Дневник журналиста

               
                СЕРЕБРЯНОЕ ЧУДО

Вы впервые в Иркутске и желаете увидеть Байкал? Закажите такси и берите курс на восток по федеральной трассе. Городские пейзажи сменятся лесными. Дальше трасса уйдёт в горы, где она без конца петляет, теснимая берёзами и соснами.
    Через час-полтора дорожный серпантин вылетит на вершину. Внизу – шёпот зелёного мира и синеволье, синеводье Байкала. Спуск - опять по лесному кружеву к белому прибою. «…Да гуси-лебеди по морю яко снег плавают, да рыбы зело много там», - писал о Байкале протопоп Аввакум. Чудесам прибайкальской и забайкальской природы дивился Чехов: «Днём скачешь по Кавказу, ночью по Донской степи, а утром очнёшься от дремоты – глядь, уже Полтавская губерния. И так всю тысячу вёрст…».
    Контрасты на Байкале поразительны. Бухта Песчаная похожа на южный берег Крыма своими скалами, утёсами, пляжем, причудливыми деревьями. И солнце в бухте по-ялтински нежное, ласковое. А остров Ольхон известен как сибирская Средняя Азия. Климат на острове засушливый, знойный. Часть озера между Ольхоном и берегом люди издавна зовут Малым морем, в нём гуляют сумасшедшие ветры! Самый злой – Сарма. Он зарождается в Малом море и рвётся на байкальские просторы, легко топит суда, срезает крыши с прибрежных домов…
    Другой ветер – Баргузин – тоже крут, он дует поперёк Байкала к Ольхону, нередко хватает заодно с центральной и южную котловину озера. Но на юге свой хозяин – Култук, на севере свой – Верховик, из падей могут налететь Гора, Бережник, Шелонник, все они сталкиваются, бьются в бою. В такие часы Байкал свирепствует, он и ужасен, и красив, как дикий зверь.
    По его берегам разбросано множество мелких бухточек. Вода в них насквозь прогревается солнцем, можно купаться без устали. Кто был на Байкале, дышал его воздухом, пил воду, бродил по гальке и песку, уезжал к горизонту на катере, ловил радугу, убегал от штормовой волны – тот вернётся сюда. Здесь светлая энергия. 
    Эту животворную воду готовы покупать иностранцы. Сотрудники Байкальского института природопользования вычислили: годовая стоимость питьевой воды «священного моря» (которую можно изымать без вреда для его экосистемы и которая отвечает всем международным стандартам качества питьевой воды) составляет триллионы рублей (при цене десять рублей за литр). То есть, потенциальные доходы страны от продажи байкальской воды сопоставимы с доходами от продажи нефти. Вот так богатство! Однако российские масштабы – наша и гордость, и беда. Увезти воду в Москву или за границу – это вылетит в копеечку, сливки «съедят» транспортники. Но есть рисковые инвесторы, есть заводики по добыче и розливу глубинной озёрной воды. Её относят к элитной категории, она поставляется фурами в бутылках разной ёмкости на запад страны. Один такой заводик построен в забайкальском посёлке Выдрино. Компактный, автоматизированный, с двумя лабораториями. В химической изучают запах, вкус, прозрачность/мутность воды и содержание в ней кислорода. В микробиологической тестируют её на наличие микробов. Коллектив принял и выполняет стандарты Международной ассоциации производителей бутилизированной воды. Они очень строгие. Сырьё исследуют трижды: на водозаборе, перед разлитием в тару и уже готовое к отправке. А берут воду в нескольких километрах от берега на 400-метровой глубине. На тех глубинах Байкал хрустально чист.
    За двадцать миллионов лет старец оброс легендами, преданиями. …Давным-давно, в 18-м веке, охотник оставил умирать у родника свою больную собаку и ушёл в печали. А спустя пару дней она догнала его, здоровая и жизнерадостная. Охотник понял, что родник – лечебный. Он разыскал его, искупался в нём и почувствовал себя омолодившимся. Слух об исцеляющем ключе облетел всю округу. Так был основан курорт Горячинск.
    Всего же минеральных источников в Подлеморье – больше трёхсот. Они не уступят по всем показателям кавказским минводам. На источниках работают санатории, лечебницы. Помимо Горячинска, это Аршан в Тункинской долине, Хакусы у Северобайкальска, Максимиха на берегу Баргузинского залива, бухта Змеевая в Чивыркуйском заливе. И сколько малоизвестных, неосвоенных, хранящих в себе лекарственные таинства! Ключи в источниках бьют из земли, из гор, а вокруг них образовались бассейны с температурой воды от 25 до 70 градусов.   
    На южной стороне Байкала, у Слюдянки и Култука, спрятаны тоннели в скалах и горах. Они прорублены в начале 20-го века при строительстве Круго-Байкальской железной дороги. Фантастические инженерные сооружения! Настоящие чудеса света! Тоннели давно не действуют, они – объект туризма.
    В ту же историческую эпоху, а именно в 1900-м году, спустился на воду построенный в Англии и доставленный частями в Сибирь «русский «Титаник» – ледокол-паром «Байкал». Этим именем его короновали царским указом. Ледокол был вторым в мире судном по трём главным параметрам: мощности, грузоподъёмности и способности вспарывать льды. Много лет паром служил железнодорожной переправой – первой в России. Три стальных ветки на его палубах вмещали до тридцати вагонов, в трюмы «Байкала» грузили восемьсот тонн товаров. Построенная для него портовая пристань в Мысовой вытянулась в море на полкилометра. …Гигантский корабль исчез с людских глаз в 1918 году. Как сквозь землю провалился. Или сквозь воду, подобно «Титанику». Первая догадка – большевики утопили его в озере-море. Вторая – ленинцы разломали судно и сожгли по частям. Догадки догадками, но ответа нет и в наши дни.
    По преданию, седой Байкал, обожавший свою дочь Ангару, задумал выдать её за надёжного сурового Ольхона. Ангара противилась. Тогда отец подыскал ей другого жениха по имени Иркут. Но Ангара любила молодого красавца Енисея. И однажды дерзко сбежала к нему от батюшки. В бессильном гневе тот швырнул ей вслед убойную глыбу. Измену дочери он помнит до сих пор и кипит яростью. Енисей, Ангара, Иркут поплакали о своём и от слёз стали полноводными реками. Они неразлучны: Иркут впадает в Ангару, Ангара в Енисей. Угрюмый Ольхон окаменел от ревности, застыл большим островом. А брошенный батюшкой валун так и грозит из воды всему миру – в том месте, где Ангара берёт своё начало. Сюда обязательно приводят туристов. Ангара – единственная река, убегающая из озера, а наполняют его несколько сотен речек, одна красивее другой. 
    Есть легенда о том, что Байкал связан подземным течением с Северным Ледовитым океаном. Она родилась, наверно, потому, что в Байкале живёт тюлень – по-местному, нерпа. Как морской тюлень попал в пресноводное озеро? Если подземное течение существует, то его длина – четыре тысячи километров. Но тогда и уровни воды в озере и в океане должны быть равными, а они же неравны. И вода в океане солёная, в озере пресная. Стало быть, течения попросту нет. Но связь Байкала с океаном всё-таки есть – не под землёй, а по воде: через  Ангару – Енисей – Карское море. Этим путём нерпа, скорее всего, и зашла в Сибирь. Точных объяснений пока не найдено.
    Согласно бурятскому преданию, Чингисхан и его воины «сухою ногой одолели Байкал в районе Ольхона». А был ли Чингисхан у Подлеморья? Об этом нет сведений ни в китайских, ни в арабских летописях, где зафиксирована история его походов. Но предание породило научный интерес. Некоторые учёные уверены: поперёк озера во времена Чингисхана пролегала мелководная тропинка, по ней люди ходили вброд через Байкал; оппоненты этой гипотезы настаивают: никакой тропинки не было. Кто прав?
    Сохранились в людской памяти и реальные истории. Декабрьским вечером 1867 года в село Култук прибыло семь троек лошадей из Иркутска. Ямщики везли в Кяхту десятки мешков с серебром и очень спешили на богатую Кяхтинскую ярмарку. Местные жители уговаривали их переждать до утра – на дворе ночь, непогода, байкальский лёд хрупок из-за тёплого декабря, он не выдержит тяжёлого груза. Иркутяне даже не прислушались. Заменив лошадей, они ринулись дальше. Но их путь был недолог. Первая тройка, едва ступив на лёд, камнем ушла под воду. Ямщик и лошади погибли, а мешки с деньгами никто не отыскал в морской глубине.
    На берегах Байкала находят золотой песок. Его приносят горные реки. Порода в горах со временем рушится, и вместе с гравием, илом выветривается золотая крошка. За миллионы лет на дне, вероятно, скопились большие россыпи золота.
    Немало записано легенд, былей и небылиц о байкальских пиратах. Их презирали, боялись, обзывали ворами, лихими людишками. Самые известные разбойники – Сохатый и Черкаш. Сохатый отличался безумной отвагой. Было такое, он со своей шайкой обобрал Чертовкинскую ярмарку. Аккурат средь бела дня. Весь честной купеческий люд стоял и хлопал ушами и глазами. Так и прохлопал свои товары. …А Черкаш скромно грабил одинокие торговые суда во время их хода по Байкалу. Все знали, что он хранил трофеи в убежище где-то на берегу. Но где – никто понятия не имел. Там, по слухам, у шайки жили кони, стояли лодки, там воры отдыхали, пировали, готовились к набегам… Все до одного слышали и ни один из всех не видел.
    Тайны байкальских пещер не дают покоя любителям авантюр… В годы Великой Отечественной группа геологов искала в Забайкалье залежи урановых руд и внезапно открыла другие залежи – золотые. Собираясь домой, геологи намыли драгоценностей. К Байкалу они вышли нехожеными путями, сквозь густой лес, болота и реки, а там спрятали золото в пещерах на Большом Ушканьем острове. Кто-то узнал об этом… Не перевелись ещё пришлые чудаки – они пытаются найти тот клад, но местные давно предпочли поискам таинственного золота ловлю «живого серебра» – байкальского омуля. От него-то и серебрит синее озеро серебряным оттенком. А с омулёвым промыслом сложилась нелепая ситуация. Жителям побережья не выдают лицензии на рыбалку, что автоматически превращает их в браконьеров. От местных рыбу стерегут приезжие «защитники». Что-то вроде войны с мужиками, для которых рыбалка – занятость, заработок, вся жизнь. Не умнее ли сделать наоборот: привлечь к охране водоёмов во время нереста своих – районную власть, милицию, жителей? Чужие «поохраняют» месяц-два, набьют себе мошну, и после них…хоть потоп. А местным здесь жить. И детям их жить. Они должны быть заинтересованы в сбережении своего «серебра». Мой старый знакомый из Красноярска сказал мне: «Да люди там по колено в омуле ходят круглый год…». Как бы не так. Омуль превратился в роскошь. Это же абсурд: живущим в тридцати метрах от Байкала запрещено трогать его дары. Если местным мужикам стать законопослушными, им достанется одно: смотреть, кусая локти, как жестоко и нахально промышляют варяги.
    Ушканьи острова волнуют не только искателей сокровищ. Они знамениты и лежбищами нерп. Уникальность байкальской нерпы оценена в конце 19-го века. Основным продуктом нерпопромысла был жир. Высокий спрос на жир определял и высокую его стоимость – он продавался в Китай, на местных базарах и обменивался на муку из расчёта: пуд жира на пять-семь пудов ржаной муки. Из жира делали мази для обуви, он применялся для освещения и для выделки кожи, а позднее – в мыловаренном производстве и в обработке древесины при строительстве домов – такая древесина обретает водоотталкивающие свойства и меньше подвержена гниению. Уже в Советском Союзе разработали технологии получения из жира нерпы медицинских и парфюмерных продуктов. Его стали использовать и для подкормки пушных зверей на фермах, для кур на птицефабриках. …Нерпу добывали и ради шкуры. Мех детёнышей и самок ценится выше – он нежнее, приятнее на ощупь. Век назад из шкурок шили унты, сапоги, шапки, тужурки и шубы, из шкур старых нерп – рукавицы, тулупы, мешки для хлеба, перемётные сумы, сёдла, ими оббивали сундуки. Прошедшей зимой на рынках Иркутска и Улан-Удэ тоже продавались самодельные, очень красивые, шапки из нерпичьей шкуры. Особенно популярным забайкальский тюлень (так часто называют нерпу) стал после Олимпийских игр в Токио 1964 года. Тогда сборная команда СССР вышла на открытие Олимпиады в эффектных нерпичьих куртках. В те годы «зелёные» ещё не были столь активны – и публика отреагировала восторженно. Сейчас не осталось на Байкале хозяйств, способных профессионально вести нерпичий промысел. Традиции почти утеряны, а добычей нерпы занимаются кустари. Промысловой статистики по нерпе тоже нет. Каково её изъятие из популяции, сколько её гибнет по разным причинам и какие это причины – никто не знает. Умные головы сходятся в одном: численность и самочувствие популяции не вызывает опасений…
    А сколько же воды в Байкале? Много! Очень много! Три великие реки – Обь, Енисей, Лена – вместе наполняли бы эту чашу пятнадцать-шестнадцать лет… Но то ли ещё будет – по учёным версиям, Байкал непременно станет океаном. Потому что он расширяется. Скорость расширения невелика – два сантиметра в год. Если это так, то через пятьдесят миллионов лет его ширина достигнет одной тысячи километров. Чем не океан? Предсказать события, до которых никто не доживёт – большой научный подвиг. А вот лет на двадцать-тридцать бы вперёд... Да если бы предсказания сбывались… Говорят-говорят о влиянии Байкальского целлюлозно-бумажного комбината на экосистему озера и никак не договорятся. Одни паникуют: Байкал обречён «отравиться» химией и потерять свою значимость. Другие парируют: комбинат не вредит ему ни малейшим образом. Что за исследования? Почему у них противоположные результаты? Товарищи учёные, вы же не политики, найдите одну правду! Она ждёт. …На печально известный завод рано или поздно повесят замок, это сделает государство. Но куда уйдут добывать свой хлеб двадцать тысяч жителей Байкальска? Все они прямо или косвенно связаны с ЦБК. Кому взбрело в голову полвека назад – строить это чудовище на байкальских берегах? Бумажный комбинат расположен не на своём месте с любой точки зрения – экологической, гуманитарной, патриотической, нравственной, человеческой… Он как проклятье озеру-морю.
    Что есть Байкал? Сибирское достояние, источник вдохновения, «заповедная совесть страны», бездонный колодец пресной воды. Чистейшей воды!               



                ВОРОТА ЗАБАЙКАЛЬЯ

Горная цепь Хамар-Дабана, кедровые чащи, дельта Селенги, биосферный заповедник и триста километров Байкала – это Кабанский район Бурятии. Таёжный, речной, озёрный... С шумом течёт из тайги речка Кабанья. На её берегах когда-то водились стаи этих зверей – кабанов. От названия речки появилось село Кабанск, выросшее из казачьего зимовья, и район – Кабанский, географические Ворота Забайкалья. Через район проходил Великий Чайный путь – посюда шли караваны из Иркутска в Кяхту на ежегодные ярмарки и обратно. Здесь же пролегал и Кандальный путь – по Московскому тракту везли на каторгу государевых преступников.
    На кабанской стороне Байкала «грустит» залив Провал. Он отделён от озера узкими длинными островами. Залив стал заливом в январе 1862 года после ужасного землетрясения – цаганского. Тогда в дельте Селенги случился провал степи вместе с бурятскими улусами. Люди остались зимой без жилья, без домашней утвари и без скота. В громадную яму площадью 260 квадратных километров хлынули байкальские воды. Народ спасся на лодках и переселился в другие места. Та старая трагедия – уменьшенная копия Атлантиды, у неё своё имя – Байкалаида.
     На юго-западе от Провала широко разлилась дельта реки Селенги – болота, мелкие озёра, острова, заливчики, полуострова, более тридцати проток. Заблудиться в лабиринтах дельты – нет ничего легче. Расстояние между крайними протоками – шестьдесят километров. Все эти двенадцать тысяч га – заказник «Кабанский», водно-болотное угодье мирового значения, филиал Байкальского заповедника. Заказник богат и рыбой, и зверьём, и птичьим пеньем. Дельта Селенги – едва ли не крупнейший в мире пункт остановок птиц в периоды их миграции. Кто только не гнездится... И красота несказанная! Мужики Подлеморья ездят сюда на утиную охоту, живут в охотничьих домиках.
    А сам Байкальский заповедник площадью сто семьдесят тысяч гектаров находится на южном берегу Байкала. Он создан для спасения живой Природы, драгоценных кедровых лесов в ответ на строительство целлюлозно-бумажного комбината в городе Байкальске. Нынче в заповедной зоне популярен экологический туризм.
    На экотуризме не разбогатеешь. Люди спорят о будущей туристической индустрии на Байкале. Спорят, потому что есть и сомнения в разумности этой идеи. Байкал – двадцать процентов питьевой воды на Земле и неповторимая фауна и флора; надо поощрять здесь не туризм, а, наоборот, национальные парки, заповедники, и сильно ограничить доступ людей на побережье. Такова позиция ЮНЕСКО в связи с включением Байкала в Список всемирного наследия.
    С  созданием биосферного заповедника возникли большие житейские проблемы у населения: люди лишились участков для сенокосов, сбора ягод, выпаса домашних животных. В этих местах очень низкие доходы из-за отсутствия промышленных предприятий. И чем бы народ ни занялся – он волей-неволей нарушает заповедный режим. Вопрос ребром: как сохранить редкую флору, фауну и заодно решить проблему рабочих мест? Предпринимательская активность невысока – есть желающие, но у них ни опыта, ни знаний. А результат? И богатые ресурсы не востребованы, и местные жители как чужие на своей земле. Где же золотое сечение? 
    Идея туризма сильнее, чем идея заповедника. Главные носители идеи – чиновники. Мол, это работа и зарплата, подъём сельского хозяйства, невиданное благоустройство. Всем радость. …Гору Мамай недалеко от Выдрино будто слепила Природа для горных лыж и сноуборда. Там же, под Выдрино, у подножья Шапки Мономаха, зимуют белые лебеди на трёх незамерзающих озёрах – Изумрудном, Мёртвом, Лебяжьем. Вокруг горы и озёр «вытоптана» экологическая тропа, уходящая в реликтовые леса – джунгли Хамар-Дабана.
    Местные боятся наплыва «диких» туристов - от них вырастают свалки, помойки. Нужен глаз хозяина. А если найдётся хозяин издалека, заинтересуется ли он чем-нибудь, кроме прибыли? Чистотой и всемирной ценностью Байкала, процветанием прибрежной земли?
    Но это теория, и она, возможно, останется теорией – дискуссиями о большом туризме всё и ограничится, но не закончатся сами дискуссии за круглыми, овальными  и квадратными столами. К счастью или к сожалению. Кому как.
    В районе разработаны скромные, но реальные проекты. Первый – строительство экопоселений в виде летних и зимних домиков для гостей с экологическими школами, научным центром. Второй – создание этнокомплексов…
    В прошлом году на турбазе «Сагаан Морин» в Сухой я увидел двух медвежат – сестрёнку и братишку. Кто-то убил медведицу, а осиротевших малышей принёс в туркомплекс, где пожалели и приютили сирот. Они толстые, круглые, игривые – дети есть дети. Мне хотелось протянуть руку в клетку и погладить их. Но хозяева отсоветовали – мол, небезопасно, и рассказали историю про собаку, тремя днями раньше попавшую под тяжёлый медвежий кулак. Тот пёс – авторитет среди товарищей – забыл табель о рангах, приблизился к клетке вплотную и грубо облаял зверей. Одного из них задела, обидела эта выходка, он (или она) резво просунул лапу сквозь железные прутья и хлестнул пса по уху. Бедняга взвыл, убежал, и его не могли найти несколько дней. Нашли или нет – я не в курсе. Вот и называй медведя неповоротливым…
    …Для иностранных туристов сибирская изба, русская баня – настоящая экзотика. Зимой – особо: за окном вьюга, а в доме истоплена русская печь, на столе хворосты, солёности, печёная картошка. Деликатесами нынче не удивишь, а крестьянским столом можно и удивить, и заработать. Чтобы побаловать себя деревней – люди готовы платить. И иностранцы, и наши. Однако, туалет на задах огорода в сильный мороз – такую экзотику, да с первого разу, гостям не понять.
    Это о том, что в прибрежных байкальских сёлах зародился новый туризм – сельский, и он имеет право на жизнь. По всему черноморскому берегу собственники частных домов из года в год, с мая по октябрь, сдают жильё отдыхающим. Их доходы – сезонные; курортная пора хоть и длинная, но не круглогодичная. Зимой там нечего делать. Зимы нет. А на Байкале может стать круглогодичной. На первый взгляд, детские фантазии. Кого затянешь сюда в январе-феврале даже в идеальный дом отдыха? Что, сидеть в четырёх стенах и смотреть в окно? Нет, развлечений море. И сауна, и бильярды, и массаж, и рестораны, и экскурсии. Как везде. А вот сибирское естество, подлёдная рыбалка, старинная изба с русской печью и бабушкиным самоваром – очень свежо. Два года назад после туристической выставки в Улан-Удэ группа англичан пожелала заночевать в деревне на берегу Байкала. Сказано – сделано, им понравилось, они хорошо заплатили. Нельзя утверждать, что с того дня началось бурное движение в деревне. Сельских людей трудно увлечь новизной. Нужен образец для примера. Образцом явились городские жители, имеющие дом или дачу на берегу. Они легче на подъём. Хозяева сдали дома в аренду турфирмам или сами организовали гостиницу. Потом это разглядел и повторил местный житель, из активных. Другой увидел, что сосед в три дня заработал больше его месячной пенсии и тоже решил заняться делом. Деревенские осторожно общаются с чужими и дальними: не занесли бы с оказией страшные болезни. Но боязнь проходит. Пока речь о коротком летнем отдыхе, а не о круглогодичном.
    Пионерам не обойтись без учебных курсов. Где и как себя отрекламировать? Кто даст кредит на ремонт дома и бани, на строительство флигеля и  покупку биотуалета? Как обеспечить безопасность туристов? Сделать малый бизнес семейным или объединиться с соседом, который купил отличную лодку? И проблемы, и ответственность. Зато вложения в дело не имеют риска. Обустроить гостиницу – значит, обустроить себя. Много ли, мало ли приедет гостей – хозяева останутся после них в обновлённом доме.
    В Сухой вырос г гостевой комплекс «Тэнгэри». Двое супругов начинали пять лет назад с охотничьего домика на склоне холма. Теперь их комплекс – красивые жилые номера, принимающие одновременно сорок человек. И летом, и зимой. Есть душ, санузел, горячая вода, тёплый бассейн, в нём купаются люди из всех соседних домов отдыха. На холмистом косогоре построены беседки с мангалами и каминами. Пища готовится из местных продуктов: один поставляет сюда мясо, второй молоко, третий рыбу, четвёртый овощи – у десятка семей появилась работа благодаря «Тэнгэри». Подобные гостевые дома – уже высокий современный класс, многим это не по силам, большинство работает скромнее.
    По одному мнению, сельский туризм – не более чем разновидность «дикого», по другому – он, наоборот, противовес «дикому». Были и будут и противники, и сторонники. Сельскому туризму предстоит ещё цивилизоваться, но у него есть будущее. Во-первых, это не просто занятость, а самозанятость людей, отчего растёт самоуважение. Во-вторых, повод улучшить жилищные условия и облагородить свой двор, свою деревню. В-третьих, на людей посмотреть и себя показать...
    Селенга делит Кабанский район на право- и левобережье. До недавнего времени два берега связывала паромная переправа, любимая туристами. Но паром ушёл в историю, запущен новый мост – самый длинный в регионе Сибирь – Дальний Восток. Отдыхающих прибавилось, прибавится, и чистота постепенно исчезнет, наверное. Раньше правобережье было как отрезано рекой от большой жизни. Но расти, двигаться всё равно надо, не жить же отшельниками. И Байкал здесь то серебряный, то синий, то лазурный. Сюда захочешь вернуться…
         
               
      
                ЭКСПЕДИЦИЯ
                В ПОЗАПРОШЛЫЙ ВЕК             

Катангский район Иркутской области - богатейшая земля с алмазами, нефтью, газом. И лесом, сплошным вековым лесом с первоклассной пушниной. Но не рвутся туда люди. И местная молодёжь ждёт не дождётся окончания школы, а дождавшись и повзрослев, оставляет стариков, уезжает в города и не возвращается. Население района – меньше пяти тысяч человек, русские и эвенки. Деревушки разбросаны одна от другой на сотни километров. Такое северное, далёкое от цивилизации раздолье, чужая планета и позапрошлый век. Мне по-журналистски повезло – два года назад, ранней весной, я вместе с группой научных сотрудников областного центра народного творчества путешествовал по тем местам. Наша экспедиция изучала жизнь и культуру старожилов. А есть ли будущее у этой культуры? Удалось собрать материалы об истории края, о его сегодняшнем дне, о людях, об обрядах, о фольклоре, о прикладном искусстве.
    Туда можно добраться авиацией или по воде, а зимой на внедорожнике по зимнику. Мы выехали из Киренска на новеньком УАЗе, любезно предоставленном администрацией городка. Чтобы посетить семь деревень района, мы одолели две тысячи километров. На колдобинах едва не вытряхнули в снег свои мозги. Ночевали в полупоходных условиях – в заезжих избах с печками-буржуйками. Дорога преподносила сюрпризы. Однажды машина ушла под слабый весенний лёд по «самые уши». Перекрестились все: тонем. Но обошлось. Обошлось и ещё несколько раз, когда из леса выбегали волки. Тайга, тайга, следы зверей. Вот снова живые звери, но уже не волки, а сохатые. Мы не испугались – они не буйные, если не мешать им.
    В том почти диком, почти первозданном краю живут хлебосольные, доброжелательные люди. Там крепкий дух старины, православия. Эвенки тоже крещёные, но жив и шаманизм… Что такое деревенская школа? Самая обычная изба с печкой и умывальником. Сельская учительница похожа на жену декабриста (я, правда, не встречал тех жён), влюблена в своё дело и создала вокруг себя тёплую атмосферу. Вместе занимаются ученики 1-4 классов – учительница даёт каждому индивидуальные задания. Эвенки и русские учатся бок о бок. И живут бок о бок. Немало и смешанных семей.
    В древности там жили только эвенки. Первое упоминание о русских относится к 1618 году, когда служилый человек по фамилии Васильев проник туда со своим отрядом в поисках новых данников для государевой казны. В 1624 году с такой же целью в те края прибыл второй отряд казаков. Следом протоптанными тропами двинулся торговый и промышленный люд. С приходом русских оленеводство уступило позиции, главным делом мужчин стал пушной промысел. Вплоть до сегодняшних дней. Край так и остался необжитым и в царское, и в советское время. И нынче в Катанге без перемен. Под ногами дорогие ископаемые, а жизнь на той земле застойная. Еле дышит материальная база, вещает один телеканал, прессу и почту привозит вертолёт киренского авиаотряда раз (!) в месяц. Это увлекательно - читать газету месячной давности… Оживление в быт внёс крупный инвестор «Бритиш Петролеум», пробуривший нефтяную скважину. С «Бритишем» люди связали надежды на завтра, а сегодня, как и вчера, охотятся, лучшие охотники немало зарабатывают – это соболиные места. И питаются, живут своим хозяйством. Из домашних животных держат лошадей – низкорослых и лохматых. Они выносливы, легко передвигаются по лесу, прекрасные помощники на охоте.
    Исстари эвенки умели плести из ивы, из бересты, шили одежду и обувь. Раньше они одевались так красиво, что на рубеже 19–20 веков их даже прозвали «таёжными французами». Эвенки носили одежду практичного и удобного кроя с золотыми бляшками и колокольчиками, берестяными узорами и бисерной вышивкой, где каждая строчка несла конкретный смысл. И бережно относились к орнаментам. В прошлые годы весь этот материал вывезен по музеям, остались фрагменты, и те собраны по крупицам. Но прикладное искусство не умерло. Нынешние мастера тоже умеют шить современную женскую кожаную обувь – мягкую, прочную, с орнаментами и вышивкой. Таких мастеров, носителей традиционной народной культуры, осталось немного, и они очень старые. С волнением вспоминают коллективизацию и до сих пор тяжело переживают – их загнали в колхозы, лишив привычного образа жизни.   
    …Мы нашли обрядовый фольклор, лирические необрядовые песни, предания, былины, этнографические рассказы об одежде, о кухне, об играх. Нам не повезло записать свадебных песен, но и без них собрана редкая коллекция. К счастью, хоть что-то сохранилось. Все находки будут издано в сборниках по разделам: эвенкийская кухня, эвенкийские традиции, эвенкийское прикладное искусство. На память об уходящей культуре целого народа…               
               
               

            ЦВЕТ ДАЛЬНИХ БЕРЕГОВ
            
В поезде «Москва – Одесса» мы  познакомились с молодой парой из Челябинска. Наши новые друзья собрались в отпуск на морское побережье Украины, а мы в круиз по Средиземноморью.
    На одесский вокзал прибыли в пятом часу утра. Уселись в уголке на сумках, выпили за дружбу, обменялись адресами, и челябинцы уехали первой электричкой. У нас нашлись часы для прогулки по городу.
    Я бывал в Одессе много раз, в последние годы она изменилась. Дерибасовская уже не та, воспетая, любимая. Хотелось зайти в купринский «Гамбринус», он где-то в цоколе с торца дома, а в табачном дыму его зала повис бы топор. Не найдя «Гамбринуса», мы полюбовались Потёмкинской лестницей и скрылись в зелени приморского парка. Он с шести утра наполнен жизнью: по аллеям горожане выгуливают собак, бегают кроссы, скользят на роликовых коньках. Вдохнув парковую свежесть, мы направились к морскому вокзалу, к нашему белоснежному, ослепительной красоты, теплоходу «Аркадия».
    Сквозь стеклянные двери «собачника» увидели у корабля артистов московского театра пилигримов, они будут развлекать нас в круизе. Один подошёл ко мне:
    - Ты не уходи далеко. Первым поднимешься по трапу. Есть примета, её знают все: номером один на борту должен стать мужик. Станет женщина – быть беде.
    Но не я ступил первым на борт. Посадку объявили в ту минуту, когда я выбрался из толпы на перекур. Как всегда, возникла лёгкая паника, все боятся опоздать, что ли? Мне уже не проскочить, завалят чемоданами. Поднялся в хвосте. «Ты куда исчез? Договорились же», - крикнул артист. Вечером первому дали приз. Я не ревновал, моих новых чувств и без того океан.
    Отплытие – волнующие минуты. С берега размахивали руками провожающие – чьи-то родственники, работники порта, зеваки. Любимая земля уходила, ушла, впереди ждут южные моря и дальние берега.
    Больше половины туристов в круизе впервые. Не удивительно, что люди целый день блуждали по кораблю, как по музею. Внезапно пугнули учебной тревогой, чтоб не совсем уж расслаблялись. И снова наступил покой, и мы продолжили экскурсии. Плавучий дворец! Сверкающие чистотой каюты с максимумом удобств, на палубах кинозал, танцевальный салон, казино, несколько ресторанов и баров, настольный теннис, бильярды, на самой верхней палубе спортзал с тренажёрами и гантелями, открытая баскетбольная (она же волейбольная) площадка, обтянутая высоченной сеткой. Есть и библиотека, справочное бюро, сувенирный магазин, даже магазин летней одежды. Бросишь взгляд на цены в этом магазине – и захочешь сбежать на корму. Там два бассейна с морской водой. Глубокий для взрослых и мелкий для детей. От разноголосого детского смеха всем приятно, легко. Везде расставлены кушетки и топчаны.
    Плыть в открытом море – не то что с берега на него смотреть. Волны, как живые создания, в самом деле и стонут, и плачут, и воем воют, и играют, и бьются о борт, и догоняют корму. С теплоходом временами соревнуются в скорости стаи дельфинов или одинокие акулы. Однажды море взволновалось, по корабельному радио объявили предштормовое и запретили выходить на палубы. Но огромный корабль только несколько раз шатнуло – и этим стихия ограничилась. Ни у кого никакого страха. Сложно представить себе силу волны, которая раскачала бы такую машину. Наш теплоход велик, надёжен.
    Удивил богатый ассортимент в ресторане. В пути можно не сходя с корабля отведать чего-нибудь из национальных кухонь – и спагетти по-карбонарски, и омлет по-испански. Водка по-русски отлично пьётся с гуляшом по-венгерски или рыбой по-марсельски. А на десерт и пирог грузинский, и кофе эвенкийский с икрой. Всё это готовится на кухне теплохода. Самый популярный человек из команды – шеф-повар. Любое блюдо, будьте любезны, закажите дополнительно к суточному меню.
    Из Чёрного моря в Мраморное путь лежит через полноводный Босфор. На берегах пролива раскинулся Стамбул – город большой и разноликий. Один берег азиатский, другой – европейский, они соединены грандиозным мостом. Я видел много мостов, этот – круче всех. По расписанию мы бросим в Стамбуле якорь через две недели, а пока нам только вперёд, под крики чаек. Вдоль побережья тянутся и аккуратные домики, и богатые особняки. Лачуг нет и в помине – это престижный округ. Босфор забит  рыбацкими судами и судёнышками – в иных по два-три, а в иных десятки рыбаков. Все они приветствовали нас, и очень дружелюбно. Спустя полчаса турки скрылись за горизонтом, мы вышли в Мраморное море. Новые оттенки, новая вода. У каждого моря свой цвет...
    Теплоход на порядок комфортнее самолёта, автобуса, поезда. От Одессы до Афин двое суток пути, но усталости ни капли. Греческая столица, кажется, выстроена из стекла, оно блистает на солнце разноцветьем, аж в глазах зарябило. И город будто невесомый, лёгкий, будто он парит в воздухе. Пальмы, пальмы, избыток солнца, тепла, красок. Но и непривычно. У нас же нет их стеклянной архитектуры, и оттого город не родной, чужой какой-то. Афиняне спешат по делам, равнодушны к зарубежным туристам, не обращают на нас внимания. А мы на них обращаем. Они и не смуглые, как я ожидал. Впрочем, блондинов тоже не встретишь.
    На высокой горе Афин виден Акрополь – древняя крепость, след великого прошлого. Сохранилась только часть его – могучий, но истрёпанный веками храм Парфенон. Заехать в Афины и не подняться в Акрополь – всё равно что не увидеть в Москве Красную площадь или в Париже Эйфелеву башню. То есть, такого не должно быть. А такое всё же было – один турист перегрел себя в обеденный час, но за бортом-то не чукотская зима, а 30-градусный южный зной... Брата сначала занесло, потом развезло… какой уж ему Акрополь? Наши слабости и пороки живучи и могучи как слоны.
    Другая легенда – античный стадион в Олимпии. Ему три с половиной тысячи лет. Здесь-то и родились Олимпийские игры. От Афин до Олимпии 320 километров. Подъедешь сюда и понимаешь: божественные места. Если есть рай, то он здесь. Вон гора Олимп, где жили олимпийские боги. А сам стадион прост – это большой овраг, на его склонах густая трава, а на дне площадка из белой глины. По её периметру зарыты в глину каменные плиты – развалины седой трибуны. Кто-то впечатлён, кто-то недоволен…
    Я промчался на такси от Афин до Марафона и обратно. Марафон – маленький город в сорока с небольшим километрах от столицы. Здесь в 490-м  году до нашей эры греки разбили персов. Посланный в Афины молодой воин Филиппидис пробежал эти 42 километра 195 метров, успел крикнуть «Победа!» и рухнул  замертво. Его путь стал называться марафонским. Да это же адова трасса. Бетон, асфальт, ни деревца, ни кустика. И пекло, чёртово пекло. «Хотите познать, что такое бег? Одолейте милю. Чтобы познать другую жизнь – пробегите марафон», - сказал кто-то из мудрых. Если другая жизнь – та, куда ушёл Филиппидис, я отложу встречу с ней. В моей жизни мне есть что познать.
    …На юге Италии расположен городок Бари. Нашим давнишним футбольным болельщикам он памятен тем, что во время чемпионата мира-82 сборная СССР играла здесь два своих матча группового турнира. Городок хулиганистый, предупредили нас, гостей грабят прямо днём. Растолковали детально: по одному не гулять, женщинам спрятать украшения, сумки носить не на плече, а крепко держать в руках. Местные пацаны гоняют по улицам на велосипедах, могут без стеснения вырвать вещи вместе с плечом и скрыться. Иностранные туристы для них – лакомый кусок, этим куском, видимо, и живут. Мы прилежно вняли рекомендациям и обошлись без неприятностей. Бари – один сплошной базар и гул. Продают всё, что продаётся. А недалеко от морвокзала мы обнаружили простенькую пивнушку, где куда шумнее, чем в базарных рядах. Сотня мужиков, разогретая солнцем и пивом, бурно обсуждала прошедший накануне футбольный матч. Всем известно, что футбол для итальянцев – значимая часть жизни. Вот-вот засвистят кулаки. Мы спешно удалились. Не у себя же дома.
    Итальянцы-южане отличаются от северян. Юг накалён и климатом, и людьми, Север заметно мягче и спокойнее. Самый уникальный северный город – Венеция с её неповторимыми каналами. В Амстердаме и Санкт-Петербурге тоже канал на канале, но Венеция - это классика. Вдоль домов тянутся тротуары с парапетами, а проезжая часть – не земля, а вода. Все каналы связаны между собой, являются единой сетью. Общественный транспорт – катера и гондолы. Последние – длинные итальянские лодки, почитаемые в среде туристов, а гондольеры улыбчивы, галантны, свой хлеб они отрабатывают на совесть. Вечер, закат солнца - лучшее время для прогулок по венецианским каналам. Гондольеры пребывают под лёгким хмельком и особенно радушны. И очень музыкальны. Вечерами вся Венеция поёт, на гондолах звучат песня за песней. Много их старинных, народных. Акустика изумительная, песню слышно по городу, даже если запевала находится в километре. Как в романтическом кино: вечерняя Венеция, таинственный блеск фонарей, десятки, сотни лодок с туристами, звонкие приветствия, песни, всеобщее воодушевление! Грасио, синьор, грасио! Люди со всего света сердечно улыбаются друг другу.
    В Ионическом море то справа, то слева по курсу видны острова. Среди них Итака – родина Одиссея. Мы сделали остановку на Корфу. Весь остров – южная природная оранжерея, её не опишешь, её надо видеть! Сильные эмоции! Но они ещё сильнее от морской воды, морской волны. Лучшее из морей – Эгейское, ярко-синяя синь без конца и без края!
    Я был наслышан о Стамбуле от наших «челноков». Город, мол, громадный, базарный, грязный. Это оказалось правдой, но только отчасти. Всего лишь отчасти. Потому что есть иной Стамбул – туристский. Чего стоит султанский дворец! К султанам без подарков не ездили, и дворец ныне – в ряду богатейших музеев мира. Самый шикарный подарок – коллекция китайской фарфоровой посуды: двухметровые кубки, вазы, кувшины, чаши. В парке при дворце, рядом с гаремом – широкая и глубокая пропасть как эхо парковой истории. Сотни лет назад в ней держали голодных львов и других диких кошек. Нелюбимых слуг запросто кидали в эту яму на потеху – оттуда уже не возвращались. А потехами смешили султанских жён, чтоб не завяли в гареме от скуки.
    Вторая жемчужина Стамбула – Голубая мечеть. Перед тем как войти в неё, надо снять обувь. Внутри тишина, чистота, а на улице горожане бойко торгуют сувенирами. Изучая мечеть, мы беспокоились и за свои  башмаки, которые остались за дверями. Не умеем ходить босиком по горячим тротуарам. А на башмаки никто не позарился.
    Напоследок часть группы захотела пройтись по торговым рядам. Но хватило десяти минут, мы едва унесли ноги. Таких назойливых продавцов я не встречал нигде. К нам пристала целая орава молодых парней – кое-как отвязались от них. Ко всем мужчинам они обращаются «друг», к женщинам – «наташа». Ведут себя не агрессивно, наоборот, унизительно, умоляют купить. Надоели до одурения.
    В круизе не заскучаешь. Каждый день совершенно разные море и небо, города и берега, языки и люди… В Одессу мы вернулись без гроша. Но с билетами в родные края. Иначе стать бы нам одесскими босяками, и надолго – в кассах вокзала было пусто на месяц вперёд, а на улицах шныряли табуны честных жуликов…
         


                КАК ВЕРНУТЬ ЗИМОЙ
                НЕМНОГО ЛЕТА…

Однажды я гостил у дальних родственников в посёлке Татарбунары – это четыре часа на автобусе от Одессы в сторону Измаила. Всю украинскую родню интересовало: что же растёт в нашей сибирской земле? И не верилось им, когда я говорил: у нас родится всё, что и у вас, кроме арбузов и абрикосов. Лапшу, мол, вешаешь, хлопец ты гарный. Не бывать тому в твоей Сибири. Не поверили, и точка…
    Я ошибался. Арбузы и абрикосы у нас тоже растут. И верблюды чувствуют себя в Иркутске как дома. В Куйтуне вон страусов развели. Не мудрено, если в Бодайбо приживутся носороги.
    А можно ли вырастить в Сибири знаменитые голландские цветы? Можно, и очень успешно. Испытано не раз: те сорта, что побеждают на выставках в Европе, через пару лет красуются в садоводствах иркутян. Их много в городе, на чьих дачах собраны новейшие цветы и кустарники. Если душа тянется к красоте – этого не вырубить и топором. Подвижники создали свою «Радугу» – клуб декоративного цветоводства. Сначала дело двигали женщины, со временем к ним подтянулись и мужчины. Сообща решили: мы способны удивлять земляков новинками. На областную «Агропромышленную неделю» они привезли кадки с цветами и кустами. Реакция была единодушной: шикарно! Одна дама в порыве призналась: «Такие же чувства, как от бунинских «Тёмных аллей»: счастье рядом и далеко…». Слишком трепетно, но к истине близко. Цветы возвышают душу на высоту поэзии. Восхищённые горожане подходили к стенду с просьбой: «Помогите оформить участок этими шедеврами».
    Участники «Радуги» подписались на все журналы по цветоводству, которые издаются в стране. И находят единомышленников. Тесно сошлись с красноярцами и москвичами. Соседи из Красноярска опережают иркутян, у них даже есть школа флористики и ландшафтного дизайна. Школ такого уровня в России – единицы. Это перспективное вложение денег. Но дело не дешёвое – учебные материалы дорого стоят.
    Цветоводы из разных городов зовут друг друга в гости. Просто заезжают летом на чью-нибудь дачу, где среди пылающей зелени обмениваются идеями, журналами, книгами, статьями, семенами. Людьми, в конце концов, их личным опытом. Например, по борьбе с семенами-подделками, которых тоже хватает. Без взаимности нет хорошего движения. Если бы не этот обмен, кто знал бы сегодня, что в Сибири приживаются растения, всего-то год-два назад победившие на элитных международных конкурсах. У нас если кто и слышал о них, тому и в голову не приходило, что сибирская земля для «европейцев» – будто родная. Московские флористы не верят, что в Прибайкалье растёт полсотни сортов георгин, флоксов и гладиолусов, а лилий и того больше. Москвичам видятся снежные сугробы выше крыш и волчьи следы на них. Волки и сугробы – само собой, а летом в тайге и медведи ходят, и лилии цветут. Одно другому не мешает.
    …Среди цветоводов «Радуги» есть мастера, создающие картины и одежду из сухоцветов. Под Новый год они пригласили горожан на выставку и нарядились в цветные плащи, юбки, брюки. «Хотим вернуть зимой немного лета, - объяснили мастера, - и показать красоту сухоцветов…». А я думал, это мёртвые цветы…
               
               

                КРАСНЫЕ ФОНАРИ

На автобусе по европейским автобанам – как по зеркалу: длинная машина будто скользит. Попиваешь крепкий чай и не боишься расплескать его. В салоне и самовар, и биотуалет, и гид с микрофоном. Чем ещё хорош автобус? Он недорог. Если нет денег на самолёт, но мечтается о Париже – можно купить автобусный тур из Москвы и проехать с ветерком «галопом по Европам», за две недели увидеть и Париж, и другие чудеса. В галопе непросто заметить сходство и различие стилей, нравов и традиций. Но пульс разных эпох почувствуешь вполне, погуляв сначала в королевском Булонском лесу, а после прогулки вырулив на автобан. Из 18 – 19 веков в 21-й!
    Париж, какие места, какая романтика! Лувр, Версаль, Нотр-Дам, Пале-Рояль! Даже не верится, это всё из юности – из Гюго, Дюма. А на расстоянии десяти автобусных часов от Лувра блестит неоном улица Красных фонарей, где из роскошных витрин зазывают товарные девы любого цвета кожи, разреза глаз, высоты, ширины и где кафе-шопы с марихуаной – сегодняшний Амстердам. Как на машине времени по векам и пространству. Невелика она – Европа. Едешь по шенгенской территории, глядь, а указатели на другом языке, мы уже в другой стране. Однажды мы проскочили свой левый поворот. Шофёр сдал назад, а как повернуть налево, если мимо несутся машины? Но только один водитель понял проблему, он сразу утопил тормозную педаль, а за ним остановился огромный пелотон. Сигналят нам: поворачивай. Мы свернули и отблагодарили всех протяжным автобусным воем. Такое там дорожное братство.
    Европейские города пронизаны русской речью. Останешься один – не потеряешься. Иной раз возникало чувство, что и не за границей я вовсе, а дома. Везде свои. А свои есть свои, быстро узнаем друг друга. Идём мы по центру Парижа, но не туда идём, куда хотели. Дорогу спросить бы. Выбрали из толпы двух молодых парижан: бонжур, господа, тыры-пыры. Они как будто поняли. Значит, наш французский совсем неплохой. Но дальше: трёшь-мнёшь, э-э, пока один из французов на чистом нашем, пополам с матами, не крикнул: достали они вконец. Бежим отсюда, Димыч… Россия, что ли? Верно, Россия – один из Тулы, второй из Оренбурга, учатся во Франции…
    В Европе нельзя справлять нужду в придорожных кустах и у обочины. Для бытовых, табачных и пищевых потребностей на автобанах между городами разбросаны сервис-островки с кафе, сувенирными лавками, заправочными станциями, отелями. Чтобы войти в туалет, надо бросить копеечку в щелку – дверь откроется. Если ты следующий в очереди – подожди. Вышел человек, захлопнулась дверь – и снова бросай копеечку. А зачем? Кто же будет терпеть? Проще подставить ногу, не дать двери закрыться… Так и проходили за одну монету. Копеечки не жалко, а остренького хочется. Напрасно. Они знают, как вытрясти из россиян деньги. Когда подъезжает автобус с московскими номерами, в кафе и сувенирных лавках меняются ценники – закуска и товары дорожают на порядок. Всё равно же сметут без разбору и не торгуясь. Уехали россияне – цены снова упали до разумных. Или возят в Париже на парфюмерную фабрику, в Амстердаме на бриллиантовую. Дают примерить, помять, испробовать на зуб, отнюхать, подмазать – лишь бы купили. Они делают своё дело на отлично с плюсом, дружески улыбаясь. А то какие-то копеечки туалетные…
    В Париже ездят честные таксисты. Подумать только! Мы подошли к одному: месье, прокати нас по городу и привези к станции метро «Пигаль». Он покатал минут сорок, открыв нам свой Париж, уютный, спокойный, не туристский, доставил к метро и протянул сдачу. Мы удивились: да что ты, месье, оставь себе. Француз ни в какую, всучил мне мелочь, раскланялся.
    Прямо на улицах Парижа можно поесть горячих, с дымком, блинов. Продавцы, мужики-арабы, на твоих глазах заливают в сковороду тесто, ловко вертят-крутят блин маленьким ножом и виртуозно бросают его на пластиковую тарелку. Мушкетеры блинного искусства.
    Запомнился парижский Монмартр. Это площадь на горе, а к ней ведёт красивая лестница вроде одесской Потёмкинской. На площади собираются художники, музыканты, коллекционеры, шулера. Это похоже на московские Арбат или Вернисаж. Кажется, жизнь на Монмартре не замирает и ночью. Рядом - католический храм. Внутри не так, как в православных храмах, но не менее торжественно. И много скамеек. Сиди хоть весь день – не выгоняют. И сидят целыми днями. Бродяги, наверное...
    А столько людей, сколько их набирается утрами у вокзала Сен-Лазар, не встретишь, вероятно, нигде. На вокзал приезжают десятки тысяч из ближних и дальних пригородов Парижа, другие тысячи, наоборот, уезжают. И в этих местах расположены крупнейшие и лучшие парижские магазины, среди которых «Весна» – заочно известный всем, кто читал роман Золя «Дамское счастье».
    Привезли нас в мечеть. Строго предупредили: фотографировать и снимать на видео категорически запрещено. Поняли, вняли, а через минуту раздался щелчок фотоаппарата. В полумраке вспышку хорошо заметно. Притихли все… Но никто из служителей не сказал ни слова. И началось… Вместе с нами были иностранные туристы. Они поглядывали на нас с осуждением, потом с удивлением, потом с улыбкой, потом с одобрением, потом сами достали фотовидеотехнику.
    Смотрел я в Лувре легендарную «Мону Лизу». Найти её легко – указатели ведут к ней сразу от парадного  входа. Но честное слово, не впечатлила. Рядом с Моной Лизой ажиотаж: туристы, мешая друг другу, фотографируются у картины, желая остановить на всю свою жизнь миг близости с чудом, о котором наслышаны и начитаны, которое видели в альбомах. Возможно, у меня испорченный вкус, но я не в восторге от «Джоконды». Мне нравится другое, чего душой кривить. И то правда, на вкус и цвет… Кто-то и «Чёрный квадрат» считает чудом. Хотя бы на людях, чтобы, не дай Бог, не прослыть недорослем. Зато не забуду Собор Парижской Богоматери. В нём остался дух средневековья. Все туристы ведут себя тихо. Но фотографировать не запрещено. Это же бесполезно – запрещать.
    А на Эйфелевой башне живёт дух современного Парижа. С самого высокого, третьего, её уровня открывается вид на город. Вот он перед нами – весь Париж! Дыхание перехватило от живой истории… Стены башни исцарапаны словами, просьбами и желаниями. Есть и на русском, как всегда, комичные: «Люся, вернёшься домой – перезайми. Толик».
    …В Амстердаме сильная энергетика; она посильнее, чем в Париже. Все двигаются одновременно – трамваи, автомобили, велосипедисты, пешеходы. Мужики вообще не обращают внимания на светофоры, идут что на зелёный, что на красный. И мы пошли, нам тоже привычно. Трамваи летают резво и с мощным грохотом, но их грохот и свирепые морды никого не пугают. А велосипеды… Этих ещё больше, чем трамваев. На них ездят, они «припаркованы» повсюду. Некоторые привязаны. Крадут, говорят. Попользовались и… в воду. Дно знаменитых каналов чистится не реже чем раз в месяц, и тогда из воды поднимают до тысячи велосипедов. Активно крадут. Ежемесячно со дна вытягивают и два-три автомобиля. Они-то как туда попали? Это не воры, это хозяева не справляются с парковкой и летят прямиком в каналы… Амстердамцы любят выпить, и заблудиться в трёх соснах тоже умеют. Об этом рассказал нам гид Михаил – свой, москвич, он уже три года работает в Голландии. Гид наговорил интересных вещей. Оказалось, горожане помешаны на своём футбольном клубе «Аякс». Фанаты облюбовали одну из площадей города, там они празднуют победы и переживают поражения. Площадь стонет от вандализма. Власти смирились, всё порушенное восстанавливают до следующего домашнего матча «Аякса». И даже эти вольные парни были напуганы спартаковскими фанами. Вояж москвичей состоялся весной 1998-го – тогда «Спартак» играл с «Аяксом» в Кубке УЕФА и раскатал хозяев 3:1. После матча счастливые наши болельщики заняли все кафе и бары от стадиона до вокзала и буйствовали всю ночь. Потом грузили друг друга в поезда. Амстердамцы запомнили тот «русский вечер». И уважают. Когда мы сели за столик в баре, хозяин и два его клиента смотрели в нашу сторону то с любопытством, то с опаской. Затем один подошёл и на ломаном русском спросил: «Россия?». Мы закивали, он вытянул вверх большой палец: «Футбол, «Спартак»! А в сувенирном магазине продавец разулыбался и тоже по-русски, заплетаясь в словах: «Спасибо, до свидания?». Он, конечно, имел в виду: «Здравствуйте, чего желаете?». Или перевод в словаре перепутал, или кто-то из наших обучил ради шутки. Мы захохотали, продавец понял, что дал маху и состроил виноватую мину. Но как он догадался, что мы из России? Да, а почему не догадаться? Россия – это мы…
    Амстердамские бары, кафе, ресторанчики тянутся сплошной чередой по первым этажам зданий. Вечерами весь город как перламутровый от их неоновой рекламы. А в заведеньях пустовато. Пять-шесть гостей, но зато свои, завсегдатаи. И хозяева смотрятся довольными - их всё, кажется, устраивает. Арендная плата и налоги скромные,  посильные, можно работать без напрягов и чёрных дум. Горожане развлекаются пивом и вином, водка в их среде непопулярна.
    Самое оберегаемое место в Амстердаме – район Красных фонарей с супер-борделями и кафе-шопами. Марихуану продают легально, не прячась. Но если вы без задней мысли щёлкнете фотоаппаратом или камерой – охранники выбьют технику из ваших рук и разломают её вдребезги. Молчком, быстро, без ошибок. Вообще-то полицейские вводят в курс дела, но вы можете проскочить их или не понять, и тогда уже никто не подскажет, что в этом районе избегают фотовспышек. Не паникуют, но избегают. Поодаль снимайте, пожалуйста, никаких проблем.
    В Австрии и Германии люди корректны, дисциплинированны, без эмоций, и эти их достоинства непонятны русскому сердцу. Мы – другие, мы непредсказуемы. И они нам рады. На всякий случай…
               
               
 
                2001 – 2006 г. г.               
               

      НОВЫЕ ОЧЕРКИ


                РУИНЫ ИЛИ 
                ПАМЯТНИКИ  КУЛЬТУРЫ?

Как сберечь старинные городские дома? Перевезти их в одно общее место и там отреставрировать? Собрать бы в ряд уникальные бревенчатые строения, возродить исторический центр того или иного города – вот что привлечёт туристов. А есть противоположная точка зрения: снести и выбросить ветхие домишки, освободив ценные участки земли для нового строительства. Так что же это: гнилое старьё или музейная старина? Безнадёжная ветхость или памятники деревянного (и каменного) зодчества? Подобным вопросом задаются во многих больших городах…
               
                Возрождённая слобода

А Иркутск нашёл своё. Здесь, в некогда славном купеческом центре, берегут старые деревянные особняки и домики с резными ставнями. И в 2008 году началась реализация проекта «130-й квартал». В центральной части города, на шести гектарах построена «купеческая слобода» усадебного типа – 56 домов, из которых 32 отреставрированы, 8 перенесены из прежних мест и 16 построены заново по старым чертежам. Получилось замечательно, по-старинному – главная улица с брусчаткой, улочки и деревянные мостовые, подворья с кузнечной и гончарной мастерскими, заплоты, калитки, ворота, ограды. Так было в конце 19 – начале 20 веков. Но добавлены и новые объекты – сквер, художественные галереи, сувенирные лавки, музеи, велосипедные дорожки, детские площадки. И главная площадь с амфитеатром на две тысячи мест для летних концертов и зимних ледовых шоу. И уж совсем в духе 21 века – магазины и подземная автостоянка на 250 машин. Однако это не коттеджный посёлок и не базар, не торговый комплекс и не элитный клуб под открытым небом, а культурный, досуговый центр для всех иркутян. Здесь многолюдно. Романтика столетней давности нравится и горожанам, и гостям.
    Цена иркутской новизны-старины – три миллиарда рублей: частные инвестиции плюс бюджетное финансирование на переселение жителей, чьи дома попали под снос. А вся соль не в цене – в ценности. Идея уже окупила себя – в Иркутск вернулись его самобытность, его исторический фасад на зависть другим губернским столицам.
               
                Город-музей

Прошлой весной я прилетел с деловым визитом в Санкт-Петербург и «заблудился» в городе до зимы. Чтобы понимать его нрав, его дух, надо пожить в нём четыре времени года. Он признан ЮНЕСКО памятником мировой культуры наряду с Парижем, Римом и Венецией. Старые коренные петербуржцы гордятся этим фактом, гордятся окружающей их красотой. Питер многогранен. В солнечные, в дождливые дни, белыми ночами, ранними утрами – всякий раз город воспринимаешь заново, а смотришь на него с речных трамвайчиков – опять что-то новое. Северная столица, северная Пальмира, северная Венеция.., богатейшие музеи, гранитные набережные, почти 800 мостов и мостиков через реки и каналы, архитектурные ансамбли… Улица зодчего Росси с видом на Александринский театр, площадь искусств… Музыка в камне!
    Каждая сотка земли в центре – это история России. Даже не сотка земли, а каждый дом – история. В одном жил Пушкин, в другом Тютчев, в третьем отрёкся от престола брат последнего царя Михаил Романов в присутствии Милюкова и Керенского. В Михайловском замке заговорщики убили Павла Первого, а на том месте, где построен Спас на Крови, террористы взорвали Александра Второго. Исаакиевский собор был задуман как символ мощи Российской империи. Он и остался этим символом по сей день…Такой архитектуры и скульптуры нет ни в Париже, ни в Венеции.
    К  праздникам и к выборам петербургские власти не жалеют денег на косметический ремонт фасадов, и дома прошлых веков выглядят картинкой, открыткой. Но есть и оборотная сторона – за роскошными фасадами прячутся некомфортные, жалкие квартиры. Иные и квартирами назвать нельзя. В подвалах и на чердаках этих домов обитают гастарбайтеры и бродяги. Всех тянет в центр, никто не хочет уезжать в спальные районы. А здания «кричат» о помощи, требуют  не косметического, а капитального ремонта. Молодые архитекторы обзывают дома руинами, дворы – помоями, предлагают снести целые кварталы и построить офисные, гостиничные и жилые высотки. Инвесторы, мол, столпятся в очередь. В ответ интеллигенты старшего поколения прозвали молодых «архитектурными мерзавцами», «волчьей стаей». Да, ЮНЕСКО признаёт Петербург городом-музеем. Но непременно целиком, в пределах исторических границ. И если отказаться от статуса музея, «волчья стая» уничтожит город, понастроит на Невском проспекте свои стеклянные коробки, а рядом с Петропавловским собором, где покоится вся династия Романовых, вырастут многоэтажные сити-центры с ночными клубами. Конфликт отцов и детей? Духовности и цинизма? Поэзии и прагматизма? Любви к собственному прошлому и неприязни к нему? Всё вместе. Но о тотальном сносе истории не заикаются. Ум за разум ещё не ушёл.
    И не ради красивого словосочетания Санкт-Петербург записан культурной столицей России. Городские чиновники не только слышат голос общественности, но иной раз и реагируют на него. Отстояли ведь жители свой исторический центр от газпромовской башни-огурца. И в городе нет безвкусицы по-московски – в Питере не встретишь в одном ряду здания 18-19 веков, сталинки, хрущёвки и бизнес-центры 21 века. Современные строения пытаются стилизовать под соседние. А новый губернатор с командой клянутся беречь наследие Петербурга.
               
             

           ВОРОТА ИЗ РОССИИ В АЗИЮ

Туристы, впервые посетившие Улан-Удэ, удивляются: город неожиданно красив, интересен, разнообразен...
    Вдоль его нагорной части – от Батарейной горы до площади Советов – тонет в зелени проспект Победы. Отсюда открывается панорама города, старого Верхнеудинска, устья Уды и долины Селенги. Дацаны, соборы, театры, мечеть, современные высотки из стекла и камня, транспортные развязки, скверы, фонтаны, гостиница «Бурятия»… Есть ещё одно достоинство, неброское на первый взгляд. Улан-Удэ занесён в список ценных городов России с его памятниками истории, искусства и градостроительства. Это не отдельные памятники-сироты, а целиком выживший старый бревенчатый городок по обе стороны Арбатика и Заудинская слобода. Нужна реставрация – иначе всё развалится, рассыпится.
    Как уездный Верхнеудинск в короткое время сделал рывок, собрал вокруг себя большую территорию? Благодаря удачному географическому положению городок жил посредничеством в торговле и вырос в купеческий, ярмарочный узел. А в 1895 году с приходом сюда Транссиба случился тот самый рывок, взлёт, его переименование в Улан-Удэ, превращение в столицу обширного края.
    Второй рывок состоялся в наши дни, в период подготовки к юбилейной дате – вхождению Бурятии в состав России. К 2011 году город помолодел, расцвёл, похорошел, сегодня он зелёный, яркий.
               
                Бронзовые кони

Визитная карточка Улан-Удэ – театр оперы и балета. А что там, за визиткой? Кони, кони, столько их в бронзе на памятниках нет ни в одном другом городе. А ещё? Книга рекордов Гиннесса, «голова», паровоз – печать мощной советской эпохи.               …В 1970-м к 100-летию со дня рождения Ленина на центральной площади открылся памятник – ленинская 8-метровая многотонная голова на высоком постаменте. О ней-то и упомянуто в Книге рекордов Гиннесса как о самой крупной в мире скульптуре Ленина. Проект экспонировался на Всемирных выставках в Париже и Монреале. Авторы проекта удостоились Государственной премии. В советские времена «голова» являлась первой достопримечательностью города. А для улан-удэнцев это любимое место свиданий. Деловых, дружеских, любовных. Так и говорят больше 40 лет: «Встретимся у головы».
    Рядом с проходной ЛВРЗ стоит на пьедестале настоящий паровоз. Первый локомотив серии «Серго Орджоникидзе» (в честь наркома тяжёлой промышленности) улан-удэнский завод произвёл в 1938 году. В годы войны те новые советские грузовые паровозы водили составы по всей стране и доехали до Берлина. За свои заслуги перед Отечеством паровозы установлены на вечные стоянки в нескольких городах.
               
              Буддийский центр страны

Батарейная гора – то место, «откуда есть пошёл Улан-Удэ». В 1666 году казаки срубили на горе зимовейко. По случайному совпадению или по казацкому разумению, в этом районе  до нынешней поры есть проявления золота, сюда приезжают студенты-геологи на практику по его промывке. Гора с зимовьём «выросли» в Удинский острог, а тот получил с годами статус города.
    В память о зимовье на Батарейной установлен поклонный крест. По метким замечаниям горожан, как сиротливый укор нам, потомкам. В смысле, нужен достойный памятник первопроходцам. Другие горожане возмущаются: казаки – жестокие завоеватели, они прорубали себе дорогу мечом и огнём. Разбойникам не ставят памятники. Да и какие они первопроходцы, если в этих краях жили гунны?
    Начались дискуссии. Памятник там в самом деле «просится». Есть предложение соорудить стеллу, посвящённую дружбе русских и бурят. В Улан-Удэ не было и нет межнационального напряжения.  Потому сделать бы горку привлекательной, со смотровой площадкой для приезда свадебных компаний. Ожидается, что мэрия объявит конкурс проектов.
    Вместе с казаками сюда продвигались святые отцы. Они несли христианство, строили храмы. Сначала деревянные, а с годами каменные. Первый каменный собор посвятили Божией матери Одигитрии. Собор и поныне - сердце старого города. В ту же эпоху на здешние земли ссылали русских старообрядцев, а в 20-м веке на строительство Транссиба прибыли татары-мусульмане. Буддизм же в среду местного населения проник из Монголии много раньше.
    В первые десятилетия Советской власти началось уничтожение буддийской духовности по всей стране. Монахов затравили, их вывозили в ГУЛАГи. А сразу после войны, в 1945-м, Сталин, находясь на вершине власти и славы, неожиданно пошёл навстречу буддийской общине – государство амнистировало монахов, община получила участок земли недалеко от Улан-Удэ, в Иволге. Некая бурятская семья пожертвовала под храм собственный дом. Добровольцы и ламы обустроили его. Из того дома и вырос дацан.
    В 21-м веке Иволгинский дацан – центр буддизма России, монастырский комплекс из 8 сооружений с храмами и библиотекой.  В одном из храмов покоится нетленное тело Хамбо-ламы Итигэлова – мировой научный феномен. Здесь же, в дацане, появилась скульптурная композиция «Маленький Будда»: на спине могучего льва, держащего лапу на шаре, мирно спит ребёнок. Лев не свиреп, он улыбчив, он ангел-хранитель всего доброго на земле, хранитель Учения Будды. И сохранит до того дня, когда ребёнок, повзрослев, осознает свою великую миссию. Скульптура – символика мира. В день её открытия, 20 июля 2011 года, на город обрушился дождь. Его заждались все, но не прогнозировали синоптики. «Маленькому Будде» указана счастливая судьба…
    Старейшее научное заведение города – Институт буддологии, монголоведения и тибетологии, ключевой центр востоковедения в мире. Учёные института ежегодно выезжают на работу в Тибет, Индию, Монголию, Китай. Многолетние труды бурятских востоковедов позволили создать ценное хранилище тибетских и монгольских памятников письменности, фольклора, архив редких документов – гуманитарное достояние страны. Исследуя древние тексты, учёные открыли новые факты по медицине, по религии, по истории, по развитию языка…
               
                Современная сенсация

В окрестностях Улан-Удэ обнаружены следы древнего поселения аж 3 в. до н. э. Не временного, а оседлого. На 11 гектарах деревянно-каменная крепость, окружённая рвами и валами, внутри неё мастерские, сакральное место и около 100 жилищ – полуземлянок и наземных из глины. Судя по найденным предметам, жители занимались скотоводством, выделкой кожи, охотой, земледелием, резьбой по кости, металлургией – они мастерили оружие. Кроме того, найдены изделия из минералов, кожи и даже стекла – это признаки китайской культуры. Поселение торговало, но с кем? Вероятно, с другими поселениями или с кочевниками. Поодаль от хижин – кладбище с гробами, покрытыми китайским лаком и пластинами из бронзы. И много не захороненных останков тел обнаружено прямо в жилищах. Значит, кто-то уничтожил жителей внезапно. Побоище случилось около 1-го века до н. э. По мнению учёных, поселение – часть империи гуннов. Ведутся исследования. Для полных выводов далеко. Но это выдающийся факт, новый взгляд на историю Улан-Удэ, его свежая достопримечательность.
               
                Азиатский город?

Триумфальную арку построили на свои деньги городские купцы в честь великого для уездного Верхнеудинска события – посещения города в 1891 году цесаревичем, будущим российским императором Николаем Вторым. Арку увенчали двуглавыми орлами. В 1917-ом царских орлов сбросили, сама арка выстояла до 1936-го и тоже была уничтожена до основания. А в новейшее время - в 2006-м году - её возвели заново. Молодая арка – не копия старой, она масштабнее по высоте и ширине. Удачно вписавшись в городской пейзаж,  заняв своё историческое место, арка смотрит на Большую Николаевскую улицу (сегодняшний Арбатик, Арбат), на старый Верхнеудинск, на Одигитриевский собор.
    Вокруг Арбата как раз и есть тот исторический Верхнеудинск. Наличники и карнизы отдельных домиков – шедевры резьбы по дереву. На самом  Арбате сохранился богатый «Дом с атлантами» купца Каппельмана. За ним – площадь Революции, бывшая Базарная, а в её дальнем углу видны Гостиные ряды. В 18 веке на их месте стояли деревянные торговые ряды. В начале 19-го утверждён проект каменного Гостиного двора. Деньги собирали вскладчину купцы. Но зачем купцам понадобился огромный Гостиный двор для своего уездного городка? 400 метров по периметру – больше, чем в некоторых губернских городах. Это вполне объяснимо – ярмарочный Верхнеудинск играл для Забайкалья ту же роль, что Нижний Новгород для европейской части России, дважды в год являясь солью жизни от Байкала до Тихого океана.
    Улан-Удэ и сейчас называют «воротами из России в Азию», самым «азиатским» городом страны. Но скорее, он многонационален и многоконфессионален, с буддийскими, православными и древлеправославными ценностями, культурами Запада и Востока, Забайкалья и Севера...

               
            
             ПИСАТЕЛЬ – БОЛЬШЕ, ЧЕМ
             ПРОСТО ПИШУЩИЙ ЧЕЛОВЕК         
               
Литературное творчество нынче живёт, хоть и не здравствует. Когда-то авторы получали за свой труд гонорары, сейчас вкладываются сами. Но всё равно пишут, потому что это неодолимая жизненная потребность. Судьба. 
    Если исчезнет вымирающий вид «толстые журналы», вместе с ним уйдёт "в столы" искренняя литература. Журнал «Байкал» до сей поры не вымер, он остаётся плечом для авторов. Известных и молодых. Для начинающих это единственное плечо. Крупных издательств типа Бургиза уже, наверное, не будет. «Худеют» и наши старые добрые «толстые журналы». 
    В редакции «Байкала» я встретил интеллигентов уходящей волны – редактора Наталью Ильину и ответсекретаря Булата Аюшеева. Они – литературные люди, работа в журнале – их призвание.
    - Наталья Николаевна! - начал я. - Согласитесь, так бывает: произведение хорошее, но «сырое», его должен вычитать профессиональный редактор. Вы двадцать лет отработали в Бургизе. Раньше ведь требования к изданию книг были очень строгими? И к редактору тоже?
    - От нас требовали бережного отношения к слову и к стилю автора. А я привыкла к этому со студенчества. Я училась в Алма-Атинском университете, там было много ленинградцев. Мы «взяли» от них интеллигентность, аккуратность к родному языку. В нашем Бургизе «пропустившего» авторскую ошибку редактора наказывали просто: рублём, из зарплаты. Приходилось вычитывать произведение по несколько раз. Один коллега ушёл, сказав: «Не могу читать семь раз одну и в ту же повесть». Редакторов отправляли в Москву на курсы повышения квалификации. Во время первой командировки я стажировалась в редакции детской литературы. Нам читали лекции, мы писали контрольные работы. Встретились с Агнией Барто. Она сказала: «Детские писатели рождаются реже». К литературе для детей государство относилось с пристальным вниманием. Было даже детское издательство Детгиз с художниками в штате. Во второй моей командировке я училась на курсах поэзии. В тот раз нам устроили встречу с Егором Исаевым. Представляете, какие имена! Какое значение придавалось курсам! Росглавиздат отслеживал работу всех издательств страны, знал о любых допущенных ошибках. Такое вот серьёзное отношение к делу. Теперь авторы вынуждены сами разыскивать издательства.
    - И подешевле, без редакторов и корректоров. Качество на втором месте. А потом ещё найти деньги на издание книги, затем продать её.  Автор должен быть и менеджером, и маркетологом самому себе. Или сочинять «в стол».
    - Сегодня литературное слово, литературный труд не оплачивается. А ведь писатель в России во все времена был больше, чем просто пишущий человек. К нему всегда относились трепетно. Художественная мысль имела огромную значимость. Смерть Пушкина и Толстого оплакивала вся неграмотная Россия.
    - Почему Толстой так популярен за границей?
    - Он общечеловеческий писатель. Человечество не меняется, его волнуют те же вопросы, что и много веков назад.  Какими бы великими ни были достижения цивилизации, человека они не заменят. Человек – главная ценность в жизни. И в литературе тоже. Тем и берёт Толстой.
    - А я считал его глубоко национальным писателем.
    - И это не мешает ему быть общечеловеческим. Мысли Толстого современны для всех народов: нравственное самосовершенствование, человечные взаимоотношения между людьми. 
    - Поговорим о «Байкале». Чем он так восхищал людей, что достиг аж общесоюзного тиража, вышел на международный уровень, распространялся в десятках стран мира?
    - Он был журналом писателей. В редакции в разное время работали Бальбуров, Цырендоржиев, Гатапов, Калашников, Бараев. И каждый номер в те годы – не просто событие, а явление. Все хотели прочесть, не отстать от других. Кипели читательские страсти. Это же российская традиция. Пушкин, Некрасов создавали свои журналы, чтобы привлечь в них лучшие литературные силы.
    - Одна из задач журналов – открывать новые имена…
    - «Байкал» открывает их с самого своего рождения. Журнал был «первой пробой» для авторов. Сначала публикация в «Байкале», потом издание книги в Бургизе.
    - Такое обязательное условие?
    - Скорее, негласное правило. Большим открытием «Байкала» стал Владимир Митыпов. Его «Ступени совершенства» опубликованы в журнале в 1965 году и наделали шуму в литературе. Потому что новизна для того времени  –  полуисторическая, полуфантастическая повесть о художнике, создателе знаменитого скульптурного портрета Нефертити.
    - Дело прошлое, журнал пережил нелёгкую пору. Имею в виду не 90-е, а конец 60-х…
    - Нелёгкую и яркую. Главным редактором был Африкан Бальбуров, ответсекретарём Исай Калашников, замом главного Владимир Бараев. Они выдали «Улитку на склоне» братьев Стругацких, роман «Чёрные лебеди» Ивана Лазутина, отрывки из поэмы «Братская ГЭС» Евгения Евтушенко – не утверждённые цензурой произведения. В Москве это расценили как преступную деятельность, передали дело в КГБ. Против «Байкала» выступили «Известия», «Литературная газета», «Огонёк», у себя дома редакция получила нагоняй от Обкома КПСС. Но популярность журнала среди читателей выросла в разы. На барахолках за номера со Стругацкими давали большие деньги. 
    - И в 70-х «Байкал» не успокоился, штормил…
    - В 1978 году опубликован «Жестокий век» Исая Калашникова. Роман о Чингисхане. Очень смело, даже вызывающе. Конец 70-х, соцреализм и вдруг Чингисхан. Деспот. Калашникова тогда спасло в Москве только заступничество академика Окладникова.
    - На интернет-форумах «Жестокий век» называют шедевром, драгоценной книгой, Калашникова сравнивают с Шолоховым. А я почитал свежие номера «Байкала». Местная литература не выдохлась, ещё есть в ней порох. Ладно, «Улигер» Владимира Бараева – работа профессионала. Но мне понравились и авторы иного рода – они не писатели, они пишут на досуге. Николай Хосомоев – учёный, Эдуард Бочкин – охотовед, Павел Большешапов – строитель,  Геннадий Леонов – лётчик. Их сочинения притягивают обаянием.
    - Это натуральные продукты. Искренние. Душа просит написать.
    - Булат Лубсанович! Нынче кто-то следит за литературными новинками? Есть те люди?
    - Не знаю, сколько их, но они есть. Нам звонят, делятся мнениями.
    - Каким был 2011 год для журнала? Чем запомнился?
    - Шестью писательскими юбилеями – мы посвятили им объёмные материалы. Мы открыли свою страничку в Интернете. И подвели итоги литературного конкурса малой прозы. 
    - Вы довольны его итогами?
    - Не сказал бы. Ожидали большего. И по числу авторов, и по качеству материалов. Видимо, не до всех потенциальных участников дошла информация о конкурсе. Качество тоже не всем удалось. Но новые имена всё же появились.
    - То есть, главная традиция жива?
    - Жива. Выдвижение молодых авторов.
    - Знаете, чего не хватает журналу? Литературной критики.
     - Раздел «Критика» есть. Но в былые годы новое произведение обсуждали и профессиональная критика, и общественность. Ни одна публикация в журнале не оставалась без внимания. Литературу уважали как великую ценность. Нынче такого нет.
    - Вопрос в связи с появлением «Байкала» в Интернете. А может быть, вообще не печатать журнал в типографии? Оставить только электронную версию? И дешевле, и проще.
    - Люди сами должны выбирать. Да, многие читают журналы, книги в Интернете. Там даже не журналы и книги, а целые сайты. Вошли в обиход и электронные книги. Удобно, не мнутся. И всё-таки пусть книга останется книгой, а журнал журналом...
    - …Пахнущие типографской краской, увлекающие шелестом страниц, да? Старомодно, а мне это ближе. Электронную книгу до дыр не зачитаешь. И при её чтении не работает моя душа…

               

            ПРИГРАНИЧНЫЕ ТЕРРИТОРИИ 

 В день науки я пообщался с географом, профессором Арнольдом Тулохоновым:
    - Арнольд Кириллович! В вестибюле Научного центра я увидел поздравление вашей научной школе за выигрыш российского гранта уже в начавшемся 2012-м году. Разве академическая наука в Бурятии жизнеспособна?
    - Мы потеряли поколение 90-х и нулевых годов. Одни уехали за границу, вторые ушли из науки в бизнес, третьи «сломались» и только четвёртые остались. Но дело не в том, жива ли наука, а в том, что она не востребована. А почему? Потому что тем, кто сидит на руководящих постах государства и большого бизнеса, хочется вложить утром рубль, чтобы вечером получить два. Им нравятся быстрые деньги. А фундаментальная наука – это длинные вложения, они принесут отдачу не вечером и не завтра, а послезавтра, зато с каждого вложенного рубля пять рублей. Но никто не желает ждать до послезавтра, нет никакого планирования.
    - Вы – руководитель Байкальского института природопользования. Ваше отношение к Байкалу как учёного?
    - Он должен кормить людей, живущих вокруг него. Одними запретами ничего не добьёшься. Чтобы люди не ходили по газонам – что надо сделать? Построить забор? Но в заборе выломают дыру и снова будут ходить. Потому что привычно. А не лучше ли сделать дорожку? Лучше. Так и с Байкалом. Можно запретить всё, но голодный человек не способен на хорошие дела. А зарубежные волонтёры – они сытые, у них другое сознание. Мы имеем сейчас эту «дорожку» – наукоёмкие экологосберегающие технологии для экономического развития территории и вместе с тем для сохранения Байкала праправнукам.
    - По-моему, Бурятия может заработать на продаже байкальской воды...
    - В мире продают, в основном, бутилизированную воду, добытую из подземных источников, а не в открытых водоёмах. Байкальская вода соответствует строгим международным стандартам, но самое тяжёлое – пробиться на рынок. Это огромная работа.
    - Непосильная?
    - Это вопрос к бизнесу, а не к науке.
    - Тогда вернусь к науке. Очень ярким здешним событием стала научная экспедиция «Миры» на Байкале». В глубоководных аппаратах «Мир» спускались на дно озера Путин, Миронов, президент Монголии Элбэкдорж, режиссёр Кэмерон. А кто вдохновитель идеи?
    - Бизнесмен Михаил Слипенчук. Ему по некоторым причинам не пришлось в 2007 году погрузиться в «Мирах» на дно океана в Арктике. И тогда он поставил цель привезти «Миры» на  Байкал. За три года байкальских экспедиций Слипенчук вложил девять миллионов долларов. Государство не потратило ни копейки. В течение трёх лет состоялось почти двести погружений. Были и риск, и проблемы, и победы.
    - Сегодня ваш праздник, давайте о победах...
    - Научные исследования на Байкале имеют мировое значение: открыты громадные запасы газогидратов; обнаружены естественные выходы нефти на дне Байкала; получены данные об истории развития озера в древнейшие времена. А второе достижение – мощная пиар-кампания нашего региона. Удалось, наконец, пробить щель в стене неизвестности. Благодаря телевидению весь мир увидел Бурятию. О нас не знали или знали мало. Верю, что будет прорыв Бурятии на мировые рынки – инвестиционный и туристический. 
    - Вы сказали о наукоёмких технологиях. Я читал тёплые отзывы о филиале вашего института – международном эколого-образовательном центре «Истомино» в Кабанском районе...
    - Это передовой стационар Российской Академии наук, научная и учебная экологическая лаборатория. Здесь есть все возможности для фундаментальных исследований экосистемы Байкала и дельты Селенги. Кроме того, созданы условия для экологического образования жителей региона.
    - Какие это условия?
    - Научные экспедиции, спецпрактики студентов естественных факультетов; летние школы для одарённых детей по экологии, экономике, химии, физике и математике; развитие экотуризма; демонстрация системы экологического сельского хозяйства и производство органических, без химикатов, продуктов питания.
    -  Последнее направление – экспериментальное?
    - Да. Мы основали действующую экспериментальную ферму с традиционными для республики породами скота – коровами, лошадьми, овцами, яками и верблюдами. Эти животные всегда были ценностью бурята. Причём Истомино – не самое лучшее место для эксперимента. Вокруг Байкала сырые травы, они малопитательны. Потому буряты-скотоводы не селились на берегах озера. Первых 400 аборигенных овец мы завезли из Китая. Богатые буряты бежали туда от колхозов и сберегли там свою ценность – домашних аборигенных животных. Сейчас в республике больше 70 тысяч овец местной породы. Когда-то в Бурятии были сотни тысяч таких овец, девять тысяч верблюдов, которых называют «живыми холодильниками». Нынче люди опять начали разводить верблюдов. Все аборигенные породы неприхотливы,  умеют добывать себе корм в любое время года и в любую погоду. Они максимально приспособлены к суровым сибирским условиям – вот в чём их ценность… А какая цель была у нас? Бурятские продукты должны быть востребованными на рынке, конкурентоспособными, а значит, экологически чистыми.
    - Ещё бы разработать для них фирменную упаковку «Продукты питания из Бурятии» и продавать Москве и Европе. Чтобы, покупая их, человек был уверен: если из Бурятии – значит, высшее качество. Тоже престиж.
    - Такие идеи есть. Но это не наша задача. Наука должна рассказывать, показывать, писать учебную литературу, создавать экспериментальные участки, подобные истоминской ферме, но не заниматься сельским хозяйством. Решать вопросы села – задача правительства.
    - Жителям Истомино повезло. У них занятость и зарплата. Они имеют культурный центр. Местные школьники постигают на практике основы научного аграрного производства. А что делать людям в других сёлах?
    - В правительстве есть планы по созданию агрохолдингов. Однако это не выход. Агрохолдинг – когда за тысячей коров ухаживают 30 человек. А остальные жители как воровали и пили, так и будут воровать и пить.
    - Не выход, да. Но где выход?
    - Землю надо передавать в собственность. Землевладелец, даже мелкий – уже не раб, а гражданин. Сначала гражданин, потом гражданское общество, а не наоборот. О рабах и гражданах говорил Столыпин ещё 100 лет назад.
    - Что вы скажете о географическом положении Бурятии?
    - Восток страны – азиатская Россия. Она, по выражению Столыпина, «опадёт, отсохнет, отвалится», если не остановить бегство населения в западные области. У нас здесь немало возможностей. Бурятия – буддийский центр на востоке России. И рядом с нами буддийские цивилизации. Нам необходимо развивать экономику вдоль границ с Монголией и Китаем. Такова наша миссия. Не надо забывать: половина бассейна Селенги – в Монголии. В Госдуме с 2003 года лежит закон о приграничных территориях. В то же время соседняя Манчжурия из захудалого городишки превратилась в процветающий город. Они торгуют, не оглядываясь на Пекин, и заработанные средства вкладывают в развитие своей территории. А мы работаем на Москву. И из Москвы нам указывают, как, с кем и чем торговать. Мы лишены права заниматься внешнеэкономической деятельностью.  Не надо нам денег, дайте нам самостоятельность. Но в центре боятся окраинного сепаратизма. Если наш край станет богатым и ухоженным – здесь будет много зажиточных людей. А такие люди мыслят свободно, ими невозможно манипулировать. Центру этого не надо, центру нужны бедные люди. Бедные – значит, послушные.
    - Подведём черту:  вы назвали три перспективных направления: Байкал, скотоводство и приграничные территории…
    - Но без самостоятельности, без решения «восточного», «азиатского» вопроса мы останемся глубокой провинцией. Малолюдной окраиной...               
               
            
                МОНОЛОГ ДИРЕКТОРА


    - Я окончил институт, и мне предложили остаться на кафедре. Но я хотел не к лабораториям, а к живым машинам. Устроился на химзавод. Через три месяца пошёл к директору: почему так, когда можно по-другому? Молодец, сказал он, мы знаем об этом уже пятнадцать лет… Я наивно полагал: чем выше должность человека, тем он умнее. Это далеко от истины. От меня отмахнулись: зачем лезешь в технологию производства? Ты в своём разуме, юноша? Но один умнейший человек посоветовал связаться с научным институтом в столице. Я связался, не ожидая успеха, а учёные заинтересовались. Но тему вести было некому. И я поступил в аспирантуру. Так и ездил туда-сюда. Защитился. А на заводе меня неожиданно повысили. Всех старых «ушли» на пенсию, я занял должность главного инженера в двадцать пять лет.
    И вдруг я прыгнул в чиновники...
    Начало 1990-х – взрыв общества. Новые выборы. Я – самый молодой в руководстве завода. Ну-ка, сказали мне, двинем тебя в Россию депутатом. Но потом задвинули, а двинули генерального. Зато меня выдвинули в областной Совет. Я выиграл избирательную кампанию благодаря прекрасной команде. В Совете окунулся в законотворчество. Решил записаться в комиссию по экологии, потому что «зелёные» проблемы уж собственного-то предприятия знал не понаслышке. В комиссии числилось двадцать шесть человек. Осмотревшись, я начал говорить. О популизме не думал. Я был и остался противником рубить с плеча, предлагал на все проблемы искать инженерные решения. На перепрофилирование некоторых предприятий, скажем. Это трудно объяснить на митингах. Конечно, проще орать перед толпой о чистоте воздуха. Наверное, меня оценили и избрали председателем облкомприроды. Предстояло уже самому принимать решения на уровне области. Но в аппаратных играх, интригах я не был искушённым бойцом. Однажды из Москвы пришло письмо за подписью министра экологии: мне и моему заму выделялись легковые автомобили для личного пользования. Я занял восемь тысяч, чтобы купить эту машину. Но моя неосторожность сыграла против меня. Началась подковёрная карусель, нападки в прессе: а-а, использовал должность. Я не стал ждать, когда уберут. Ушёл сам. …Вскоре автомобили появились в свободной продаже… Оторви иного чиновника от его системы – он становится нулём. А я сильно-то в систему и не врос, головокружения и презрения к окружающим не накопил. Пришлось искать другое дело. Но смена занятий – тоже отдых. Я рассматривал своё положение не как крах, а как начало чего-то нового.  Искал, искал и нашёл.
    Какая сегодня главная проблема для руководителей производств? Заводской коллектив – это кулак, это явление, это культура, это мир. Так было. Но оно исчезло. Нас обделили и этим. Если человек пошёл в рабочие – он вроде неудачник, ничего не достиг в жизни. А кто продаёт мороженое – он менеджер по продажам, вахтёр в форме – сотрудник службы безопасности. Звучит! Я никогда не стал бы продавать мороженое. Старушечье ремесло. …Исчезают классные рабочие, исчезают династии, исчезают наставники. Посмотри на вечно пьяных слесарей ЖКХ. Я наблюдал из окна картину: подошёл слесарь к люку колодца, открыл его, посидел, закурил, прилёг, достал вторую. Подошли ещё четверо, долго смотрели в колодец, курили, сидели, поглядывали на часы, опять курили. Один залез в колодец, минуты через три выбрался, все снова закурили, обсудили, ожидая обеденного часа. Не хотят работать. Но их не выгоняют, потому что замены им нет.
    Как они сделали очистные в райцентре… Вырвали все деревья, испохабили заборы, тротуары, дороги. В дождь к иным домам не подойти. Будто враги вздыбили нашу землю. Свои специалисты поработали не хуже врагов. А как сдали жилой дом на сто квартир... Продали и пропили весь утеплитель и положили линолеум на бетон. Жильцы ходят по квартирам в валенках… Пропили смесители, а воткнули старые. Как и старые замки во входные двери.
    У меня случилось волнение рабочих из-за невысокой зарплаты, а газеты раздули «забастовку», написали статьи о «булыжниках пролетариата». Я запросто мог подать в суд на несколько газет за клевету. В статьях или домыслы, или вообще вымыслы. Понимаю, нынешней прессе нужны сенсации для роста тиража, но имейте же чувство меры. Никто из журналистов не позвонил ни мне, ни моим замам. Ну собрались человек тридцать-сорок у проходной, покричали типа «директор – холуй олигархов» и разошлись. Я знаю тех, кто руководит «рабочим движением». «Активисты», призывающие протестовать, митинговать – они чаще всего не блещут в работе. Не сложилось у станка, а реализовать своё самолюбие очень хочется. Выбрали самый дешёвый во всех смыслах путь. Который неприемлем для завода, потому что он градообразующий для 30-тысячного городка…
    Мне говорят: у тебя крупное производство, почему бы тебе не создать ещё триста или пятьсот рабочих мест? Хорошо, создам, но фонд заработной платы ведь не изменится. Если откровенно, человек двести на заводе – лишние. А попробуй я сократи кого-то – пресса разорвёт меня в клочья. Людей надо обеспечить работой. Но многие не желают меняться, учиться. Спрашиваю у одного «активиста»: а что ты сделал, чтобы зарабатывать больше? Он бьёт себя кулаком в грудь: да я полжизни на заводе. И всё, сказать-то нечего. Люди требуют повышения зарплаты. Абсолютно согласен с ними. Но просто так взять и повысить невозможно. Зарплату надо заработать. Зарабатывать не хотят. Потому что имеют вторую работу на стороне, подсобное хозяйство, рыбалку. То есть, там, за проходной люди выкладываются и устают. А на завод лишь по привычке? Отбыть повинность, что ли? Здесь идёт трудовой стаж, есть социальный пакет. Мне как руководителю, как работодателю не нравится такое отношение к заводу. Я хочу, чтобы человек относился к работе не как к хобби или повинности, а как к главному делу, выкладывался, думал и зарабатывал. Но не могу этого добиться.
    Зато возмущаемся наплывом в городах узбеков и таджиков. Русские не идут в цеха. И рабочие уверены, что они обрабатывают тех, кто сидит в заводоуправлении. Не понимая сути: мало произвести товар, надо и продать его. А продать нелегко при тесной конкуренции. Наша доля на рынке меньше двух процентов. Мы создали торговый и маркетинговый отделы. Вот там люди работают, днями звонят по стране, предлагают товар, ездят в командировки, участвуют в ярмарках, выставках. Продвигать свою продукцию на рынок – колоссальный труд. Они молодые и уловили дух времени: чтобы заработать, ищи возможности, а не отговорки и причины… Рабочие в цехах поняли новый дух по-своему. Они транжирят себя в постоянных междоусобицах. Бригада ненавидела бригадира. Мы сняли, предложили выбрать самим. Люди поставили своего, из своих. Через две недели тоже возненавидели. Был «своим», стал «чужим». За двадцать лет мы потеряли что-то очень дорогое…
               
               
               
 
    
                Я МЫЛ САПОГИ
                В ОХОТСКОМ МОРЕ

Настоящего лета мы не дождались. Все три летних месяца отходили в резиновых сапогах, в свитерах под куртками, в трико под штанами и в шерстяных шапочках. Тем,  кто не взял с собой тёплую одежду и байковые портянки, пришлось помёрзнуть. Западное побережье Камчатки – штормовое Охотское море, туманы, буйные ветры, дожди, морось и редкое, скупое солнце. Прибой выносит на сушу морские камни, дальневосточный янтарь. От берега до горизонта стелется тундра, населённая медведями. Мир холодной гармонии.               
                ***
В аэропорту Петропавловска-Камчатского сразу понимаешь, куда приехал. Перед глазами висит баннер: «Камчатка – край дикого лосося». А с площади аэровокзала видны заснеженные вулканы – Авачинский и Корякский. До ближайшего, кажется, рукой подать. На самом деле, сказали нам, будешь идти до него сутки. И город расположен вокруг Авачинской бухты, у сопок, под сопками. Дома прямо врезаются в них, заползают наверх.
    Представитель фирмы-работодателя встретил группу на выходе с лётного поля и привёз в общежитие морского порта. Понравился своей деловитостью:
    - Пацаны, вы приехали заработать? Заработаете. Но придётся попахать. Путина – далеко не санаторий. Нынче ожидаем много рыбы – считайте, вам повезло. Но о водке и не думайте. Кого словим – выгоним без зарплаты. Не потому что мы такие правильные, а потому что путинный день год кормит. И нас, и вас.
    Пацаны – и 20-летние, и  50-летние – согласно закивали:
    - Верно, командир. А как насчёт чая? Или брать с собой?
    - Чифиришь?
    - Не могу без этого. 
    - Будь здоров! Там, на базе, есть магазин. Людям дают под зарплату чай, сигареты, шоколад, мыло и всё остальное.
    - Так поехали туда? Чего тянуть?
    - Ждите пару дней, погуляйте в городе…
    - А где океан?
    - Вон, видите проход между берегами? Это ворота из бухты в Тихий океан.
    - Какие-то узкие.
    - Отсюда – конечно, узкие. До них аж пять километров.
    …Повезли нас на ту сезонную базу. За городом остановились у бронзовой скульптуры: на постаменте медведица с медвежонком, в пасти у медведицы большая рыбина. И слоган: «Здесь начинается Россия». Для приезжих она здесь, наоборот, кончается, а для местных это знаковый уголок – сюда спешат молодожёны в дни свадеб. Мы сфотографировались, и наш ПАЗик колесил пять часов по тяжёлой дороге. Наконец, прибыли, видимо. А где же море? О, до него далеко, ещё чесать и чесать. Мы пересели в похожий на БТР вездеход и ползли, как черепахи, по тундре, по болотам. Пешком там не пройти. Глядели в лобовое стекло и считали медведей: один, второй, третий...  «Нас в концлагерь везут», - заныл кто-то. «Не в  концлагерь, а в медвежий угол. А начальник базы – волк», - добавил другой, знающий.
    На месте к нам подъехал на квадроцикле хмурый дяденька, посмотрел как на вражье племя, буркнул что-то и был таков. Все поняли: начальник базы. Не волк, но солдафон. Однако не нами придумано и жизнью доказано: не ругай за глаза командира своего, следующий может оказаться дуралеем.
    Зашли в барак, выбрали одну из комнат с дырявыми окнами и десятью двухъярусными кроватями. Шустрые заняли нижние места, робким  достались верхние. Двум десяткам мужиков предстояло терпеть друг друга в тесноватой камере, но с печкой и рукомойником. Разломали на дрова заброшенный неподалёку сарай, затопили печь. Нашли тряпьё и законопатили  оконные дыры.
    - Тут нет ничего для жизни, - возмутился молодой, случайный.
    - У тебя есть своя кровать с постельным бельём. Уже неплохо. Понял? Бывает хуже, поверь мне. Моя восьмая путина, - остудили его.
    Хорошо, что рядом такие оптимисты. Но много и нытиков. Для которых суп не суп, а баланда, масло не масло, а маргарин, и каша позавчерашняя, и котлеты вонючие, и соль несолёная, и сало  нежирное…
                ***               
Мы наткнулись у берега на старое кладбище кораблей.
    - Какое кладбище?  Эти рыболовные суда пойдут нынче в море, - сказали моряки.
    - Пойдут в море? – усомнились мы. - А сколько им лет?
    - Они вдвое старше любого из вас.
    - Рухляди развалятся в воде.
    - Не развалятся. Всё будет как надо.
    И пошла-поехала реставрация. Мы скоблили ржавчину вместе с моряками, грунтовали, красили, а сварщики «штопали» пробоины. И рухляди ожили, выросли в красавцев, в МРС (малые рыболовные сейнеры).
    Капитану мэрээски Ивану Санычу шестьдесят пять лет. Он спросил у меня:
    - Не от хорошей жизни приехал сюда?
    - Вполне от хорошей. Но хочу подышать морем и туманами.
    - Ты не композитор, случайно?
    - Нет. Я охотник. Охотник за удачей.
    - Отлично сказано! Первый раз слышу. Но тебя кто-то ждёт дома-то?
    - Года три назад я признался бы тебе: не ждут. А сейчас ждут. Верю.
    - Что-то изменилось к лучшему?
    - Так всегда – полоса чёрная, полоса белая.  А почему ты спросил: не от хорошей жизни?
    - Потому что не понимаю, как вы живёте там на зарплату в 20 тысяч?
    Я хотел ответить ему, что у нас есть зарплаты и в 10 тысяч, и в пять… Но вместо этого придумал:
    - А ты на седьмом десятке рискуешь здоровьем на убитых лодках – не от хорошей ли жизни?
    - Уже который год обещаю себе и семье: всё, последняя моя рыбалка. Нарыбачился за сорок лет. Но приходит лето, и море шепчет в уши. Морское притяженье, магнетизм сильнее человека. Глядишь, и тебя затянет, и ты снова приедешь. Тогда встанем на невод, на охоту за удачей.
    Иван Саныч насквозь пропитан моряцким трудом, закалён штормами. А самый фактурный среди молодых капитанов – Роберт. Он как благородный морской пират из детских книжек: бородатый, волосатый, в распахнутой на груди рубахе, с  хриплым голосом и большим чувством юмора. Вышли  с ним в море на его судёнышке, а накатившая волна расшвыряла всех по палубе, как бильярдные шары. К счастью, за борт никто не выпал. Спасти не успели бы.
    Впрочем, шутил не только Роберт. Вероятно, наши вопросы казались морякам смешными. Например: 
    - Говорят, тут полно медведей? 
    - Когда пойдёт рыба, они будут гулять по базе как коровы, спать под машинами и тракторами, заходить в цеха, - ответил бывалый матрос.
    - И, конечно, предусмотрены меры безопасности?
    Он весело заржал:
    - Конечно. Спасайтесь сами.
    - Но медведи – зверьё. Они же опасны.
    Тот смахнул с лица улыбку:
    - Никого ещё не задрали.
    Очень по-нашему: когда задерут – здесь примут меры. А матрос стал серьёзным:
    - Путина – что рулетка. Все ждут рыбу. Её может быть до хера, а может ни хера – она уйдёт в другие места. Всякое случается.
    Охотники за удачей приуныли. Но у нас с собой русский авось. Авось, повезёт в рулетке. Авось, поймаем за хвост свою удачу.
    Из лососевых в камчатских морях и речках водятся горбуша, кета, нерка, чавыча, кижуч, голец. Самая крупная – чавыча (она малопромысловая), самая «народная» – горбуша, самые ценные – кижуч и нерка. А лучшая икра – горбушёвая.
                ***               
Медведь средней величины пересёк нам дорогу ранним вечером. Не чёрная кошка, однако. Сказать, что он впечатлил – мало сказать. Люди оторопели, замерли, онемели. Никто не сообразил сфотографировать на мобильный телефон. Потом смеялись: «Расскажи кому дома – не поверят». Но то было лишь начало. Недели через две к медведям почти привыкли. О встречах с ними рассказывали ежедневно. Скорее всего, половина встреч – враньё. Но ночами мы откровенно боялись – звери совсем рядом, у жилых бараков, у туалета, у кухни, повсюду выворачивая всё, что можно, и оставляя следы с большими когтями. Оно и понятно – это их территория, их земля, а нас они вовсе не звали.
    Вместо ожидаемого магазина был кладовщик. Иногда он открывал свой склад. У дверей выстраивалась очередь. Миролюбивая, без грубостей. Очень скоро в складе кончился чай. Те, кто привык чифирить, жестоко страдали. И все мучились от нехватки сладкого. Подслащённого и подкрашенного кипятка в столовой явно не хватало. Но обещанного шоколада не появилось. Карамель тоже не появилась. На всякий случай, чтобы не ставили бражку.
    Взаимоотношения хозяев и рыбообработчиков регулировались «локальными актами работодателя», которых никто не видел. Жив-здоров? И слава Богу. Народ включил свою смекалку – появились самодельные карты, шашки, футбольные мячи. Нашли кусок нержавейки, выгнули его – вот вам сковородка, из других кусков сделали совки для мусора, а из дерева сколотили комнатные полочки, швабры. Всё это придумали оптимисты. Нытики помогали через «не хочу». А равнодушные спали, спали. С перерывами на «подготовку к путине», т. е. на хозработы. Самое странное явление – эти плюнувшие на себя и на жизнь мужики, имеющие на все вопросы один ответ: «Без разницы». Спроси у любого: «Зачем ты здесь?» Они лениво отвечают: «Мне без разницы – куда и где и как». Вот кому нужны солдафоны, дуралеи – иначе не поднять их с кроватей.
    А людей привозили и привозили – и мужчин, и женщин. Нас, пионеров, обнадёжили в офисе: на базе будет человек пятьдесят-семьдесят. Мы поверили. А в столовой толкалось уж не меньше трёхсот. Однажды повариха накинулась на рыбака, взявшего две тарелки с пловом. Но он отмахнулся: «Жрать хочу». Многие тащили по две –  себе и «тому парню». А она выследила одного. Обидел её чем-то?
    Зачастили на вертолётах генеральный, замы генерального, замы замов и даже медик. Значит, где-то близко рыба. Природа не ошибается. Нет, ошибалась – люди брали кредиты под путину, создавали артели и прогорали. От отчаяния стрелялись, лезли в петлю. Последний раз такое случилось в 1998-м. Причина – в неожиданном извержении Шивелуча. Его пепел замутил воду в речках, а в мутную воду рыба не идёт. И не пошла. 
                ***               
…Наша путина грянула как лавина. И началась пахота на износ. Нас завалили горбушей, кетой и неркой. Полбригады мастер бросил на конвейер. Одни отрезали рыбе головы, вторые вспарывали брюхо, третьи доставали кишки, четвёртые – икру, пятые – молоки, шестые чистили нутро вакуумной ложкой, седьмые сортировали готовую рыбу, восьмые взвешивали её. Конвейер молотил без остановок, люди без перекуров. Эту работу делали женщины. А мужики хватали продукцию, забивали ей морозильные шкафы, замёрзшую вынимали и закатывали в упаковку, грузили, везли в огромные холодильники. На упаковке стоял штамп: «Лосось дальневосточный, замороженный, глазированный». Шевелились в быстром темпе. Медлить нельзя – полные КАМАЗы ехали в цех косяками, заводской бункер скрипел от многотонной тяжести. Целый месяц «охотники за удачей» вкалывали по убийственному графику: 8 через 8. Поработай год в таком графике – постареешь на пять. Как и пятьдесят, и двадцать лет назад, весь труд – ручной, вручную, мало что изменилось. А нас уверяли: американская линия… Да, не российская, но упрощённая слесарями-самоучками. После нескольких часов сна духу набиралось не на жизнь, а на следующую смену. Равнодушные стонали, нытики матерились и умничали, оптимисты держались молодцами.
    - Начальник же объяснил: чем более жёсткие условия – тем люди лучше работают. Создай тебе нормальное качество жизни – ты станешь высыпаться, вовремя кушать, мыться и стираться. То есть, вернёшься в образ человека, и в твоей башке родятся дурные мысли: как бы вынести из цеха икру, посолить её и нажраться до отвала.
    - А им куда проще иметь дело с запуганной отарой овец. Им красная икра дороже, чем люди. Покалечит кого-то медведь – станет овцой меньше, всё равно нас отара, стадо.
    - Ты хоть в одном магазине видел красную рыбу без голов? Я всегда покупаю с головами и с кишками.
    - Платим за лишний вес. Без голов – она в Японию. И икра в Японию. Посмотри, как мастер дрожит за каждую самку с икрой. Своим-то в Россию сойдут и рваные самцы. 
    - Нам и третий сорт не брак. А японцы, наверное, привередливы.
    - Японцы платят хорошо и мигом. И не забывай: русский бизнес презирает русских же людей.
    - С другой стороны, мы ехали не на курорт, а на путину. Не на Чёрное море, а на Охотское. Здесь нас кормят, мы живём под дармовой крышей, нас обеспечили работой, нас доставили сюда и увезут отсюда – тоже даром. Работа на износ? Она всего-то месяц, самое время испытать себя на твёрдость в овечьей шкуре. Можно и потерпеть.
    И терпели до болей в руках, ногах, спинах и поясницах. Гнулись от усталости, хрипели от сырости и сквозняков, но получали удовлетворение. Настоящая путина! Заработаем! Этот месяц как налетел лавиной, так лавиной и пролетел. А однажды, промозглой августовской ночью, сменный мастер огорчил: к трём часам придёт последняя машина. Когда эту последнюю выработали, женский хор запел песню. Спустя минуту к нему присоединился мужской. Песнь победы! Да так стройно, будто после репетиций. Забылись мучительные смены, «локальные акты работодателя» и бессонница. План сделан! Женщин начали отправлять домой. За ними и мужиков. Тот же вездеход увозил день за днём по двадцать человек. Уже и медведи ушли на ягоды, и чайки перекочевали на болота. Осталось только вороньё. И всем нам захотелось чего-то родного.
                ***               
  Мы выиграли в свою рулетку, получили расчёт и улетели из Петропавловска в Хабаровск. Там, на набережной Амура, встретили группу молодых людей. По каким-то признакам поняли: коллеги-сезонники. Они возвращались с Сахалина. Не поймав удачу. Их не «кинули», но рыбный косяк прошёл стороной от неводов. А что такое косяк? Это десять, двадцать, сорок километров рыбы. Скользкое дело: нам подфартило, им – нет.
    К одному и тому же каждый относится по-своему. Очевидно, страдальцы-нытики рассказали дома: там медвежий угол, зона и солдафонство, большая помойка из ржавого металла, жизнь в продуваемом бараке, без удобств, без чая, сырость, дожди, грязь, лужи, рыбьи кишки. Они правы. Но правы и те, кто привёз на материк иные мысли и чувства. Не забыть той романтики: я работал на краю земли, я видел белые вулканы и Тихий океан, я мыл сапоги в Охотском море, я слушал музыку прибоя, я собирал камчатский янтарь, я наелся ухи из красной рыбы, я бродил по тундре, я встречал мирных медведей, я обыграл судьбу в рулетку, тамошняя кукушка накуковала мне здоровья. …Мы прожили наше лето как на необитаемом острове: ни сотовой связи, ни радио, ни газет. Мы не знали ничего о самых дорогих нам людях, о событиях в мире, даже об Олимпиаде в Лондоне не услышали ни весточки. И постоянная сырость в сапогах, не просыхавших в сушилках, и ежедневные давки в столовой, в душевых – всё было. Зато мы очистили свои мозги и души от всякой шелухи, отдохнули от цивилизации. Современная цивилизованная жизнь нуждается в дозировке. И ещё: я никогда не видел так много людей, живущих в полной трезвости. Не день, не две недели, а три месяца. Никто и не искал водку, самогонку. Негде искать, там нет местных жителей. Но ни один не помер от безводья. Можем же быть трезвыми. И работать можем. Мы давно внушили сами себе: россияне (чаще всего русские) – ленивые работники, а азиатские мигранты – добросовестные трудяги. После моей путины я твёрдо усвоил: и всё-таки мы умеем! Умеем, когда видим смысл. Женщины пашут на конвейере, как автоматы, часами не отходя, не отдыхая. А мужики способны без устали кидать тяжёлые брикеты с рыбой и заодно «травить» анекдоты. Знали и Бисмарк, и Черчилль, о ком говорили: «Этот народ уничтожает себя изнутри. Но его нельзя победить извне».
    Да, об азиатских мигрантах. Их там единицы, но они зреют осваивать ту территорию. С нами тянули вахту узбеки Николай, Кузьма и киргиз-сварщик Толя.
    Камчатка – ещё не «край земли». Самый восток страны – Командорские острова, там похоронен Витус Беринг. Уже другая история…
               
                2012 г.