сказал Стас, буквально снял с меня мысль, - давай мы с тобой пойдем к Гале, а Игорь останется здесь. Ты же не против, - повернулся он к Игорю.
-  Нет, конечно, не против, я с удовольствием пообщаюсь с писателем, в кои-то веки еще доведется, - отшутился Игорь.
-  Я против, - сказала  Катя, - надо было вовремя приходить, а то «Успеем, успеем», не хочу я с той хохлушкой сидеть, она утопит меня в слезах, сам иди к ней. А ты не подтрунивай, - это она Игорю, - может еще, и будешь бегать к нему за автографом.
Игорь хотел было ответить, но Стас дернул его за рукав:
-  Идем к Гале, оттуда к котлу ближе.
Они ушли.   И хотя до Гали было-то всего шагов пять, но все равно не рядом. Катя положила спальник между мной и Степой, и когда мы для этого специально раздвинулись, было понятно, что и Стас мог бы здесь поместиться.   
-  Катя, смотри – здесь и Стасу места хватит, - я смотрел прямо ей в лицо, - позовем?
По выражению её лица я понял, что она тоже   заметила это.  Мое предложение её смутило.   
-  Не стоит… он уже там расположился, -  и  кивнула туда, где устроился Стас с приятелем. Оттуда доносились смех и реплики Галины – язык  не русский и не украинский, а нечто суррогатное, полученное от их смешивания. 
Надо ли говорить, какое ликование было у меня в душе.  Тоже мне распорядитель нашелся. В это время позвали к котлу. Кода мы втроем пришли к котлу, Стас был уже там, как раз ему дежурные повара выдавали  порцию макарон по-флотски.
Макароны запили сладким чаем. Только, когда был уже выпит чай, я понял, что со времени сухого пайка в обед  проголодался и довольно сильно, так что полученный хлеб с маслом  был весьма кстати.
-  А ты и вправду писатель или просто письмо маме пишешь? – нарушила неловкое молчание Катя.
-  Разве писатель не может написать маме, - парировал я вопрос.
-  Конечно, может… но я плохо представляю кого угодно пишущего маме в походе у костра, вот девушке, другое дело.
-  Это почему? Может быть, писатель нежно любит маму и разговаривает с ней таким вот образом, тем более, что девушки у него нет.
-  Мне почему-то кажется, что писатель даже не сказал маме, что отправился в Тянь-Шань, - медленно проговорила Катя. Мне показалось, что замечание про девушку ей понравилось.
-  Если честно, то писатель и сам не знал, что он едет в Тянь-Шань, ему сказали, что  поход горный и все.
-  Писатель не знает географию?
-  Писатель знает географию, в школе на голой стене  показывал указкой все страны мира. Просто как-то не увязал горы с их названием.
-  Да, так бывает,- неожиданно согласилась Катя, - я тоже представляла Тянь-Шань, как наш Кавказ, а здесь увидела, что Кавказ  по сравнению с Тянь-Шанем даже и горами не назовешь, - так, горки.
-  Я не был на Кавказе, вообще в горах не был, я всегда каникулы проводил в Ленинграде, там у меня тетушка.
-  Так там же холодно.
- Я туда не загорать ездил. Ходил по музеям, театрам, объездил все пригороды, даже за грибами ходил в лес. Ты знаешь, какие там леса? А  какие в лесах ягоды, нигде больше не видел чернику, голубику, но больше всех мне понравилась клюква, особенно та, что не была на морозе, она такая белая и хрустит и совсем не кислая.
-  А белые ночи видел?
-  Нет, белые ночи и северное сияние не видел, когда я приезжал, ночи уже были обыкновенные, хотя, конечно, очень светлые. Я когда после Питера приезжаю к себе в Украину, то больше всего поражаюсь нашим ночам, когда даже рядом никого не видно.
-   Так я и не поняла – писатель ты или просто пописываешь? –   сказала Катя.
-  Я веду дневник, хочу запечатлеть не только фотоаппаратом, но и, так сказать, пером это необычное для меня путешествие: может быть, больше никогда не попаду в горы, так что хоть записки останутся для памяти.
-  Я тоже вела дневник в школе, а как стала в институте учиться, так и забросила. А интересно, когда читаешь, что было несколько лет назад.  Наверное, надо возобновить, когда вернусь.
-  Зачем ждать так долго, я дам тебе бумагу и карандаш, можешь начать хоть сейчас.
-  Нет, сейчас не надо. Я не смогу писать на виду у всех, буду стесняться. Мне будет казаться, что все на меня смотрят, хотя… я понимаю, всем было бы до лампы, но все равно, не смогу.
-  Вы со Стасом и этим, как его, ах да, - Игорем что-то искали в кустах? – прикинулся я шлангом.
-  Да, Стас сказал, что в горах растет цветок эдельвейс и  повел нас искать его.
-  Нашли?
-  Нет, не нашли,  никто  из нас и не знает, какой он этот эдельвейс.
-  Получается – вы искали по принципу: поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что. Так получается.
В это время кто-то из компании наевшихся и напившихся чая туристов завел песню Окуджавы «Полночный троллейбус».  Песню подхватили и понесся синий троллейбус горами Тянь-Шаня. Пели – кто в лес, кто по дрова, но каждый поющий получал удовольствие от себя и ему было все равно, как в общем хоре звучит песня. Мне тоже хотелось присоединиться к поющим, я, хотя и не имел голоса и песен не знал, но любил петь, снимая с уст поющих слова почти-что одновременно с ними, где слова не успевал угадать, мычал, потом подхватывал угаданные слова и так пел до конца всю песню. Но песни песнями, а тут разговор, разговор кажется мне поинтереснее будет, потом попоем.
-  Ничего мы не искали. Просто  Стас  решил поприставать ко мне, вот и выдумал про эдельвейсы.
-  Как  интересно, он что - на пару с Игорем или тот на шухере стоял?
-  А что Игорь. Игорь, как только мы вошли в кустарник, сразу исчез куда-то.
-  Ну, и как, - поприставал? Тебе понравилось? – я почувствовал, что начинаю психовать, злиться и сейчас могу наделать кучу глупостей, кажется, уже начал хамить, хотя какое у меня право…
-  Нет, я не люблю так.
-  Как так?
-  А просто, чтобы позабавляться.
-  А как ты любишь?
-  Не знаю еще. Но вот у меня дома парень есть, так мы с ним встречаемся уже больше года и он даже не обнимал меня. Я вижу, что он хочет, но робеет, наверное, а мне и так хорошо.
Мы лежали каждый на своем спальнике лицом вниз и разговаривали. Чтобы слышать друг друга, а другие нас не слышали, наши лица были разделены совсем небольшим расстоянием, со стороны должно было казаться, что мы шушукаемся, так оно  и было – мы именно шушукались, я едва слышал партнершу, но никто больше  слышать нас не мог.  Вокруг пели песни, как и раньше, начинали петь все, а к концу песни оставались, было и так, один – два, кто знал слова до конца. Сейчас добрались до Утесова и пели «Гоп со смыком», пели с азартом, весело, особенно хорошо получались повторы и припевы, их, кто и не знал, успевали выучить за время пока пелась песня.
-  Наверное, твой парень не совсем здоров, иначе, как можно возле такой дивчины год ходить и не поцеловать её.
-  Никакой он не больной, говорю же тебе –   робкий,   стесняется.
-  А тебе, что совсем не хочется, чтобы он не так сильно стеснялся?
-  Я же сказала, что мне и так нравится, он очень интересный собеседник, много читает, много знает, все время что-то рассказывает…я слушаю … мне нравится, - она лежала, положив подбородок на сжатые в кулачки ладони, и говорила, глядя перед собой тихо, будто меня нет, и она разговаривает сама с собой.  – До него я встречалась, правда недолго, с одним парнем,  вот он ничего не рассказывал, а только лез обниматься. Я его поэтому и бросила. Был еще один, красивый такой,   он  тоже был до этого парня, грузин - весь из себя, мы с ним  месяц встречались, водил меня в кино и даже ресторан, а потом полез целоваться, я ему  дала по физиономии, как-то само получилось, я не хотела его бить, просто отмахивалась и получилось так, что ударила его. Он ничего не сказал, а через неделю мы опять встретились, как ни в чем ни бывало, он попросил в займы денег, я дала, конечно, я же вечерница, деньги были, и после этого я его не видела. Потом уже я поняла, что он забрал ту сумму, какую потратил на меня:   посчитала ради интереса, так оно и выходило – цифра сходилась почти до копейки. Так противно стало, даже сейчас вспоминаю и  неприятно становится за себя стыдно, что с таким уродом встречалась.  Были еще ухажеры, но все они какие-то одинаковые, напомаженные, с иголочки  упакованы, а двух слов связать не могут, и сразу начинают приставать. Один даже с ножом за мной гонялся среди белого дня в центре города, я убегала, но на каблуках бежать плохо, я стала, тяжело бежать, рукой оперлась о парапет, слышу – он сзади, руку только отдернула, как почуяла, – в этот момент нож ударяется прямо в то место, где рука была. Я как побежала и про каблуки забыла, хорошо – центр, увидела милиционера и к нему, тогда он отстал. Потом, правда, с этим бандитом поговорил мой приятель, я ему нравилась, но он никогда не приставал ко мне и защищал, а был он среди местных ребят что-то вроде главаря, его все уважали и делали, что он скажет. Как видишь, мне есть с чем и кем сравнивать, и сейчас мне спокойно и интересно, - она повернула ко мне лицо и посмотрела на меня.
-  Тебя послушать, так ты с таким же успехом могла бы встречаться и с девушкой, рассказывали бы друг дружке рассказы всякие и целоваться не надо.
-  Нет, подруг у меня много, есть даже закадычная, но с ним по-другому, чувствуется  мужской дух. Это вот с тобой я что-то разоткровенничалась будто с подружкой. Лежим здесь, все поют, а мы сплетничаем. Я уже и спать хочу.
-  Видно, тебе надо выговориться, и почему бы не со мной. Все равно через неделю разбежимся в разные концы нашей необъятной и никогда больше не увидимся, почему бы и не пооткровенничать, если хочется. С подругой, видно, все-таки не тот эффект понимания, как с парнем.
-  Наверное, ты прав, у подруги такого участия не найдешь. Они, подруги,  сразу на себя все примеряют, как бы они повели себя в моих ситуациях. Я тоже примеряю их ситуации, обсуждаем, клеймим, завидуем, сочувствуем, а вот так, чтобы просто кто-то выслушал, так это только вот, разве что,- ты,- с этими словами она повернула ко мне голову и посмотрела  мне в лицо, как бы желая увидеть там, отчего именно со мной ей хочется откровенничать.
-  Могу записываться к тебе в подруги, - сказал я, с сожалением думая о том, что с этой девочкой ничего у меня не получится и ни у кого не получится – есть у нее парень и, даже и не будь его, на недельный роман она не согласится. Что ж будем друзьями, так тоже бывает.
-  Лучше уже в други, а не подруги. Мне нравится дружить с парнями, - сказала она просто.
- Похоже, тебе только дружить и нравится, - съязвил я, не выдержал, и тут же пожалел.
-  Кажется, народ расходится, - сказала Катя, делая вид, что не замечает мой сарказм, - да и холодно что-то стало.
Подошли Стас  с Игорем, они стояли над Катей и сверху бурили её взглядами.
-  Пора спать, - сказал Стас и протянул руку, чтобы помочь Кате встать.
-  Идите, я сама, - сказала Катя, оставаясь лежать на животе и не поворачивая к нему голову.

Продолжение http://www.proza.ru/2013/01/21/1236