Балда с балдёнком

БАЛДА С БАЛДЁНКОМ

     В 1987 году нашей партии был поручен производственный эксперимент. В советской практике подобные вещи должны были иметь заведомо положительный результат, иначе – «голова с плеч». Страна нуждалась в результатах нашего труда, но пешая технология не могла обеспечить нужные темпы. К тому времени уже существовал ГДК – донный гравиметр, применявшийся в шельфовых исследованиях. И вот специалистам пришло в голову, что этот прибор можно опускать не с борта судна, а с вертолёта на небольшие открытые полянки в лесной местности. Экспедиция получила два таких прибора, один отправили в партию, работавшую севернее Красноярска, другой – к нам, в горы.
Но прежде на ремонтной базе экспедиции был изготовлен металлический каркас в форме шестигранного конуса, 300 килограмм весом. В него устанавливался дюралевый цилиндр, в котором в масле и на пружинках покачивался сам прибор. Большая опускающаяся скоба предназначалась для крепления двух сорокаметровых тросов и кабеля дистанционного управления.

     Когда мы всем составом, кряхтя, сняли сооружение с борта ГАЗ-53, оно получило имя: Балда. Не в подражанье Пушкину, Балда у нас стала женского рода. Это можно легко понять: зачем нам в партии лишний мужик, да ещё 300 кг. весом?..
Но ещё на испытаниях в Красноярске возникла проблема: когда вертолёт сбавлял скорость, Балда начинала сильно раскачиваться, норовя разрушить окружающие предметы, а её собственное приземление оказывалось слишком жёстким. Наши изобретатели не растерялись и подарили Балде 20-тикилограммового Балдёнка – железную гирьку на двухметровой цепочке, которая падала на землю первой и, волочась туда и сюда, гасила колебания. Здесь тоже всё просто: с таким сыночком сильно не забалуешь…

     Оператором на ГДК пошёл Виталий, штурманом стал Иван, а мне была поручена честь измерять высоту с помощью баро-нивелира. Иван сидел в кабине у пилотов, бортмеханик крутился у входной двери, а мы с Виталием садились прямо над огороженным бортиком открытым люком, к которому спускалось с потолка прицепное устройство. Виталий колдовал над дистанционным пультом, а я держал на коленях барометр, при снижении должен был смотреть в глазок и фиксировать показания прибора в моменты касания Балды о землю и её отрыва. Сначала было условлено делать это по команде бортмеханика, меня через наушники подключили к бортовой связи. Но механику было не до меня, он, пристегнувшись страховочным поясом, висел в открытой двери и подавал команды пилотам. Для них касанием являлось, когда Балда чиркала по земле, а мне нужна была её твёрдая постановка. Словом, «момент» касания получался довольно длинным. Зато однажды, сидя в бортовых наушниках, я услышал, как нежнейший женский электронный голос попросил командира включить противо-оледенительную систему…
Но вскоре нашему начальнику пришла в голову счастливая мысль. Я мог держаться свободной рукой за трос подвески и по его ослаблению-натяжению определять касание и отрыв. Неудобные наушники были забыты, и, по согласованию с красноярским руководством, я успешно держался за трос последующие полтора года.

      Так, на практике, нарабатывалась технология. По сравнению с десантной съёмкой работа была «не пыльной», но однажды, в Шушенском к нашей бригаде прикомандировали два лётных экипажа. Их дневная сан-норма ограничивалась 7-ю часами, а мы жили на раскладушках в служебном помещении аэропорта, в 50-ти метрах от вертолёта, погода звенела, по утрам, едва продрав глаза, в тапочках загружались в него со своими делами и болтались в воздухе по 14 часов в день. Три получасовых перерыва занимали заправки и обед, остальное время отводилось на сон и обработку материалов. Славный был апрель…

      Эксперимент удался и получил развитие в постоянном наращивании объёмов. Неудачи начались позже, когда геологию перестали финансировать… Но на первых порах, когда и нам и пилотам пришлось учиться новой работе на своём опыте, случалось немало казусов. Балда разнесла по брёвнышкам несколько деревянных триангпунктов,  Балдёнок как-то ради шалости захлестнул цепочкой и притащил с собой в аэропорт Курагино небольшое деревце.

      Однажды мы прилетели забирать Леонкина, дежурившего на ВБС, но Балда чего-то окрысилась и пошла прямо на него. Леонкин «сделал ноги», но по растерянности забежал в стоявший на поляне старый деревянный сарай. Балда прошла над крышей, а вот Балдёнок нырнул в двери вслед за беглецом. Посыпалась пыль, мусор, небольшие доски… Балдёнка выволокли наружу, следом появился и Леонкин, грозящий вертолётчикам обоими кулаками. Те, я думаю, в этот момент ржали прямо в бортовые шлемофоны, не боясь даже, что запись прослушают специальные службы…

      Но в другой раз нам стало и впрямь не до смеха. Балдёнок обмотал цепью большую корягу на обочине горной трассы Абакан – Кызыл. Пока вертолётчики пробовали вежливо потянуть Балду влево-вправо, на асфальте скопилась пробка из любопытных автомобилистов. Но вертолёт может работать на взлётном режиме несколько минут, потом – аварийный сброс всей подвески… Ситуация стала превращаться в проблему, когда водителю стоящего впереди всех мотоцикла «Иж-Юпитер» пришла в сердце инициатива. Он спрыгнул со своего «ижака», быстро подбежал к коряге и освободил Балдёнка. Потом задрал голову вверх в ожидании оценки своих действий. Командир Петя Атхнин распахнул боковой блистер, высунул голову и руку и показал мотоциклисту большой палец…

      Бортмеханик Коля как-то раз отработал последнюю смену перед выходным и договорился с остальным экипажем, что его завезут в деревеньку Таштыпского района, где жила его мама. Балду стали опускать перед маминым домиком. Коля сам руководил постановкой, он хотел сесть поближе, но просчитался и разметал по лужайке полугодовой запас маминых дров. Нам оставалось только порадоваться за товарища, что в свои выходные он не останется без дела…
Так мы и работали.

      Позднее для удобства бортмеханика летуны задумали усовершенствовать машину. Нужно было вырезать в двери квадратное отверстие и прикрепить к нему снаружи ящик из алюминиевого уголка и оргстекла, чтобы, лёжа на полу машины, высовывать в него голову и пользоваться всей широтой обзора, не свисая из двери с риском вывалиться и повиснуть на страховочном тросике. Подобную конструкцию мог бы сотворить и ученик слесаря, а то и простой любитель, обладающий электродрелью и пилой по металлу, но чертежи пришлось прежде отправлять на утверждение аж в сам Ленинград. Естественно, для этих целей была использована дверь со списанного вертолёта, которую просто навешивали на машину, которая отправлялась из Абакана к нам. Когда работа кончалась, на подлёте до базы, место «в ящике» любил занимать я. Я лежал и смотрел на плывущую внизу тайгу, думал о жизни, а однажды командир Петя Атхнин решил пошутить. Он в полёте открыл боковой блистер и выплеснул в направлении моего ящика остатки чая из кружечки. От неожиданности я больно ударился затылком об оргстекло, но улыбка командира в зеркале заднего вида смягчила мою обиду…

      Постепенно за мной утвердились право и обязанность по утрам цеплять Балду к вертолёту. Прежде кто-нибудь   подтаскивал тяжелую сцепку поближе к машине, залазил под её оранжевое брюхо, через люк подавал железное кольцо внутрь. Но по молчаливому согласованию с командиром мы стали поступать иначе. Всё спокойно рассаживались по местам, командир, развернувшись на лужайке, плавно наезжал на сцепку, а я, свесившись в люк, просто подхватывал её с земли в нужный момент…

      Одной прекрасной осенью мы часто летали на работу мимо моего родного посёлка, и меня, как и Колю, два раза оставляли там на ночь. Правда, поленниц я не разрушал, просто высаживался в поле, благо улица, где жили мои мама и бабушка, была в те времена крайней в селе, и я входил в родной дом через забор огорода. Первый раз я сам попросил о такой штуке пилотов и своих старших сотрудников, а во второй – пилоты отправили меня в мой райцентр с небольшим поручением. Но об этом – в другом рассказе.

      Словом, приноровившись, стали мы с Балдой выдавать большие объёмы, партия наша была в почёте, и я имел прямую причастность к этому великому делу. После увольнения из экспедиции, живя в Саяногорске, я не раз видел. Как в местный аэропорт направлялся вертолёт, под которым на длинных тросах влачился краснеющий треугольник, а ещё ниже – маленькая черная точка. Это наши летели на дозаправку. А однажды я через соседа – грузчика магазина – затарился дефицитной водкой, махнул в аэропорт и улетел со своими на воскресенье в маленький посёлок недалеко от Тувы. Там они тогда базировались. Обратный путь оказался долгим с похмелья и из-за непогоды, но я успел вовремя: к молодой жене и заводскую смену…

      СССР тратил на наши работы серьёзные деньги, но потом страну решили разворовать и геология стала никому не нужна. Сейчас, может быть, и нарождается новая, так сказать, рыночная геология, но утерянного не вернёшь: ни оборудования, ни людей, ни традиций. Балда с Балдёнком, наверное, давно поржавели на едва живой экспедиционной базе. Да и сам редкий и дорогостоящий мозг Балды – гравиметр ГДК – уже лет 20 пылится без дела на полках старенькой лаборатории, стоящей на самом берегу Енисея, ниже Красноярска по течению…

Июль – август 2012.
Е.Яночкин