Полдник

Теперь  их и нет, полдников. Родители работают, дети в школе, и если с семьёй не живёт бабушка, то придя из школы детишки быстро хватают что-то съедобное, и бегут на улицу.
А ведь такое красивое и полное это слово: "полдник".  Чарующее своей старомодностью,  преданностью  к отошедшему детству, нежное к традициям и внутреннему покою. Это белоснежные салфетки, тяжёлое серебро столового прибора, клюквенный сок в запотевшем росой  графине, и тёмно-синие с золотой каёмкой фарфоровые тончайшие чашки на блюдцах. И аккуратно разложенные, в порядке нерушимом их потребления: витамины в бумажных, хитро сложенных пакетиках, кальций в серебряной рюмке, рыбий жир в гранёном  детском стаканчике,  селёдочный хвост на закуску, на блюдце, и похожая на шоколад, плитка гемоглобина.Всё это мною последовательно поглощалось.  А потом уже начинался при  деликатном молчании сам полдник.

Вопросы бабушка задавала редко и очень тактично, предпочитая чтобы я сам  рассказал ей о том, что произошло в тот день в школе. Хороших новостей обычно было немного в любом случае, а о плохих я предпочитал молчать. После окончания полдника я отправлялся делать уроки, что обычно занимало полтора часа, а бабушка отдыхала на диване красного дерева с гнутой изящной спинкой в своей комнате, и я её не тревожил. Затем мы встречались в гостиной комнате, и перейдя в гардеробную, неторопливо одевали пальто и головные уборы, и грохнув огромной входной дверью квартиры, отправлялись на длительную прогулку неторопливым, размеренным шагом, в любую погоду.

Прогулка длилась как минимум два часа. Возвращались мы домой при первых сумерках серого петербургского неба. Рутина никогда не менялась. На выходные дни зимой, и на всё лето мы уезжали с бабушкой на дачу, где, с небольшими изменениями, повторялся всё тот же привычный ритм жизни. И не изменился он ни на йоту за два с половиной года. Ибо болел я тогда туберкулёзом.
Волею Божьей, и бабушкиными  невероятными усилиями, не умер я, а  неожиданно к лету 1964-го года, выздоровел.

Следуя какой-то логике, которая ведёт мальчиков 11-ти лет взрывать бутылки с карбитом, дёргать девочек за косы и развязывать великолепные их банты, воровать по ночам чужую смородину  и подбрасывать ненавистному дачному соседу в его толчок палочку дрожжей, начал я курить. Ещё понемногу и изредка, ибо денег у меня  своих не было, и приходилось  шугать по кустам в поисках выброшенных пьяницами пустых бутылок. Благо сплошные парки рядом, и трудовой народ, прячась от дотошных своих пронзительных супруг предпочитал пить в приятной компании собутыльников подальше от ажиотажа семейной жизни, под  дубами и елями, на травке-муравке.

Что делал и я, с глаз долой, зная, что мне от бабушки всерьёз  влетит за курение. Не то, чтобы я её боялся, скорее просто  очень не хотелось её расстраивать. Мы, как партнёры, как лучшие друзья-товарищи, вместе победили страшную, смертельную болезнь, и  моё курение было сродни предательству.

А бабушкино расписание, установившееся в рутину, нисколько не поменялось, и она продолжала свято настаивать на нерушимости полдника.Никакие мои протесты, что, мол, я уже взрослый, что мне полдник не нужен и что меня ждут друзья, не производили на бабушку ровно никакого впечатления.  Она хранила молчание фараонов, и продолжала выкладывать в ряд пакетики с витаминами, рюмку с кальцием, и рыбий жир с селёдочным хвостом на закуску. Гемоглобин к тому времени почему-то исчез.

И потому, страшась и избегая полдников, старался я прятаться в онное время дня в дальних кустах и полях, валяясь на траве и разглядывая нескончаемое чудо облаков, и пуская в небо облака своего, табачного дыма. Но несгибаемая воля бабушки  побеждала всё и вся: она выходила на крыльцо дачи,  и гласом библейских  Архангелов оглашала поля и луга посёлка Знаменка  кличем любви к внуку:

- Серёжа! Серёжа Бетехтин!  Иди домой! Полдник готов!
И я плёлся, понурив голову,  и смиренно ел витамины и  пил рыбий жир.