Сундук второй Доска девятнадцатая и двадцатая

   Девятнадцатая доска

      В корчме сидели недолго – словенские дружинники разбились на компании, на Коттина сначала смотрели, как на диковину, затем, по мере усугубления пирушки, начали посматривать искоса. Коттин уловил этот момент и покинул заведение,  по-тихому, не прощаясь, но всё-таки успев поговорить с новыми знакомцами. В голове слегка шумело от медовухи, но этот шум стоил двух серебряных ногат. В общем-то, прояснившаяся картина поразила Коттина, в его голове мозаика разрозненных фактов сложилась окончательно в картинку.
    Оказалось, что дружинники уже три дня не видели своего воеводу. Ушёл в царский терем, наверх, и не выходит – пропал. Царский шут – наоборот, сделал ноги из царских палат и бродит по торжкам – скоморошничает. Но молчит, ничего не рассказывает.  Ну, дурак и есть дурак – что с него возьмёшь? А самое  подозрительное – во дворец всё прибывают и прибывают бояре.  Даже те, кто по три года отсиживался в своих наделах. С ними слуги, дружинники – все поднимаются к царю, и пропадают. Иногда  и лютые враги заходят вместе – в одну гридницу! А где сам царь Горох? А кто ж его знает? Его уж с месяц никто не видел. Старику-то лет сто. Спит да кашку манную ест. Вот и страшно – а вдруг царь помер, а бояре начнут власть делить - и польётся кровь. Гридни –  и те все поразбежались…
     От этих вестей бывший Кот впал в столбняк. Кое-как уболтав подвыпивших дружинников, что он верит в истинность их рассказов, заранее выразив соболезнование  по поводу возможной смерти престарелого правителя Словенска, Коттин побежал к себе. Там он быстро собрал вещи, кинул корчмарю ещё одну ромейскую монету – дескать, постоялец ушёл неизвестно  когда и в неизвестном направлении, вскочил на коня, взяв за узду остальных, и  выдвинулся через сады к дому старого бондаря.

     Коттин ехал по тропинке меж огородов, вспоминал прошедший день – рассвет, солнце, рыбаки, бабы на грядках. Вдруг он подскочил в седле – перед его глазами промелькнул  охотник, бредущий по закоулкам утреннего сада со стаей серых собак. И практически тот же человек был встречен  на торжке днём, ещё только собирающийся  за куропатками. Неужели проклятый Граабр умеет оборачиваться своей жертвой? Коттин закричал, ударил коня пятками и помчался галопом.
     Летя по слободе, Коттин заметил отсутствие  детей, обычно  играющих на улице,  да и взрослых было немного. Мелькали плотно закрытые двери, испуганные люди наблюдали за ним сквозь щели ставен. Ворота хозяйского дома были распахнуты настежь, маленькая калитка, находившаяся  сбоку, была выбита страшным ударом. Хозяина дома убили гуманно – он лежал с проломленной головой у плетня.
     Стина лежала в амбаре. Коттин побежал к ней, но в полутьме споткнулся о тело ребёнка. Ариант лежал на спине, лицо его было синее, с прикрытыми глазами, на шее с двух сторон сочились кровью укусы волколаков. Коттин наклонился, пальцем прикоснулся к сонной артерии, но рядом раздался стон. Древний странник повернулся к любовнице – и отпрянул. Руки и ноги Стины, вывернутые под немыслимыми углами, кровавили солому, кое-где торчали осколки костей, грудь, щёки были растерзаны когтями зверей, из порванной брюшины пузырились синие кишки, один глаз красавицы висел на тонкой жилке. И, тем не менее, ведьма была ещё жива. Вздохнув пару раз и подавив приступ рвоты, Коттин склонился над Стиной, спросил тихо:
     - Тебе чем-нибудь помочь?
- Нет…  волшбы… совсем - прохрипела ведьма. – Не смогу… умираю.
- А вдруг? Оборотни ведь перекидываются? Значит,  в Мидгарде пока есть Сила!
- У них…   старая магия… злая, с нижнего мира…
- Во всём этом есть и хорошее –  сейчас  Ариант  воскреснет. Может быть, нам удастся его вылечить у волхвов…
- Никогда не воскреснет… я его…  достала…  серебряной спицей.
     Коттин отпрянул от ведьмы, схватился за старинный багдадский кинжал, украшенный драгоценными камнями.
     - Как? Почему? Моего Арианта?
- Твоего? – кровавый рот Стины расплылся в мучительной беззубой улыбке. – Это был… мой…  сын.
     Судорога выгнула истерзанное тело ведуньи, она вытянулась и застыла.
     Что-то зашуршало, скрипнуло, бывший Кот резко обернулся – тело Арианта исчезло. Коттин, схватив меч, вихрем промчался по двору, заглянул в огород, выскочил на улицу. Вокруг стояла мёртвая тишина.
     Зачем им тело мальчика? Значит, Стина промахнулась?
     Вернувшись в амбар, в непонятной для него печали, над телом ведьмы долго и печально стоял Коттин Страж, древний странник, Кот-оборотень, известный как Баюн.

*

     В шатер Бабая-аги вошёл человек в сером плаще с капюшоном, почти полностью скрывающем лицо. Под плащом угадывался кафтан, на подбородок наползала плетёная из железных колец кольчуга. Бабай, восседавший на низком диване с чашей холодного морса, подивился на одежду Коттина, а это был, конечно,  бывший Кот – стояла страшная жара, столь редко посещающая эти места.
     - Салам, боярин Коттин! Ты пришёл слишком рано – я ещё не выполнил твой заказ!
- Салам и тебе, Бабай-ага! – Коттин откинул накидку, купец поразился его бледности, кругам под глазами.
- Что-то случилось, дорогой?
- Случилось, - коротко ответил странный посетитель. - Началась охота.
- Охота? Твои враги показали  зубы?
- Мои враги больно укусили меня! Отзови всех своих людей с того берега, купец. И сам не ходи туда. Сегодня ночью будет веселье!
- Береги себя, боярин! Кем бы ты ни был на самом деле – ты хороший…  человек. И передай своим людям – я желаю им победы!
- Моим людям? – изумился Коттин. -  Я иду веселиться один!
     Взглянув на Бабая, белобрысый человек с ледяными глазами захохотал. И смех его очень не понравился булгарскому купцу – в нём звучало отчаяние.
     - Возьми один кувшин, - Бабай-ага подал древнему страннику мешок с сосудом. -  В составе не хватает половины алхимических ингредиентов, но при сильном ударе он может вспыхнуть. Правда, я не проверял.
- Прощай, купец, желаю тебе пережить грядущие дни. Чую я, мои времена заканчиваются, впрочем, как и вся варварская эпоха. Боги молчат, старые народы гибнут. Прощай!
- Прощай, боярин. Только помни – когда старые боги уходят – приходит  Творец, Аллах. Так же и на место одних народов приходят другие. Такова воля небес.
- Да, это так.  Сегодня будет жаркая ночь.
     Коттин накинул капюшон, вышел в ласковые сумерки. Под его плащом вырисовывался меч.

*

     Мишна восседала на троне, изукрашенном львом и грифоном чудной резьбы – на троне Белозерского княжества. По бокам стояли красавцы в белом. День только начинался,  в зале готовились к раннему завтраку – было около одиннадцати часов пополудни. Вокруг молодой княгини суетились дворовые девушки, подавали, кто чашу с яблоками, кто кувшин с квасом. На диване, как-то незаметно заменившем боярскую лавку, сидела Хава в неизменном чёрном платье, в чёрном же платке, только пальцы её украсились многочисленным серебром – под цвет серебряных волос. Сегодня Хава со своим протеже Мардухом, явившемся неведомо откуда с тайным письмом от Хазарского кагана, решила изменить расписание дня.
     Несколько дней назад этот пришелец  наделал немало шуму в окружении князя Стефана. Явившись к светлому князю, Мардух пал на колени и подал письмо с сорванной печатью – на свитке виднелся только след от красного воска. В ответ на грозные вопросы воеводы Чудеса, иудей плакал и клятвенно ссылался на некоего боярина Коттина, что на пути Мардуха в стольный град отобрал послание и прочитал его, сорвав печать и издеваясь над тайной частной переписки. Получив полное описание боярина и мальчика, бывшего при нём, все посмеялись, вспомнив бесцеремонные привычки бывшего Кота, и приняли послание, вручённое Мардухом. Ещё бы –  если Коттин вернул свиток  Мардуху – значит, древний странник удостоверился, что сведения, содержащиеся в пергаменте, подлинны. Отсюда следовало – Мишна не принцесса Каганата. Осмыслив это известие, Стефан на минуту опечалился, но потом понял  свою выгоду – ведь он, как известно всему миру, не только потомок готских графов, с каплей крови древних королей в жилах,  но и законный князь белозерский. А Мишна, его супруга – законная княгиня. И этого достаточно. Плевать на заморских принцесс. А кто против князя – тому голову с плеч. Благо, воевода рядом, вон, сидит, точит драгоценную саблю.
     Стефан решил донести письмо до слуха княгини, явился с парой близких бояр на половину Мишны. К его изумлению, княгиня приняла известие равнодушно, почти радостно – дескать, на что мне далось это принцесство неведомой страны, я и так при делах. Стефан заметил, что Мишна тщеславна, и эта перемена в ней порадовала его – девушка взрослеет. На самом деле, причина была, конечно,  иной, и весьма далёкой от интересов  Стефана.
     Дело в том, что ночью в город явился ещё один одинокий путник, пеший. Заплатил, однако, немалые подорожные, недавно введённые для поправки дел в княжестве - после известного разорения. Сказался путником, идущим до князя. На сообщение воеводы, к которому доставили восточного человека, что некоторое время назад один хазарин уже прибыл в город, путник был искренне обрадован и сказался слугой, отставшим в длительном путешествии от Мардуха, своего господина. Вызвали оного Мардуха. Тот действительно признал своего слугу, даже изволил пару раз хлестнуть его плёткой. После этого воевода пришлых отпустил, однако, велел своим людям присматривать за передвижениями хазар по городу. Как и положено, Мардух занял выделенные покои во дворце – ввиду своей родственности с хазарским домом, слугу же его, Берла, поселили в чулане. Для слуги и того много, мог бы спать у порога господина.
     Вечером хазары явились к княгине Мишне. Воеводе донесли, что Мардух со слугой пришёл на приём без особых  подарков, по неизвестному делу. Что было далее – неведомо.

      Попав в тайную комнату, расположенную за троном, Мардух, накануне через Хаву сообщивший принцессе о своём прибытии и о ложном письме, поданном князю, пал на колени, поцеловав Берлу перстень. Берл, в свою очередь,  признал в Мишне законную хазарскую принцессу. Порекомендовав ей, однако, играть роль простой княгини. Но, вести хитрую политику, постепенно отрывая от князя бояр, друзей, и если получится – воеводу. Чудес верен князю? Ну и пусть…
     Вопрос необходимо решать комплексно. Например,  скомпрометировать князя  коварными женскими штучками – ну, это не мужские дела, тут пусть Хава посоветует пресветлой принцессе, что и как нужно сделать. А там – ссора и разрыв. Срок три дня. Как быть с проклятым оборотнем? В Словенске творятся тёмные дела. Есть мнение, что Коттин живым оттуда не выйдёт.

     Обычно все молодые бояре в свободное от думских забот время, приходили в палаты Стефана пополудни – откушать с князем, обсудить важные дела насчёт собак, охоты.
     Однако сегодня бояре не явились – выяснилось, что княгиня зазвала их на свою половину, на завтрак. Это было ещё ничего – но гридень шепнул воеводе, что общение проходит в тронном зале – притом, что Стефана  не позвали. Вот это уже плохо. Князь поначалу вспылил, но его успокоили – дескать, стало тесно, вот и перешли в тронный зал, а князя не позвали – думали, что Стефан на охоте. Это было похоже не правду – на охоту действительно собирались накануне, но полил дождь
     - Приветствую дорогую супругу! – совершенно успокоенный, в сопровождении двух бояр и воеводы, промолвил Стефан, входя в тронный зал.
- Князю слава! – вскочили растерянные бояре, при своих жёнах сидевшие возле Мишны, которая почему-то промолчала.
- Светлый князь, княгиня пригласила нас откушать и представить своих земляков, - растерянный боярин Скальд кивнул на Мардуха, сияющего золотыми перстнями, в полосатом платке на плечах. Позади, на диване, в компании Хавы, скромно, в простой одежде, притулился Берл.
- Хазарский гость был мне представлен, - ответил Стефан. – И выяснилось, что он вовсе не земляк Мишны. Поэтому - он просто гость. Гостям мы  рады… Кушайте, господа!
- Распогодилось! – вдруг встрепенулся воевода Чудес. – Стефан, вели готовить коней и свору! Поскачем по лугам! А то скоро полевые учения – будет недосуг!
- Готовьтесь к охоте! – крикнул князь гридням, предвкушая веселье, те бросились передавать приказ  конюхам и псарям. После чего Стефан покинул Мишну, не задумавшись ни на минуту, что его, князя Белозерского,  не только не пригласили за стол, но даже присутствующие на пиру бояре  не покинули тронный зал вслед за ним.

     Вечером Стефан в сопровождении боярина Матана направился на половину Мишны.  Боярин, как было заведено издревле, шёл со свечой до самых дверей, потом, впустив князя к супруге, оставался спать на лавке возле дверей. Служба постельничего считалась почётной – к ней допускались самые доверенные бояре. Если князь изволил почивать на своей половине – постельничий помогал господину раздеться, следил, чтоб девушки постелили чистое бельё, сам же почивал сбоку на лавке. При этом наличие  дворовой девушки в постели господина считалось хорошим признаком  - князь здоров.
     В эту ночь боярину Матану даже не удалось прилечь – сначала за дверями произошёл разговор на повышенных тонах, затем дверь распахнулась, и Стефан выскочил в коридор.
     - Князь, пойдёшь спать на свою половину? Княгиня не в духе? – спросил Матан. Ввиду особого положения и почти одинакового с князем возраста, он имел привилегию говорить со светлым на «ты» и по имени.
- Пойдём к себе, у неё голова болит, - пожаловался Стефан молодому боярину, впрочем, не искушённому в семейной жизни.
     Матан подхватил с лавки тёплый тулуп, взял подсвечник и направился с князем на мужскую половину. Мишна повелела снова заколотить двери на втором этаже – дескать, гридни ночью бегают к девкам. Теперь все ходили через первый этаж – мимо стражника. Человека Коттина. Спустившись вниз, князь с боярином наткнулись на   бородатых мужиков с лопатами и кирками, впрочем, в сопровождении дружинника, одного из самых старых. Воин приказал работникам встать вдоль стены, сам выпрямился, выпятил грудь вперёд, распушил усы.
     Стефан недоумённо уставился на бородатых  землекопов, потом подозвал боярина, что-то спросил его на ухо. Боярин, в свою очередь,  принялся допрашивать ветерана про странные ночные работы. Выяснилось, что воевода Чудес приказал денно и нощно, но тайно, восстанавливать обрушившийся прошлым летом подземный ход. Земля слабая, серозём, сыпется на голову – надо бы подпорками всё укрепить. А воеводе приказал сам боярин Коттин. Услышав это, Стефан успокоился – Коттин впустую приказывать не станет, видимо, дело и впрямь нужное.
     Ни Стефан, ни Матан не догадывались, что и назавтра, и на третий день скандал с  княгиней повторится. Днём же, Мишна, как ни в чём не бывало, говорила со Стефаном ласково, не грубила, однако, на вопросы о больной голове отвечала уклончиво.
     Вечером четвёртого дня молодой князь, стосковавшийся по любви, вновь отправился к Мишне. Оставив боярина за дверями, Стефан вошёл в покои княгини. Однако, к его удивлению, Мишна была не одна - там присутствовала посторонняя женщина, конечно, помимо Хавы и служанок. Стефан присмотрелся и узнал городскую распутницу Мину, которую собирался изгнать из стольного града в слободы. Без права входить в городские ворота. Но как-то всё руки не доходили.
     Увидев князя, Мина рухнула на колени, подползла  к ногам Стефана. Молодой человек, ещё не выработавший княжеской твёрдости, обычно смущался при подобных выходках, особенно когда баба начинала выть, вместо того, чтобы излагать просьбу нормальным человеческим языком. Мишна, видя, что из нечленораздельных воплей Мины смысла не проистекает,  решила перевести:
     - Она пришла попросить за себя,  князь.
- А что, с просьбами уже ходят мимо меня? – подозрительно огляделся Стефан.
- Ну что ты, дорогой, что ты, лада! – Мишна встала, тонко улыбнувшись. – Тут дело сугубо женское, вот и…
- Всё равно, надо идти сначала ко мне, - проворчал, Стефан, несколько смягчившись.
- Да она стесняется! – начала уговаривать Стефана молодая княгиня. – Она  пришла рассказать о том, что  её считают…
- Она стесняется? – саркастически рассмеялся князь, припоминая  слухи о любвеобильной девушке. – О, у тебя тут вино? – вдруг Стефан заметил на столе изящный кувшин. – Ромейское или из Колхиды?
- Франкское, говорят. Откуда-то с Бургундии. Есть такая земля?
- Есть, а как же! Там мои родичи графами сидели. Давно, правда… - Стефан уже наливал в серебряную чашу красную терпкую жидкость. – Дамы, по чарочке не желаете?
     Желающих не нашлось, кроме Хавы, вынувшей откуда-то из внутренних одеяний и накидок маленькую серебряную чарку.
     - Ты что же, чарочку всегда с собой носишь? – пошутил Стефан, наполняя её.
- Всегда, светлый князь – воды попить, или квасу…  нужда заставляет –  горло сохнет, да и голова идёт кругом. Стара, я  стала.
     Стефан чокнулся с Хавой – выпили…
     Потом Стефан пил ещё, и ещё, прогнал Хаву и постельничих девок, ругал Мину за  её распутство, потом простил её, лил слёзы… Мишна сидела, молча, внимательно поглядывая на князя. Один раз заглянула Хава, кивнула Мишне – дескать, с ней всё нормально, противоядие сработало. Мишна кивнула - всё идёт по плану. Когда княгиня исчезла, Стефан не помнил. Коттин гулял где-то  в Словенске, воевода увёл дружину в поле – стрелять из луков, учить молодых воинов уму-разуму, Аминта убыл по государственным делам. Он, Стефан, в одиночку правит  княжеством. А Мишна дурочку валяет, голова у неё вечно болит …
     После очередной чаши князь обнял Мину, полез под юбку. Потом сообразил – схватил за руку, повёл женщину на свою половину. Боярин Скальд,  перевербованный Аминтой из людей Мишны, помог добраться до палат, затем прилёг у дверей князя – бежать к воеводе Чудесу повода  не было.  Потом решил всё-таки сообщить воеводе – но утром, утром…

     Утро выдалось невразумительным. То есть, за окном сияло солнышко и пели птички, но в голове у Стефана бухали молоты, сердце готово было выпрыгнуть, во рту ночевали дворовые коты…
     Еле-еле приподняв голову, князь обнаружил рядом с собой голую женщину, вольготно раскинувшуюся на широком ложе. Прикрыв её покрывалом, Стефан хотел было встать, но рядом мелькнула тень. Это Хава, неведомо как проникшая в княжеские покои мимо постельничего, наполняла красным вином большую чашу. Молодой человек хотел было отказаться, но немного подумал – и взял серебряный сосуд. Когда последняя капля вина провалились в горящий желудок – Стефан  рухнул на подушки и опять провалился во тьму.

     *

     Поздно вечером, по подземному ходу, обливаясь от страха потом, шёл человек. Бояться было чего – крепь скрипела, на голову сыпался песок, капала вода, кое-где текли подземные ручейки. Но Мардух, а это был он, готов был погибнуть – речь шла о  выживании народа избранного. Наконец, старый иудей уперся в стену, огляделся, полез по лестнице. Со стоном приподнял тяжёлый щит, сбитый из досок, вылез внутри стога соломы. Далее тропинка вела за город – мимо слобод, по логу, заросшему густым кустарником. Ручеёк, сильно петляя, наконец, вывел Мардуха к речке со странным для хазарского уха названием – Ковжа. На том берегу находился старинный погост, называемый Киснемский. За погостом стоял лагерем  небольшой варяжский отряд, в ожидании торгового каравана. Мардух вызнал, что последний караван варяжских гостей был зимой, и доложил левиту Берлу свои догадки – наличие под городом вооружённых русов для сопровождения своих товаров – всего лишь предлог. Русы, уже давно превратили временный лагерь в настоящий Варяжский городок, и было ясно, что они не собираются покидать это место – проникновение купцов-варягов на белозерский торг на постоянной основе был лишь вопросом времени.
     Берл решил подтолкнуть медленно идущий процесс, при этом извлечь максимальную выгоду для хазарского дела. Необходим повод, который вынудит две вооружённые группы людей – варягов и дружину князя, пролить кровь. Возникнет неразбериха, в которой, даст Б-г, удастся решить некоторые деликатные проблемы. Момент был крайне удачный – из весомых людей в городе остался лишь воевода Чудес,  проклятый Баюн уже, по всей видимости, сложил голову – из Словенска вестей о боярине не поступало.
     Варяжский городок, как и предполагал Мардух, оказался лагерем, обнесённым высоким частоколом. Несмотря на позднее время, ворота не были заперты, но стража присутствовала, бдила зорко. Мардух смиренно подошёл к варягам, беспрестанно кланяясь, и когда на него обратили внимание, бухнулся в ноги ближайшему русу, чуть ли не целуя ему сапоги. Кое-как объяснив, что он послан молодой княгиней к местному конунгу (которого в отряде не было, был воевода) Глебу по важному делу.
     Варяжский воевода Глеб принял иудея в шатре. Мардух в очередной раз бухнулся в ноги, попросил личной аудиенции, но Глеб не разрешил покидать шатёр своим соратникам (было их там человек пять – шёл какой-то разговор), дескать, у меня нет секретов. Мардух изобразил на лице гримасу неудовольствия, однако в душе ликовал – план предусматривал именно такое развитие событий.
     - Конунг, взываю к тебе, как к последней надежде!
- Что стряслось в славном Белозерске? – Глеб растянулся на лежанке, перед приходом иудея знатному русу растирали спину медвежьим жиром – от ревматизма.
- Меня прислала до твоей милости Великая княгиня Мишна – наша милая, нежная, добрая княгиня!
- Княгине более не к кому обратиться за помощью? – не поверил Глеб иудею.
- Вспомни, дорогой – ты же в курсе событий, насколько я понимаю. Когда пала династия прежнего князя, в городе началась резня. Пришли войска усольцев, с ними воевода Чудес, богатырь Аминта, волхвы и это исчадие ада Коттин. Говорят – он древний оборотень, - Мардух наклонился к уху Глеба, однако, говорил так, чтобы слышали все присутствующие в шатре. - Коттин, ведь правитель Белозерска именно он,  посадил в думу своих людей,  выбрал князя – этого недоумка Стефана, - голос иудея стал заговорщическим.
- Почему недоумка? -  удивился варяг. - Да, он молод, но у него есть неплохие советники. Вроде бы ничего плохого не происходит…
- А вот тут ты ошибаешься! Князь обижает молодую жену – великую княгиню, и скажу тебе по секрету – принцессу по крови. (Брови Глеба полезли на лоб). Он пьянствует, раздаёт драгоценности княгини городским девкам, перед свадьбой велел казнить страшной казнью её слугу – сжёг его в клетке…
- И что я могу сделать? Зачем ты прибежал ко мне?
- Если ты не веришь моим словам – поверь своим глазам. В город пускают только тебя? - в голосе Мардуха мелькнула нотка иронического сочувствия. - Княгиня Мишна, в случае получения единоличной власти, торжественно обещает допустить вашу дружину и ваш караван с товарами  на белозерский торг…
     Ну что – придёшь? Значит так,  сегодня вечером, перед заходом солнца… стражники западных ворот предупреждены…   пропустят…

     Двери распахнулись, словно по ним ударил снежный великан – ручки стукнулись о стены, с потолка посыпалась побелка. В покои князя Стефана ворвалась целая процессия во главе с разгневанной Мишной. А может быть, и не  разгневанной - женщины во все времена были великолепными актрисами. Присутствовали бояре, из старинных родов, несколько пожилых дружинников, помнящих прежние времена, Хава с  боярскими жёнами и дворовыми девушками – для массовки, среди толпы выделялся рослый рыжий варяг.
     Глеб стоял отдельно, роль, отведённая ему, и забавляла его, и больно колола, но итог сего действа сулил огромную выгоду – полный контроль торговых путей от Словенска, где скоро всё решится в пользу варягов, до самого Усольска. А та глядишь – и до Булгара, с выходом в сказочные страны - Самарканд, Персию, Индию, в обход проклятой  Восточной  империи и коварного Каганата.
     Ни Мардуха, ни тем более его «слуги» Берла в процессии не наблюдалось. Светиться в дворцовом перевороте они не желали, многовековой опыт народа избранного подразумевал – всегда может пойти что-то не так.
     Стефан открыл глаза, приподнял голову – всё двоилось, стучало и кружилось. Ещё и какие-то люди в его палатах. Кто велел пускать? Он нашёл глазами  доверенного боярина Матана – его припёрли в угол, держали за плечи, но оружия, ни у кого не было – видимо, надеялись договориться. Матан нашёл глазами бледное лицо князя, опустил веки –  воевода Чудес в курсе княжеского загула. Но вот вопрос – с чего бы это? Ранее со Стефаном запоя не случалось.
     Мишна проворно подбежала к ложу,  неподобающе грубо стащила дорогое покрывало, бросила  на пол, нисколько не заботясь о чести супруга. Стефан с трудом сел, положил  подушку на колени, обнажённая Мина  повернулась на бок, поджала ноги, руками спрятала груди, заговорщически взглянула на Мишну. Не успел Стефан подумать,  «Какого лешего эта вдовушка не ушла ещё вчера? Что она тут делает?», как княгиня закричала:
     - Не всё княжество разбазарил? И сколько  девок будет в дальнейшем? Хватит ли нам золота? Только-только встали на ноги!
- Какого золота? – промычал Стефан.
     Из синих глаз княгини брызнули слёзы, она закричала:
     - Моя корона! Моё свадебное ожерелье! Всё  отдал первой попавшейся блуднице!
     Тотчас же дружинники набросили на Мину покрывало, прямо поверх его начали вязать её толстой верёвкой – у женщины от ужаса округлились глаза. В ту же минуту Хава вывернула юбки, брошенные на скамью, вытрясла из них что-то блестящее, сияющее драгоценными камнями - корону.
     Стефан, успевший надеть длинную, почти до пят, белую рубаху, вскочил на ложе, закричал:
     - Я ей ничего не давал!
- Не давал? – коварно улыбнулась княгиня. - Значит, она своровала? Повесить воровку на майдане!
     Тут же несчастную Мину подхватили, словно куль с мукой, поволоки по лестнице.
- Что ты делаешь, Мишна! Князь здесь я! Это всё обман! Она не могла ничего своровать, потому что не выходила отсюда! Это твоя Хава имеет ключи от всех дверей!
- Значит, ты обвиняешь меня в самоуправстве?
- Обвиняю! 
- А кто управлял делами, пока ты пил? Ты хоть знаешь, сколько дней ты пьянствовал? Нужен ли народу такой правитель? Ворующий у княгини корону? Обвиняющий её верных слуг?
- Ты мерзавка! Ты обманщица! Ты…
     Стефан задумался, так как не мог подобрать женский эквивалент слову «подонок», наконец выкрикнул:
     - Ты роковая женщина!
- Я более не в силах слышать оскорбления дамы! –  Глеб схватился за меч, без проблем пронесённый в покои князя.
- А ты кто такой? Не тебе ли навалял в корчме господин Коттин?
- Я требую извинений! – лицо руса, покраснело, глаза налились кровью – казалось, ещё немного, и варяга хватит удар, или он начнёт грызть щит. Впрочем, щита у него не было – значит, просто изойдёт дурной пеной от бешенства.
- Выкиньте этого человека из  палат! – взвизгнул потомок готских королей. В этот же момент Глеб выхватив меч, побежал к Стефану.
- Я научился у  братца всегда иметь  при себе кинжал! – выкрикнул Стефан замершей Мишне и выхватил из-под подушки  сверкающую сталь. Быстрое движение рукой  – и воевода русов остановился, захрипел, упал на спину. Из его глаза торчала рукоятка ножа.
     Стефан непонимающе оглядел замершую толпу, страшно закричал что-то дикое, непонятное, схватил увесистый подсвечник с горящими свечами – утром никто не приходил снять нагар, погасить, метнул в молодую княгиню. Потом вскочил на подоконник – окно было раскрыто настежь, затянуто льняной тканью от мошкары – и прыгнул:
     - Измена! - улетел вместе с ним его вопль, - Ратуйте, люди, во дворце измена!
     Мардух, один из лучших лучников каганата, подсматривающий в дырочку из чулана, со вздохом облегчения опустил стрелу. Глупый мальчишка не только сделал его, Мардуха, работу, но и выкопал себе могилу – сейчас примчится отряд варягов, сметёт этого жалкого князя, посадит Мишну единовластной Великой княгиней, и сбудутся чаяния народа избранного.
     Иудей нырнул в потайную дверь, через минуту выскочил через чёрный ход,  побежал к воротам – теперь можно не таиться.

     Стража восточных ворот сначала увидела пыль над дорогой, затем к воротам подлетели конные варяги – они гневно кричали об убийстве, пели боевые песни, размахивая оружием. Пока стражники  добежали до  ворот, пока наложили тяжёлый брус, а он всё не попадал в нужное место – русы спешились, ударили в ворота вдесятером  – и вышибли их. Стражу повалили на землю, но кто-то из  дружинников вскочил – началась ругань, толкание плечами, потом взлетели кулаки и посыпались зубы, брызнула кровь, наконец, сверкнуло оружие…

*

     Несколько десятков варягов сражалось посреди майдана с ветеранами княжеской дружины и с наиболее храбрыми гриднями, схватившими кухонные ножи и топоры,  продвигаясь к красному крыльцу. Позади сражавшихся хрипели и стонали раненые,  в лужах крови лежали убитые,  причём выбывших варягов было меньше, чем белозерцев. Посреди  хаоса на коленях, в белой рубахе до пят, покрытой пятнами крови,  стоял князь Стефан. Лицо его было разбито, нога вывернута, из-под кровавой маски страшно белели глаза – никто не смел, подбежать к нему – помочь или убить. Вдруг сверху раздался страшный вопль – все, в том числе и потомок готских королей, обернулись и увидели, как среди горящих занавесей, в окне второго поверха промелькнула княгиня Мишна. Платье её пылало, золотая грива волос исчезла –  щётка сгоревших волос уродовала голову, лицо розовело кровавыми язвами ожогов. За ней бежали люди с мокрыми полотенцами, но  закричали и они – видимо, полыхнули внутренние покои. Все на несколько мгновений в ужасе замерли, затем с утроенной энергией принялись резать и колоть друг друга – бой затягивался, что неизменно приводило к большим жертвам.
     Ото всех концов города бежала стража –  все ворота раскрыли настежь, в ожидании воеводы. Постепенно чаша весов стала склоняться на сторону белозерцев. Посреди майдана, разбившись на кучки, бойцы вели яростные стычки, повсюду слышались вопли, брань, стоны и жалобы многочисленных раненых. Кто-то пел боевые песни, кто-то выкрикивал имена богов, большинство просто скрипело зубами и обходилось краткими междометьями. Дым от горящего дворца чёрным столбом поднимался высоко в небо – не заметить этот сигнал бедствия невозможно. Так и случилось – в город ворвался отряд княжеских всадников, сходу врезавшись в  затихающую сечу.
     - Руби варягов! – весело орал воевода Чудес,  его сабля сверкала налево и направо. Вскоре  рубить  стало некого – Чудес спешился и направился к Стефану, стоявшему на коленях посреди кровавого месива. – Они что, взбесились? Что тут произошло? Предательство?
- Я убил их воеводу, - каким-то мёртвым голосом ответил князь. - Вот они и пришли. Отомстить. Ну и предательство, конечно, куда ж без него.
- А почему ты в рубахе? – поразился  воевода, и, увидев пятна крови и разбитое лицо, закричал. – Ты что, ранен? Сюда, бегом, князь ранен!
     Не успел Стефан открыть рот, чтобы ответить воеводе, что, дескать, он не ранен, что во дворце заговор, что, надо попытаться спасти Мишну, гибнущую в огне, что…
     Да много чего рвалось из груди  юноши, выпрыгнувшего в окно из-за коварства любимой жены, княгини Мишны – как вдруг воевода Чудес вздрогнул, и начал падать на Стефана. Из груди воеводы торчала стрела с треугольным стальным наконечником – невиданным в чудских землях. Стреляли от западных ворот – и все  бросились туда, ловить неведомого стрелка.

     Второй поверх дворца полыхал – жар становился нестерпимым, за лето дерево просохло, словно лучина для растопки, дым, правда,  сразу же уносило в небо. Возникшую панику погасила железной рукой Хава – как ни странно, не нашлось никого, кто бы смог взять на себя  руководство. Боярин Матан, после прыжка князя Стефана в окно, стряхнул с плеч руки растерявшихся ветеранов, не взглянув на объятую пламенем княгиню, бросился вниз – спасать князя. Но не добежал – в окно влетела стрела, пресекла его бег. Хава страшно закричала на дворовых девушек, досталось и боярыням – княгиню повалили на пол, сбили пламя, залили водой, осторожно завернули в простыни и положили на ковёр – вокруг суетилась толпа придворных. В это время послышались боевые вопли и песни варягов – все дружинники бросились к окнам, и тут же вниз, прочь от пожара – в бой.
     Когда занялись огнём стены княжеской спальни – откуда-то появился смиренный Берл, поклонился Хаве. Затем он осмотрелся, и, поняв, что в  помещении остались только женщины, принял командование на себя. Старый левит подошёл  к принцессе, откинул мокрое полотенце, взглянул на обожжённое лицо. Сморщился, сказал что-то на иврите. Мишна открыла глаза, поначалу они были безумны, но через несколько секунд прояснились – она узнала Берла и Хаву, что-то прошептала на чудском наречии. Берл кивнул, бросился к окну. Тут же отшатнулся – лицо его из смуглого стало бледным, глаза в ужасе округлились:
     - Нам конец! Воевода успел раньше, чем закрепились варяги! Кто-то подал сигнал!
     Хава усмехнулась,  подняла палец, показывая на горящий потолок. Берл схватился за голову, подразумевая  неподобающую старому иудею неразумность – но тут, же лицо его стало непреклонным:
     - Женщина, - обращаясь к Хаве, - веди нас к тайному ходу.
- Куда мы идём? – вдруг прохрипела принцесса каганата. - Призовите  бояр с людьми.
- Госпожа, ваш слуга Мардух уже донёс приказ до верных людей. Мы идём в Варяжский городок. Сейчас он практически пуст – мы закроемся за стенами, призовём своих бояр. А город пусть сгорит вместе с князем, воеводой, и остатками дружины - глупыми гоями. Умные придут к нам сами.
     Мишна выслушала доклад Берла, взмахнула обгорелыми ресницами – действуйте. Принцессу-княгиню осторожно подняли,  понесли вниз по задымлённой лестнице на женскую половину. Вокруг стремительно передвигалась Хава, её силуэт напоминал большую встревоженную птицу – она шёпотом сулила боярыням драгоценные камни, дворовым девушкам – золотые кольца, хазарские монеты…
     Наконец, достигли тайного чулана, зажгли факел от горящих занавесей, вошли внутрь, заперли дверь. Отодвинув доски в стене, открыли ещё одну дверь – на этот раз из толстых досок, с бронзовым засовом. Осторожно спустились по ступеням,  побрели по  скользкой глине, прислушиваясь к журчанию воды, скрипу ненадёжного крепежа, отмахиваясь от холодных капель, падающих на лица.
     Когда прошли половину – вздохнули, даже остановились на минуту. Воздух посвежел, откуда-то сквозило. Двинулись вновь. Когда раздался треск разрываемых сосновых стволов, подпирающих свод подземного хода, закричали все разом, предчувствуя страшное.  Полетели, словно острые стрелы, щепки, потолок заходил, словно живой. Вся масса земли рухнула, навсегда  поглотив  и величественные замыслы, и коварные амбиции,  и Новый Израиль, и деревенскую девочку Мишну, несущую в своих жилах кровь библейских царей и норманнских пиратов.
*

     Воевода Чудес умирал на коленях Стефана, из уголка  рта текла кровь, он часто впадал в беспамятство, а когда приходил в себя, пытался говорить:
     - Я был плохим воеводой…  и плохим боярином.
- Ну что ты, - успокаивал его Стефан. - Ты привёл ополчение, посадил новую династию. Это я оказался плохим князем.
- Я служил верой и правдой…  бывшему князю и тебе…  присматривал, чтоб порядок…
- Порядок – это  вера в правду… это мечты.
- Этот Коттин…   играл нами…
- Древний Кот Баюн сделал нас теми, кем мы стали. Он использовал своё волшебство – и тысячи человек поверили ему. Это и моё проклятие…
- Волшебства уже нет… боги ушли… Он и сам… без волшебства.
- А его меч? Эта вещь не от сего мира.  Я буду сражаться с колдовством, пока жив. Я отворачиваюсь от Коттина. Со мной только мой Бог.
- Я тоже хочу…  к твоему Богу. Одному умирать… страшно.
- Тогда я тебя должен окрестить. Священников здесь нет, да их  и не надо – ты пал на поле боя за родину, значит, уже окрещён, только не водой, а огнём, как  сказано в священном Писании. Примешь ли ты, боярин Чудес, имя Николай,  которым звали древнего святого из Мир Ликийских?
- Приму…   крести быстрее…  смерть…
     Стефан взял руку воеводы, совершил крестное знамение, как положено – двумя перстами. Затем сложил  руки воеводы на груди и закрыл перстами глаза. На душе саднило, словно он, князь,  проглотил  раскалённый камень.
     Раздался крик – от ворот бежал дружинник, пал в ноги, прохрипел:
     - Прости князь! Злодея поймали, но не довели. Побежал в лес, пришлось стрелять. Убит, при попытке…
     Стефан посмотрел в глаза верного воина, увидел в них обман, но ничего не сказав, кивнул. Каким-то образом он понял, что убит Мардух. Сквозь  кровавую пелену князь посмотрел на белесые небеса, на горящий дворец, на бегаущих горожан – они тащили корзины, баулы, гнали скот – ветер разносил огонь по всему городу, соломенные крыши вспыхивали, словно сухой трут в огниве  Кота Баюна. Это а ещё не всё, пригрезилось несчастному потомку готских королей. Что-то случилось ещё.
     Когда раздался новый вопль, князь, положив тело воеводы на землю, пропитанную кровью, встал, выпрямился во весь рост – окровавленная белая рубаха, стоящие дыбом волосы, в кровь разбитое лицо отпугнули собравшихся вокруг него соратников.
     - Говори всё! – прошептал раскалёнными сухими губами Стефан, страшно сверкая белками глаз.
- Княгиня со своими людьми из чуди и  хазар ушла под землю… ход обвалился. Все мертвы. Что делать? Копать? –  дружинник затрепетал перед белозерским правителем.
- Оставьте там. Это измена. Нечего тревожить мёртвых. Скажут  - чудь ушла под землю. И я уйду.
- Куда ты, князь? – закричали люди.
     Стефан, как был, босой, в рубахе, подобрав обломок копья и опираясь на него, как на посох, пошёл к северным воротам. Толпа замерла. Бывший князь прошёл сквозь неё, и никто не посмел окликнуть или задеть его. Вскоре белый силуэт, постепенно уменьшаясь, достиг тёмного леса, и скрылся там навсегда.

*

     Ночь, жаркая и душная,  опустилась на Словенск. Опустел торг, хозяева заперли ворота, многие закрыли ставни, словно предчувствуя беду. Сторож не бродил с колотушкой по кривым улочкам – сидел в будке. Даже стражники дремали тревожно, изредка поднимая взгляд на огромную  Луну, подымающуюся на востоке. Чёрной громадой темнел дворец словенского князя. Два поверха были темны и тихи, лишь на самом верху в окнах наблюдалось движение – кто-то бродил со свечами, иногда выглядывая  наружу.
     Коттин подошёл к красному крыльцу, подивился тишине. Лишь у самых дверей древний странник обнаружил молодого словенского дружинника с секирой. Казалось, что он не охраняет дворец  от врагов, а сам смертельно боится  ночной службы. Коттин  крикнул приглушённо:
     - Это я  - чудской боярин Коттин, вчера сидели в корчме!
- Стой! Не подходи! –  крикнул стражник, выставив секиру.
- Что, страшно? Никто не заходил?
- Нет, никто, - ответил вдруг признавший Коттина дружинник. - И никто не выходил. И меня никто не меняет с вечера.
- Так все разбежались, -  заметил бывший Кот. – Шёл бы ты отсюда восвояси. Не понимаешь, разве, что здесь творится злое дело?
- Не велено! – испугался стражник. – Я не могу бросить службу!
- А впускать велено, кто попросится?
- Впускать велено!
- Тогда впусти-ка меня. А дверь подопри бревном. Кто будет с той стороны ломиться – не открывай. Есть же приказ? Если  случится пожар или сеча - беги. Молод ещё.
     С этими словами Коттин отодвинул стражника, бочком прошёл  во тьму дворца. На первом поверхе стояла мёртвая тишина, впрочем, как и темнота. Бывший Кот вытащил меч, погладил,  прижал к губам холодную сталь – она слабо засветилась, освещая малое пространство вокруг, и делая углы ещё темнее. Удовлетворённо хмыкнув, Коттин, стараясь не скрипеть ступенями, стал подниматься наверх, миновав такой же тихий и тёмный второй поверх.  Далее  лестница упёрлась в дубовую дверь, за которой находились палаты престарелого царя. Впрочем, в наличии его в Мидгарде, Коттин сомневался. По его расчётам, старик был мёртв недели две-три.
     Подойдя к дверям, бывший Кот тихонько постучал костяшкой пальца, прислушался. С той стороны кто-то тяжело подошёл, на варварском диалекте  священного языка хрипло промолвил:
     - Кого там принёс Ям?
- Господину Граабру тайное донесение с Кыеву, - ответил Коттин, ловко подделываясь под язык неизвестного существа.
     За дверями замолчали, задумались. Через минуту уже нормальным голосом сказали по-словенски:
     - Вы там что, перепились что ли? Какой Граабр?  Его величество почивать изволит. И что это вас не принесло в полночь?
- Так уже полночь, - удивился Коттин, пробуя дверь плечом.
- Сейчас, открою, - пообещал человек за дверью. - Входи медленно,  оружие отдай мне.
     Дверь начала  медленно отворяться, и перед взором бывшего Кота обнаружился большой, украшенный оружием и кабаньими головами зал. Коттин сделал шаг вперёд и обнаружил, что при свете факелов, неважно, что на дворе  полночь,  идёт обычное сидение бояр - Дума думу думает.     На скамьях находилось боярство Словенска – почти в полном составе. Ближе к выходу стояли дружинники – ни один из них не был знаком древнему страннику. На троне, посреди зала, сидел старик в тяжёлой железной короне с острыми зубцами – никаких драгоценных камней, золота, жемчуга – сурово и просто. Все  смотрели на Коттина,  исподлобья, нахмурив брови, собрав складки на лбах, под тяжёлыми шапками. Однако, кое-кто скалил зубы в недоброй усмешке – дескать, попался ты, чудской боярин. Отсюда не уйдёшь.
     На секунду бывшего Кота пронзила страшная мысль – а вдруг он ошибся? И это не логово Зла, а обычная ночь престарелого царя, проводимая в размышлениях над государственными делами? Но вдруг Коттин почувствовал, что по спине сверху вниз пролегла тёплая полоса, постепенно превращаясь в горячую. Дружинники уставились за плечо странника, пришлось скосить глаза и ему – меч не просто светился, он  пламенел, разбрасывая искры. В этот же миг царь Горох взмахнул слабой рукой. Поднявшись во весь огромный рост, неизвестный Коттину боярин провозгласил низким басом:
     - Оружие сдай привратнику. Нам ведомо, кто ты таков и зачем явился сюда.
- Я белозерский боярин, - начал было Коттин, но  местный   прервал его, продолжая говорить:
- Ты сейчас спрашивал про Граабра, страшную нежить, царя оборотней? Известно нам, что ты и сам оборотень – о том имеем достоверные сведения. Ты убил три дня назад крестьянина,  вчера ранил волхва греческого – священника веры Христовой, сегодня же - убил чудскую девицу, о чём нам доложили ревностные горожане. По закону  великого Словенского княжества,  - возвысил голос басовитый боярин, - за чёрное колдовство, за убийство невинных людей, наш царь, - боярин кивнул на старика с белыми глазами, - велит тебя сжечь на костре! Абы ты, оборотень, не восстал  из праха во веки веков! Взять его!
- Взять его, взять! – завопили бояре, вскакивая с лавок и роняя высокие горлатные шапки.
- Вяжите колдуна! – закричали дружинники и гридни, вылезая из каких-то потайных чуланов.
- Это он, Кот-оборотень! - голосом, переходящим в визг, закричал  ребёнок, выбегая из-за трона царя Гороха. - Я его на Белом Озере видел!
     Дитя наткнулось на ледяной взгляд бывшего Кота, завизжало ещё пронзительнее, споткнулось, упало на локти, завыло страшно, не по-человечески. «Да это же собака Стефана!» - ужаснулся Коттин. - «Всё-таки подкинули разведчика! Когда он подрос, его зазвали в лес, он обернулся в человека и ушёл из города! Однако, он молод, неопытен – не сумел доиграть игру до конца, всю комедию поломал».
     Древний странник медленно вынул меч, брызжущий искрами, раскалённый от присутствия огромного количества Зла – для Коттина вопросов больше не осталось. На него набегали огромные волки и полулюди с оскаленными клыками, вовсе волколаки с ужасными мордами и разумными красными глазами, в которых светилась злоба –  пытались достать Коттина. Кто-то  в сутолоке стрелял из лука, кидал копьё – но бывший Кот уже начал кровавую жатву, распаляясь от каждой царапины,  от запаха крови и криков ужаса, всё больше и больше. В глазах его потемнело, тело  не замечало ран и ударов – боль ушла, глаза побелели, словно у мертвеца, с губ сочилась жёлтая пена, с закушенных губ стекала дурная тёмная кровь.
     Постепенно крики затихали, ноги наступали на  отрубленные конечности и  брошенное оружие, запинались за трупы, которыми покрылся пол княжеской палаты. Наконец, наступила тишина и почти полная тьма – горела только свеча возле царского трона. Сознание вернулось к Коттину, взгляд зацепился за труп ребёнка – когда он убил молодого волколака, бывший Кот не смог бы сказать и за всё золото Бабая. Перед чудским боярином осталась фигура  высохшего седого старца с бородой ниже пояса, согбенного в пояснице. Коттин отступил на пару шагов, огляделся – порубленные оборотни в свете Луны медленно превращались в трупы людей –  бояр и дружинников. И это медленное посмертное превращение было самым страшным из всего, что Коттин видел за долгие тысячелетия. Вдруг, краем глаза древний странник заметил, что  царь Горох стал выше ростом, распрямился – лицо старика помолодело, покрылось серыми коростами, глаза загорелись красным, когти удлинились до самого пола – перед бывшим Котом стоял царь волколаков   Граабр, собственной персоной.
      - Ты принёс мне мой перстенёк? – жутким голосом прошипело существо.
- Да, да, а как же, - мирно промолвил Коттин, оглядывая меч на предмет зазубрин и царапин, которых, впрочем, не оказалось. – Сейчас и отдам. А то, как же так –  чакра Индры у тебя, а перстень Фригг у жалкой ничтожной личности – у Кота. Непорядок!
     Граабр на секунду замер, пытаясь в своём высокомерии понять, говорит ли серьёзно наглый Баюн или издевается над ним, тёмным иерархом высокого уровня. Он даже сделал движение, чтоб вытащить из ножен  меч, но Коттин опередил его. Ухватив в мешке сосуд с горючей смесью, которую так и не удалось довести до ума,  Коттин запустил его в голову оборотня. Кувшин разлетелся на куски – вязкая жидкость залила Граабру лицо, потекла на грудь. Страшный царь волколаков заревел и начал превращение обратно в царя Гороха – длиннейшие когти лишили его возможности протереть глаза, размазать жидкость по лицу. Коттин не стал дожидаться окончания превращения, метнул меч в грудь Граабра. И тут же отскочил –  оборотень вспыхнул  ярким пламенем, страшный вопль потряс не только княжеский дворец, но и половину города. Горящее тело каталось по полу, вскакивало и пробегало несколько шагов, не желая умирать, поджигало занавеси, опрокинутые столы и скамьи. Наконец, то, что было Граабром, скорчилось на полу возле трона, дёрнулось пару раз, и на глазах бывшего Кота  превратилось в пепел – не осталось ни костей, ни черепа. Граабр покинул Мидгард и ушёл в нижние пределы – отчитываться перед тёмными богами за свои ужасные деяния в мире людей. Коттин пошевелил пепел мечом – чакра исчезла вместе с телом оборотня. Тяжело вздохнув, и осознав, что вокруг всё полыхает, Коттин направился к дверям, перепрыгивая через тела, обегая завесы огня, сторонясь пылающих стен. Однако, вместо того, чтобы сбежать вниз по лестнице, Коттин полез на покатую крышу.
   Изо всех окон дворца шёл дым,  рвались языки пламени. С запада дул сильный ветер – по небу неслись тёмные тучи, слабо подсвеченные лунным светом. Где-то далеко сверкали молнии, но дождя не было – стояла страшная сушь.  Коттин оглядел ещё раз обречённый город, тёмный торжок с лавками и сараями, серебряную ленту реки, слободу на левом берегу Волхова, деревянные стены  кремля, вздохнул и закричал в тёмные небеса:
     - Господин Фрог, древний дракон, явись!

     Когда странник привязался к отростку на спине дракона и посмотрел вниз, то увидел, что ветер раздул огонь на половину города – сухая солома изб, деревянные крыши палат и теремов быстро загорались, пламя перескакивало через улицы, даже через торжки и площади. Коттин понял, что со Словенском покончено.  Если что и уцелеет в городе –  это заречная сторона. Та, где стоял шатёр булгарского гостя Бабая, жила христианская секта, с игуменом которой так неласково обошёлся древний кот-оборотень. Дракон заложил вираж над городом, облетая столбы дыма, и полетел на восток, поднявшись выше тонких летних облаков, к серебряной монете Вайрашуры, что нынешние люди называют Луной.

     Змей опустился на лесную поляну, затормозил когтистыми лапами, увернулся левой головой от  столетней сосны. Когда Коттин отвязывал ремни, он повернул среднюю голову, промолвил укоризненно:
     - Только повинуясь древнему заклинанию…
- А так бы сожрал, друг мой? – усмехнулся древний странник, придерживая меч.
- Тьфу, на тебя с твоим мечом! - обиделся Горыныч левой головой.
- Это мы из-за той девицы обиделись, - проговорилась правая голова. – Кстати, как она?
- Она служит белозерской княгиней, - скромно потупился бывший Кот.
- Вон оно как! – удивился Горыныч всеми тремя головами, даже той, которая находилась в оппозиции. -  Мы так и думали!
- Потому что это интриги Кота-оборотня, - наконец опомнилась интеллигентная голова. - Поглядите на него! К нам прибыл в сермяжке, а сейчас разгуливает в золотом шитье! Допускай   таких Котов к государственной казне!
- Какой казне? – возмутился Коттин. - Я  законный боярин белозерской Думы! Мне шитьё по статусу положено! А что это там горит? Полнеба занесло дымом…
- Так ты не знаешь? – удивился Змей. – Это горит Белозерск. Уже сутки горит. Небось, весь выгорел. Пожар такой  страшный, жуть!
- Ты, лягушонок! – завопил Коттин. – Ты почему мне ничего не сказал, когда летели?
- А смысл? – удивился Горыныч средней головой. – Только бы бегал с мечом по спине, да орал.
- А у нас – ночной полёт, повышенной сложности, - заныла левая голова, напрашиваясь на похвалу.
- Опять же тяжёлые условия – пожар, посадка на крышу дворца, боковой ветер… - стала оправдываться правая.
- И вообще –  не мы же Белозерск поджигали! - хором сказали все три.
- А кто? – тупо спросил Коттин, садясь в бессилии на пень.
- А мы знаем? Там вчера побоище было. Внутри стен дрались. Мы не в курсе, - задрав носы, сказал Горыныч, и расправил крылья. – Всё как всегда – измена, заговор! Ну, мы полетели! Сам разбирайся в своём хозяйстве!
- А призвать тебя ещё можно? – запоздало закричал Коттин. – Или количество вызовов ограничено?
- Нельзя! – протрубил Змей, разбегаясь для взлёта. – Боги моего мира сегодня закрывают  ворота. Наступают большие перемены! 
- Навсегда? – проорал бывший Кот удаляющемуся хвосту дракона.
- Никогда не говори «навсегда»! – послышалось из-за вершин деревьев, и Горыныч исчез в низкой облачности.

     Коттин шёл примерно тем же маршрутом, что и весной, когда проспал  зиму в сугробе и искал выход к  деревушке Киснемы. Наконец, появились соломенные крыши, только на этот раз жёлтые,  вокруг золотились пшеничные поля, зеленел весёлый берёзовый лес. Деревня поразила древнего странника огромным количеством народа, бестолково ходящего от дома к дому. Везде стояли телеги, мычали коровы, горками громоздились баулы и корзины. В телегах сидели чумазые заплаканные дети – погорельцы собралась вокруг корчмы. Бывший Кот накинул серый плащ, натянул на голову капюшон,  согнулся в спине, и,  подхватив суковатую палку, побрёл к известным дверям. Как всегда, ткнул их плечом, постоял, хихикнул, потянул дверь на себя и вошёл внутрь. К удивлению Коттина, корчма была заполнена наполовину, - «Погорельцы боятся тратить деньги, не уверены в завтрашнем дне».
     Сев у дальней стены и заказав скромную кашу с гусиной лапкой, Коттин, попивая холодный кисель, внимательно слушал. Несколько раз он ловил косой взгляд известного одноглазого корчмаря, но никаких действий с его стороны предпринято не было, и боярин  сидел третий час. Тем более, что многие тоже не спешили покидать заведение, хотя  не покупали ничего совсем – о хмельном не могло быть и речи, в воздухе висело тяжёлое облако тревоги.
     То, что услышал Коттин, было ужасно. Хотя народ говорил негромко, но в заведении никто не орал, не пел песен, не дрался – и до любопытных ушей доносились все подробности. Итак – князь Стефан исчез в неизвестном направлении, люди говорили о нём с сожалением, мало кто злорадствовал. Молодая княгиня со своим новым окружением погибла. Бояр, открыто вставших на её сторону, подняли на вилы – несколько раз прозвучало страшное слово «измена». Город сгорел практически полностью – пожар начался с княжеского дворца и быстро перекинулся на строения, даже на городской частокол. А самое страшное – полностью был уничтожен отряд варягов, даже  те, кто заперся в Городке на погосте – белозерцы его взяли штурмом и всех подняли на вилы. Воевода Чудес пал от хазарской стрелы, большая часть дружины полегла в битве с русами. Всё чаще в голове бывшего Кота стучало молоточками слово «катастрофа».
     Из города спешно уходили купцы – кто на восток, через Усольск и далее на Булгар, кто на запад – в Словенск и  Ганзу, в государство франков. Заходили новые люди - вот в корчму завалились прусские купцы, заказали мяса и вина. Сидели за столом тесно, говорили громко – Коттин слушал, прусские наречия не сильно отличались от сарматских,  германские племена – лютичи, бодричи –  были  близкой роднёй, идущей от арианского корня.  Конечно, за последние века они сильно перемешались с франками, готами, иными племенами, идущими на запад – подальше от Степи, которая тысячелетиями выплёскивала орды – одна свирепей другой.
     Глаз Коттина выделил среди подвыпивших купцов человека в чёрном. Однако, монахи и священники христианской церкви всё  активней проникали на восток, до самых границ уходящего в небытие древнего мира. Пока  не упирались в земли  народов, идущих под зелёным знаменем последнего пророка. Старый, иссушенный аскезой человек с впалыми щеками и острым носом, слушая рассказ, вдруг засмеялся, громко сказал на  словенском:
     - Чудь ушла под землю? Так ведь юде ушли туда же. Чудо-юдо! Ха-ха!
     Пруссы засмеялись громко, на шутку монаха громко забили в ладоши – на них смотрели местные, хмурились. И в этот момент в голове странника сложился план – гибель Мишны с её религиозной оппозицией развязывают руки ему, Коттину. Тем более, мужики и не знают – Словенск сгорел, может и не весь, а частично – но он сильно ослаблен. К тому, же молодой Конунг Рарог или Рюрик, ушёл на Готланд. Поэтому, невзирая на чудовищно тяжёлое положение, необходимо быстро принимать меры. А именно -  объявить  военное положение, и, одновременно с восстановлением города, начать организацию похода на словен. Война – вот единственный способ спасти чудь. Пора уже прибрать торговый путь в греки к своим рукам. Это – путь к будущей Империи, это – выживание его народа.
 

Доска двадцатая (частично сгоревшая)

     Посреди опалённого города, меж остывших брёвен, пылящих золой и пеплом, бродил человек в кожаной куртке. Его конь стоял смирно, не ржал и не рвался с пожарища. Человек же наоборот - что-то бормотал, взмахивал руками – ругался. Наконец, он нашёл, то, что искал – чугунную доску. Покопавшись в заплечном мешке, человек достал  моток верёвки, продел её  взамен сгоревшей,  привязал к уцелевшему столбу. Затем быстрым шагом направился к сгоревшим кузням, долго там копался, нашёл слегка обгоревший молот – и через минуту над бывшим майданом поплыл  звук набата.
     Поначалу никто не прореагировал – немногочисленные серые фигуры, копавшиеся в пожарище, продолжали заниматься своим делом, остальные мужики лежали под  телегами за городом – стерегли спасённое добро, кто-то прощался с убитыми и сгоревшими, кто-то прикидывал – куда бы податься с этого проклятого места. Но Коттин продолжал долбить в чугун – с него лил пот, лицо покраснело, спина  заболела. Вдруг произошло какое-то волнение – через ворота проехала пара всадников, десяток - через другие. Вслед за ними, сначала по одному, по двое, а потом всё более оживлённой толпой повалили горожане и слободские.  Коттин ни на секунду не впадал в иллюзию о сознательности славного чудского народа – он его слишком хорошо знал. Даже когда он ещё ни назывался не только чудью, но и скифами. Зато он внимательно присмотрелся к всадникам – так и есть, люди в чёрных кафтанах постепенно заполняли площадь, за ними толпились погорельцы, остатки дружины, крестьяне со слобод, немногочисленная уцелевшая знать…  Коттин продолжал стучать молотом – все молчали, никто не мог или не хотел  подойти к бывшему Коту. Через полчаса появился  большой отряд во главе с богатырём Аминтой – последний аргумент из арсенала Коттина прибыл на место вовремя.
     Аминта спешился, медленно подошёл к  боярину, поклонился, чуть ли не до земли.
     - Прости, Коттин, не уследили.
- Оставь, богатырь – тут  и  я бы ничего не сделал. Я  сам пропустил хазар в город и не догадался об интриге, - бывший Кот швырнул молот на землю, покрытую пеплом.
- Князь Стефан исчез, а княгиня…
- Никого искать не надо…   он не перенёс предательства. Кто же знал? Мы столкнулись с опытным противником… Нечего теперь слёзы лить, да лоб расшибать…
- Что  прикажешь?
- Вели бабам шить красные прапора. Выдели сотню – и немедленно седлай коней. Хорошо, хорошо… утром седлай. Сейчас же обеспечь порядок в этих Помпеях, я буду говорить Слово. Пригони телегу, покрой её ковром. Вызови ко мне бояр. Сколько осталось – двое? Пусть идут  со своими родами. Да, разбей всех людей на три части - охрана, подготовка ополчения, строительство города. Всё ясно? По мере возвращения в Белозерск, пусть гонцы вливаются в подготовку войска. Всё.

     Коттин, переодевшись в боярский кафтан золотого шитья, с мечом, сияющим за плечом, выглядел совсем неплохо. Даже, несмотря на отсутствие головного убора – шапка пирожком канула бесследно. Коттин пытался нашарить её в мешке, но не нашёл. Погорелого народу  со слободскими собралось достаточно. Коттин глубоко вздохнул, задержал дыхание и крикнул в толпу:
     - Поздравляю Вас, господа белозерцы с двумя праздниками!
     Толпа сначала долго молчала, огорошенная, затем недовольно зашумела, заворчала – люди лишились не только домов, но и родных, близких.
     - Что за праздники? Разор и пожар? – наконец крикнул кто-то из местных, несмотря на обилие в толпе чёрных кафтанов.

     - Объясняю! И не говорите, что не слышали! Первый праздник – мы вымели из города измену. Каюсь – сами  привели – но сами избавились. Теперь будем строить княжество с чистой доски. Вот вам Аминта – с ним тридцать стрельцов – они будут руководить строительством нового города. Главным над ними будет законно избранный боярин Скальд – человек древних кровей, из близких товарищей покинувшего нас князя.
- Где строить будем? Это место больно нечисто! Измена и кровь!
- Кто там кричит? Ты? – обращаясь к молодому парню в крестьянской рубахе. - Эй, оставьте его! Парень дело говорит! Есть мнение, что новый город будем строить на той стороне Шексны, на берегу Белого Озера. Отсюда вёрст девяносто.
     Народ зашумел, но кричать никто не решился – чёрные кафтаны поглядывали внимательно.
     - Собирайте скарб, готовьте телеги. Коней на переезд  выделит дружина, сама же пойдёт пешая. Берите всё добро, что не сгорело, весь металл, что найдёте, всё оружие,  струганные доски и цельный кругляк – сходу переправы строить. Времени двое суток.
- На сборы? – кто-то крикнул в толпе и скрылся.
- На переход! – рявкнул Коттин. – Утром двинемся! Детей, кур  и кошек – в телеги, за коров, овец, свиней – в ответе подростки! Собаки сами прибегут! Леса густые, смотрите волков!
- Батюшка, только ли волков? – забилась в ужасе какая-то молодая баба.
- А вот это уже второй праздник, - весело заорал бывший Кот. – Все оборотни сгорели в Словенске. До одного! Кстати – сгорел и сам Словенск.
     Толпа, открыв рты, уставилась на странного боярина.
     - Словенск - чего? Сгорел? Весь? – тут и там зашептались люди.
- Весь, весь – вместе с торгом и царём Горохом. Уцелел только торжок на другом берегу. Более того – варяги и дружина русов с Великим конунгом Рюриком ушла на Готланд, а драккары Аскольда – на Кыев. Отсюда, имеется мысль -  срочно выступить чудским ополчением, которое мы соберём через два месяца, к заморозкам, и  прибрать к рукам Словенский торг и торговые пути  в греки. Другого момента не будет.
- Война, значит, батюшка? Да как же мы без князя? – завыли, было, бабы, но Коттин опять заорал:
-  В каждую крестьянскую семью в течение трёх лет будет подарена лошадь! В каждый городской дом – слуга и служанка. Каждому ополченцу выдадим серебряную ногату. Десятке, что первой войдёт в словенские укрепления  –  ромейские золотые монеты!
- Ура! Слава боярину Коттину! – сначала робко, а потом всё громче закричали в толпе.
- Нас сейчас здесь трое  законных бояр! Пока управимся. Как самый старый и опытный руководитель – командовать  буду я! Есть другие мнения?
     Сотня Аминты красиво сверкнула саблями и громогласно провозгласила:
     - Нет,  боярин Коттин!
- Подобно нашим древним предкам  я бы мог наградить  себя  титулом царя, но не буду – ибо скромен. Называйте меня просто – Первый. Как военный руководитель я приказываю: это  место сравнять с землёй и посыпать солью. Бывшую княгиню, что со своими людьми и золотом покоится под землёй – там и оставить, хоронить их невместно. Приступаем немедленно! Вперёд! 
    
     Народ, шепотом переговариваясь, поругиваясь, щёлкая орехи, потянулся во все стороны к своему скарбу, телегам, детям и скоту – готовить великий переход на новое место. Чёрные кафтаны уже тащили конфискованные мешки с солью – сыпать на место сгоревшего дворца. В опустевшие мешки собирали скобы, гвозди, чугунные осколки и болванки, медные прутья, куски плавленого олова, бронзы…  Обгоревшие брёвна  катали с горки в Шексну – они сбивались в  плоты и плыли вниз по теченью – в южные моря…

     Коттин сидел в только что срубленной избе, рядом, на лавке лежал Аминта – других помещений в новом городе не было. Заложили княжеский дворец – обозначили колышками. Из лесу везли красные сосновые стволы – для частокола, намеченного верёвками. Работа  кипела, люди Аминты сбились с ног – по числу едоков отмеряли участки земли под будущие боярские хоромы. План города существовал в голове Коттина в самом общем виде. Слева от будущего дворца, под навесом кипел котёл, там будет построена поварня. Справа пополненная до приличного количества дружина возводила собственное помещение.
     Перед Коттином стоял простоватый мужик – нечёсаный, в дырявых ботах – на северах лапти прижились далеко не везде. Аминта молча, кивнул - мужичок оторвал подкладку кафтана, показал секретный знак. Коттин приказал ему сесть за стол, велел принести кусок хлеба с брынзой, кувшин пива.
     - Рассказывай, что там творится! – произнёс бывший Кот, когда они остались втроём
- Боярин, - произнёс пригляда, - дела обстоят так. Весь город, кроме заречья, выгорел дотла – народу погибло много, а также скота, рабов, товаров – огромное количество. Люди ночью бежали к реке, многих подавили, многие утонули. Царь Горох и все бояре погибли –   сгорели во дворце…  в огне.
- Говори, говори, нам это уже ведомо…
- В огне, - повторил мужичок и удивлённо посмотрел на  Коттина. – Однако часть народа спаслась – у них теперь главным посадник Гостомысл.  Князем-то его никак нельзя – кровь не та, а царской, или иной древней крови не осталось.
- Значит, вот они, как решили – посадника...  Кого в князья пророчат?
- Пока не ясно. Гостомысл собрал вокруг себя богатейших купцов – они кричат, что пусть будет торговая республика. А князя призовут – если война или ещё что.
- Магистрат завели? В Ганзу перекинуться хотят, что ли?
- Нет, Боярин…  Они на другом берегу Волхова заложили стены нового города…  больше прежнего…
- Словенск воскрес?
- Нет, господин, вы не поняли. Они назвали его Новый Город…   Новгород. И даже - Господин Великий Новгород. И хотят жить сами по себе…
- Много хотят…  что ещё?
- Вы сами и сказали – много хотят. Пока они орали и посадника сажали – в город пришёл малый отряд с Ладоги.
- Варяги вернулись?
- Ну а как же! Русы пришли с товарами – металлы, ткани, продукты.  Всё под охраной, и цены невелики. Их приняли с радостью, своя-то дружина погибла полностью… почти.
- Аминта, выдай этому человеку три ногаты. Пусть пока отдыхает.
- Благодарю господин! Да, ещё говорят, что ночью видели огнедышащего Горыныча, что сжёг дворец. А среди углей нашли много костей волков и чудовищ.
- Эти сказки мы тоже слышали,  куда уж без драконов и оборотней.  Всё, иди!
- Коттин, скоро начнут возвращаться гонцы. А там и народ потянется. Пора ставить шатры за городом – для ополчения, - промолвил Аминта, когда  человек вышел из избы.
- Сам, сам, Аминта. У меня голова пухнет. Однако, всё складывается в нашу пользу. У них нет военного вождя!  Скоро придёт оружие. Стальные мечи…

*
     Со всех сторон подтягивались мужики – по всей великой Перми прошёл слух о сказочных благах для тех, кто будет участвовать в походе на словен – про лошадей, служанок, серебро. Деревенские памы сломали головы, как  удержать  мужиков дома – воевать желали поголовно все. Наконец, изобрели формулу: «от двадцати до сорока, если не единственный сын, не более двух мужчин от дома». Постепенно лагерь заполнялся. Пам Коттин лично обходил шатры, говорил с людьми, наблюдал за подготовкой будущих дружин.
     - Как ты его копьём тычешь, - иногда слышался его горестный вопль. – Так только бабу на сеновале…
     В ответ раздавалось бубнение непутёвого бойца, звонкий голос десятника, с утроенной силой принимавшегося гонять будущего воина.
     Постепенно вокруг Коттина, помимо Аминты, боярина Скальда, сложился круг соратников – из молодых сотников, пары чудских купцов, стариков-ветеранов из простых дружинников. Как-то раз, обходя лагерь, Коттин узрел, как  толпа ополченцев, стоя на коленях и весело скалясь, вдруг с уханьем выпрыгивает вперёд – среди воинов явно шло какое-то соревнование.
- Новое игрище? – спросил любопытный древний странник, ныне просто Первый. – Соревнования полезны для здоровья!
- Ещё как полезны! - с гордостью отвечал Аминта. - Прыжки с колен - национальная забава! На колени - а потом прыг! На колени - а потом прыг! Тем и крепки,  Коттин!
     Бывший Кот остался доволен войском – он приказал десятникам подготовить телеги, коней, провести смотр на наличие болезней, одежды, обуви, оружия и провианта. В Новый Белозерск, который вскоре стал  просто  Белозерском, откуда-то с востока прибыла известная повозка с огромной бочкой и множеством мелких бочонков и крынок. Все поняли, что поход на носу. Всех, от мальчика до почтенного отца семейства, охватило радостное предвкушение – когда дрожат руки, когда всех закидаем шапками, а жене – жди меня и я вернусь!

     Выступить решили в пять утра – чтоб без лишних слёз, но, как всегда, пока разобрались в колонну, пока собрали обоз, наступил полдень. Наскоро перекусив, прямо из домашнего, завёрнутого в платки и тряпки, помолились в небеса, поохали, воодушевились неземным сиянием меча  Первого, как его было велено величать – и медленно потопали. В лаптях, ботах, сапогах, кожаных тапках с завязками – совсем, как даки на римлян, тысячу лет тому назад. От скуки сложили и пели  походную песню:

Рёв рогов,
Стук подков.
Вышла чудь
На врагов!

Через лес,
Через брод,
На Словенск
Наш поход.

Скрип телег
На мосту,
Звон кольчуг –
За версту!

Волчий вой,
Грай в ночи.
Завтра бой –
Меч точи!

Дым костра,
Ночь без сна.
На миру
Смерть красна!

Сталь остра,
Чудь, не трусь!
На поклон
Явим русь!

     Так как дороги, как таковой не было, а та, что по слухам была когда-то, давно заросла – шли не торопясь, вдоль Белого Озера. Когда водная поверхность скрылась с глаз, прилетели на загнанных конях двое – скрылись в шатре Коттина, в присутствии Амины и сотников долго шептались. Выяснилось –  словене, выдвинулись из своих владений, вступили в союз с русами Ладоги, прошли мимо Ладоги и Онеги на север – дескать, пусть белозёрцы уйдут в поход, захватим  всю северную землю, положим под Господина Великого Новгорода. Гонцы, измученные голодом и гнусом, были отправлены в баню, накормлены, напоены и награждены золотом – невиданная щедрость. Стояли полдня – думали. Затем повернули на север, снова шли вдоль Белого Озера, до речки Кема и её притока по прозвищу Сука, далее какими-то мелкими ручьями. Наконец, добрались до речушек Поржала и Свара. Судя по названиям водных протоков, вдоль них в былые времена хаживали не самые унылые предки. Так, через три недели и дошли до озера Лача – а это уже матушка Онега. Она впадает в озеро, из него и вытекает, а откуда эта чаша в земле появилась - неизвестно, не иначе след бога. Выслали на разведку людей Аминты – без коней, пешими. Они  донесли, что на широком поле, на правом берегу Онеги стоит лагерь новгородцев. Ползали ночью, чуть ли не до вражеских костров – искали тайные ямы, иные ловушки – ничего не усмотрели. И драккаров русов не видели. Могли же они уйти восвояси – для них торг важнее соседских интересов.
     От этих вестей войско воодушевилось. Встали лагерем, костров не зажигали – точили мечи и сабли, штопали ремни и одежду, чистили бронзовые пряжки, шлемы, проверяли кольчуги. Наутро решили идти в бой, смять ничего не подозревающих словен, тьфу, новгородцев, раз и навсегда покончить с заносчивыми соседями. А с русами – потом разберёмся, их не так уж и много, им ещё плыть по морю, то, да сё... А те, кто уже сел по славянским землям – пусть сидят, нам до того нет дела.
     На заре стало ясно, что холм, разделяющий оба войска, тщательно исследован не только людьми Аминты, но и новгородцами. Однако  Коттина это не смутило – да, фактор внезапности исчез, пригляды доносили, что лагерь противника проснулся, гремит оружием и котлами – новгородцы завтракают и готовятся к бою. Бывший Кот решил сам взглянуть на диспозицию. Поднявшись с десятком приближённых на пригорок, Коттин лёжа всматривался в открывшуюся картину. Новгородцы стояли  на берегу Онеги, их было много, да, очень много – они собрали всю силу, видимо, обида на чудь, спалившую город,  кипела в крови. Если чудь ударит сверху всем скопом по всему фронту – есть шанс скинуть новгородцев в реку и потопить, потоптать конями. А вот лучников необходимо поставить на фланги.
     Коттин оглядел поле ещё раз – в стане словен не было ни одного знамени, ни одного прапора. Совсем оскудела земля словен на древнюю кровь. Конницы не было вовсе. Это неприятно кольнуло Коттина – так быть не могло никак. Он  шепнул Аминте, чтоб тот срочно послал десяток людей в поля на ту сторону реки – искать засадный конный полк. Не пешком же они сюда пришли?  Не было и русов – даже самый малый воевода боевитого народа  обязательно бы поднял прапор. Воевать было не с кем. Коттин прополз несколько назад, встал, и помчался в свой стан – говорить Слово.

*

     - Господа Чудь! – Коттин говорил не в полный голос, но стояла мёртвая тишина – войско слушало Первого. - Враги пришли на землю, которая издавна принадлежит нам. Они пришли за тем, чтобы не стало более Великой Чуди, они хотят, чтобы мы легли под Господина, что зовётся Великим Новгородом.  Случались походы словен на чудь, случались  чуди на словен – но сейчас решается судьба нашей крови. Быть нам Великой Чудью или уйти в небытие, раствориться среди  иных племён.
     Про награды я сказал всё – повторяться не буду. Если мы победим  – Новгород и торговые пути будут нашими. А варяги - ну, что варяги - они тоже уважают  это, - и Коттин вскинул над головой сияющий меч.
     Войско секунду помолчало, затем заорало, нагоняя свирепость, застучало в щиты мечами. Сотники взмахнули рукой, проревели рога, и  чудь единым фронтом побежала на холм. Там, полоса за полосой, на миг застывала, обозревая противника, затем рёв и рык усиливался – дружинники бежали вниз разъярёнными толпами, сверкая мечами, шлемами, кольчугами, наконечниками пик и дротиков.  В ту же минуту лучники подняли луки. Снова взревели рога, на флангах - и в новгородцев полетели тучи стрел. Через минуту обстрел прекратился, первые шеренги чудского ополчения достигли новгородских рядов. Когда всё войско исчезло за холмом, Коттин вскочил на коня, направился наблюдать за ходом сражения. Через минуту перед древним странником открылось поле битвы.

     С первого взгляда всё было прекрасно – обстрел нанёс противнику урон, чудь храбро наскочила на ощетинившийся Новгород, по флангам даже  продавила ряды. Поначалу Коттин не обратил на это внимание – дескать, противник поставил в центр наиболее опытных и закалённых бойцов, но потом призадумался – фланги словен всё больше проминались под ударами чудского ополчения, вот-вот, и новгородчина будет окружена. Это было настолько неправильно, что древний Кот забеспокоился. А тут ещё стали возвращаться люди Аминты – в полях на том берегу Онеги не было никаких следов не только конницы противника, но и обоза. Коттин впал в ступор – не на драконах же прилетели враги? Или они думают победить его, древнего Коттина Стража без конной атаки? Страшное произошло через минуту – когда чудь дошла до берега Онеги и попыталась замкнуть кольцо окружения.
     Противник вдруг позволил чудскому ополчению окружить его, и колоннами отступил от реки к основной массе войск. Дружинники толпами бросились за новгородцами, и вдруг попали в ловушки – ямы с кольями оказались вырыты не перед линией обороны, а изнутри. Треть войска, словно корова языком слизнула – слышались лишь дикие вопли и проклятия, доносящиеся из тёмных отверстий. К ужасу Коттина, словене начали кидать внутрь ям сено и поджигать его. Увидев такое злодейство, ветераны, дравшиеся по центру, опустили оружие, начали пятиться назад. Бывший Кот схватился за голову, потом  вскочил, заорал лучникам выйти на прямой выстрел, то есть объявить себя, дать залп навесом по войску новгородцев, и,  обнажив мечи – в бой!
     Благодаря фланговым атакам положение выправилось, центр снова пошёл вперёд – вопли, звон мечей  и ругань неслись теперь в основном оттуда. Но там, же росла и гора трупов  – надо было либо продавить оборону словен, либо отвести войска метров на пятьдесят. Подали команду отойти. Однако новгородцы воодушевились, стали давить – чудь упёрлась в холм и  была вынуждена пятиться наверх. Положение складывалось критическое.
     Прискакал Аминта – смотреть на поле брани с Коттином. Покачал головой, в любой момент новгородцы могли прорвать чудь, и обойти холм.
     - Господин, не пора ли бросить в бой  конницу?
- Рано, - проворчал Коттин, поглядывая на небо.
- Ты чего высматриваешь? – удивился богатырь. – Горыныча?
- Горыныч не прилетит,  я с ним тут недавно беседовал на эту тему.
- Шутишь? – обиделся Аминта. – Тогда вызови Снежного великана!
- Тут не до шуток! – почему-то взвился бывший Кот. – Мне сейчас сказали, что новгородчина прошла через Чудово. Всех угнали в полон, кто не мог идти - вырезали! Это не брань,  не сеча, это война!
- Да, война, господин! Что поделаешь! Посылаем конницу?
- Ты не понял, Аминта! Ты только что говорил насчёт Дракона. Я проверил – здесь уже нет никого, кто бы видел меня в образе Кота. Народ более не верит в меня! Поэтому…
- Что ты задумал?
- Давай-ка, спустимся ниже, вон к тому стогу. Твои люди пусть нас прикроют. Не спешиваться! Кстати… ах… ямы Ваала! Срочно брось две сотни вон туда… Да, слева…   там наши изнемогают. Пусть прорубаются в центр словен! Отвлекут внимание, а может, и разрежут их напополам.
     Аминта свистнул сотникам, показал два пальца, махнул рукой. Заревел рог –  сотни сначала медленно, а затем всё быстрее набирали ход – вот они выскочили на гребень холма, заорали страшно, ринулись вниз – чудь быстро сбилась в ряды, пропуская лавину. Словене ощетинились копьями, но не выдержали – конница прорвала их ряды, начала рубить пешую дружину. Коттин вскочил, потирая руки, и тут же замер. Непривычный звук плыл над полем  - будто дули в металлические трубы. Аминта что-то закричал, показывая рукой  в сторону.
     Из-под полога леса, в котором пряталась Онега, выплывали драккары русов – Коттин насчитал не менее десятка. Каждая ладья несла около тридцати коней. Всадники стояли пешими, били мечами в щиты, давали своим знак – держитесь!
     - Всё? Это конец? –  спросил богатырь, застёгивая кафтан на все пуговицы.
- Ещё нет, - тихо и грозно прошептал Коттин. - Будь возле меня – но не дёргайся и не вмешивайся, что бы ты не увидел. Поклянись не лезть! Скажи своим – пусть ничего не боятся, ни на кого не глядят, кто бы сюда ни пришёл. Живы будем – не помрём!

     Коттин прошёл сквозь конников Аминты, уткнулся лицом в сено. Вздохнул  запах – засушенный клевер приятно щекотал ноздри. Оставалось последнее средство. Плохое. Но выхода не было – приходилось играть роль, предложенную богами – роль, озвученную когда-то проклятым Фавном. Делать нечего – через пять минут  конница ударит в уставшие чудские отряды. А у нас в засаде – две сотни. Спасти чудь может только чудо – впрочем, как и всегда. А конкретно – те самые боги. Что там плёл этот копытный козёл?
     - Фавн, явись! – скрипя зубами, прошипел бывший Кот.
     Позади кто-то хихикнул. Коттин быстро обернулся и обомлел. Фавн, собственной персоной, с наглым косорылым пятачком, крутыми рожками, длинным нервным хвостом и красными пьяными глазками, предстал перед ним. Да и боги бы с ним! Разве Коттин не видел этого прохиндея и  в  худшем виде?  Видел! Но на этот раз древний божок держал за руку девочку-подростка лет одиннадцати, с белыми косичками и курносым личиком.
     - Пьяная скотина! Не мог трезвым явиться? И зачем ты притащил сюда ребёнка?
- Узнаю неблагодарного Кота! Глупого Кота! Тупого   Кота Баюна! – заблеял Фавн. – Вместо благодарности за спасение – одни оскорбления! Но я привык! За этого ребёнка я могу потребовать  с тебя бочку золота!
- Что такое? Что ты там блажишь, старый козёл?
- Девочка, скажи тупому Коту, кто ты?
- Господин Коттин! – нисколько не смущаясь, промолвила девочка. - Вы меня не помните? Вы у нас кашу кушали, когда мой брат Ариант привёл вас из лесу, и вы были Котом!
- Она последняя! – похвалился Фавн, вдруг  ставший совершенно трезвым, поглядывая на Коттина хитрым глазом с оранжевой склерой и чёрным поперечным зрачком.
- Кто меня видел Котом? – растерялся Коттин.
- Твоя последняя прямая кровь! Возьми меч Индры – пусть он исполнит своё предназначение!
- Нет! – взвыл Коттин, подняв кулаки в небо и призывая богов. – Нет! Такой ценой – нет!
- Цена приемлема – ты же не можешь заглянуть в будущее, чудак. Там Великая Пермь, государство чуди и тысяч других народов, от океана до океана. Да не верти башкой на юг и север – от запада до востока! Империя более великая, чем Рим, Константинополь или Халифат!
     Только, - Фавн извлёк непонятно откуда крошечные песчаные часы, - у тебя не более трёх минут. Русь уже пошла в атаку. Они прорвутся, даже если ты кинешь свои жалкие резервы. Но если явится богиня…  И ты в образе Кота – древнего заступника чуди, с мечом Индры ринешься в бой -  новгородчина падёт,  варяги уйдут. Ты знаешь, - Фавн фамильярно придвинулся к Коттину, – эти словене мне и самому не очень нравятся...   заигрались в демократию…  да в дружбу с Ганзой…  ну их!  Давай уже – каплю крови на меч…
- Каплю? Всего каплю? И всё произойдёт? Всё случится? Ради великой Империи?
- Поспеши, древний странник…
- Боги! О, боги! Почему вы не слышите меня!
- Поспеши…
- Как тебя зовут, дитя?
- Снежана…  Дядя Коттин, да вы не бойтесь! Я потерплю!
 - Всем отвернуться! – заорал Коттин на конников Аминты, так, что отшатнулся даже Фавн. Лишь странная девочка оставалась спокойной, глядя на Коттина светло-серыми глазами. Древний странник  взял меч, по его светящемуся лезвию как всегда бежали знаки. На деревянных ногах Коттин приблизился к девочке, приставил остриё к груди ребёнка. Чуть нажал – на платьишке показалось красное пятнышко. Вот одна капля просочилась сквозь серый лён – прикоснулась к лезвию, зашипела и исчезла. Меч слегка завибрировал в руках бывшего Кота, издал  низкий звук,  засветился сильнее. В этот момент за холмом раздался рёв – заорали русы на лодках, послышались звонкие шлепки – всадники с конями  спрыгивали в воду, не дожидаясь, пока  судёнышки втащат на песок.
     Коттин посмотрел в небеса, потом на меч – и нажал ещё чуть-чуть. Показалась ещё одна капля крови, но Снежана стояла, не мигая, лишь её щёки чуть побледнели, и руки задрожали. Капля крови потекла по лезвию меча, но в этот миг на плечо Коттина легла рука Фавна – от него  несло, как из огромной бочки – от этого запаха можно было упасть без чувств. Коттин попытался оттолкнуть опять пьяного козлоногого, но Фавн  нелепо взмахнул руками, поскользнулся. Его хвост  хлестнул Коттина по спине, копыта взметнулись выше похотливой рожицы, и всем телом древний божок упал на меч. Как сквозь масло, меч прошёл сквозь тело ребёнка. Девочка  медленно упала на спину, отталкивая руку  Коттина.
     -  Ариант  меня не взял в лес, - прошептала Снежана, - а я так хотела! Ведь он мой брат-близнец…
     Глаза девочки закрылись, изо рта потекла струйка крови. Коттин, с выпученными от ужаса глазами, с волосами, вставшими дыбом, вынул меч, и, направив его в небо, возопил:
     - Боги! О, боги!
     Из меча в светло-голубые белёсые небеса ударил яркий луч,  по небосводу пошла лёгкая рябь, словно от камешка, брошенного в воду. Люди Аминты, окружившие Первого,  стали указывать на небо, громко переговариваясь. Взглянув вверх, Коттин увидел  валькирий, которые, хрипло крича, пикировали на крылатых конях вниз, чтоб унести по Бильфросту, радужному мосту, погибших воинов. Коттин узнал Роту, Христу, других дев Одина. Убедившись, что небеса открылись, он в ярости повернулся к Фавну, чтоб порубить его в капусту. Фавн отпрыгнул, стал бледнеть, расплываться, дразня Коттина пьяными рожами – но глаза козлоногого смотрели мудро, проницательно.
     - Я тебя ещё найду! – прошептал Коттин, с ненавистью глядя  на Фавна.
- Конечно, найдёшь, - усмехнулся Фавн. - Я теперь живу в любом хмельном. Пей больше – и я приду. Кстати, - вдруг озаботился сатир, - а где брат-близнец? А, вот оно как! Слава небесам, его нет в Мидгарде!
     После этих слов сатир исчез – и вовремя, небеса распахнулись, словно глаза удивлённого ребёнка - богиня, в лёгкой тунике, улыбаясь, смотрела вниз, где, как оловянные солдатики, люди свирепо истребляли друг друга.
     - Фригг! Великая богиня! – закричал Коттин.
- А, это ты, Кот? Всё гуляешь? Что не заходишь в гости?
- О, Фригг, почему боги так долго не отвечали на наш зов? Что случилось?
- Что случилось? – удивилась богиня, встряхивая рыжими кудрями. – Да,  ничего, собственно! Мы пировали! Ах, какой долгий был  пир!
     Коттин вдруг осознал, что не слышит никаких звуков – не звона мечей, ни воплей сражающихся, только где-то плескались волны и тихо ржали кони. - Вы пировали? – ошарашено спросил древний странник. - Но почему не отвечали на мольбы и не замечали жертвы?
- Мы уходим спать, глупый Котик. Ты разве не знал, что наши день и ночь по тысяче лет? Так что – прощай на десять веков, Котик!
- Постой, Фригг! Разве ты не видишь? Мой народ гибнет! Дай мне хотя бы каплю волшебства!
- Да бери, жалко, что ли? – богиня наклонилась и послала Коттину воздушный поцелуй. Словно цветное облако просыпалось на бывшего Кота, и тут же снова заорали дружинники, застонали раненые, зазвенели мечи - оба войска в последнем, зверским ожесточении, бросились резать друг друга.

     - Господин, конница русов пошла в атаку! Ещё минута – и нас сомнут!
- Сейчас, Аминта! Дайте мне коня! Да, пришли сюда двух бойцов, пусть сожгут тело девочки. Вдруг…
- Коттин! - взвыл Аминта. - Никаких «вдруг», мы победим.

     Древний странник вскочил на коня, меч молнией сверкнул над головой. Он взглянул на небеса – Фригг до сих пор смотрела на смертных, что всё время воюют, убивают друг друга, укорачивают и без того свою коротенькую жизнь. Вдруг богиня оглянулась – в  небесах Вальгаллы, одно за другим, открывались иные окна – их становилось всё больше и больше, а в тех окнах – ещё и ещё. На поле битвы смотрели боги и богини из разных миров, многие из богов были неизвестны Коттину, а из дальних окон, из тьмы  чужого космоса, смотрели существа, не имеющие с человеческим обликом ничего общего.
     - Смотри, Чудь! Все боги многочисленных миров смотрят на нас! Сегодня здесь родится новая Империя, которой отныне не будет конца!
     Всадники в чёрных кафтанах рысью вышли на вершину холма – новгородчина и варяги наседали, конница русов почти прорвала ряды ополчения и дружины – однако, живых оставалось с обеих сторон мало, ох, как мало!
     В небе  появилось чудное существо – в сияющих золотом латах, в пурпурном плаще, широко раскинув белые лебединые крылья, стоя на кудрявом облаке, оно рубило серебряным мечом налетающих на него и злобно кричащих валькирий.
     - Ангел господний! – закричал какой-то дружинник. - Кто-то из христиан умолил вступиться своего ангела!
- Чудь! – заорал Коттин, вставая в стременах. – Сейчас мы сомнём врага и начнём Великий Поход! Смотрите на меня,  древнего Коттина Стража! Я сейчас явлю вам милость богов и предстану в образе вашего древнего покровителя!
     Что-то ярко вспыхнуло, на белом коне вместо Первого, или боярина Коттина, ещё толком никто не разобрался, возникло  странное существо – высокий рыжий Кот, в красных сапогах, шапке пирожком и рыжей кожаной куртке, сшитой из кусков коровьей кожи.  Баюн мурлыкнул, совсем по-человечески рассмеялся –  сила переполняла его. Вот он дунул на правую лапу –  место неё возникла человеческая рука в железной перчатке, крепко сжимающая меч Индры.
     - Вперёд! Один удар, и победа будет за нами! Они уже изнемогают! – высоким голосом пропел Кот, и бросился вниз, пришпорив коня и страшно закричав убийственной трелью. За Баюном летел его телохранитель, знаменитый богатырь Аминта, из-под копыт  чёрного коня летели комья земли, попадали во всадников, острым клином несущихся вслед за ним, сметающих всё на своём пути.
     Кот Баюн всё видел и всё слышал – лязг мечей и кольчуг, хрип пробитых лёгких, шёпот умирающих, его зелёные глаза горели, высматривая слабые места в рядах новгородцев, в отчаянно сражающейся коннице русов. Эти глаза видели все промоины весенних ручьёв,  все ямки на поверхности холма, видели всё, что шевелится под копытами коня…
    А что там шевелится? Кот Баюн вдруг увидел нечто…  нечто… что взорвало мозг, распушило усы, подняло шерсть дыбом на загривке!  Горячая кровь ударила в голову, свирепые инстинкты, заложенные в незапамятные времена насмешником Агни, взыграли в полную, невероятную силу! Кот Баюн заорал во всё горло боевую песнь всех котов мира – Мяуууу!!!  И отбросив меч,  изо всех сил,  прямо  с коня прыгнул…  на мышь, что стояла  столбиком, бусинками чёрных глаз наблюдая за приближением зверя.
    Дальше произошло то, что никогда не снилось  ни одному всаднику ни в одном самом страшном сне  – конь Аминты запнулся за Кота,  прыгающего за мышью по склону холма, богатырь перелетел через голову животного, упал на пику какого-то расторопного новгородца. Лавина всадников превратилась в кровавую кашу – трещали ноги коней, ржущих в смертельном ужасе, брызнула кровь из раздавленных тел, налетевшая русь в яром неистовстве рубила и людей и животных…   Кровавый хаос накрыл поле боя. И только стаи ворон усаживались на окрестные деревья, терпеливо наблюдая, как росли горы трупов.
    
     Воеводой русов был произведён строгий досмотр –  своих павших воинов, как и союзных словен, сожгли на скорбных кострах. Чудь похоронили в общую яму, предварительно поживившись трофеями. Своих раненых, что выжили к утру,  отправили домой речным путём, всю чудь добили – кровная месть была исполнена в полной мере. Великая Пермь была пригнута под тяжёлую длань Новгородской республики.
     Проклятого кота-оборотня среди мёртвых и раненых обнаружено не было.





     Письмо, нацарапанное по-готски на крышке сундука.

     Я, Стефан, бывший белозерский князь, а ныне раб божий, бродящий по землям  Великой Чуди, и изгоняющий святым крестом нечисть и нежить, молился нынче ночью особенно долго и усердно, потому как стал меня искушать бес. Долго гнал я его святыми молитвами, но явился он в мой тайный скит, и нагло развалясь на лавке, поведал следующее:
     Дескать, зовут его Асмодеем, и знаком он со многими героями, как нынешними, так и древних времён. Сам же бес, или демон, как он себя назвал, рылом страшен, телом красен, гол и отвратителен, словно свинья в своём кале, но, по его лживым словам, он занимает высокий пост в бесовской иерархии.
     Рассказал тот Асмодей, непрерывно чихая от ладана и святых икон, что несколько десятков лет назад, спас он одного моего старинного знакомца. Заныло у меня сердце, ибо догадался я, о ком идёт речь.
     Демон же сказал, что сейчас, сей знакомец, спит в известном месте, но мне туда лучше не соваться – настолько там сильно могущество, его, Асмодея. Тогда я согрешил – вступил в разговор с бесом и спросил - что говорил тот боярин,  если он был при своём уме.
     Бес  промолвил, что ночью, после сечи при Каргополе – вороньем поле, когда погибла чудь, он нашёл порубленное тело известного мне боярина и своим мерзким волшебством перенёс его в тайную пещеру.  И что тридцать лет он ждал, пока срастутся руки,  ноги и  прочие кости у этого существа,  после чего он разбудил его – ибо назрел разговор.
     Боярин же спросил Асмодея – что происходит в Мидгарде. И ответил ему Асмодей, что бывший Мидгард  под крылом Князя мира сего. И позвал его Асмодей к себе на службу, но  боярин показал демону неприличный жест, поведав, что  перед смертью некая богиня отсыпала ему волшбы на тысячу лет, и что в услугах Асмодея он не нуждается. Потом показал вновь отросшие зубы, и оскорбил беса тем, что напомнил, как тот играл в кости с каким-то Олегом - издевался. А когда услышал, что Фавн, известный сатир,  работает в ведомстве демона – то вообще заржал неприлично, как конь.
     На что Асмодей обиделся, и поведал боярину, что чудь полностью разгромлена и ушла в пещеры Урала, а вся земля её лежит под Новгородом. Сей человек нахмурился, но вновь развеселился, узнав, что Республика Новгородская беспрестанно бранясь, передралась внутри себя, и что прозорливый посадник Гостомысл призвал своего зятя – Великого конунга руси Рюрика на новгородский престол. Когда же бес Асмодей рассказывал пещернику, что русь широко разбрелась по рекам, что везде построила крепости и городки, ввела дружины, и что уже и Кыев под ней – он всё ухмылялся. Демон же, захотев уколоть боярина, сказал ему, что сотни племён, ныне сидящих под русью, уже стали себя кликать русскими, но боярин лишь весело хмыкнул – дескать, и хорошо, что русскими, а то пришлось бы зваться чудскими, а то и чудными. После этого Асмодей плюнул и покинул пещеру. На вопрос – когда же проснётся пещерник – Асмодей гнусно ухмыльнулся, и напомнил мне, грешному, что он всё равно соврёт – такова природа его демонской души, вернее, её отсутствия. После этого я наложил на проклятого демона крест господень, и плеснул в его рыло святой водой – заскрипел он зубищами, и с диким визгом исчез в горящей печи.
     Я же, грешный раб божий Стефан, помолясь за пропащую душу сего боярина, сажусь ныне писать на готском языке (а иных я не ведаю), о том,  что творится в мире.  В частности, о Рюрике и его деяниях. Вот, нацарапал начало: «...konung radrik med sine hus on troe vern», что на вашем языке означает: «...конунг Рюрик со своим домом и верной охраной». Только боюсь я, что какой-нибудь пьяный новгородский писарь всё перепутает, и сочинит повесть о князе Рюрике и его братьях Синеусе и Труворе, коих у него  никогда и не было.

     Аминь, братия.


    

    
      

Послесловие:

В соответствии с традициями Корчмы Юрия Никитина, где я начал писать, прошу присылать отзывы. Любые – от чудесных, до отвратительных. На шерстистости моего хвоста это не отразится.