неперспективная планета

                Глава первая.
                Деметра.
В   субботу после бани папа  позволял себе стопку. Стопкой назывался гранёный стакан со старой Земли ещё из бабушкиного наследства. Земных вещей в семье осталось немного: стопка, ложка серебряная и маленькая игрушка свистулька в виде петушка, Прохор знал их наперечёт.
 С одной этой стопки  папа хмелел, он становился задумчивым и способным говорить  афоризмами. Афоризмы папы были не для печати, они были не на привычном русском, а  на русском матерном.
Язык этот на новой планете устарел  и стал сам собою забываться.  Прохор половины папиных слов не знал, но общий смысл улавливал  - мучила папу тоска по Родине. Откуда у папы подобная грусть,  Прохор понять не мог, ведь уже два  поколения папиных предков обитали под  сиреневым небом Деметры, жарились под бордовым солнцем Хра и жёлтым солнцем А 41,  и на полях, согретых их лучами,  растили корнеплод размером с тыкву, сырьё для многих полезных вещей и источник  благосостояния жителей деметрянского уезда. Жители   брали со своей земли  немалый  урожай, сбывали сироп, выжатый из корнеплода,  торговцам с других планет, а   из жмыхов варили сладкую кашу и  гнали  самогон, со стопки которого и тянуло папу на философию.
Папа рычал: «Демократы! (слово это, по мнению папы, было тоже из числа матерных, и он  его употреблял для обозначения всего отвратительного )  бухгалтера , просрали Родину!» Прохор пытался дознаться у него, кто это, что за злодеи, но папа как видно и сам помнил нечётко, кто они, однако отговаривался всегда так: «Подрастёшь, потом расскажу»… Зло, память о котором пришла со старой Земли, состарилось, и память о нём начала стираться сама собой. Были у папы в запасе и ещё персонажи:  Мазепа,  Гайдар, масоны и Гитлер, и много   других,  как видно шибко памятных простым людям имён  званий, но демократов и  бухгалтеров он поминал чаще других.
Однажды собрались папа  и сосед  Пахомов Пётр Сергеич, на рыбалку, ловить в мутных  струях ручья Федковец похожую на разбухшую жиром  колбасу рыбу парамошку. С ними  и Прохор увязался, очень он хотел  повидать место, где по папиным рассказам прадед Павел на третий день после высадки  на Деметру бился с хромым динозавром.
Место было как место, довольно  обычное: красные скалы, белая вода, надпись на скале «коля +маша=»…
 Динозаврами и не пахло, но улов был отменным.
Когда хлебали уху, и удачливые рыбаки радовали друг друга байками про тех, кто был более чем они удачлив, про Серёгу Шунина, поймавшего  трёхметрового зелёного угря руками, и Ваньку, сына Коли Кузнецова, чуть было не утащенного в подводные дебри слоновым сомиком, Прохор решился и спросил папу, а кто они, те самые, кто во всём виноват?
Тут папа и признался, что и сам в точности не знает, в чём тут дело. Одно сказал: Родину они просрали точно, так ещё прадед Павел  говорил, а прадед, сам знаешь, никогда не врал и слов пустых на ветер не бросал.  Сосед  с папой согласился: его дед Егор тоже  хаял именно этих.
Прохор, услышав это, расстроился очень - до сего дня он был уверен, что папа знает всё, а сосед, школьный учитель, тем более…
 Он решил сам  доискаться правды. Только найти её было негде. Правду никто не прятал, она забылась сама.
Трудно было поверить, что злой толстяк Гайдар которым  на ночь пугали не в меру расшалившихся детей, и взаправду реальное историческое лицо. А про него в учебнике было, в сносках мелким шрифтом «реформатор конца 20го века, допустивший ряд системных ошибок».
Школьный учебник, из тех? что ещё тот год впервые завезли с губернской планеты Кинешма 6, освободив учителя Петра Сергеевича от попыток сочинить науку историю путём опроса стариков, об земной истории говорил мало. На страницах его египетские пирамиды быстренько сменялись Правдой Ярослава, крестьянской реформой, а там и полётом Гагарина. Дети с Пахомовым проходили этот учебник  быстро,  чтобы освободить поболее  времени  для изучения  настоящей истории: истории первых колонистов на Деметре.
 Дети должны были накрепко запомнить и капитана первого транспортника Штерна, и биолога Судакова, в дни страшной эпидемии придумавшего вакцину, примирившую организмы первопоселенцев и местные вирусы, и агронома Горюнова одомашнившего ныне привычный корнеплод, их лица, их биографии, воспоминания о них – первые листки человеческой истории планеты Деметра…
 И то верно: Земля осталась вдали за космической пустотой, а в историях о первопоселенцах все персонажи были со знакомыми фамилиями, свои , родные.
Не то что какой-нибудь Магеллан, свой прадед по маме , черты лица которого ещё не стёрлись из памяти Прохора, Николай Петрович Капустин, первый ступил на землю Западного континента, и, пройдя моря и океаны полные неведомых чудищ вернулся домой с востока, на неисправном катере, под парусом из крыла летучего ящера, сам без глаза и пальцев на левой руке, но с победой..
Прохор пошёл к священнику, надеясь, что хоть в анналах церкви докопаться до правды. Батюшка, отец Иннокентий, единственный из современных Прохору жителей Деметры, побывавший за пределами её, печально  шевеля толстыми губами, долго  пытался вспомнить, что ещё из земной истории преподавали ему в  духовной семинарии на Афоне 14. За давностью лет, последние отголоски  этих знаний растаяли в мозгу его, вытесненные куда более важными  цитатами из учебника Пчеловодства.
Пчела была единственным из земных существ помимо самого человека добравшимся до  благодатных лугов Деметры. На планете, где фактически не было зимы, а клещ варраатоза  погиб мгновенно от злых к нему лучей  солнца Хра, пчеле жилось хорошо. Иннокентию же при пчёлах жилось сладко.
«Я, батюшка, хочу сам на Землю слетать, и узнать что, да как», - попросил благословения Прохор. «А что, слетай. Ты уже взрослый, а люди добрые не обидят в дороге, чего нужно подскажут. Я сам, молодой был, хотел слетать», - мечтательно прищурился священник: «Но тут как-то всё разом навалилось: приход, семья, детки, пчёлки мои – куда мне от них»….
Тем же вечером за чаем из бирюзовых листьев дерева нах, Прохор сказал родне, что хочет побывать на прародине Земле.
Родители не спорили, они были внуки первопроходцев.  Лозунг «Внуки первопроходцев легки на подъём!» знал на Деметре каждый. «Ну, что ж, лети !- сказал папаня, и мама согласилась с ним: «Могилки предков проверь. Они там, на Земле в  России похоронены, город Саратов»… «Сарапул»,- поправил папа, но потом засомневался: «А может Саранск»?-  но успокоил Прохора, сказав уже уверенно: «Да ты сам найдёшь – Земля она маленькая»!
В этом папа был уверен, ведь в школьных учебниках было написано, что Земля стала мала для человечества.
Что Земля на самом деле окажется несколько больше, чем думал папа, Прохор понял уже после четвёртой пересадки, когда испробовав и тесной каюты транспортника, и белоснежного салона лайнера, очутился трюме каботажного рейса, в маршрутном листе которого среди десятка остановочных пунктов поминалась и Солнечная система.
В кармане лежал паспорт, выписанный ему в уездной конторе Колей Пряхиным, планетарным жандармом, таможенником и прочим силовиком. Чтобы подкрепить свой авторитет Коля качал мышцы двухпудовой гирей и лупил со всего зла неповинную ни в чём грушу, и оттого название  силовик было ему, и  верно, к лицу. Коля порылся в кобуре, где должен был обитать положенный ему по штату бластер, который он ещё позатот год на Троицу потерял где-то в гигантских лопухах, достал огурец, шклянку самогонки и печать, самогонки глотнул, огурцом с хрустом закусил ради первой за его службу отправки пассажира дальше  чем губернская Кинешма 6, плюнул на печать, чтобы размочить на ней чернила как раз промежду сонными от жары головами  государева орла и припечатал последнюю страницу паспорта: «На, лети»!
Прохор и  полетел, и летел уже вторую неделю по галактическому времени. В иллюминаторе транспортника было видно, как где-то вдалеке «спала Земля в сиянье голубом». Так писал Лермонтов в известном стихотворении из «Родной речи», и это была правда. «И верно, маленькая»!- невольно подумалось Прохору.
Посадки на Земле не предполагалось, только на Луне, но по самым достоверным сведеньям на лунной базе можно было недорого арендовать универсальный катер. Сведения оказались вполне правдивы, за исключением слова «недорого».
Лиловый негр Джо, единственный лунный житель, ловко распоряжался сонмами разнообразных   роботов лунной базы.
Он посмотрел на Прохора, послушал его и рассмеялся: «Истории Земли нет»! «Как нет»?- ахнул Прохор: «Она же была. Её не могло  не быть»! «Конечно была»!- улыбнулся негр своей широкой улыбкой всяко не в 33, а поди, во все100 белоснежных зубов:  «Знаешь, как берегли, так берегли, что и беречь нечего  стало»!
 Все архивы  вывезли на астрероид 730 бис, оснащённый  системой охраны, считавшейся безупречной, пока группа веганских микрошпионов не заблудилась внутри сигнальной мины. Начальство перепугалось, и, радея о сохранности архивов, вывезло их в хранилища вырубленные в скалах планетоида Арконы, где  бумаги сожрали крысы, а микрофильмы засветили вспышками своих ужасных глаз присланные на борьбу с крысами коты мутанты. От истории остались клочья.
«Вот так-то»!- сказал лунный негр. Прохор ничего не сказал, он понял, что правду он,  если и  узнает, то  только на Земле.
Джо  ел кашу из привезенного Прохором корнеплода и нахваливал, а, как доел, поведал ему всё как есть, куда на Земле летать можно, а куда и соваться не стоит, если жизнь тебе дорога. Земля была большая, но безопасных и чистых от радиации мест было мало.
 Была Москва столица , ворота Земли:    маленькая посадочная площадка, сарайчик космопорта, казарма и КПП, ошалевшие от полной опасности скуки солдаты и вечно пьяный комендант  Земли Сидорчук,  а дальше гектар пять безопасных развалин, снова КПП, и развалины уже неизведанные. Раньше там доживали масквичи, остаток гордого московской пропиской народа, отказавшегося от эвакуации, но последние лет пять о них не было слышно, должно быть вымерли. Остались бомжи, мутанты и орки…
  На юге искать было нечего. Там среди песков, саванн и джунглей тихо вымирали от СПИДа и вялотекущих гражданских войн народы.
Разноцветные типы в чалмах и набедренных повязках цвета хаки тащили на продажу к трапу случайно приземлившегося звездолёта то алмаз, то  кусок угля, то банку сырой нефти, а то и магнитолу из подбитого джипа миротворцев. Магнитола была для них редкостной добычей, а миротворцы были  свои, местные, такие же голодранцы в чалмах, хотя и закрывающие чресла форменными шортами всё того же цвета хаки, но из признаков цивилизации освоившие лишь джипы из гуманитарной помощи и  вечные АКМ из зарытых песками тайных  хранилищ древнего фараона  Кадаффи. По слухам, Каддафи был жив до сих пор. Он уныло бродил с железным ломом в руках по, пересекающим Сахару по всем направлениям подземным тоннелям, и частенько пугал не знающих страха туарегов, когда нежданно выглядывал из заброшенных колодцев и выспрашивал у потомков своих подданных, какова цена на бензин, и жив ли до сей поры  блок Нато. Туареги поили верблюдов драгоценной водой, а, что такое бензин и Нато, помнить не помнили.
Эти люди забыли вчера, не надеялись на завтра  и жили только сегодня.
На севере звездолёты не садились.  Не садились и всё.
Не садились ни у редких русских изб, ни у чумов националов. Опасно было. У местных не было железа и любой, пусть и самый огромный, звездолёт, попавший в засаду, за сутки исчезал, превращаясь в материал для рыболовных крючков, дроби, гвоздей и печных вьюшек.
Там помнили и вчера, и позавчера, и чаяли выжить завтра, но, при попытках контакта зарывались в снег, благо снегу там было много.
Прохор знал об этом и от лунного негра, и от  попутчиков, с кем летел до планеты Земля,  и потому, по совету Джо,  отправился южнее, в центр бывшей России, где среди лесов и затаилась упрямая деревня.

                Глава вторая.
                Земля.
Мы, читатели,  знаем, что государство всегда помогало крестьянам, посылая на их головы то отруба с хуторами, то коллективизацию, то вторую форму хозрасчёта и, хотя дустом травить так и не решилось, многим помогло. От помощи этой поля бывой империи опустели начисто и проросли лесом, но эта деревня жила, будто государства на свете и вовсе не было.
Жила скромно, однако  по вечерам во всех избах её загорался электрический свет и экраны древних плазменных телевизоров. Экраны были пусты за отсутствием вещания, но таков был обычай, и такова надежда,  а электричества не жалели, благо оно было своё, добытое посредством генераторов  преобразующих в электрический ток и в удобрения  продукты жизнедеятельности людей и животных.
По утрам во дворах гудели трактора-локомобили, и мычали странные существа с рогами.  Прохор  из старенькой бумажной  энциклопедии узнал, что они, звери эти, назывались коровы, раньше жили в каждом дворе, но  были уничтожены по всей России в процессе демократических преобразований. Из наростов на брюхе этих существ выделялась странная белая жидкость, которую местные называли молоко. Прохор попробовал это. Вкус был странный, но сытный и добрый, и, отпив молока, Прохор  понял, что к «молоку»  из тюбиков и пакетов, которое он пил с детства, эта влага  отношения не имеет.
Люди в селище том не одичали. Они сохранили школу, и дети их,  сидя на  школьных лавках, накрепко затверживали, заучивали со слов учителя,  что дважды два четыре, Александр Македонский был великий полководец, а Волга впадает в Каспийское море. Новейшую историю не учили, хотя и наслышаны о ней были, каким-то чудом раздобыв инопланетный учебник, хотя и не тот, по которому и Прохор познавал, как угасала жизнь на планете Земля.
 Мужики детям его давать не решились, больно было в нём много странного и страшного, однако сами прочитали. Прочитать то прочитали, но написанному ни на грош не поверили.
Как писалось в учебнике, России редкостно повезло. Она вовремя выбыла из гонки за мировое господство, предоставив Китаю и Америке строить друг другу козни, ссориться и, наконец, лупить друг по другу по территории баллистическими ракетами.
У американцев ракеты были  сделаны куда умнее, нежели у Китая, но у китайцев их оказалось в сотни раз больше. Баллистические ракеты по заданию партии клепали даже на макаронных фабриках и в велосипедных мастерских. Ракета в жестяном корпусе с картонными дюзами изготовленная сверх плана шанхайскими комсомольцами конечно до Америки не долетела, но по случайности попала в  авианосец Нимец, взрыв которого решил сразу  и навсегда территориальный спор Китая с Японией за исчезновением Японии как таковой с карты мира.
Когда дым третьей мировой чуток рассеялся, стало ясно, что западное полушарие абсолютно безжизненно. Тихо было и страшно, только на руинах Чикаго всё ещё прыгала резиновая бомба, идею которой китайцы бессовестно украли у авторов советских анекдотов. Китай был столь же безжизнен на вид, но китайцев было больше и, несмотря на все старания, их перебить не удалось. Толпы обожжённых атомным пламенем людей выбирались из развалин на зов ревущих Интернационал оркестров. Они строились в колонны и уходили на погрузку в транспортники марсианских колоний, чтобы, отдохнув и подлечившись под куполами Марса, двинуться дальше в просторы Вселенной, где по бескрайней поверхности счастливой жёлтой планеты несли свои воды две великих реки, а рису было просто завались.
 С гор на фонящие равнины спустились тибетские сепаратисты, носились на джипах по Китаю и орали в мегафоны, как  они славно одолели китайских оккупантов. Слышали их только крысы, самые живучие на Земле существа, да одичавший американский консул.
Старушка Европа, не чая остаться один на один с русским медведем,  быстренько прикупила недорого освободившиеся после эвакуации Китая транспортники и, отбросив остатки толерантности и политкорректности, загрузила в них истинных европейцев, предоставив неграм и туркам возвращаться к родным пепелищам.
 Эстонцев не взяли тоже. Вплоть до самого отлёта флота толпы эстонцев бродили по космодромам, делом пытаясь доказать, что они тоже европейцы, и демонстрируя любовь к общечеловеческим ценностям. Однако корабли взлетели без них, спалив выхлопом дюз сотен пять обряженных в форму  ваффен СС участников эстонского гей парада. Выжившие вернулись домой, добавили к названию Таллинн ещё пяток букв «н» и принялись гордиться тем, что они последние европейцы на Земле. Так и гордились, пока  не были сожраны голодной ордой выходцев из Средней Азии. 
Европа осталась пуста. Лишь в диких Альпах копошились швейцарцы, не поверившие слогану из рекламы шоколада Альпенгольд: «В Альпах золота нет». Золото они нашли: пять тонн спрятанных эсесовцами по личному указанию Гимлера золотых коронок и оправ от очков. Там же обнаружились и несметные запасы продовольствия Вермахта. Сытые швейцарцы  купили себе  счастье на обнищавшей земле, мазали масло на колбасу, пускали зайчиков отсветами  золотых улыбок, и щурились через пустые  оправы очков со своих круч на проползающие по долинам толпы азиатов.
Вы спросите за Израиль? С Израилем всё было хорошо по одной маленькой причине: там жили евреи,  они ждали мессию и были дисциплинированнее китайцев. Мессия пришёл за две недели до войны. Пророк Моисей Кацман объявил о грядущем исходе. Евреи собрали чемоданы, удачно продали старую Святую Землю  Святому Престолу, и, переловив сетью с вертолёта самых упрямых ортодоксов, погрузились в украшенные Звездою Давида звездолёты. Их ждал долгий путь к маленькой уютной планете. На свою беду там уже жили разумные ящеры. Евреи, не долго думая, нарекли их палестинцами. У ящеров были мощные панцири и острые клыки, но не было ракет Кассам, а потому через два года они благополучно вымерли.
Арабские шейхи из нефтяных стран зорко следили за евреями. Увидав израильские звездолёты, они быстро выстроили свои, да не простые, а золочёные, украшенные алмазами, но так долго грузили в них гаремы, любимых верблюдов и разобранные на манер конструктора Лего небоскрёбы, что дождались военных бурь и были растерзаны у трапов звездолётов обезумевшими в преддверии грядущего катаклизма толпами пакистанцев и сомалийцев.
На Юге осталась одна страна- Индия. Страшные цунами обглодали её берега и угнали прочь остров Цейлон, китайские ракеты схлестнулись в рукопашной схватке с американскими в её небе так, что Гималаи подпрыгнули на месте, чтобы углядеть за горизонтом, жива ли Америка, но тут произошло чудо: колдовство ли йогов, воля ли разбуженных бомбёжкой ариев или мановение пальчика Будды мгновенно закрыли Индию  прозрачным колпаком, и ни пешему, ни конному не стало ходу в эту страну ни через пески, ни через джунгли, ни через украшенные изображением колеса Шивы и портретами Ашварии Рай горные перевалы. Лишь однажды научный зонд выловил в мировом океане бутылку. В ней была бумажка с частично размытым морскою водой текстом, начинавшимся со слов «состояние экономики Индии на…», а оканчивавшимся подписью «ст. лейтенант А. Никитин».
Такая была грустная история из учебника. В неё не поверили.
 Истинную же историю  Отечества  дети познавали из бывальщин. Бывальщины  по должности своей знал и хранил    бахарь. Бахарь был свой мужик, Иван Захарыч. Он врать любил, но   болтуном не был и  рассказывал только правду, ну, или  то, что считал за правду.
Когда зимой краткий день клонился к вечеру и старухи стукали ставнями, дав отдых скрюченным рукам, пел тот  бахарь или сказывал, когда как  лучше получалось, старины.
Первым делом пел он   песню про Володю Старого Лысого, что хотел всю Рассею матушку немцам в полон продать, да в последний миг Бога убоялся и под себя всю её и забрал. Добрый он был человек, землю повелел у бар забрать и крестьянству подарил. Он, Володя Гоэлру огняную на страх буржуям на стене нарисовал, а сам  лампочки Ильича  придумал и всем роздал, чтобы не сидели православные при лучине. Пел Иван Захарыч, как воевали  Володя  и друзья его железный Феликс и кентаврус Сёма Будённый с басмачами из дикой Антанты, с  самим Чёрным Бароном, зверем разрухой и Махной волосатым. Всех победили они, а потом устал Володя воевать-сражаться, наскучил войною  и лёг в гроб хрустальный, а по городам и селищам повелел наставить болванов каменных, своих копий, чтобы за порядком смотрели и порядочным людям, что в город по торговой или какой другой части приедут, указывали сперва на питейные заведения, а после возлияний и на отхожее место. Оттого народ Володю добром поминал.
Вторая песня была про  пройдоху Борю, что полжизни каменного болвана Володиного лелеял-нянчил,а потом взял и  натравил народ на железного Феликса, исповедь на заданную тему написал, белый дом сделал чёрным, и на танке выступал, показывал, как двухстволкой из двух пузырей  водку пить.. Он ловок был: по всей России до самых дальних деревень собрал весь металл до последнего гвоздя и вилки, чтобы увезти их за море-окиян,  на остров Буян и променять  их на зелёные бумажки. Наменял бумажек горы и с ними под полосатую плиту бетонную спрятался, ждать поджидать пока на Святой Руси снова дураки народятся.
 Что за  бумажки такие, и в чём их ценность, не помнил теперь никто. Помнили одно: бумажки были непростые, а с картинками. Были на них парсуны с личинами американов – мужиков холёных, лупоглазых и страхолюдных. Увидишь такого, не дай Бог приснится. Люди это или бесы в точности сказать не мог никто.
Американы по преданию жили по ту сторону окиана-моря, но это были всего лишь легенды, ведь всякий знал, что земля там насквозь нежилая, мёртвая. Там и крысы то давно передохли.
 Поморы, ходили туда на сосновых кочах с древними именами «Арктика», «Сибирь» и «Ленин». Они, не все конечно, а те, кто выжил, цапанув немереных рентгенов, говорили, что видали  древние логова американов  из домов пупырей до небес, но был то морок , блажь бесовская, навьи чары, ведь таких домов и быть не может. Скалы это были причудливые, ветрами изъеденные, и лишь шутник какой-то написал на одной скале sex-chop и бабу голую намалевал. Поморы те были людьми строгих нравов, старой веры и потерпеть такого не смогли. Три дня, не жалея сил своих, они голожопую страхолюдину со скалы стирали и стёрли, хоть от той стены адовым духом радиоактивным так и пыхало.
Слушали песни эти, рты пооткрывав, дети на русской печи, ахали девки, отвлекаясь от прялок, а мальцы постарше сидели смекали, лета ждали, чтобы деревянными мечами валить за амбарами гамузом зачисленные в басмачи заросли борщевика и на плоту из старой двери плыть по ручью в страну страшных американов.
Третья песня была про самозванку Ксюху, прикинувшуюся было  девою Орлеанской, но по приказу белого царя казнённую в каменной Москве на Болотной площади.
В четвёртой пелось, как бились в сибирской земле бритые богатыри за драгоценный камень Русал.
Пятая же сказывала про богатого богатину Абрамыча и выжигу Рому, что в англицкой земле при королевском дворце состязались в искусстве карманной тяги, да так у них всё ладно выходило, что королева  тамошняя, увидав, что оба воры отменные, клейма достойные, хотела за лучшего из них замуж выйти, да ревматизм и климакс старушку подвёли. Бабка разозлилась и велела обоих ворюг в бочку закатать, да в небо ею и выстрелить, чтобы летели они к Богу в рай ангелам Господним в яблочном саду карманы чистить. Долетели они , узнали, что на хитонах ангельских карманов нет, да и шлёпнулись в расстройстве  с той высоты на грешную землю и разбились насмерть.
Шестая была про болезнь с несуразным названием толерантность, что двадцать лет по Руси ходила, и сил людей лишала до того, что они себя резать позволяли.
На седьмой песне бахарь обычно засыпал, хоть и обещался каждый раз спеть ещё  про Володю молодого и его хитрого медведя,  и история кончалась часу в третьем ночи.
В это час катер Прохора и приземлился у околицы селища.
Селище в городище превращает наличие оборонительных сооружений. Их   не было кроме вышки, жалкой городьбы и рогатки на въезде. Сила была в людях, это Прохор понял в первый же вечер. Пообщавшись с местными, он уверился, что, хоть они и простые крестьяне, быть  врагом их любому рискованно, страшно и просто опасно для здоровья. И это он понял при всём при том, что встретили Прохора очень вежливо, а, узнав, что прибыл он по совету лунного негра, искренно обрадовались встрече. «Джо мы знаем»,- ответили жители: «Джо наш друг. Он приезжал тою зимой охотится на медведя и подарил нам станковый излучатель, теперь нам не страшны орки». Излучатель, и верно, топорщился с вышки, будто, забравшийся туда сдуру, кабанчик  высунул рыло сквозь обрешётку площадки, а песня про то, как селяне и Джо ходили на медведя, и Джо, здоровяк этакий, принял его на рогатину, ещё зрела в воображении бахаря.