Сон

Это было какое-то большое здание. Помещение, где мы собрались, напоминало школьную химическую лабораторию со стеллажами, уставленными какими-то химикатами и стеклянной посудой. Стеллажи закрывали обозрение, и было трудно понять, сколько же нас находилось в этой комнате. Да это было и неважно. Кто были эти мы? Я не знал тех, кто был рядом, но и чужаками они не были. Мы собрались в этом бесконечном помещении, чтобы переждать грозу. За окном было сумеречно. Низкие серые тучи, закрывавшие все небо, были, казалось, полными воды, но дождя, странно, не было. Самым же удивительным было то, что мы не слышали грома, не смотря на близкие, следующие почти без перерыва, молнии.

Мы знали, что где-то рядом, за стенами нашего здания, были люди, много людей, таких же, как мы, незнакомых и нечужих. Известие о том, что в какого-то мужчину там, снаружи, попала молния, пришло неожиданно. Об этом даже никто и не говорил. Просто все узнали об этом, и всё. Какое-то облегчение вызвало сообщение, что этот мужчина, странным образом, остался жив. Поэтому особенного удивления не вызвало и второе известие, что от молнии пострадала какая-то девушка, но она отделалась относительно легким шоком. А потом ожидание новых известий стало невыносимым, и мы вышли на улицу, чтобы слиться с толпой.

Это было странное скопление людей. Все были в непрерывном движении, но всё движение было очевидно бесцельным. Толкотни не было. Каждый куда-то шел, потом неожиданно менял направление движения, иногда на противоположное, и опять куда-то шел. В этом движении, не смотря на его бесцельность, был какой-то неуловимый смысл. Я влился в толпу, стал частью её непрерывного круговорота. Непрекращающиеся молнии были совсем не страшными, совсем не такими, какими они казались нам из окон нашего прежнего укрытия.

Понимание того, что сейчас должно произойти что-то важное, пришло вдруг. Стало понятно, ради чего мы все здесь собрались. Да оно и не могло быть иначе. Конечно же! Мы собрались, чтобы встретить Смерть. Мы все повернулись в одну сторону и как-то разом оказались близко к тому месту, откуда она должна была появиться. Странное ощущение пронзило каждого из нас. Мы все были около этой точки, не смотря на физическое расстояние, нас разделявшее. И вот из-за какой-то колонны появилась Она. Вернее, Он.

Это был мальчик лет двенадцати. Одет он был в простую, застиранную, но опрятную рубашечку с длинными прямыми рукавами и такие же простые, трубочками, штанишки из материала, напоминавшего мешковину. Рубашка ещё хранила следы какого-то крупного узора, но цвет этого узора было нельзя понять. Возможно, причиной этого был сумрак, всё вокруг было почти серым, даже листья на деревьях.

Он шел босиком. Странная была походка этого мальчика. Он шел, совсем не раскачиваясь. Тем не менее, он не плыл в воздухе, а именно шел. Я как-то сразу обратил внимание на необычность этой походки, которая, казалось, таила угрозу сама по себе.

У мальчика были прямые русые волосы, стриженные «под горшок». Лицо его было бледным, богато усыпанным веснушками. Но это не была синюшная бледность мертвеца или тяжело больного человека. Это была здоровая бледность, как ни абсурдно это может прозвучать. И лицо у мальчика было живым. Просто оно ничего не выражало. Нет, это опять неправильно. Оно выражало полное безразличие ко всему. Это нельзя было назвать апатией. Апатия – это тоже чувство. На этом лице не было чувств. Но самым удивительным на этом лице были глаза.

Посмотрите на глаза любого человека и вы увидите, что его зрачки находятся в непрерывном движении. Когда человек поворачивает голову, глаза не следуют пассивно за движением головы. Присмотритесь, и вы увидите, как зрачки человека подрагивают, перепрыгивая с одного предмета на другой. Даже если вы будете смотреть в бесконечный простор ясного неба, и тогда ваши зрачки будут в движении, как бы ища, на чем можно остановиться, чтобы опять продолжить движение.

Светло-голубые, цвета сильно разбавленной акварели, глаза мальчика были совершенно неподвижны, но это были очень живые глаза. Да, вот я, кажется, нашел правильное слово: усталость. У мальчика был взгляд смертельно уставшего человека. Когда мальчик менял направление движения, его глаза поворачивались вслед за его головой плавно и не спеша. Мы поняли, зачем Смерть появилась среди нас. Она искала всего лишь одного человека в этой бесконечной толпе людей, и участь жертвы, пока известной только самой Смерти, была предрешена. Было очевидно, что мальчик должен задержать взгляд на этой жертве, но на сколько, на минуту или секунду, нам не было дано знать. Мальчик шел через толпу и его взгляд безучастно скользил по лицам. Каждый из нас ощущал этот взгляд совсем рядом, казалось, что он касается одновременно всех нас на мгновение, казавшееся вечностью. Достаточно коротким ли было это мгновение или оно могло уже означать выбор Смерти? А потом было следующее мгновение, потом еще одно, и еще одно…

Ощущение этого взгляда где-то рядом было невыносимо, и мы все побежали. Туда, туда, скорее туда, в самое безопасное место! Скорее туда, за спину этого мальчика. И хотя взгляд Смерти ощущался и там, непосредственная опасность казалась не такой страшной. Мы бежали, спотыкаясь и толкая друг друга.

Я узнал эту девушку сразу. Нет, конечно, я не знал её, она была такой же чужой, как и все в этой толпе. Просто я почувствовал, что это была именно та девушка, которая недавно пострадала от молнии. Ее лицо по бледности могло соперничать с бледностью самой Смерти. В отличие от всех нас она никуда не бежала, а просто стояла, бесцельно глядя перед собой. В её отрешенности был скрыт какой-то глубокий смысл, как и во всем нашем движении. Мне стало страшно за эту девушку. Страшно не за ее жизнь; мне казалось, я знал, что ей ничто не угрожает. Страшно было, что она окажется в поле зрения мальчика и не сможет или не захочет никуда убежать. И тогда мы все увидим ее глазами, так близко ощутим этот безразличный, холодящий душу взгляд Смерти.

Я схватил девушку за руку и потащил за собой. Она не сопротивлялась. Ей было безразлично. Она тоже устала.

Неожиданно… Впрочем, это опять не то слово. Мы же все прекрасно знали что это должно произойти. Мы даже чувствовали приближение этого момента. Но можно ли физически уловить момент? Когда нам всем казалось, что мы находимся в самом безопасном месте за спиной мальчика, он начал поворачиваться. По-видимому, странность походки мальчика была причиной неожиданности его поворота. Его тело не покачнулось, намечая поворот.

Мы опять оказались прямо перед мальчиком и бросились прочь. Это было непросто. Тем, которые были вблизи, достаточно было нескольких шагов, чтобы оказаться опять за его спиной, но так близко, что можно было протянуть руку и коснуться его плеча. Остальным же предстояло бежать большее расстояние, находясь прямо перед этими глазами. Началась паника. Я тоже бежал вместе со всеми, расталкивая других. Я крепко сжимал руку девушки, невольным попечителем которой стал, а она все оборачивалась и непрестанно смотрела в глаза Смерти. Я всем моим существом, каждой частицей тела, ощущал этот взгляд.

Вдруг все остановились.

Над толпой пронесся шепот тысяч глоток: «Не меня-а-а-а»… Мы увидели того, которого искала Смерть. Это был мужчина, лет сорока. Он стоял в нескольких шагах от Смерти, безвольно опустив руки, вдруг безразличный ко всему, и завороженно смотрел в эти прекрасные, цвета сильно разбавленной акварели, глаза. Мальчик подошел совсем близко, постоял несколько секунд, глядя мужчине в глаза, и круто, но неуловимо развернувшись, пошел прочь.

Мы знали, что опасность для нас, оставшихся, миновала. И все же оказаться перед глазами Смерти все еще казалось превыше сил. Мы опять побежали, стараясь оказаться как можно дальше за спиной мальчика. А он все шел, спокойно, не раскачиваясь, и мы провожали его взглядами, пока он не исчез за поворотом.

Менее чем через пять минут мы узнали, что мужчина, так замечательно обозначенный мальчиком, умер. Это никого не испугало, не потревожило. И только над толпой опять пронесся шепот облегчения: «Не меня-а-а-а-а»… Впрочем, облегчения я не почувствовал. Безразличие к судьбе жертвы, равно как и своей собственной, – да,  это я ощущал. А может, именно это безразличие и вызывало облегчение?

По крайней мере, когда спустя некоторое время, Смерть опять появилась среди нас, никто не побежал. Люди, уже безразличные к своей судьбе, медленно расступались перед мальчиком. А он все так же спокойно шел по узкому человеческому коридору. Я был в первых рядах этого коридора. Вот мальчик приблизился ко мне. Мне показалось, что он неуловимым жестом даже поприветствовал меня. Я с восторгом ожидания смотрел в его глаза. Вот он подходит все ближе, ближе… И проходит мимо… Я не почувствовал ни разочарования, ни облегчения.

Наконец, мальчик заметил в толпе свою жертву и направился к ней. Это был юноша лет двадцати пяти. Юноша поднял согнутую в локте руку, как бы пытаясь защититься от взгляда Смерти, а сам, поверх руки, завороженно смотрел ей в глаза. Мальчик подошел к юноше почти вплотную, их разделяло меньше метра, и остановился. Мы с напряжением следили за этим поединком двух пар безразличных глаз. Вдруг мальчик неестественно подпрыгнул, ухватился за руку юноши обеими руками и впился в нее зубами.

От громкого хруста дробившихся в мелкие кусочки костей я проснулся и сразу понял, что это был сон. Больше бояться было нечего. В комнате стояла тишина, нарушаемая тиканьем старого будильника и тихим посапыванием моего соседа. Была ясная декабрьская ночь. Наша комната на четвертом этаже школьного общежития слабо освещалась то ли уличным фонарем, то ли неполной луной. В полутьме комнаты я разглядел фосфоресцирующие стрелки будильника, показывающие ровно 5 часов.

Я закрыл глаза и вдруг опять отчетливо увидел лицо мальчика и скользящий где-то рядом взгляд его светло-голубых глаз. Я включил настольную лампу, направил ее свет себе в глаза и закрыл их. Лицо мальчика опять появилось передо мною, но его взгляд поблек из-за пробивающегося через закрытые веки яркого света. Я уснул быстро, как способен засыпать только молодой, здоровый организм.

С тех пор прошло почти сорок лет. Страшный образ постепенно стерся в памяти, но я все чаще думаю: увижу ли я опять этот взгляд, когда придёт мой час? Смирюсь ли я тогда с неизбежностью или, как тогда, брошусь прочь в надежде отодвинуть этот миг на несколько секунд или, пусть, мгновений ?..

Кому дано это знать?

24 декабря 1973 года, Новосибирск – 31 декабря 2012 года, Стокгольм