2-10. Наконец-то и про работу

На работе меня ожидали перемены. В СКБ организовался новый отдел, моего  руководителя назначили начальником лаборатории, занимающейся математическим моделированием, а мне  повысили оклад.  Жить стало веселее, решила я и в очередной раз отложила на будущее свое увольнение.

Новости моих прежних коллег были не радостными.  Люда,  недавно  вернувшаяся  из декрета,  уже пополнила наш клан «разведенок»: прожив с мужем всего несколько месяцев, она вместе с новорожденной дочкой переехала к маме,  проявив даже меньше терпения в семейной жизни, чем я. Лена, ожидавшая пополнения семьи, думала о разводе -  ее семейная жизнь не ладилась.

Мой новый  коллектив состоял из молодых инженеров, владеющих программированием. Работать здесь мне было гораздо интереснее. Молодежь – трое  парней и три девушки - разместилась одной тесной компанией, составив  вместе  6 столов  и  разместившись  по трое с каждой стороны, лицом друг к другу.  В результате,  все наши письменные принадлежности стали общими – все хватали то, что попадалось под  руку.  Работа за этим «столом» постоянно сопровождалась общим разговором о жизни, всевозможными  прибаутками и подкалыванием. Друг о друге мы знали практически все.

Первым делом мои новые соседи потребовали от меня ознакомиться с   перепечатанной на машинке рукописью  «Дядя Федора»– дефицитной по тем временам детской книжкой Эдуарда  Успенского. Цитатами из нее была пересыпана любая наша застольная беседа – не знать ее наизусть считалось позорным. Не меньшей  популярностью пользовались Законы Мерфи и игра «Эрудит». В «Эрудита» мы играли одновременно с выполнением производственных заданий, молча передавая  по кругу  для очередного хода коробочку с игровым полем.

Производственное задание у меня, наконец, тоже появилось. Все мы моделировали разные задачи наших ведущих специалистов – с составлением алгоритма, написанием программы, отладкой ее на ЭВМ и получением готового результата моделирования. Программирование, если смотреть на него с позиции сегодняшнего дня,  было архаичным. Сначала на специальных  бланках писались строки программы на АЛГОЛЕ,  потом эти бланки относили с нашего 7-го на 1 этаж  в набивку, то есть для изготовления колоды перфокарт - картонок с пробитыми в них в определенных местах дырками.  Программист подкладывали в начало и конец этой колоды набор управляющих перфокарт и относил  колоду  в другую комнату – в  Вычислительный Центр. На  ВЦ была  единственная на весь институт громадная электронно-вычислительная машина -  ЕС-1035, которая в отведенное для нашего подразделения время «заглатывала» эти колоды и выдавала результат работы  на огромное – размером с большой и высокий стол, печатающее устройство – АЦПУ. Как правило, распечатка АЦПУ длиной около метра, содержала только  текст программы и сообщение об ошибках. До результатов обсчета дело доходило далеко не с первого раза. Забыл по невнимательности программист разделить на бланке два оператора запятой  - день пропал зря! Нужно перебивать ошибочную карту (для знающих цифровые коды – иногда спасало ручное заклеивание бумажкой дырок в картонке!) и снова ждать машинного времени, отведенного твоему подразделению. Как правило, его выделяли по часу на каждый рабочий день. 

На отладку пустяковой  задачи  уходил месяц -  только после этих долгих мытарств  программа начинала выдавать что-то полезное. Не удивительно, что в промежутках между походами на ВЦ незанятого работой времени оставалось предостаточно. Самые смышленые догадались освоить  второй язык программирования -  ФОРТРАН, на котором работала наша БЕСМ-6, находящаяся  в городе Пушкине.  В результате знания этого языка у меня, например,  появилась возможность ускорить процесс отладки, ежедневно навещая наш Пушкинский филиал, то есть иметь приятные сердцу местные командировки. Эти поездки были единственной бесплатной возможностью на какое-то время отлучиться по своим делам во время работы.

Институтская привычка копить знания впрок, меня не покинула. В рабочее время я много и для своего удовольствия читала по программированию,  изучила  язык  монитора «ДУБНА»,  дающего  возможность  с пользовательского пульта один  на один общаться с общей для всех ЭВМ и получать на персональном экране результаты трансляции и счета -  примитивная предтеча современных персональных компьютеров! Начальство об этом знало, но не препятствовало: наши партийцы - мужики, ни фига не понимающие в вычислительной технике – охотно играли в «использование  современных  научных методов труда» и еще более охотно отчитывались за это использование перед партийной организацией.

Мне эти изучения новшеств тоже приносили пользу. Благодаря им я не так стремительно тупела в своем НИИ - довольно долго держалась на одном  уровне с приходящими из ВУЗов молодыми специалистами, участвовала в научно-технических конференциях и даже умудрилась подготовить несколько  статей, которые  засчитывалось,  как печатные труды. Позади остались два зачем-то сданных «кандидатских минимума» - по английскому и философии, все было готово для поступления в заочную аспирантуру института. Не хватало только забавного «пустячка» - основной работы! С ней по-прежнему было слабо: задачи наших работодателей по трудоемкости, содержанию  и новизне едва-едва  тянули на обычный трудовой план.

Мучила ли меня моя незагруженность на работе? Трудно сказать. Я была не единственной, кто оказался  в таком положении.  Денег мне хватало – мой оклад был небольшим, но вполне нормальным: на то, что тогда можно было приобрести обычным способом – этого было достаточно. Огромным желанием сделать большую карьеру я не страдала – для женщины это не главное. То, что казалось мне главным – встреча с любимым – не маячило даже в отдалении.  Вокруг меня - и на работе и на улице - уже было довольно много тех, для  которых я уже не была юной.  Мне исполнилось 26,  возраст, который все восемнадцатилетние считают чуть ли не преклонным! Подобное осознание пришло неожиданно и некстати. Но, пожалуй, больше всего меня угнетала мысль, что мои неизвестно зачем полученные в институте прочные знания не нашли никакого полезного применения. И не только они – моя жизненная энергия тоже не находила выхода, а в душе вдруг смутно забрезжило странное желание – понять, для чего вообще человек живет на земле.

Наши желания обязательно рано или поздно  исполняются, только мы не всегда это замечаем. В ту осень произошло сразу два внешне незаметных, но ставших знаковыми события, которые были первым откликом на мои желания.

С сентября я начала посещать группу  йоги.  Поводом послужило  мое  знакомство с Валей - моей новой коллегой. Она уже около года ходила по вечерам на занятия к  учителю йоги – Володе, и много рассказывала мне о чудесах неведомой тогда парапсихологии: о филиппинских целителях, о загадках телекинеза и телепатии, о биополе, которым можно без лекарств вылечить человека. Про йогу я уже читала в очень популярном тогда журнале «Сельская молодежь»,  где, помимо проблем села, печатали много интересного. Например,  статьи А.Н. Зубкова – единственного  «советского йога», побывавшего в  Индии и получившего там «диплом» о йоговской подготовке.

На свое первое занятие по йоге я отправилась с большой неохотой - они  проходили на другом конце города и начинались поздно вечером, но я уже пообещала Вале, что приду. Занятие неожиданно понравилось. Группу вел молодой мужчина невысокого роста, с густой черной шевелюрой волос и бородой, с отрешенными светло-серыми глазами. От всего его облика веяло удивительным спокойствием, добротой и гармонией, а приятный тихий голос умиротворял и притягивал. Занимались мы прямо на полу, на тоненьких  подстилках и босиком. Володя провел с нами интересную разминку суставов, продиктовал технику выполнения некоторых упражнений и  рассказал об образе  жизни, который соблюдают йоги. Потом  под его команду все вмести мы начали выполнять асаны.  У меня все еще сохранялась хорошая гибкость, которой я славилась в школе, поэтому все упражнения доставили мне удовольствие.  Я решила остаться в группе.

Так, неожиданно для себя,  я оказалась втянутой в практику йогов и осталась в ней на много лет, что полностью изменило всю мою остальную жизнь. Новые для меня идеи и необычное мировоззрение, значительно отличавшееся  от бытовавшего в стране, почему-то сразу же показалось убедительным, родным и близким.

Вторым знаковым событием стала вечеринка нашей молодежи у меня на  квартире.  Всего из нашего отдела набралось 13 человек, к которым для равновесия количества ребят и девушек  я пригласила нашего нового комсомольского секретаря СКБ,  пришедшего на смену Иванова. Новый секретарь – Валера, был мне симпатичен. Я даже была бы не прочь завязать с ним более  теплые  отношения: Валера был не женат, а моя душа по-прежнему   «ждала кого-нибудь». Кроме того, он и внешне был в моем вкусе:  тонкокостный, стройный, аккуратно одетый, с темными и всегда чистыми волосами и  голубыми глазами. Кроме того, мы были похожи по характеру – одинаковая  прямолинейность, упрямство и неуживчивость, но при этом обязательность и неумение «казаться» и подстраиваться. Как раз за эту его недипломатичность его многие недолюбливали. В тот день мы с ним много танцевали и в итоге подружились. 

Мои подруги жили своей семейной жизнью. Веронике ее номенклатурные родители купили собственный автомобиль, а Тане ее отец, работающий в милиции, «сделал» служебную квартиру, устроив зятя на работу в жилищную систему. Меня все больше тошнило от этого узаконенного всевластия товарищей с партийными билетами,  живущими по своим, особым законам. От неудачных знакомств с парнями я устала – они не приводили ни к чему хорошему.

Весной меня  подключили  в работу к ведущему инженеру нашего СКБ, кандидату технических наук Льву Вольбергу. Этот пожилой еврей очень маленького роста,  задумчиво гуляющий в своем  темно-зеленом костюме с короткими брюками по нашему коридору, часто и между делом  рождал новые идеи в области радиолокации.  Над ним иронизировали, но уважали - он свое дело знал и любил, был богат дельными соображениями. Наша с ним совместная работа пошла споро:  Вольберг толково и четко объяснял мне принцип работы созданного им устройства, а я составляла алгоритм программы,  моделирующей его работу. Потом начинался этап отладки. Задания моего нового руководителя  вписывалась в тематику СКБ,  а значит, и рассматривались,  как серьезная работа. Впервые за все пять своего пребывания в СКБ я почувствовала себя полезной.

Несмотря на закрытость тематики, на нашем отделении работало много евреев,  и почти все они занимали высокие научные  должности,  были идеологами многих НИР-ов.  Общественной работой они обычно не занимались и, вообще, в отличие от русских с нашей широкой, но безалаберной  душой, не разбрасывались на разные посторонние занятия. К ним относились с уважением, как и следует относиться к умным людям и хорошим специалистам. Я ни разу не видела какого-либо антагонизма по отношению к ним из-за национальности. Возможно,  все евреи считают, что заслуживают еще большего -  не мне судить,  но я до сих пор не могу понять, что заставило большинство из них покинуть нашу страну сразу же, как только это стало возможным?

 Однажды мне довелось услышать по радио рассказ одного журналиста о  о кандидате научно-технических наук Амромине, работавшем некогда в одном из НИИ  Ленинграда,  а теперь «процветающего» в Америке в качестве уборщика улицы, но зато имеющего собственный дом и материальный достаток.  Фамилия показалась знакомой. По отдельным деталям рассказа я поняла, что речь шла о нашем бывшем начальнике лаборатории, который пользовался у нас всеобщим уважением, имел очень приличный,  по сравнению с другими, оклад, и занимался высококвалифицированной, интересной работой, более того - имел жил в в Ленинграде отдельную квартиру, чем могли похвалиться немногие. Что же такого он нашел в Америке? Неужели, пусть даже и существенная разница в материальном положении оправдывает отъезд в другую страну уже на исходе жизни? Я этого не понимала - мои мозги, похоже,  были устроены как-то иначе.

Где сейчас находится мой Лев Вольберг и его семья,  я не знаю. Совместную работу с ним я вспоминаю с удовольствием. Именно он тогда подал мне  мысль поступить в заочную аспирантуру по теме его работы:  идей у него было много,  а моделирование  предлагаемых  им устройств было полезно как для Вольберга,  так и для всего СКБ.

 К сожалению, радиолокационные устройства, по курсу которых Вольберга могли назначить моим научным руководителем, нам в институте не читались. Сдавать вступительный экзамен по дисциплине, совершенно мне незнакомой, было большой авантюрой, которая вряд ли могла бы «пролететь». После долгих колебаний, я согласилась попробовать. За какие-то два месяца мне предстояло самой проштудировать и понять толстенный учебник по предмету, о котором я прежде не имела ни малейшего представления, а потом сдать по нему конкурсный экзамен. Своей смелости (или нахальству?) я до сих пор удивляюсь.

Все эти тяготы должны были свалиться на меня  после очередного отпуска, а  пока  меня ожидал новый турпоход  на надувных плотах по уральской реке Белой. Путешествие обещало быть интересным.