2-08. Комсомольская любовь

   Осенью Саша, секретарь нашего комсомольского бюро выбыл  из комсомола по возрасту, и на его место избрали Сергея Иванова - правую руку нашего парторга Николая Николаевича. Даже внешне он выглядел так же, как и его покровитель: маленький, поджарый,  со  всегда  нарисованной  на  лице партийной улыбкой и сталью в глазах по отношению ко всему, что хоть как-то выбивалось из общей идеологической колеи. Иванов не вызывал у меня симпатии – этот любитель погулять на стороне с девочками, совершенно не болел душой ни за свою работу, ни за каждого отдельного человека, зато был мастером делать доклады о большой проделанной работе и втирать очки вышестоящим организациям. Работать с ним мне было противно. На очередной туристский слет в Рощино я все же поехала и даже согласилась участвовать в соревновании по ночному ориентированию.

   В подобном мероприятии я участвовала впервые.  Командам нужно было по карте отыскать ряд контрольных пунктов,  разбросанных  по лесу, и  прибыть в каждый из них полным составом, после чего вновь вернуться к месту старта с  наименьшим временем прохождения маршрута. Всю ночь мы бежали по лесу: малейшая ошибка в чтении карты приводила к потере направления, а значит, и времени. Гораздо менее выносливая и спортивная, чем остальные, я бежала на последнем издыхании. К утру ребята поручили меня одному из парней, буквально волочившему меня за собой по всем оврагам и ухабам. Быть обузой для команды - занятие мало приятное, особенно для меня, у которой и так  чувство долга неприлично завышено. Все эти пункты мы все-таки прошли и даже получили неплохое место на общем фоне, но после соревнования я свалилась в свою палатку уже полностью без сил.

   Иванов не упустил случая сказать мне какую-то колкость по поводу моей бесполезности.. Было очень обидно: сколько раз наша команда выходила на первые места за счет одних только моих сценариев к номерам самодеятельности и оригинальных текстах приветствия, написанных в стихах! Предыдущий секретарь подобное никогда бы не высказал.   

   Производственная деятельность тоже не радовала. Наш отдел по-прежнему сидел без дела, хотя и ловко создавал видимость занятости или компетентности. Я этого не умела делать: всякая игра мне претила. Когда, наконец, мой начальник нашел мне   работу по изучению новой ЭВМ специального назначения, чтобы хоть что-то можно было вписать в обязательный для всех комсомольцев  «Личный  творческий план», он бестактно пояснил свое решение: «Люда ушла в декрет, а Лена готовится к поступлению в аспирантуру...». Было обидно: задание мне давали вроде, как на безрыбье… Возможности увеличить свой начальный оклад не было.  Повышение тогда автоматически вытекало  из  числа «раз» выдвижения на доску почета, «раз» избрания победителем конкурса за квартал, и из принятия на себя повышенных социалистических обязательств...

    Привыкнув в институте быть первой и пока еще сохраняя неплохой потенциал знаний для работы,  я  совершенно  не находила себе должного применения в СКБ, отчего чувствовала себя отвратительно. Вязание на спицах в рабочее время, которым увлекли меня наши дамы, пошло на удивление споро,  но оно было скорее спасением от тоски, чем приятным развлечением. Я очень сильно переживала свою незанятость,  особенно, когда видела  маму, возвращающуюся с работы усталой и измученной.

   Комсомольская работа оставалась моей единственной отдушиной. Как Председатель Совета Молодых специалистов, я была на хорошем счету в нашем Комитете комсомола объединения, где мою работу курировал Виктор. Комитетчики находились на освобожденных должностях, имели свободный вход и выход на предприятие  и после двух или трех лет общественной работы получали  партбилет и хорошую должность, а во время их«освобожденной» работы еще и хорошие премии, несравнимые с премиями производственного коллектива. 

   Кроме слетов, школ комсомольского актива,  научно-технических конференций и спортивных мероприятий, комитетчики организовывали на предприятии выпуски «Устного журнала»  - своеобразного ток-шоу, состоящего  из трех отделений (страниц),  на которые приглашались разные интересные люди, такие, как Нинэль Кулагина, владеющая телекинезом, А. Козырев - уникальный ученый из нашей Пулковской обсерватории, выдвинувший интересную гипотезу о  материальности ...времени!  Здесь выступал и архитектор И.Шмелев, поведавший нам о тайнах золотого сечения,  известные гипнотизеры, врачи, артисты и писатели, - всех и не упомнишь! Одним из ведущих нашего «Устного журнала», был Владимир Мукусев – рядовой инженер объединения на освобожденной работе, который впоследствии стал  ведущим  телепередачи «Взгляд». Билеты на «Устный журнал» были большим дефицитом: они разыгрывались между отделами, подобно продовольственным заказам – еще одна  яркая примета брежневского времени. «Устные журналы», полулегально проводимые среди сотрудников закрытых предприятий, возможно, стали предтечами многих наших острых телепередач, идущих в прямом эфире, которых тогда еще совсем не было на телевидении.

  К окончанию отчетного года Иванов на заседании бюро объявил, что шесть человек из нашего состава может быть представлено к награждению:  пятеро - грамотами СКБ,  один - грамотой райкома. На вручение последней наши ребята выдвинули меня – за работу в СМС. Не тут-то было!  На конференции,  куда я была послана делегатом, про меня забыли, а точнее, с подачи Николая Николаевича, доверием которого после нашего вольного «анкетирования» я не пользовалась, пересмотрели мою кандидатуру в пользу самого Иванова. В результате, я осталась ни с чем - ни по СКБ,  где награждение уже прошло,  ни  по объединению! Это было горькой оплеухой в мой адрес.

  Все эти игры, безусловно, можно было считать формальностью или глупым недоразумением, но я почувствовала себя абсолютно ненужной. Обо мне вспоминали,  когда от меня что-то требовалось,  но привычно  забывали во всех остальных случаях. Масло в огонь подлило неосторожное слово, кем-то произнесенное в мой адрес: «наш рифмоплет». Говоривший посчитал его  похвалой, но меня слово задело чрезвычайно.  Я писала  стихи на заданную тему, когда меня просили, не считая эту работу «высокой поэзией», но все, что я писала, шло  от души,  без  халтуры и переделок  чужих стихов. А результате стала «рифмоплетом»….

   В свою лабораторию я  возвратилась  в слезах,  чем очень удивила моих коллег:  что такого может произойти на комсомольском собрании, где по определению нет ничего достойного переживания? Вероятно, они были совершенно правы. Мои настроения и состояния всегда были неадекватны.  «Ноги моей в этом бюро больше не будет!» - решила я и начала подыскивать себе замену.

  В личной жизни тоже не ладилось.  Мне уже надоело, как мечтать о несбыточном, так и нарываться на новые разочарования. Друзья продолжали знакомить меня с парнями. Эти знакомства были коротки и утомительны:  каждый  парень не представлял из себя ничего особенного, но зато преподносил себя, как подарок. У меня все больше открывались глаза на мужчин -  на их необязательность и  непорядочность. Один мой так называемый поклонник, появившийся на моем горизонте после поездки на лыжную базу отдыха, поразил меня тем, что, несмотря на его откровенные ухаживания, поцелуй, приглашения в театр  и даже на открытые звонки в наш дом, оказался женатым человеком, имеющим сына! Тогда это еще казалось мне совершенно невероятным! 

   До окончания трехлетнего срока, положенного для отработки после получения диплома, оставалось меньше года, и я уже с нетерпением ожидала возможности уволиться. На отчетном собрании молодых специалистов я предложила взамен себя новую кандидатуру на место Председателя. Судьба распорядилась со мной иначе. На собрании присутствовал Виктор,  очень хорошо отозвавшийся о моей работе и искренне огорчавшийся, что я приняла такое решение. Я была ему благодарна - он был  симпатичен мне и как человек, и как мужчина - что-то  незримое  уже начало связывать нас.

   Витя был на пять лет старше меня и второй год дирижировал в Комитете работой всех Председателей СМС подразделений. Там его  воспринимали неоднозначно: Виктор не вписывался в среду зажравшихся карьеристов-болтунов с партбилетами, потому что иногда пытался говорить правду и, как и я, был въедлив в исполнении порученных  ему дел - не занимался пусканием пыли в глаза. Это не могло не раздражать тех, кто предпочитал жить спокойно и не суетиться. Иногда мне казалось, что Витина симпатия ко мне имеет  более глубокие причины, чем просто деловые отношения. Он часто звал меня к себе в кабинет для  решения  разных  дел и иногда специально задерживал без особой на то надобности. А еще он умел краснеть. Человек я влюбчивый, да и моя «душа ждала кого-нибудь». Очень скоро я поняла, что жду его звонков из Комитета с особым трепетом.

  Итак, освободившись от тягот общения с нашими «общественниками, я окончательно оказалась не у дел – без работы и без какого-либо занятия. Именно Витя помог мне в этой ситуации.  Прослышав,  что я планирую увольняться, он заявил, что не отпустит меня, а возьмет в свою учебную комиссию и даже постарается пробить мне повышение в должности. Как это ни  смешно, с предложениями Вити я согласилась вовсе не потому, что меня привлекла перспектива продвижения, а  предположение, что Виктор ко мне действительно не равнодушен. Почему я так решила? Трудно сказать. Я всегда очень легко откликалась на любой искренний интерес к себе, причем, тем сильнее, чем более прикрыт от меня  этот интерес!

  Витя выполнил все свои обещания. Меня включили в Учебную комиссию Комитета  комсомола в качестве  ответственной за научно-техническую учебу молодежи. Освобожденной меня не сделали,  но выдали «зеленый» пропуск с правом входа и выхода на любую площадку объединения в любое время. На этом все и закончилось. Разговор Виктора с моим начальником о повышении оказался бесполезным: фондов для повышения в отделе не было: ограничились обещаниями на будущее. Погасив очередной своей влюбленностью порыв немедленно уволиться, я окончательно завязла в жизни  НИИ.
 
  И все же,  какой-то смысл в моем ежедневном хождении на работу появился:  там, на моем рабочем столе находился местный телефон, по которому в любой момент мог позвонить Витя, после чего я, повертевшись  перед зеркалом,  спускалась на  2-ой  этаж, где находился Комитет Комсомола. Это и было главным содержанием моих дней. Влюбленность сделала меня красивее и уверенней  - я находилась в хорошем настроении и все задания своего шефа хватала с лету, какими  бы «цельнотянутыми» они ни были!

  А потом был Витин отчетный доклад на конференции объединения, который я помогала ему писать, и его выступление в нашем институтском  актовом зале. После  отчета Витя собрал свою Учебную комиссию и  пригласил  нас  отметить событие в ресторане «Невский». Я была единственной дамой в этом коллективе, собранном из представителей всех площадок нашего объединения. Мы выпили вина,  вкусно поели. Ребята (а чаще всех – Витя) приглашали меня танцевать,  а потом все отправились по домам.  В этот день, как и во все другие, Витя  не сделал ничего такого, что выходило бы за рамки дружбы, но был очень внимателен и галантен. Я уже знала, что он женат и имеет детей, но мне все равно был приятен этот наш платонический союз родственных душ,  дававший мне гораздо больше, чем реальные, но безрадостные отношения с другими мужчинами.

   Зимой в институте снова стали готовиться к поездке в Рощино, где обычно  проводилась  ШКА.  Мне поездка не светила - я уже не была членом бюро,  а даже на них выделили всего четыре путевки. Узнав, что я не еду, Виктор очень удивился: «обязательно поедешь, - это твоя работа» и сунул мне дополнительную  путевку.  Мой жизненный опыт все больше пополнялся: я уже не только кое-что поняла в мужчинах, но и узнала о том, что среди всех «равных» обязательно есть те, кто еще «равнее».

   На этой ШКА мне было по настоящему весело:  стояла великолепная снежная зима, и из нашего СКБ подобралась хорошая компания. Днем  мы ходили на лыжах,  а вечером взяли сани и устроили на них великое катание с гор.  Моим саночным партнером оказался Валера Коряков - худенький, неженатый инженер соседнего отдела, член комсомольского бюро. Приятный парень -  за версту было видно, что из интеллигентной семьи! Витю я почти не видела: он находился  в штабе руководителей ШКА и отвечал за порядок и дисциплину приехавших - «вождям» было не до развлечений! Вечером, когда основные мероприятия закончились, команда нашего СКБ все еще кучковалась в моей  комнате - мы устроили продолжение танцев под  привезенный с собой магнитофон. В самый разгар веселья заявился Виктор и стал разгонять нас по своим комнатам:  народ должен спать перед завтрашними соревнованиями.

  Ситуация была забавной. Виктор был единственной Белой Вороной из всех Комитетчиков, который делал именно то, что должен был делать по своей работе. Мне как раз именно это и нравилось в нем – он не пускал  пыль в глаза! С другой стороны, я смутно догадывалась, что именно в мою комнату он зашел не случайно. Не нравилось Вите, что я тут пляшу с нашими ребятами по ночам, не нравилось, и все! Расходиться не хотелось. Что делать - поддержать наших, ругающих Виктора последними словами за его дурацкую принципиальность, или поддержать того, кто не только был формально прав, но еще и нравился мне?  Наступив себе на горло, я приняла сторону Виктора, пообещав ему,  что через пять минут в моей комнате никого не будет. В очередной раз «мифическое» и несбыточное  в моей судьбе управляло реальным и портило жизнь.

   Все проходит. К лету мое чувство к Виктору, так ни во что реальное не воплотившееся, стало затихать. Он был порядочен ( а иначе бы он мне и не нравился!), и, будучи семейным человеком, не хотел морочить мне голову. Годом позже он ушел с освобожденной должности на производство – мастером, не сделав себе карьеры. Видимо,  честные люди на освобожденной работе были не нужны - они совершенно не  вписывались в эту особую категорию, заправляющую нашей жизнью.

  Близился  мой очередной отпуск, на который я заранее купила себе  туристскую путевку в лодочный поход  по  Мещере.