Ной армянский

Настроение весеннее, а значит стабильно-неустойчивое. Даже Муза, появившаяся неожиданно как шахидка, и та исчезла не оставив даже надежды на стихотворную строчку. Наверное, обиделась. Зря ей сказал, что у неё авитаминоз. Съязвив в ответ, что уж лучше авитаминоз, чем словесный понос, исчезла как утренний душман, вернуться не обещала.

Отсутствие понимания со стороны музы неизбежно ведет к поиску причин. Сегодня мне вызвался в помощь «Ной» армянский. Сам вызвался. Ладно, он старый и мудрый, но что-то не договаривает. Потоп-то, когда был, а на стекле этикетка, что ему только двадцать. И этот туда же, соврал. Жаль, но придется его прикончить, но медленно, впитывая в себя его душу маленькими глоточками. Постепенно приходит понимание того, что двадцать лет – для этого армянина хороший возраст.

По мере абсорбции мною его сущность проявлялась всё ярче. Легкий аромат сливы, как бы припущенной дымком, оттенял крепость его духа. Да, хороший виноград на горе Арарат. Едва уловимые мягкие нотки вечернего летнего солнца, горячего камня, начинающего остывать на закате, не определяемое послевкусие каких-то загадочных минералов и запахов горных трав застряли в нёбе и, как гвоздь в башмаке не давали забыть об этом.

Кадык мой в роли  полиграфа уверял меня, что армянин не врет и вправе гордо носить имя «коньяк старый», а может и «очень старый».

По мере того как он испускал свой дух, ублажая мой организм мягким согревающим теплом в районе яремной впадины, я был вынужден выслушивать его небылицы о какой-то «доле ангела», которую он вынужден отдавать ежегодно. Во даёт! Полтора-два процента в год, дескать, он теряет. В бочке его, видите ли, лет двадцать продержали. Диоген и то меньше в бочке провел времени и не испарялся вовсе.

Видно, пытаясь произвести дополнительное впечатление, он принялся рассказывать странную легенду о каком-то грузном старце островитянине с вонючей сигарой, некогда бывшим вождём  в далёкой христианской стране виски и горячо возлюбившим прекрасного, но совсем не молодого родственника этого армянского «Ноя». Наверное, по этой причине соплеменники старца, возмущённые порочным пристрастием к чужеземцу, обзывают всех инородцев унизительным словом «бренди». 

Поглотив значительную часть этого двадцатилетнего старца, я понял, что «Ной» вовсе не из рода миллезимов.

Намешано разных кровей. Когда стало ясно, что для меня это больше не секрет, он сознался-таки, что имени, данного ему при рождении, он не помнит, как не помнит и родителей. Знает только, что он плод любви  красавицы земли и восхитительного винограда. Долгое пребывание в застенках коньячного завода убедило его, что он не повторим и самых благородных кровей. В одиночестве своём он гордился этим. 

А недавно его насильно подвергали унизительным процедурам. Сначала  его  ассемблировали  с незнакомцами, а затем последовала мучительно-длинная процедура купажирования, доставлявшего великое удовольствие ненасытному палачу, смаковавшему всё происходящее в мрачном подвале и объявившему, что результатом пыток стал коньяк «Ной».

Деталей он не помнит, но, похоже, что не врёт, утверждая, что все с кем сотворили это ужасное насилие, были не менее благородных кровей и вполне почтенного возраста.

Так он стал Ноем. Ковчега он не строил, но всё равно, хорош!

Да, ещё он напоследок сообщил, что нынче много развелось самозванцев лже-Ноев. Кровей не тех и в бочках-то их не держали, и не пытали подолгу. Так, ухватят где-нибудь простолюдина, закатают в бутылку, а этикетку-родословную налепят знатную. Посоветовал он на укупорку глядеть. Дескать, если пробковая, то благородных кровей, а коли винт на горлышке, то ждет тебя состояние фрустрации, а не сбывшиеся ожидания до хорошего не доводят. Посетовал он, что меньше воды в Севане, чем коньяков выпускают нынче.

Да, печально, в смысле, что «Ной» кончился.   
 
Погода портится, календарь подтвердил, что на улице весна. На каштане несколько прошлогодних листьев скрюченных и дырявых. Безучастно раскачиваемые  порывами южного ветра, они напоминают рисунок из санбюллетеня  районной поликлиники, изображающий легкие курильщика. В луже, скорее напоминающей небольшой пруд, вырытый колесами бездомных автомобилей, отражается неопределенного цвета небо. Легкая рябь, должно быть, последнего дыхания зимы, временами покрывает как кожу морщинками только что гладкую, но безучастно-холодную воду. Грустно? Пожалуй, нет.

 Почки на абрикосах уже на 9 месяце и розовый флёр как размазанный по ветвям малиновый йогурт,  как аккуратный мазок розовато-серой акварели.

Каштанов же почки, скорее, как почки пропойцы набухли и даже, похоже, прорваться готовы от нетерпенья и вожделенья глотнуть поскорее чего-то иного, чем соки растенья. А может от любопытства? Они хоть не знают, но, видно, догадываются, что скоро как гадкий утёнок из сказки они превратятся в волшебные белые свечки в объятьях молодых, красивых с мускулистым (хоть и зеленым) торсом листьев, где им суждено вызывать зависть подружек, соседок (хоть и не долго).

А сойки скандалят, им вторят вороны и все что-то делят, чего-то желают друг-другу плохого. Синицы беспечно шныряют меж веток, шпаки появились. А белки как прежде, но с удвоенной силой мозги напрягают, пытаются вспомнить места, где запасы свои уложили на зиму. Пустое! Причем во всех смыслах. Теперь понимаю причины скандалов меж соек и белок. Ведь мы же в России! Мы с ними похожи. Все просто как грабли, воруют!!! Причем, даже птицы.    

12 апреля 2011 года