Иммигрантка из Ленинграда

Полина Мармеладова была художницей. Она считала, что обладает совершенно уникальным талантом. И даже боялась выбирать себе определенного кумира в широком море изобразительного искусства, начиная от Дюрера и заканчивая Мэтью Брэннаном и Маркусом Эммом, поскольку сама себе была кумир.

Кроме таланта, в который Полина свято верила, она имела еще хорошее академическое образование, полученное в конце 80-х - ЛИЖСА, что при более детальном изучении разаббревиатуривалось в Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина.

Как-то так получилось, что талант к Полине пришел позже, не во время учебы, поскольку в институте его так и не увидели, а именно тогда, когда Полина со своей семьей перебралась в Канаду, в город Торонто.

Конечно, сравнивать какой-то Торонто с городом на Неве было даже как-то неприлично, и Полина сразу дистанцировалась от русскоговорящих знакомых с менее выдающимися корнями исхода.

- Колхозники! Что вы понимаете о высоком? – писала она в один известный канадский форум – Канада это просто деревня. Сплошная духовная затхлость и примитивизм. В Торонто, кроме квадрата 100 на 100 метров в Йорквилле и пойти некуда.

Колхозники, большая часть которых являлась канадскими программистами, обиженно возмущались и пытались, как могли, отстаивать свою новую родину. Но куда им было тягаться с матерой представительницей ленинградских коммунальных кухонь.

- С кем я вообще разговариваю?! – патетично выстукивала Полина, почесывая сквозь вырез старой майки складку груди, прилипшей в жару, словно большое белое ухо спаниеля. – Кто вы вообще такие?! Извените, мне ваше мнение не интиресно. Все. Ушла.

Особенностью Полины было то, что несмотря на постоянно декларируемую высокую духовность и образованность, писала она частенько безграмотно. И слово «извените» стало одной из ее отличительных фишек. К тому же, когда она не находила каких-либо серьезных аргументов в споре, она заканчивала свою реплику коронным «Все. Ушла.» после чего еще огрызалась полсотней комментов и наконец на самом деле исчезала.

Пытаясь как-то обрести себя в новом мире, Полина закончила курсы живописи в одной из художественных мастерских на College Street, но это никак не изменило ее манеру рисовать и образы, которые она переносила на холст. В основном она отдавала предпочтение высоким, анорексичного вида, девушкам, без каких-либо нормальных человеческих пропорций, и оттого похожих на ветку вьющегося плюща, в длинных до пят пальто, выгуливающих среди каменных лабиринтов старинных улочек от 3 до 5 болонок одновременно. Иногда Полина для придания академичности добавляла девушкам очки, непременно с круглыми линзами, отчего они вместо «умного» выражения лица приобретали какую-то отчаянность выброшенных на берег рыб.

Второй, удачно разработанной темой, были вариации разных сухоньких старушек, сидящих в вагоне поезда у окна, с небольшим кожаным дюффелем на коленках и зонтиком в углу кресла. За окном проплывали все те же старинные узкие улочки, с мощенными крупным булыжником, мостовыми.

Ну и уж когда Полина совсем входила в пик творческого многообразия, она делала маленькие натюрморты из незабудок в вазочке на столе. Но такое случалось не часто.

- Зацените новую картину – обращалась обычно Полина к конфовской аудитории, выкладывая очередную, гнущуюся под напором осеннего ветра, девицу. И не дожидаясь ни чьего мнения сама же и резюмировала: « Я щитаю, что это изумительная композиция.»

- Полина, а есть че-нить поновее? – вопрошал обычно кто-то из простых форумских мужланов.

- Да что вы колхозники можете понять?! И перед кем я здесь бисер разбрасываю... – высокомерно удивлялась Мадам Художница. – Все. Ушла.

После этого, сообщив каждому подключившемуся к обсуждению «полотна» без похвальбы, что он самый настоящий колхозник в убогой деревне под названием Торонто, Полина наконец уходила на кухню готовить чай. Пила она его всегда из одной и той же, коричневой от бесчисленных чайных наслоений, кружки.

А однажды Полина вдруг оседлала новую тему, и громогласно обозначила всем полюс своих стремлений касательно будущей оседлости. Лондон – так называлось то единственное место, где могли бы ее понять и оценить.

- Вы даже не можете осознать, насколько вы убоги в своей деревне. – мессийно начала она новый период общения со своей виртуальною паствой. – Все ваши обсуждения повторяются из года в год – летом чем косить траву на бэкярде, а зимой – когда начинать менять летнюю резину на зимнюю. Все остальное время вы сравниваете цены в Костко относительно других супермакетов. Вам и поговорить больше не о чем. Калхозники! Всё, ушла.

Народ, обрадовавшись, что Полина больше не будет терзать всех своими умирающими от голода девицами, с охотой включился в обсуждение новой эпопеи: «Полина едет жить в Лондон.»

Несколько последующих месяцев Полина описывала свою планируемую встречу со столицей метрополии в тоне приближенной Елизаветы II. Аудитория, посмеиваясь у мониторов, поддакивала одержимой тетушке как могла:

- Да, повезло тебе, Полинка, будешь жить среди музеев, смотреть на полную загадок Темзу, наслаждаться лондонскими кэбами. Вспоминай нас, сирых, хоть иногда.

- Извените – холодно замечала Полина – Но я думаю, что мне будет не до вас. Уж сами как-нибудь в своей деревне общайтесь.

И вот пришел долгожданный день. Полина улетела в Лондон с мужем, сыном и Эппловским ноутбуком.

- Да! – звенел ее первый пост из недр Туманного Альбиона – Вот теперь я могу наконец-то вздохнуть полной грудью – Здесь Европа, цивилизация!

Потом шло пространное описание поисков квартиры в хорошем месте, одинаково близко расположенной к Гайд-парку и Британскому музею. И только в самом конце своей выспренной речи Полина снисходила до обращения к тем, кому собственно и адресовался ее лондонский панегирик:

- Ну а вы, калхознички, как там? Барбекюшницы уже почистили? Ладно, все. Ушла.

Сообщения в последующие дни пестрели сообщениями о музеях, театрах, лондонском бомонде, который, судя по всему, с непередаваемой радостью воспринял весть о прибытии Полины на Британские острова.

Потом Полина сообщила, что нашла замечательную квартиру. И выложила фотографию парочки припаркованных у ее подьезда «Бентли», чтобы ни у кого даже не зародилось тени сомнения о высоком статусе ее соседей.

- Боже! – делилась она переполнявшей ее радостью – Как мне хочется творить здесь. Я чувствую необычайный прилив вдохновения.

На следующий день действительно появился продукт прилива – новая картинка истощенной девушки с собачками. Однако, справедливости ради, нельзя было не заметить, что картина обрела свежий и яркий элемент отсутствовавший доселе – тротуар, по которому девушка нетвердо ступала в своих ботиночках, был щедро завален золотой листвой.

Но, совсем по-темзовски, или типично по-лондонски, за приливом последовал и отлив. Уже через несколько дней Полина пожаловалась на высокие цены на Интернет и затянутую процедуру его активации в новом сьемном жилье. Потом она все же спохватилась и сообщила, что красное вино в Лондоне все же дешевле, чем в Торонто. И вдобавок выложила пару фоток шикарного (по ее мнению) чайного магазина.

Колхозники посочувствовали касательно цифровых кабельных коммуникаций и дружно похвалили чайную забегаловку.

Еще через несколько дней Полина, забыв о музеях, публиковала фотки специфического лондонского неба.

- Разве такое небо есть в вашей деревне?! – с надрывом вопрошала она – Это можно увидеть только в Лондоне!

Правда потом последовало несколько строчек сетований на дороговизну некоторых лондонских продуктов, однако в конце спича это было снова побито сообщением об удивительной дешевизне красного вина.

Потом Полина писала (но уже без огонька) о новых путешествиях по Лондону и вокруг него, но периодичность ее известий имела угасающую последовательность. Картинки и вовсе перестали появляться.

- Лондон прекрасен... – как-то вяло сообщила она в последний раз и совсем пропала с форума. И в тот момент все действительно поняли, что Лондон всемогущ, если он так легко и незаметно поглотил человека, искусство которого никак не умещалось в рамках Торонтовской деревни.