Ночь над Севильей - 2

Внимание: эта вещь опубликована в журнале «Жемчужина» № 10, Брисбен 2002 г. В сборнике "Страна отцов", Австралия 2004 г. А также на личном сайте автора  http://tamaleevpearl.yolasite.com (здесь несколько фотографий).

     Из всех улиц Барселоны, La Rambla - в любое время дня и ночи, в любое время года - самое оживлённое место города. Это одно из тех мест, где, пробираясь сквозь широкую, во всю улицу, многотысячную толпу, которой, кажется, никогда не будет конца, совершенно не знаешь, куда смотреть. Одно слово - “La Rambla”! Даже в его звуке, для англоязычных, да и русского уха, слышны шум и грохот падающих камней, визг проходящего транспорта, хлопанье крыльев пролетающих у самого лица голубей и утомительный, несмолкающий говор толпы. Здесь, кажется, говорят на всех языках мира...
     Откуда-то донеслись хилые, тонущие в море шума, звуки волнующего Flamenco... Я круто обернулась: люблю испанскую музыку! Но спины столпившихся людей вокруг старика со свирелькой и ещё кого-то, пляшущего в кругу, не позволяли протиснуться поближе и рассмотреть. В это время Коля потянул меня в сторону: “Скорее, скорее, - вот они"!
     “Они”, это - живые статуи. Коля уже рассказывал мне о чудесах La Rambla ещё в тот первый вечер, когда я только прилетела в Барселону, накануне нашего отъезда в Париж. И вот теперь передо мной предстало это невероятное зрелище... Римские воины, египетские сфинксы, какие-то замысловатые исчадия ада и невероятно-розовое подобие жар-птицы на огромных ходулях - все они как бы обошли и время и пространство, и застыли... так и не окончив свои мысли, жесты... Подумать только: стоит этакий “философ” из античной Эллады, в лавровом венке, с такою же лавровой веткой в приподнятой руке; весь он, с головы до ног - и лицо и одежда - покрыт серебряной краской. Поза величественная, на губах застыла лёгкая царственная улыбка, только ветер легонько раздувает грациозные фалды его одеяния. Несмотря на ледяной ветер, “статуя” не шелохнётся. Но стоит кому-то из прохожих кинуть монетку в лежащую неподалёку шляпу, как она оживает: изящный поворот, лёгкий театральный жест рукою, грациозный поклон и - “статуя” вновь застывает в прежней позе. Снова бряцание падающих в шляпу монет, и опять повторяются безукоризненно точные, размеренные движения...
     Что греха таить! Как дети, не спуская со “статуй” восхищённых глаз, мы с откровенным наслаждением обходили их со всех сторон и по несколько раз кидали в их шляпы испанские дырявые рею...
     Заглушая звуки “Тореадора”, крики попугаев и говор толпы, где-то рядом загремел знакомый американский джаз. Мы с Колей остановились. Видим, собравшаяся кучка людей сосредоточенно смотрит куда-то вниз... А там, на тротуаре - среди массы горшков и вазонов с цветами, среди лотков с газетами, открытками и прочим мелким товаром, среди клеткок с голубями, попугаями, гусями и курами - возле стенки торговой будки стоит небольшой радио-транзистор. Музыка сотрясает всю La Rambla так, что на скудных листьях тощих деревьев вибрирует пыль и, как бы сами по себе, отчаянно-весело пляшут две маленькие бумажные фигурки - “Мики” и его подружка, “Минни Маус”. На чёрном фоне подножия будки не видно протянутой от транзистора тёмной нитки, на которую посажены куклы, - толпа зевак не сводит с них зачарованных глаз. Чем отличаются взрослые от детей? Да ни чем! Просто у них денег больше на подобные глупости, и совесть меньше мучает, отдав за это десять австралийских долларов! А уж удовольствия взрослых, предвкушающих радость малышей при виде этого чуда, не сравнить ни с чем...
     А день был чудесный, холодный и ясный. С трудом Коля оторвал меня от толпы и мы снова двинулись по La Rambla. То ли на самом деле, то ли просто от хорошего настроения, или оттого, что мне этого очень хотелось, но мне все время казалось, что где-то слышится мотив “Ночь над Севильей”. Вспомнилось далёкое время, когда я с учительницей Л.П. Борейко разучивала эту песню на пианино. Она много путешествовала, - от неё я слышала и о Севильи. В память Лидии Петровны, этой необыкновенной женщины, хотелось посетить этот город, - меня туда тянуло, пожалуй, не меньше, чем Париж. Кроме того, пробудившаяся страсть путешествий напоминала, что ещё есть Мадрид, да и в Марокко рукой подать... А вот от Италии нам придётся отказаться. И вовсе не оттого, что там зима! - остановить нас мог бы только русский мороз, к этому мы ещё морально не были готовы. Вся загвоздка была в Колиной работе: ему до сих пор не говорят, когда он сможет освободиться. Я боялась, что ему всё надоест и он захочет поскорее вернуться домой. Поэтому, не теряя надежды, я благоразумно решила пока не заговаривать о своих задумках вслух. В конце концов, мы только что вернулись из Франции и впечатление Парижа ещё не рассеялось...
     Начинало темнеть, город разгорался огнями, пора было возвращаться в гостиницу. С рёвом и визгом пронёсся автобус с туристами - точно на таком же, мы прокатились по Барселоне часа за три до отхода поезда в Париж. За первым автобусом неожиданно подкатил другой, приостановился... и с оглушительным грохотом снова начал набирать скорость. Правая сторона движения для нас, австралийцев, непривычна: я рванулась в сторону. Коля едва успел схватить меня за руку... Удивлялся, что движение на дороге всегда приводило меня в ужас; не мог понять, как я могла ездить столько лет за рулём, быть на дороге хозяином положения, и в то же самое время так панически бояться переходить дорогу.
     Но всё хорошо, что хорошо кончается. Надо было спешить на поезд. К станции Barcelona-Sans мы уже шли, как бывалые испанцы: ведь, Tour-bus нас уже провёз однажды по Барселоне, познакомив с главными достопримечательностями города... Мы быстро нашли камеру хранения, забрали свой чемодан. Потом, разобравшись с грехом пополам с картами, направлениями и перронами, мы спустились на платформу и стали ждать своего поезда.
     Было совсем темно, когда мы с Колей вернулись в гостиницу. После поездки в Париж, “испанские инквизиторы” поместили нас в другой номер - этажом выше. Здесь, как и в прежней комнате, казалось, всё было хорошо. Всё, кроме одного: опять не было ни КОФЕ, ни КОФЕЙНИКА! На длинной полке возле зеркала, что служила “столом”, стояли перевёрнутые вверх дном чистые стаканы, зубочистки, лампа и две рекламки. Всё моё благодушие моментально исчезло и я стала свирепо рассматривать нашу, довольно уютную, комнату.
     На дальней стене, с правой стороны от входной двери, у изголовья двух узеньких кроватей кто-то с гордостью повесил испанские “шедевры искусства”, что популярно принято называть “картинами”. По всей вероятности, это должно было отражать национальный талант... Вдоль левой стены выстроились в ряд - наша злополучная полка-стол и над ней огромное зеркало, а рядом - крошечный холодильничек-игрушка, набитый до отказа какой-то дрянью, то есть, простите, алкоголем, шоколадом и ещё какими-то пустяками. Впереди, прямо напротив двери, за огромной во всю стену шторой, зловеще притаилось такое же огромное окно. А за окном - тьма, холод. И пожевать нечего. И чаю горячего не выпьешь. Для этого нужно, преодолевая ледяной ветер, сходить в испанский Supermarket, что находится в 500 метрах, если не больше, от гостиницы...
     Коля был раздосадован: солнце здесь, как и все испанцы, встаёт поздно. А ему чёрным холодным утром, позавтракав холодной водой из-под крана, выходить на работу. Чтобы окончательно не испортить ему настроение, я, фыркнув на ходу что-то очень язвительное по адресу собственного отражения, странно мелькнувшему где-то в углу, быстро накинула пальто. Отражение “огрызнулось” в ответ. Что такое?! В нише угла, возле входной двери, были вставлены два роскошно освещённых зеркала, которые мы вначале не заметили.
     Смеясь и всё ещё поругиваясь, мы вышли на улицу. В самом деле, чтобы в приличной стране, в приличной гостинице с мраморно-золотым стеклянным вестибюлем, с рестораном и баром-кофейней внизу, утопающим в клубах дыма дорогих сигар, да не было в номере кофейника! В Америке, как и подобает любой цивилизованной нации, везде - даже в самых захудалых комнатушках мотелей - стоят симпатичные кофейнички! Когда мы с Колей путешествовали по Калифорнии, мне стоило - даже не открывая утром глаз - только протянуть руку и нажать кнопку... И пьют-то американцы кофе, как все нормальные люди - от души, из БОЛЬШИХ кружек. Не то, что европейские напёрстки-понюшки! Ничего, пусть только испанцы приедут к нам в Австралию: мы их покорим щедростью наших литровых кружек кофейного суррогата-instant, пусть знают наших! И что это за страна, где, выходя поздним вечером на ледяной ветер, приходится пить из-под крана холодную воду?
     Однако, попав в Supermarket, мы сейчас же простили инквизиторам почти что все грехи. Можно было подумать, что мы даже из Брисбена не уезжали: всё стояло по-человечески - на тех же самых полках, на тех же самых местах. Тут тебе и шампунь точно, как у нас, и бритвы такие же, и ветчина с сыром, и даже пылесосы знакомой марки! Только надписи все странные: испанские! Но, несмотря на это, мы нашли и купили всё что было нужно. Я уже было ухватилась за электрический кофейник... Но вот тут Коля совершенно безжалостно заявил, что он не желает таскать потом мой кофейник за собой по свету! И что мне, как всем наркоманам, проще отстать от скверной привычки: начинать день с кафеина! Вот так и стал кофе для меня только приятным воспоминанием. Впрочем, за полторы недели во Франции я уж и отвыкла от него, а потому не очень-то горевала. В кассу мы платили тоже без драмы: услыхав моё застенчивое “No Hablo Espaniol”, молоденькая приветливая девушка написала на листке нужную сумму и с улыбкой нам его протянула. Довольные собой, не замечая на этот раз холода, мы понесли покупки “домой”...
     Теперь, кроме воды, мы с Колей пили молоко. Только возникла проблема: нам негде было его хранить, т.к. в холодильник мало что помещалось. Я осторожно отодвинула раму окна и выглянула в чёрную пустоту холодной ночи. Где-то внизу, посреди маленького треугольного дворика, слабо светился небольшой круглый купол - крыша ресторана нашей гостиницы. Испанцы начинают обедать часов с десяти вечера, но мы к такому не привыкли. Я поставила молоко на узкий, немного покатый подоконник - поближе к стенке, в угол. Пластиковый мешок с колбасой и сыром продела в маленькую дырочку в задвижке рамы и крепко привязала. И тихонько закрыла окно...
     Утром в комнату, вместе с ярким светом, ворвался и пробежал по стенам, приятный свежий ветерок: это Коля отодвинул шторы и широко раскрыл окно. Я с любопытством подошла: на подоконнике всё было на месте; внизу, под куполом ресторана всё ещё виднелся свет, а вчерашняя “чёрная пустота” оказалась задними стенами скучных соседних домов - начиная с дворика внизу, они окаймляли мир гостиницы с трёх сторон. Однако, погода стояла чудесная. Мы наскоро позавтракали и вышли на улицу. Утренний холодок бодрил, казалось, что можно идти без конца... У Коли оставалось ещё 2-3 дня отпуска и он, как бывалый испанец, повёл меня по окрестностям Villafranca.
     Сейчас, при свете дня, я Villafranca не узнавала. Всё казалось странным - не таким, как было в первый вечер. А тогда - и узенькие улицы, и окна магазинов, и даже лица прохожих, - всё искрилось массой живых огней. Но было ещё раннее утро, городок, видно, не очнулся от спячки. Мы шли по пустынному тротуару - шириной с полметра, не более, так что плечом касались стен, - то и дело восторгаясь старинными чугунными балкончиками и решётками на крошечных домах.
     Улицы оживали медленно: одна за другой протирали глаза и нехотя открывали свои векизаслонки мелкие лавочки, что столетиями ютились в нишах стен серых каменных построек. И вдруг, как-то разом всё зашевелилось и задвигалось. Откуда-то из невероятно низких подворотен вынырнули люди. Послышались шум, говор, пронзительные гудки автомобилей - протискиваясь сквозь толпу, они мастерски лавировали между красивыми уличными фонарями, пешеходами, ящиками с фруктами и овощами, детьми в уютных колясках, между корзинами цветов и тощими собаками... Поначалу это пугало меня, я не знала куда смотреть - то ли направо, то ли налево. Но испанцы - спокойный народ, во всяком случае на машины они не реагируют. Тогда я тоже решила не обращать на них никакого внимания. И сразу стало легче жить. А тут, как по команде, на прохожих вытаращили глаза огромные витрины множества магазинов. Как же можно пройти и не заглянуть в каждый из них? Посмотреть было на что; выискивая детям подарки и сувениры, мы, с превеликим удовольствием и нескрываемым любопытством заходили, куда только можно...
     Мы заглядывали, в буквальном смысле, куда только могли: здесь почти все окна домов и магазинов на уровне лица. Таким образом мы обнаружили на углах некоторых улиц - противно пахнущие, мрачного вида пивные заведения. Почти в каждом из них стояла клетка с попугаем. Но какие же здесь птицы хилые, грязные! Даже те, что продаются в магазинах, где клетки стоят прямо на улице, выглядят какими-то больными! Испанцы за ними, явно, плохо смотрят.
     Около полудня, измученные, мы отправились обратно в гостиницу, чтобы часок-другой передохнуть, перекусить, и потом - дальше бродить. Но не тут-то было. Коля забыл меня предупредить: когда, около двух часов дня, мы опять вышли на прогулку, то обнаружили, что город мертвецки спал. Вот так и спал: захопнулись наглухо железные веки лавочек, опустили свои причудливые ресницы-жалюзи окна квартир, и на улицах - ни души. Siesta, простите за выражение, делать людям нечего! Горестно брели мы с Колей по вымершим улицам спящего средь бела дня города. Только и было утешения, что рассматривать изумительной красоты вычурные балконы да чугунные решётки. Кстати, здесь почти на всех углах - краны с водой. Ещё бы! В Испании летом бывает жара австралийской под стать. Но краны эти такие обшарпанные, страшные и серозелёные от грязи, что, кажется, никакая жара не могла бы заставить меня напиться из них воды...
     Скоро выяснилось, что в нашем районе один только Super-market соблюдал приличия Западной жизни. Поэтому мы решили запастись продуктами, чтобы на следующий день, в субботу, съездить в католический монастырь, что находится на самой вершине невероятной горы Montserrat. Коля много рассказывал мне об этой горе и о монастыре, ещё когда я только прилетела в Испанию. Говорил, что монастырь - одно из тех немногих католических мест, где в храме всё ещё висят иконы и сохранились прежние порядки...
     В то утро мы с Колей встали очень рано. Ещё затемно примчались на станцию. Кассир в окошке, довольно угрюмый мужчина средних лет, нехотя кинул нам билеты. Когда я стала допытываться, с какой же всё-таки платформы - 2-й или 3-й - нам садиться на поезд, кассир никак не хотел понять цифру “2”. Я быстро нарисовала двойку на клочке бумаги и рядом поставила вопросительный знак. Он опять отрицательно замотал головой. Потом, показывая пальцами эту же двойку, он упрямо повторил её по-испански (простите, по-каталански!) и сердито сделал нетерпеливый жест в сторону перрона...
     От Villafranca до Барселоны поезд шёл целый час. Строго говоря, Каталан - местность, в которой нам суждено было провести целый месяц и по которой мы сейчас ехали, - в старое время являлась республикой северо-восточной Испании. Вероятно оттого, что с севера Каталан граничит с Францией и язык его - своеобразная смесь испанского с французским, - народ здесь часто не понимает или не желает понимать испанского.
     В Барселоне мы должны были сделать пересадку, чтобы ещё час добираться до Montserrat. Хорошо, хоть в здешних поездах не скучно: электронное табло с потрясающей точностью показывает время, направление и название следующей станции, а также температуру воздуха, которая менялась на каждой остановке. Погода обещала быть чудесной, но природа в этих местах была довольно невзрачная: скудная растительность, сухие поля были местами изрезаны каменными стенками, что остались ещё с времён крестоносцев. Мелькали пригороды; если бы не развалины старинных домиков вдоль железной дороги да руины древних замков, что изредка выглядывали из-за какого-нибудь угла, то современные уродливые жилые здания, поразительно похожие на советские, совершенно лишили бы Испанию её национального облика. Вдруг Коля обратил моё внимание на гору вдали: вся её вершина была, словно изрезана ножом или распилена какой-то гигантской пилой...
     Так вот он, знаменитый Montserrat, символ Каталана! В переводе, Montserrat, значит - “разрезанная гора”. А название-то как подходит! Гора резко выделялась среди других, её легко узнать издали и хорошо видно из окон местного поезда. Весь горный массив Montserrat расположен в районе Каталан перпендикулярно к побережью и центральной низменности - от Пиренеев до Средиземного моря. Скоро мы проезжали совсем близко; досадно, что по железной дороге туда нет прямого пути.
     Но что же такое Montserrat? Сами испанцы затрудняются определить его одним словом: это и гора, и монастырь, и место поклонения католиков Богородице. Это также - чудо природы. Во все времена поэты, путешественники и географы воспевали причудливые формы Montserrat. Поэт Maragall когда-то словами точно изобразил его форму, сказав, что Montserrat, это - “гора из сотни вершин”, сравнивая это “каталанское чудо” с “морем скал”. Интересно отметить, что слова Марагалл и научный факт совпадают: учёными-геологами доказано, что Montserrat в древние незапамятные времена действительно поднялся со дна моря...
     Надо сказать, что испанцы - удивительный народ, и понаблюдать за ними в поезде довольно интересно: публика всё приличная, одеты опрятно, добротно, но без выдумки. Лица у них немного квадратные и грубоватые, серьёзные; почти все молчаливы. Однако, вся эта сдержанность только до поры до времени... В это утро в поезде произошёл комичный случай. Что-то маленькое и пёстрое с шумом и писком пролетело через весь вагон, едва не задев крыльями лица пассажиров, и с ходу нырнуло куда-то вниз - под чьё-то сиденье. Точно так же, стремглав, пожилой испанец, придерживая на голове кепку, кинулся через весь вагон догонять беглеца; и точно так же, со всего ходу нырнул куда-то вниз - под чьё-то сиденье! Пассажиры, как по команде, повернули головы с таким озабоченным видом, как если бы, к примеру, у них самих пятилетний сорванец влез на крышу высокого сарая и рисковал оттуда свалиться. Кто-то даже услужливо пододвинулся, прервав тихий разговор с соседом. Наконец, испанец, пошарив обеими руками под сиденьем, извлёк оттуда маленького рыжего попугая и с торжествующим видом сунул его к себе... в карман! Пассажиры облегчённо вздохнули, заулыбались, кивнули сочувственно старику и снова погрузились в свои серьёзные, добротные, без выдумки, мысли.
     Как же было досадно, когда, выйдя на станции Barcelona-Sans, мы обнаружили, что в монастырь ехать поздно: требовался по крайней мере ещё час, чтобы пересесть на другой поезд и добраться до Montserrat. За это время там бы закончилась служба и тогда мы бы не услышали знаменитый хор мальчиков. Пришлось отложить поездку на следующий день и, встав утром ещё раньше, отправиться туда с первым поездом. А пока, чтобы не унывать, лучше погулять по городу...
     Не успели мы отойти от станции и нескольких шагов, как сквозь грохот и гул автомобилей откуда-то донеслись звуки самой настоящей гармони! Мы сейчас же поспешили в сторону красивой площади - туда, где был виден огромный чудесный фонтан. На площади толпился народ. Но, увы, играли не “Ночь над Севильей”, а что-то весёлое. Пробившись сквозь плотное кольцо людей, мы увидели гармониста, а в кругу - среди кружащих в воздухе голубей - плясали мужчина и две женщины. Но ни музыка, ни пляска, ни облик танцующих не походили на что-то характерно-испанское. Может быть, это были какие-нибудь мадьяры? Во всяком случае толпе было явно весело: к плясунам скоро начали присоединяться другие. Увидев, что мне не стоится спокойно на месте, Коля начал тихонько подталкивать: “Давай, выходи к ним!” Но мы не дома: смеясь, я застенчиво отступила назад. Тогда Коля потянул меня идти дальше.
     Прогуливаясь по площади - вообще-то она больше походила на парк - мы несколько раз оборачивались: опять послышалась русская речь! На этот раз мы не ошиблись: в Барселоне действительно оказалось очень много русских, то есть, “новых русских”. В их облике было что-то неуловимое, чего не скрыть никакими силами. Мы их заметили издали и узнали сразу - по лицам, глазам, по манере держаться и, особенно, по манере говорить...
     Куда только любопытство не заведёт человека?! К своему великому удовольствию, заглядывая во все закоулки, мы то и дело обнаруживали “знакомые” места. Ведь мы уже видели главный центр из туристического автобуса перед отъездом в Париж. Тогда, стоя на открытой верхней платформе, я на полном ходу снимала на видео-камеру общий вид города. Бедная девушка-гид, ругаясь на всех языках, требовала, чтобы я немедленно села. Но это вовсе не было опасным, только очень неудобно оттого, что на поворотах автобус качало, и аппарат, кроме её ворчания, записывал ещё и вой ветра...
     Таким образом мы опять очутились на Place Catalunia; впереди - бывший королевский дворец. Сейчас его превратили в музей. Коля успел заметить, что под сводами массивной лестницы, которая вела вниз, от дворца к площади, в нишах арок - среди кучи мусора, пустых бутылок, матрасов и тряпок - ютились бездомные. На знаменитую La Rambla мы попали теперь уже окольными путями, и опять прошли эту улицу несколько раз вдоль и поперёк - мимо “живых статуй”, кур, попугаев, белых голубей, газет... Мы заглядывали в каждую подворотню, в каждый узкий, словно щель, переулок. Один из них был такой “ширины”, что, вытянув руки, я коснулась пальцами обеих стен! Конечно же, мы проверили все сувенирные магазины и лавочки, и даже выпили по чашке кофе в местном кафе. И наконец, дошли до того места, где La Rambla упирается в набережную.
     Вид Средиземного моря навеял на нас грусть и тоску по дому. Только у нас открытый океан, простор. Не оттого ли мы с ним, как и все австралийцы, такие свободолюбивые? Но... прочь тоска, здесь тоже хорошо! Деревянный настил набережной - вроде пола из досок на большой веранде нашего дома, что выходит далеко в сад - оказался раздвижным мостом. Скоро длинный гудок предупредил пешеходов освободить середину моста: створки начали медленно подниматься, раздвинулись в стороны и - один за другим пошли мимо нас красавцы-катера. А над головой с криком кружили чайки. Коля кидал им остатки булки и с наслаждением смотрел, как птицы, отгоняя друг друга, с жадностью набрасывались.
     Сегодня утром у нас исчезло с подоконника молоко. Коля пошутил: ветром сдуло! Действительно, ночью был ветер. Но я всё же не поверила и, осторожно открыв окно, выглянула. Молока нигде не было видно. Странно: я вчера аккуратно поставила его в уголок возле стекла. С колбасой и сыром проблем не было - я их привязывала к раме, но с бутылкой из лёгкой пластмассы, которая к тому же не была полной, этого нельзя было сделать. Я высунулась дальше. И вдруг далеко внизу заметила знакомую маленькую синюю крышку! Боясь, что меня кто-нибудь увидит, и поймёт, что молоко вывалилось именно из нашего окна - ведь это может не понравиться хозяевам гостиницы! - я тихонько спряталась за штору и осторожно задвинула раму. С тех пор у нас часто падало вниз молоко - каждый раз я находила его следы далеко внизу, на кафельном полу закрытого дворика...
     Напрасно мы отложили поездку в Montserrat на воскресенье! С утра моросило, но мы думали, что пройдёт, и не взяли с собой зонтов. А когда добежали до станции, полил дождь и стало очень холодно. Пока Коля покупал билеты, я, несмотря на то, что была нагружена аппаратами, молоком и булочками, - наш обед на весь день, - буквально “взлетела” вверх по лестнице, чтобы перейти на нужную платформу. Не успеть на поезд было нельзя: мы не собирались поворачивать под дождём назад!
     Говорят: “Язык до Киева доведёт”. А мы с Колей - без языка, проделав порядочное расстояние по незнакомой территории страны “великих инквизиторов” - добрались, наконец, до подножия Montserrat и теперь, в подвесном поезде, парили над пропастью...
     Дух захватывало, глядя вниз: давно уже исчезли из виду станция фуникулёра, а за ним - извилистая змейка реки. В горах густой туман. Такой густой, что уже и не поймёшь, где верх, где низ. Почему где-то рядом, едва минуя нас, мелькает стена отвесной скалы. За окошком, прямо перед нашими лицами, дрожат гудящие троссы - их только и видно в этом разлитом молоке. Чтобы перебороть ужас, я кисло пошутила: “Техника - вещь капризная, аппараты надо бы держать повыше или накрыть сумкой, чтобы не намокли! Мало ли что может...” Но Коля не расслышал и равнодушно смотрел перед собой. “Если Марагалл не лжёт, - горестно утешала я себя, - то, будь погода ясная, сейчас было бы видно, что Montserrat, походит на море скал...” Говорят, что он со всех сторон выглядит по разному, а с птичьего полёта, это - “корабль, потерпевший крушение во время шторма...”
     К середине пропасти туман стал ещё гуще. Что греха таить, было жутко: так и казалось, что мы, или налетим на отвесную стену какой-нибудь горы, или сорвёмся вниз. И в самом деле: наша кабинка со скрипом приблизилась к чему-то тёмному, мягко обо что-то ударилась и со стоном поползла... только не вниз, а вверх! А это, всего навсего, тросс, кряхтя и покашливая, потащил нас через первый горный перевал. Потом - через второй! Странно, что пассажиры всё это время с невозмутимым равнодушием смотрели перед собой в белое стекло. Не хотелось показывть бесчувственным людям, как меня травмировало это путешествие. Поэтому, когда мучения кончились и мы оказались наверху, я бравой походкой первая устремилась к выходу.
     Montserrat встретил проливным дождём. Пряча под куртку аппараты, мы с Колей, вслед за толпой, быстро побежали по крутой дороге вверх. Пока добрались до первых построек монастыря, изрядно промокли.
     Согласно преданию, монастырь был основан где-то в 1025 году, хотя есть основания утверждать, что монахи-отшельники жили на вершинах Montserrat ещё в 9 веке. Для испанцев-католиков эта гора имеет огромное религиозное, историческое, культурное и патриотическое значение. Montserrat известен главным образом, как место поклонения Богородице: здесь находится его святыня - высеченная из дерева, позолоченная статуя Мадонны, покровительницы Каталунии (работа конца 12-го или начала 13-го века). Статуя отличается тем, что цвет лика и рук Мадонны, а также Младенца Христа - чёрный. Никто не знает настоящей причины этого, но теорий много. Говорят, что испанцы настолько привыкли к чёрному цвету, что даже и не представляют себе иного. Монастырь является также и культурным центром: здесь есть несколько музеев - в одном помещаются коллекции археологических исследований, которые проводились на Montserrat; есть огромная библиотека; здесь были основаны первая типография и переплётная мастерская; здесь развивалось художество, керамика. Развивалась музыка, в частности - школа хорового пения для мальчиков. Предание гласит, что это - традиция древняя, что школа пения имеет начало в 11-м веке. Во всяком случае король Альфонс X упоминал о ней в 13 веке, но уже есть документальные свидетельства о том, что школа существовала в 1307 году.
     Укрывшись под сводами высокого каменного собора, не переставая дрожать, мы стали рассматривать сквозь непроницаемую пелену тумана, что было вокруг. Но напрасны старания: каким образом при таком дожде туман может стать ещё гуще - один Бог ведает! Поэтому, подчиняясь могучему русскому любопытству, нам пришлось покинуть своё убежище и отправиться на экскурсию: лучше промокнуть, чем совсем ничего не увидеть!
     И мы увидели... Массивную дубовую дверь собора с медными замками-засовами. Как и в других католических храмах Испании и, кстати, Франции, на двери - табличка с надписью: ’’Соблюдайте тишину, люди молятся”. Внутри, в полумраке, мерцание лампад. На старинных тёмных скамьях много народу, но больше пожилых, а также людей среднего возраста. Удивилась, что многие женщины - хоть и с покрытой головой, но в брюках, что у нас запрещается. Изумительной красоты высокие каменные своды, наверху - украшенные арками, балконы вдоль стен. И везде на стенах, как говорил Коля, иконы-фрески. Вдали, высоко над алтарём, в нише - статуя Богородицы. Испанцы считают её чудотворной: длинная вереница молящихся подходила к ней прикладываться. Вскоре мы услышали хор мальчиков... Для православного человека вся эта бесспорная красота отдаёт, однако, холодом; статуи нам чужды и, вообще, не приняты. Тихо и вежливо стояли мы с Колей в сторонке и наблюдали. А когда вышли наружу, я поздравила Колю с очередной победой - “с покорением Монсеррата”...
     Сюда стоило приехать! Туман, наконец, начал рассеиваться. Дождь полегчал. Сквозь дыру в туче пробился слабый луч света и перед нашими глазами предстала потрясающая местность. Кто бы мог подумать, что здесь, на вершине горы, в облаках, раскинулся красивейший, самый живописный уголок земли! Монастырский участок - кстати, он весь в цветах! - располагался у обрыва. Совсем немного надо пройти, чтобы оказаться на краю бездны. От одного этого сознания голова идёт кругом; белый, как молоко, пар, наполняющий пропасть, только ухудшает лёгкое покачивание. Никогда не пойму, что здесь привлекает альпинистов: вися над бездонной пропастью ущелий, они чудесной природы всё равно не замечают. Кстати, Montserrat с 1950 года находится под охраной государства и население его сосредоточено главным образом вокруг монастыря и католического храма. На выступах горы поселений меньше.
     Чтобы не смотреть туда, вниз, мы повернули обратно к площади, что перед собором. Теперь дождь почти перестал, только отдельные большие брызги неожиданно шлёпали за ворот зазевавшихся туристов, но зато подул пронизывающий ледяной ветер. Соборная площадь была окружена зданиями в три, в четыре этажа - там помещались гостиницы и кельи для монахов, их тут человек 80. Прямо напротив собора - во всю длину здания - шёл открытый коридор из арок, а в нишах стояли статуи католических святых или видных деятелей. Там, под одной из арок, мы с Колей спрятались от ветра и с наслаждением выпили молока и закусили булочками, что прихватили с собой в дорогу.
     После полудня, народ стал заметно убывать. Тогда мы решили, пока снова не полил дождь, бежать скорее на фуникулёр, чтобы успеть на следующий “поезд”. И вот опять гудящий тросс подвесной дороги, туман над бездной. Только на этот раз у меня перед глазами мерцали лампады древнего собора...
     Пока Коля был на работе, я не теряла времени даром и сама активно знакомилась с Испанией. Поначалу я исследовала Villafranca; в первые дни одна далеко не уходила, но к концу недели уже исходила наш посёлок вдоль и поперёк, разыскивая детям подарки и сувениры.
     Однажды я ушла очень далеко. Стоя на краю полей и глядя на едва приметные, тонущие в утренней мгле очертания города, думала: - “Почему Villafranca называют рабочим посёлком? “ Рабочие здесь живут везде. А в своё время это место было достаточно выдающимся: доказательством тому - бывшие королевские дворцы, площади с уличными фонарями изумительной красоты и множество старинных величественных храмов. Даже название - посёлок городского типа - сюда не подходит, т.к здесь есть и кино, и театр, и огромная больница; есть прекрасная почта, школа, тур-агентство, supermarket под стать нашим, банки с вооружённой охраной и двойными для безопасности дверями; кроме того, здесь имеется всякого рода транспорт, поэтому сообщение с городом и остальными крупными центрами - первоклассное; даже гостиницы Villafranca - не считая отсутствия кофейников! - по любым стандартам на 4 и 5 звёздочек, и прочее, и прочее... У нас нечто подобное называлось бы пригородом, а в Калифорнии и более захудалые поселения вокруг Сан-Франциско считаются самостоятельными городами...
     Пока во мне негодовал проснувшийся патриотизм, я обнаружила, что заблудилась. И заблудилась крепко. К тому же - не помнила названия гостиницы! Довёл меня до такой “смелости” заказ младшей дочери: ей хотелось, чтобы мы с Колей непременно привезли ей на память статуэтку мартышки. Прежде, чем податься панике, я прикинула: важнее всего - найти мартышку, а спрашивать испанцев, где я живу, всё равно бесполезно. И я пошла по направлению зданий вдали. Не всё ли равно, с какой стороны подойти к магазинам?
     С испанским разговорником в кармане, я несколько раз проверила все местные лавочки. Но в книжке не было слова “мартышка” и продавцы никак не могли понять, что я от них хотела. Надо сказать, что испанцы - потрясающий народ. Однажды я вооружилась фразами, понятными на всех языках - “турист, из Австралии, сувенир” - и быстро, на ходу, изобразила на бумаге обезьянку. Вдруг один из продавцов просиял и, разразившись тоненьким “хи-хи-хи!” и припрыгивая, начал чесать себя обеими руками под мышками... Но увы, мартышек, как мне сказали, сбегав на улицу за “переводчиком”, в Испании нет. Вот так: нет! Не их это животное! Я просто не могла поверить: разве Марокко не граничит со страной инквизиторов? Неужели хоть одна шальная обезьяна не могла перебежать границы? И, вообще, что мне делать с дочкой, которая любит этих животных?
     К этому огорчению прибавилось ещё и другое: вот уже две недели меня терзало непреодолимое желание найти в Villafranca картинную галерею. Хотелось узнать, из чего же всё-таки сделаны великие инквизиторы: что они любят, чем гордятся, чем дышат? Я истосковалась по картинам до такой степени, что обыскивала все закоулки. Но то, что приходилось видеть в магазинах и на рынках нашего посёлка было плачевной бездарностью, расчитанной на невзыскательных покупателей. Какое разочарование: это же отражает национальный быт, талант, лицо народа. Один выбор картин уже много говорит о вкусах и склонностях людей! И если продают только то, на что есть спрос... Я невольно вспомнила две “картины” в нашем отеле. В сердцах хотелось сказать, что испанцы вообще не художники! Но это, конечно, далеко не так. Ведь в Мадриде Королевский Дворец и музей PRADO являются одними из крупнейших галерей мира, где хранятся полотна великих испанских мастеров Murillo, Velazquez, Rivera, Goya, El Greco, и многих других. Неужели их таланты отошли в область предания? Не знаю, удастся ли мне попасть в Мадрид, но уж до галереи-то в Барселоне я обязательно доберусь. А пока, придётся бродить по скобяным магазинам (hardware) и утешаться красотой флинтглас (leadlights), художественной отделкой зеркал, тонкостью и изяществом керамических изделий...
     Казалось, ничто не могло возмутить скуку и безмятежный покой Villafranca. Но это было обманчиво: по телевизору то и дело передавали криминальные происшествия, потрясающие наш сонный городок. Однажды, в поисках галереи, я стояла возле массивной дубовой двери с золотой пластиной, силясь разобрать расписание, и вдруг увидела, что напротив, через узенькую улицу - почти что в нескольких шагах от злополучной двери с таблицей - в чёрном проёме подъезда дома показался очень бледный старик с окровавленными головой и рукой. Бедный, едва стоял на ногах. Не знаю, что случилось, но вокруг него моментально собралась толпа; два молодые испанца носовыми платками заботливо вытирали кровь с его головы, лица, рук. Амбуланс не заставил себя ждать, но, странное дело: только когда старика уже увозили, в самом конце узкого переулка послышался вой сирены полицейской машины...
     Несмотря ни на что, я всё-таки не теряла надежды найти дочке обезьянку и как-то раз, набравшись храбрости, отправилась одна в Барселону. Сказать по совести, здесь дело было вовсе не в мартышке, и также не в моей смелости: меня соблазнили магазины, которые, как мне сказали, ни в чём не уступают ни нашим австралийским, ни тем, что я видела в Сан-Франциско. Струсить и не поехать было свыше моих сил. Кроме того, я до сих пор не нашла в Villafranca ничего подходящего своим малышам: меня возмущало, что одна тема мягких плюшевых игрушек для маленьких детей, это - уроды, черти или стрельба, а для восьмилетних ребят уже продаются игры Playboy-erotica и прочая развратная мерзость. “Для восьмилетних” - было написано на одной такой подарочной коробке в магазине нашего Villafranca... И это в стране, где в средневековье инквизиторы сжигали на кострах нарушителей закона католической церкви! К сожалению, этот же дух времени царит во всём мире и потому неудивительно, что вместо нормальной молодёжи вырастают целые поколения ни к чему не пригодных слабоумных дебилов и криминалов. Но магазины в Барселоне, что греха таить, головокружительные: есть отделы не хуже любой галереи, где керамические изделия - как целые картины. Они меня настолько потрясли, что я потом несколько раз приезжала в Барселону только для того, чтобы ещё раз на них посмотреть. Кстати, здесь в магазинах рекламы читают на нескольких языках Но я никак не ожидала, что услышу их на русском. По целому ряду причин это неприятно поразило и сказало о многом...
     Всё-таки судьба надо мной сжалилась: недавно хозяин гостиницы - к счастью, он говорил по-английски, - зная, что я стремилась увидеть “шедевры” испанского искусства, подарил мне два пригласительных билета на местную выставку картин. Таким образом, в порядке культпросвещения, я попала наконец в настоящую художественную Art Gallery. Но то, что там произошло, сбило с толку даже испанцев...
     Пришла я по адресу, оглянулась - уж очень незаметной была вывеска! Склонив голову, проникла в низенькую дверь... Посреди фойе - накрытый стол; официант, при бабочке, встречая гостей, подносит всем бокал вина и предлагает отведать изящный бутербродик; направо и налево - выставочные залы. Опять склонив голову, я поскорее прошла в первый зал. И остолбенела: в крошечном помещении стояли несколько человек и со счастливой улыбкой, не отрываясь, смотрели в одну точку. Я с любопытством последовала глазами за их взглядом, но ничего не могла понять: посреди пустой стены висели две небольшие доски, обе выкрашены чем-то жёлто-коричневым; в центре “рисунков” что-то странное... было такое впечатление, что туда кто-то, простите, плюнул и потом растёр! Трудно было поверить, что всё это происходило всерьёз; я осторожно перевела взгляд на посетителей. Но посетители благодушно улыбались. С трудом подавляя безудержный смех, я поскорее вышла в фойе. Подоспевший официант опять было предложил мне вина, но потом - видимо он принял мой смех за восторг от экспонатов - с учтивым поклоном провёл во второй зал...
     У порога меня встретили какие-то официальные лица. Улыбаясь и пожимая мне руки, они что-то говорили. А, может, спрашивали? Я уловила только одно слово “Critic”, да ещё мне послышалось заветное слово “ART”. Тут уже я искренне заулыбалась: “Si, Si, я очень люблю ART..!” И ещё прибавила свою коронную фразу: “Soy de Australia”, т.е., “Я из Австралии”. Не успела я опомниться, как меня подвели к молоденькой, застенчивой женщине, что скромно стояла в конце крошечного зала. Оказалось, это была художница. Вот это да! Что творится! В музее меня приняли за какую-то важную персону... наверное, потому что я была с пригласительным билетом. Они, наверное, подумали, что “Знаменитый критик из Австралии в восторге от выставки и непременно хочет познакомиться с художником!” Опять приветствия и пожатия рук. Бедная женщина была тронута до слёз и всячески благодарила за то, что я “оценила” её талант. Не хотелось её обижать. Окинув быстрым взглядом стены, где, к счастью, висели огромные фотографии Villafranca, тоже её работы, я радостно закивала головой: - “Bellissimo! Bellissimo!”
     Вечером я привела туда Колю. Долго мы потом смеялись, вспоминая и “картины”, и “знаменитого критика”...
     За месяц пребывания в Villafranca, я исходила все улицы вдоль и поперёк. Куда я только не заглядывала! Наш рабочий посёлок в старину был очень незаурядным местом; здесь и сейчас есть на что посмотреть...
     Вот так, гуляя, я ушла довольно далеко и случайно обнаружила роскошный старинный собор. Перед ним - красивая площадь, а вокруг - невзрачные серые здания. Только и утешения, что все они были украшены вычурными балконами, да вдоль стен выстроились изумительной красоты фонари. Из-за этих-то фонарей я потом приходила туда несколько раз. Но увы, “ни попить без грамоты, ни поесть, на воротах номера не прочесть!” - сначала я даже не подозревала, что скучное серое здание напротив собора скрывает за своими стенами, занимающими целый квартал, бывший королевский дворец. Теперь там помещается ’’музей DE VINO”, т.е. музей вина. Его небольшие окна выходили к собору и были отделанные замечательными решётками. Конечно же, я туда зашла.
     Дворец оказался настоящей средневековой сказкой. Четыре длинные двухэтажные здания, корпуса, были расположены вокруг квадратного, выложенного кафелем, дворика, с фонтаном посредине. Не тут ли в своё время читали важные послания, устраивали балы, или даже казнили? Внутренние стены зданий, что выходили во двор, были как бы открытыми наружными коридорами; по краям они заканчивались балконами, увенчанными арками. Высоко наверху, над двориком, соединяя все четыре корпуса, возвышался стеклянный купол крыши.
     В подвальных помещениях музея находились экспонаты и макеты, отражающие виноделие и прежнюю жизнь Villafranca. Интересны и необычны были низкие своды переходов, а также главные жилые помещения, где небольшие решетчатые окна выходили прямо на собор. Поражало, что везде - камень...
     В музее было выставлено много керамики и церковной утвари. Были и картины, но только некоторые из них подолгу задерживали на себе взгляд. Балконы и арки дворца меня совершенно покорили. Вечером я привела туда Колю. Но ему интересней было посмотреть на примитивный старинный пресс для винограда, потрогать почерневшие от времени орудия труда или бочки, диаметр которых был раза в два больше его роста...
     Второе, не менее любопытное место, с роскошными балконами и трёхэтажными вычурными фонарями оказалось совсем близко от нас. Это - City Hall, также бывший королевский дворец, к сожалению недоступный для зевак-туристов. Окна его фасада выходят на другую площадь, в конце которой стоит ещё один красавец-собор. На этой площади по субботам испанцы устраивают базар, и даже далеко за её пределами с утра оживают, дышат и начинают торговать сразу все боковые улицы. Зрелище невероятное: светит солнце; кругом лотки заваленные товаром; под крышами палаток на верёвках болтается одежда; где-то пахнет жареным мясом, откуда-то появились зелень, цветы, попугаи, пряники и собаки. Среди глиняных черепков здесь можно найти несколько захудалых и непригодных для сувениров картинок. Испанцы бредут не торопясь, у них хорошее настроение. Какая же благодать проталкиваться сквозь эту барахолку! Только сумку надо держать крепко, ухо востро, и в карманы ничего не класть. Я уже привыкла к испанской речи: испытывая собственный метод обучения языку иностранцев на себе, я стала различать отдельные испанские слова и даже выучила несколько обиходных фраз. Не знаю как, но в критические минуты договариваюсь. В остальное время предпочитаю оставаться немым наблюдателем...
     Надо сказать, что испанцы - за исключением скучающих мужчин-кассиров на перроне вокзалов - милый народ; черты лица у них грубовато-крупные, особенно носы и рты, и речь их звучит громко и грубовато, но они очень симпатичны и приветливы. Красивых не видно, по крайней мере в Villafranca, даже Коля забраковал испанок. Но на улице люди сердечны и вполне услужливы. Видимо, в этих местах иностранцы появляются редко, т.к. туристы обычно посещают более популярные крупные центры, и поначалу я постоянно привлекала к себе сдержанно-любопытные взгляды. Но за месяц я уже настолько всем примелькалась, что на меня никто больше не обращал внимания. Только иногда прохожие вдруг останавливались и показывали мне, куда целиться фотоаппаратом. В благодарность, я сообщала им по-испански, что я ”из Австралии”. Стоило кому-нибудь из прохожих услышать про “пятый континент”, как они сейчас же, сделав большие глаза, приподнимались на цыпочки и, закидывая вытянутую руку куда-то далеко вверх и потом вперёд, произносили нараспев: “У-у, Австралия! Это далеко!”
     В пригородах народ одевается добротно, только очень консервативно и скучно. Но выглядят испанцы лучше и опрятнее австралийцев, у которых по любому случаю принято одеваться casual, т.е. небрежно. Однако, в испанцах нет ни капли изящества - по сравнению с французами, это - троюродная родня в шестом колене. Кроме того, я не могла не обратить внимания, что испанцы одеваются не по погоде, а по календарю. Поскольку они знают, что февраль - месяц зимний, то - хоть ты умри, хоть само солнце выйди из орбиты! - они всё равно будут ходить в тёплых полуботинках, в стёганых, добротных, но невероятно скучных парках, куртках или пальто. Неудивительно, что на меня дико смотрели: в туфельках на каблуке, в лёгком плаще нараспашку, с цветастым шарфом по ветру, обвешанная аппаратами - я их постоянно шокировала. Особенно пожилые мрачные сеньоры вздыхали и, глядя мне вслед, неодобрительно качали головой. Впрочем, они тоже оказались симпатичными. Каждый раз, когда я проходила мимо них, - они по утрам покидали свои, спрятанные в тени узеньких улиц, незатейливые жилища, чтобы как ящерицы погреться на тротуаре на солнышке, - я с ними неизменно приветливо здоровалась. Сначала сеньоры настороженно пятились назад. Но однажды, выучив с грехом пополам испанскую фразу и перепутав в ней какое-то слово с итальянским, я сказала на понятном для них языке: “Soy de Australia; Villafranca - bellisima!” Милые старушки, просияв, закивали головами. С тех пор, завидя меня издали, они уже сами приветливо мне махали и улыбались.
     Не раз приходилось слышать, что пристрастия человека “до добра не доведут”. Но меня КОФЕ довело до двух городов - Seatges и Taragona. Всё началось с того, что Коля уговорил меня перестать бояться испанцев, которые по вечерам наполняли фойе гостиницы и маленькую кофейню-бар синими клубами дыма и блеском золотых очков. И вот, рано утром я спустилась в фойе и осторожно заглянула: зал - пустой; только возле стойки бара молодая женщина с ребёнком в коляске пьёт КОФЕ. Я расхрабрилась и, вооружившись разговорником, с грехом пополам стала заказывать кружечку ароматного... “по-американски большую”... Но в этот момент в разговор вмешалась женщина - она сейчас же перевела официантке то, что я говорила. Я обрадовалась: по-английски говорят!
     Халина, как звали женщину, сказала, что она немка; стала спрашивать - откуда я. Когда услышала, что я в детстве жила в Польше, поинтересовалась - из каких именно мест. Я назвала районы Штетина, потом улицы Варшавы и школу, в которой училась. Моя новая знакомая едва не упала в обморок... Я не могла понять, что с ней случилось: какое-то время она молча глядела на меня во все глаза, и вдруг, чуть не плача, заговорила со мной по-польски. И тогда призналась, что она полька.
     Мы разговорились. Вот так и получилось, что мы подружились с ней и с её очаровательным малышом Самуэлем, месяцев семи, с довольно смуглой красивой кожей. Халина не замедлила рассказать мне историю своей жизни: как её семья покинула когда-то Познань; как она никому не говорит о своей национальности, потому что “по вине русских, - как она выразилась, - у поляков теперь плохая репутация”; потом сообщила, что она бросила своего немца-мужа из-за того, что он не позволял ей завести ребёнка, и что теперь она живёт “с красивым, но до сумасшествия ревнивым” марроканцем-мусульманином; потом ругала Villafranca, Испанию и испанцев, считая их шовинистами; и ещё пожаловалась, что раньше она была фотомоделью, а теперь скучает в четырёх стенах с ребёнком; призналась что любит иметь уборщиц; и что она не знает, что делать и потому сердится, когда малыш ревёт; и что ей вообще-то всё равно, как его воспитывать - в христианинстве или мусульманстве!
     В общем, портрет полный...
     А тут, как нарочно, Мароккашка - так я прозвала малыша - опять заплакал. Как только я взяла его на руки, он перестал реветь, заулыбался и прижался ко мне своей курчавой головкой. С этой минуты мы друг друга окончательно покорили и я его уже не выпускала. Халина смотрела и глазам не верила: стоило ей протянуть к Мароккашке руки, как у него начинала дрожать нижняя губа. И вдруг Халина предложила мне поехать с ней на следующий день на машине в Seatges, город у моря. Отказаться я не могла, но ехать с незнакомым человеком поначалу тоже не решалась. Вечером Коля смеялся: да поезжай, Мароккашка тебя караулить будет!
     Ещё вчера я заметила, что Халина очень нервная. За рулём - рассеянная; разговаривая, вздрагивает, то и дело отпускает руль, резко жестикулирует. И страшно гонит. Здесь вообще сумасшедшая скорость, все так носятся. А я не привыкла к правой стороне движения... поэтому стала тихонько напевать “Ночь над Севильей”. Кстати, природа в сторону побережья, как и в окрестностях Villafranca, довольно скудная. Зато, когда мы подъехали к Seatges, я ахнула: это почти-что наш Gold Coast в миниатюре! По правую сторону - берег Средиземного моря и пальмы вдоль широкой длинной набережной, та же песчаная полоса пляжа. Налево, вперемешку с современными гостиницами, масса старинных построек. Рядом, в боковых улицах, притаилось чудо испанской архитектуры: крошечные магазинчики, домики, арки балконов, окон и кружево чугуных решёток. А далеко впереди, на самом на краю скалы, величавый собор-крепость спокойно поглядывал на открытое море, как-бы охраняя город от водной стихии своею неприступной мощной стеной...
     Как только мы приехали в Seatges, Халина разыскала телефонную будку и сразу позвонила мужу. Потом попросила меня подойти к телефону и с ним “поздороваться”. После призналась: это для того, чтобы её марокканец, услышав мой голос, поверил, что она уехала не с каким-нибудь мужчиной, а со мной. Кроме того, он не знал, что такое “Австралия” и какие там люди, и вообще, боялся отпускать её со мной: “Будь осторожна! - напутствовал он Халину, - ребёнка не доверяй; узнай, почему её зовут Тамарой, и проверь - ест ли она свинину...” Так вот где собака зарыта! С трудом сдерживая смех, я вытащила из бутерброда длиннущий хвост ветчины и, вместо ответа, - демонстративно, со смаком - у неё на глазах отправила его в рот. Халина облегчённо вздохнула. Тогда я вытащила и показала ей свой маленький нательный крест: моё имя хоть и библейское, но православное, и своей веры я бы не отдала ни марокканцу, ни... Затем, кивнув в сторону сладко спящего ребёнка, тихо прибавила: - “За своего сына вы дважды в ответе...”
     А день выдался на редкость тёплый, солнечный, и вокруг до того же было хорошо и спокойно! Мы долго бродили по красивым переулкам Seatges, наслаждаясь испанской экзотикой. Халина всё время настойчиво расспрашивала об Австралии, о семье и о том, что я думала о жизни во всех её видах и формах, не давая мне обходить ни одного вопроса тактичным молчанием. Потом с грустью коротко сказала, что родители от неё требовали только польского языка, но так, как я - с ней никто не говорил...
     На прощанье я подарила Халине цветы, а Мароккашке - австралийского мишку coala.
     По совету Халины, через два дня я съездила в Tarragona. Одна, конечно. Это было довольно далеко, но Халина дала мне точные указания и, на тот случай, если бы я заблудилась, записала свой телефон. Поэтому я справилась и с хмурыми кассирами, и с пересадками, и нашла даже старинный “катедрал”, собор, о котором она столько говорила.
     Коля уже рассказывал мне, что поезд в Tarragona идёт берегом моря, у самой воды. Но я не была готова к тому, что рельсы то и дело оказывались в воде - такого я ещё нигде не видела! Сам же город раскинулся высоко на горе, к нему вела крутая лестница. Поднявшись на самый верх, я увидела вдали у берега раскопки римского амфитеатра. Потом, когда бродила по городу, я смогла подойти к нему довольно близко. Впрочем, в Tarragona много таких раскопок, они встречаются почти на каждом шагу и все, для безопасности, загорожены высокими сетками. Никогда не забуду забавного испанца, который объяснял мне, как найти “катедрал”: отчаянно жестикулируя, он крепко держал меня за руку, чтобы не ушла не дослушав его; когда он решил, что я, наконец, поняла, он по-дружески похлопал меня по плечу и, легонько подтолкнув, отпустил. Долго я ходила по городу. На обратном пути увидела какое-то необычное место и из любопытства заглянула в раскрытую дверь. И что же? Это оказался красивый старинный, похожий на крепость, монастырь; коридоры четырёхугольного здания выходили арками на внутренний квадратный двор, и там, в небольшом саду, виднелись апельсиновые дереья...
     К сожалению, побывать в Мадриде и Севилье мне так и не удалось - наше путешествие подходило к концу и времени уже не оставалось. Далёким сном показалась теперь наша поездка в Париж, а через два дня останутся позади призраки узких переулков Villafranca, экзотика Tarragona и Seatges, исчезнут в безоблачном небе крылья голубей над набережной Барселоны, затихнут шум и говор La Rambla. Что касается Мадрида, - утешал меня Коля, - дома всегда можно поставить себе “Тореадора”.
     И всё-таки каждый раз, вспоминая Испанию, мне будет неизменно слышаться “Ночь над Севильей”...

          Тамара Малеевская. Брисбен.