Кровь к крови

Спасибо тебе, «Мор. Утопия».
КРОВЬ К КРОВИ
       (из цикла «Дети Омута»)

Облака, подгоняемые лёгким ветерком, бороздят просторы небес подобно призрачному флоту. Отдавшись во благую власть стихии, они держат свой курс далеко на юг, в страну перелётных птиц. Величественно и безмолвно дрейфует белоснежная армада в лазурной синеве, и лишь изредка её покой нарушается печальными прощальными криками пролетающих мимо серых стай.
А далеко внизу, на самом дне небес, раскинула своё полотно хранительница-степь. Огромная и бесконечная, вольная и безграничная. Купающаяся в ясных тёплых лучах полуденного солнца матушка-степь. И в самом центре её колыбели, словно крохотный спящий младенец, ютится забытый миром Тихий Омут. Город, которого нет.
Тёмным шрамом тянется от Омута линия старой железной дороги, по которой вот уже много месяцев не громыхал колёсами ни один поезд. Своё начало Шрам берёт в широкой пасти вокзала, ныне мрачном, заброшенном, покрытом толстыми корками бурой ржавчины гигантском сооружении из камня и металла, и оканчивается где-то вдали за горизонтом. Где-то, где заканчивается степь. Где-то, где заканчивается небо.
На земле по обе стороны железной дороги стоят товарные вагоны. Почти на всех них облупилась краска. Проржавели и вросли в почву колёса. У некоторых от старости провалились крыши. Мало кто из жителей Омута помнит, когда последний раз их использовали по назначению. Однажды бывший владелец вокзала, перебрав косухи, слёзно признался, что не видел в своей жизни картины тоскливее, чем вид этой длинной вереницы брошенных вагонов, стоящих всего в нескольких метрах от родных рельс и обречённых на медленное умирание под жаром солнца, дождями и снегопадами.
Вдыхая сладкий запах, исходящий от подгнивших деревянных шпал, мальчик по прозвищу Горбун неспешно брёл к Убежищу. Согбенный к земле своим недугом, пыхтящий как молодой бычок и шаркающий кривыми ножками в ботинках на массивных стоптанных подошвах, он мог произвести впечатление самого обычного уличного мальчишки, но никак не сына городского проповедника, коим являлся от рождения. У него было имя – Модо. Но так его называл только отец. Для остальных он Горбун. Всегда им был и будет им до самого конца.
То справа, то слева на него падали удлиненные тени от покосившихся вагонов. Каждый раз, проходя этим путём, Горбун представлял, как эти большие коробки на колёсах день ото дня тянутся к рельсам. Медленно, сантиметр за сантиметром, чтобы в один прекрасный момент взобраться на них и, поскрипывая пружинами и громко выбивая искры, уехать далеко-далеко, как уезжали много лет назад. Но время шло, а вагоны оставались на месте.
У рычага, переключающего стрелки, Горбун свернул в сторону. До Убежища оставалось совсем немного.
Возле сломанной, перевёрнутой на бок дрезины он заметил небольшое кострище. Свежее, вчера вечером его ещё не было. Должно быть, кто-то из степняков приходил сюда поживиться ломом, да притомился и, не дойдя до своего жилища, устроился на ночлег. Горбун подошёл поближе и, осмотрев землю вокруг выложенного из почерневших камней круга, кивнул и пошёл дальше. Так и есть, тут был степняк – ни единого следа после себя не оставил, травинка к травинке, стебелёк к стебельку. Скрытный они народ, диковатый. Не любят, когда к ним хаживают. Потому и живут глубоко в просторах, за холмами да непроходимыми болотами.
А вот и Убежище показалось.
Неприметный вагон, который Горбун и его друзья облюбовали для своих затей и назвали Убежищем, ничем не выделялся в скопище себе подобных. Немало часов ребята провели в его утробе – беседовали, играли, пережидали дожди и бури, укрывались от хулиганов со складской зоны...
Горбун подошёл к вагону, по привычке огляделся по сторонам, не следит ли кто, и, убедившись, что вокруг никого нет, поднялся по прутьям лестницы на крохотную площадку. Капельки пота заструились у мальчика по щекам – из-за большого выпирающего горба и кривых ног подъём всегда давался ему тяжелее, чем остальным ребятам. Утерев пот рукавом куртки и отдышавшись, Горбун повернул ручку двери и вошёл внутрь.
В освещенном свечами Убежище, прислонившись к стенке и вытянув ноги, сидела девочка.
- Привет, Оспинка, - пропыхтел Горбун, закрывая за собой дверь, - я уж думал все здесь, а тут только ты.
Девочка не ответила.
- Оспинка? – Горбун взял в руку одну из свечек и подошёл к ней поближе, - чего молчишь-то, уснула?
Он присел на корточки и присмотрелся. Голова девочки была опущена, подбородок упирался в грудь. Руки безвольно лежали вдоль туловища ладонями вверх. Горбун поднёс свечку к лицу Оспинки, и пламя огонька отразилось в зеркалах её широко раскрытых глаз.
- Оспинка? – позвал Горбун и потряс девочку за плечо.
Ничего. Только голова наклонилась чуть в сторону.
- Оспинка играет в куклу? - спросил тихий голосок за спиной Горбуна.
- Не знаю, Аида, - Горбун чуть повернул голову и увидел тёмные силуэты стоящих позади друзей, - Пуговиц на глазах нет.
Червь, тощий высокий мальчишка, легонько отстранив Аиду и Оле, взял свечку и присел рядом с Горбуном.
- И правда, пуговиц нет, - он прищурился, - бледнючая какая...
Даже при тусклом свете крохотных огоньков кожа девочки показалась ему светлее, чем обычно.
- Так давайте их поищем, - предложила Оле, - может, оторвались, да закатились куда.
Ребята принялись обыскивать Убежище. Червь заглянул под настил, Горбун вскрыл тайник, в котором хранились разноцветные камешки, монетки и косточки, Оле осмотрелась по углам. Аида, чьи пальчики были самыми тонкими, проверила каждую щелочку.
- Нет нигде, - закончив, сказала Аида.
 Она отряхнула руки о подол платья и привалилась к стене напротив Оспинки.
- Хм, - Червь шумно поскрёб затылок, - есть идеи?
Гобун поджал губы и развёл руками. Аида отрицательно мотнула головой.
- Оле?
Девочка, покусывая губы, сидела на коленях рядом с Оспинкой. Она осторожно взяла руку подруги в свои. Холодная.
- Думаю, - после долгой паузы сказала она, - Оспинка затеяла какую-то новую игру.
- Точно-точно, - поддакнула Аида и хлопнула в ладоши, - я вспомнила, как она на днях на скуку жаловалась. Скучно мне, говорит, а игры все переигрались.
Многие дети Омута знали Оспинку, дочку главного забойщика, как смышлёную затейницу. Много хороших и интересных игр она придумала.
- Интересно, - обиженно буркнул Горбун, - а какие же тогда правила у этой игры? Она-то играет, а мы что же?
- Ну так спроси, - криво ухмыльнулся Червь и кивнул в сторону неподвижно сидящей Оспинки.
Горбун фыркнул, Аида прыснула. Оле улыбнулась и бережно опустила руку Оспинки на пол.
Какое-то время друзья сидели молча. Каждый был погружён в свои мысли, пытаясь найти решение. Тишину нарушал только мерно капающий на подсвечники воск.
кап…кап…кап…
Неуемный червь, которому всегда трудно было усидеть на одном месте, поднялся на ноги и принялся мерить шагами Убежище. Оле и Аида придвинулись друг к другу и стали шептаться, делясь своими мыслями. Горбун что-то бормотал под нос, то кивая, то мотая головой.
- ...нет, ну если... – бормотал он, - но тогда...
Неподвижной оставалась только Оспинка.
Первым голос подал Червь.
- А что если мы сами должны додумать правила? – предложил он.
- Как так? – не поняла Аида.
- Ну, Оспинка начала игру, а мы должны подхватить.
- А как подхватить то, чего не знаешь? – отозвался Горбун из своего угла.
- Ну так Червь о том и говорит, глупый! – Оле вскочила на ноги, - в этом и есть смысл!
Горбун растерянно посмотрел в её сторону и ещё раз подумал над словами Червя. Тут его губы дрогнули и растянулись в улыбке.
- А ведь точно, - выдохнул он, - в этом и есть смысл... точно! Айда Оспинка!
- Айда Оспинка! – подхватила Аида, - Айда молодец! Айда затейница-мастерица!
Она подползла к Оспинке и, притянув к себе, заключила в объятиях. Голова подруги качнулась и свесилась назад.
Червь, довольный собой, заулыбался. В полумраке никто не увидел, как покраснели от гордости его уши.
- Кхм, - неожиданно кашлянул Горбун, - это здорово, но всё же... что нам делать-то...
Снова воцарилась тишина. Улыбка сползла с лица Червя. Оле вновь принялась в задумчивости покусывать губы.
кап…кап…кап…
- Я тут вот что подумала, - Аида прислонила Оспинку к стенке Убежища и отползла обратно, - папка же мой спящими занимается... укладывает их в специальные кровати, да крышками накрывает. А потом под землю закапывает, чтоб их никто разбудить не мог... я как-то раз в щелочку заглянула и увидела одного спящего... так вот, Оспинка, по-моему, тоже уснула...
- Чушь какая, - оборвал её Горбун, - все знают, что люди засыпают только когда устанут от жизни, а Оспинка ещё не устала.
- Но ведь это же игра, - подала голос Оле, - может быть она, ну, как будто бы уснула? Ну, понарошку.
- Верно, - сказал Червь, - а перед тем, как папка твой их укладывает что происходит?
Аида наморщила лобик, напрягая память.
- Ну... спящих ему обычно приносит Марк Нажинщик… - медленно проговорила она, - может Оспинку к нему сперва надо?
- Нет! – воскликнул Горбун, - Нельзя её к Нажинщику! Вы что, не видали его никогда и не слыхали, что он делает? Взгляд у него волчий, руки по локоть в крови всегда, а ножей в его доме видимо невидимо. Да и не спящая она, а только притворяется! Нельзя её к нему, не отдам.
И Горбун заслонил собой Оспинку.
кап…кап…кап…
- О! - сказала Оле, - я вот что вспомнила. Мне бабка когда-то рассказывала, что если кого-то положить в покои спящего, тот проснётся, рассердится, мол, что забыл в моих покоях, почто меня потревожил, и вытолкнет обратно, наружу... как же она назвала-то... а, неспящим.
- Ну уж нет, - взвилась теперь Аида, - мне папка говорил, что сон спящих тревожить нельзя никогда. Нельзя их покой нарушать. Беду наслать могут.
- А что если мы сами построим ей Покой? – предложил Горбун, - ну, понарошку, естественно.
- Гм... – пожал плечами Червь, - а где его устраивать-то, Покой? Землю спящих, поди, тоже тревожить нельзя, она же взаправдашняя, а тут мы со своим понарошку...
Горбун на мгновенье задумался и продолжил.
- Мой отец, когда читает спящему последнюю колыбельную, часто произносит слова «Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху, плоть к плоти, кровь к крови» и...
- Бойни! – воскликнула Оле.
- Точно! – Горбун крутанулся на месте и засмеялся.
Гаур, отец Оспинки был главным забойщиком скота. Ни одна живая душа во всём Омуте не могла потягаться силой с этим великаном. Кроме того, он входил в состав добровольной пожарной бригады, и однажды во время пожара вынес из огня пятерых взрослых мужчин и женщин на своих широченных плечах. Ходили слухи, что в его жилах течёт кровь быков.
- Здорово ты придумал, Горбун, - похвалила мальчика Аида, - землица-то вокруг боен вся кровью бычьей да прахом их пропиталась!
- Айда Оспинка! Айда игру придумала!
И царивший в Убежище полумрак как будто засиял всеми цветами радуги, когда раздался звонкий смех друзей, чистый, как утренняя роса.
- Я сбегаю за тачкой! – вызвался Червь, - без неё мы Оспинку до боен и к завтрашнему вечеру не дотащим.
- Я одолжу у папки лопату, - сказала Аида.
- А я накидочку смастерю ей, чтоб жучки подземные не покусали, - улыбнулась Оле.
- Стало быть, я тут подожду вас, покараулю затейницу нашу, - сказал Горбун.
Червь, Оле и Аида покинули Убежище, на прощание, помахав Горбуну и Оспинке руками. Мальчишка помахал им вслед, и когда дверь закрылась,  сел на пол рядом с девочкой. Он аккуратно расчесал её длинные тёмные волосы гребнем, который достал из тайника, а затем принялся рассказывать ей разные истории. Оспинка смотрела куда-то вдаль. А когда Горбун неосторожно шевельнулся – затекла нога – голова девочки легонько качнулась и упала ему на плечо.
Так они и сидели. Горбун не двинулся с места, даже когда угасла последняя свеча.
- Эй, просыпайся, - кто-то толкнул Горбуна в бок.
Мальчишка открыл глаза. Над ним склонился улыбающийся Червь.
- А? – спросонья не понял Горбун. Он зевнул и потёр заспанные глаза, - в чём дело?
- Всё готово, - Червь выпрямился, - пора.
Ухватив Оспинку за руки и за ноги, мальчишки вынесли её из Убежища и положили в тачку, возле которой стояли их подруги. В руках Оле держала свёрток, Аида же положила на плечо большую лопату с острым наконечником. Вместе они двинулись в путь. К бойням, на другой конец города.
Начало смеркаться. В Тихом Омуте один за другим загорались огни. На небо высыпали звёзды. Друзья быстро, как могли, пересекали степь, огибая город по дуге. Дорога выдавалась раза в два длиннее, чем насквозь, но безопаснее, ведь по ночам из тёмных углов, да переулков на улицы города выползали лихие. А в степь они не суются – боятся потревожить духов.
Ребята миновали пестрящий дырками забор складской зоны, из-за которого раздавались хриплые голоса, кашель и смех, оставили позади высокие стены умолкшего на ночь завода.
И вот, наконец, впереди показались очертания боен.
Монументальное сооружение, расположенное на самой окраине города, в любое время дня и в любую погоду выглядело мрачным и неприветливым. В нём денно и нощно трудились чернорабочие. Они забивали быков, выделывали шкуры и валяли мясо.
- Ну, вот и добрались, - подрагивающим от усталости голосом сказал Червь, - Аида, давай лопату.
Пока Червь и Горбун по очереди выкапывали яму, Оле и Аида старательно заворачивали Оспинку в накидку. Сначала земля была твёрдой, лопата в уставших руках мальчишек едва-едва подцепляла её. Но вскоре дело пошло на лад. Чем глубже становился Покой – тем мягче была вырытая ими почва.
Когда работа была окончена, друзья все вчетвером переложили Оспинку из тачки на дно покоя. Плотно завёрнутая в накидку из тёмной материи, она напоминала окуклившуюся гусеницу.
- Я сыграю ей на ночь, - сказал Горбун.
- Чтоб кошмаров не было, - согласилась Аида.
Горбун достал из-за пояса тоненькую дудочку. Он облизнул пересохшие губы, закрыл глаза и, легонько вдохнув воздух, начал играть. Тихая убаюкивающая мелодия плавно разлетелась по степи, словно тёплый летний ветерок. Червь, Аида и Оле, не отрываясь, смотрели на лежащую в покое Оспинку. Они улыбались.
Последние ноты растворились в ночном небе. Горбун убрал дудочку обратно за пояс и поднял с земли тяжёлую лопату.
- Земля к земле, - сказал он, зачерпнув из кучи горсть почвы.
Он плавно опустил горсть в Покой и, ссыпав её, передал лопату Червю.
- Пепел к пеплу, - приняв лопату, сказал Червь.
После того, как его горсть отправилась следом, он вручил лопату Оле.
- Прах к праху, - тихо проговорила Оле.
В каждом её движении скользила нежность. Закончив, она протянула лопату Аиде.
- Плоть к плоти, - сказала Аида.
Лопата была слишком тяжёлой, в два раза выше её. Но девочка справилась.
- Кровь к крови! – произнесли дети хором и ссыпали в Покой остатки земли руками.
Они склонили головы и немного постояли возле Покоя, где понарошку спала их подруга, где на утро случайный рабочий, выйдя покурить самокрутку, обнаружит квадратик рыхлой земли, комочки которой местами будут покрыты засохшей тёмно-красной коркой.
В глубине Омута на луну завыла собака. Послышались глухие удары больших соборных часов.
Полночь.
Червь положил лопату в тачку и друзья неспешным шагом побрели обратно к Убежищу. Всю дорогу они хранили молчание, только едва слышно поскрипывало несмазанное колесо.
У входа в Убежище Горбун на мгновенье задержался, чтобы с площадки посмотреть на засыпающий в отдалении город.
Тихий Омут укрылся одеялом из звёздного неба.
Друзья достали из тайника новые свечки и зажгли их. Усевшись рядом, плечо к плечу, Горбун, Червь, Оле и Аида, заворожено раскрыв рты, наблюдали за тем, как на стенах Убежища играют в свою таинственную игру свет и тьма. Одни причудливые узоры сменялись другими. Никто не хотел спать. Они ждали.
Капля за каплей на подсвечники струился воск.
кап…кап…кап…
Но вот снаружи послышался тихий шорох. Скрипнула дверная ручка. Друзья одновременно повернули головы в сторону приоткрывшейся двери и улыбнулись.

Москва, 27 мая 2012 г.