Лунная горка

Мария Ивановна проснулась от звуков беспорядочной стрельбы. Сердце испуганно сжалось и пустилось в галоп, больно толкаясь в ребра.
– Господи, Господи, Господи… – забормотала она, несколько раз торопливо перекрестившись, – Никак война началась!
За окном послышался смех и улюлюканье.
– Тьфу, ты! Напугали-то как. Новый год же… Пуляют свои фейерверки…
Мария Ивановна с кряхтением подняла свое непослушное тело, подсунула подушку под спину и стала слушать звуки праздничного гуляния. Неожиданно она ощутила свое одиночество так остро, что стало больно дышать. Из глаз, прокладывая себе извилистый путь по морщинистым щекам, заторопились слезинки. В последнее время слезы были так близко, что лились по любому поводу.
Она сидела, смотря в темное окно, вытирала слезы, сморкалась, охала и кому-то невнятно жаловалась на одиночество, на старость, на болезни.
– Ну вот, наревелась, дура старая, – обругала она себя. – Теперь уж не уснешь…
Мария Ивановна осторожно встала, пробуя больные ноги, охнула и пошла, прихрамывая, на кухню, по привычке разговаривая со своим невидимым собеседником.
– Щас вот чаю нагреем, попьем горяченького, нутро согреем. Чего ж нам праздник-то не устроить? С конфетами попьем, – приговаривала она, включая свет и гремя посудой.
Чайник уютно заурчал, нагреваясь, дверцы шкафа истерично скрипнули, со звоном упала на пол чайная ложка. Тишина испуганно сжалась и нырнула в темноту, и Мария Ивановна удовлетворенно кивнула и проворчала ей во след мстительно:
– Вот еще радио сейчас включим, да плясать пойдем!
Постепенно шум улицы затих, небо на востоке посветлело, чай остыл.
– А чо, Марусь, не пойти ли нам с тобой погулять? – спросила она сама у себя. – Проветрится надо маленько, а потом, чо-нить вкусненького приготовим. Ребятишки обещали к обеду подъехать. Хотя… Обед-то у них только к вечеру случится, знамо дело, гуляли, небось, всю ночь.
Вспомнив детей и внуков, живущих своими семьями, в гости захаживающих не так уж часто, как хотелось бы, она снова всплакнула. Потом оделась, нащупала за дверью палку-помощницу и открыла дверь. Постояла немного на пороге, вернулась, пошурудила в коробочке, стоявшей на тумбочке у двери, достала таблетки и кинула одну в рот.
– Чо-то сердце разнылось, окаянное – проворчала она, выходя.
На улице было морозно, пахло паленым и хмельным, снег был присыпан разноцветной мишурой, из сугробов торчали обгорелые прутики бенгальских огней.
– От, намусорили-то, – покачала головой Мария Ивановна, но, скорее удивленно, чем осуждающе.
Она шла по своей улице и оглядывалась, не узнавая. Рябину у подъезда нарядили как елку новогоднюю. Красиво получилось. Остановку автобусную украсили гирляндами, словно сказочную пещеру. Мария Ивановна посидела немного на скамеечке, представляя, что сейчас вот подъедет к остановке автобус, а за рулем гном.
– Вот бы я с ним и поехала, с гномом-то, – захихикала Мария Ивановна и вытерла набежавшие слезы. – Холодно вот только ждать-то…
Она снова встала и пошла к оврагу, где ребетня устроила горку. Осторожно нащупывая палкой нескользкие места, подошла к самому краю и замерла. Ледовая дорожка, соскальзывая вниз, светилась призрачным, манящим светом. Мария Ивановна посмотрела вверх и увидела яркий диск луны.
– Луна-то вон, с горки тоже катается, – тихо прошептала она и снова посмотрела на гладкую поверхность горки, отражающую лунный свет.
И вспомнилось, как она, Маруся, любила с горки кататься. Папаня ей катушку из фанерки делал, ни у кого такой не было. С одной стороны она была покрыта ледяной коркой и так скользила, что Марусю никто обогнать не мог. Даже Валерка…
Воспоминания вдруг закружились вокруг, словно снежинки, перебивая друг друга, вспыхивая картинками, окликая давно забытыми голосами. В груди разгорался болезненный огонь. Мария Ивановна засунула руку в карман, нашаривая стеклянную колбочку нитроглицерина, но вдруг увидела приткнутую в сугроб картонку, словно огромная коричневая ладонь протянулась к ней. И Мария Ивановна, задыхаясь, ухватилась за эту картонку, подоткнула ее под себя, тяжело оседая в снег, улыбнулась сквозь слезы и оттолкнулась, торопя себя ногами и руками туда, вниз, по ледяной дорожке, укатанной лунным светом. Ах!....
Воздух упруго ударил в лицо, мороз смачно поцеловал морщинистые щеки, и Марии Ивановне стало так хорошо, так невыносимо радостно, что она неожиданно тоненько взвизгнула, влетая в сияющее облако тумана, возникшего перед ней. В грудь что-то ударило, выталкивая боль, и Мария Ивановна почувствовала необычайную легкость, ее тело, пробив упругую преграду стало падать. Или взлетать. Мария Ивановна не поняла, что происходит, но страх, трепыхнувшийся было, быстро исчез, оставив после себя изумленное любопытство.
– Ушиблась? – послышался голос откуда-то сверху.
Распахнув глаза, она увидела склоненное над собой мальчишечье лицо с россыпью веснушек.
Мария Ивановна прислушалась к своим ощущениям и с удивлением обнаружила, что у нее ничего, ну вообще ничегошеньки не болит…
– Тебя как зовут, – снова подал голос мальчишка и за его спиной вдруг затрепетали прозрачные крылышки.
Мария Ивановна ничуть крылышкам не удивилась а, наоборот, испытала жгучую зависть. Ей тот час же захотелось иметь такие крылышки. Она легко вскочила на ноги и потянулась к рыжему мальчику.
– Крылышки… – прошептала она благоговейно.
– Тебя так зовут? Крылышки? – синие глаза мальчишки удивленно расширились.
– Да нет, – отмахнулась она, – это у тебя крылышки. А меня зовут Маруся.
Сказав это, Мария Ивановна смутилась и попятилась. Мальчишка звонко захохотал, подпрыгнул, помогая себе крыльями, похожими на стрекозиные.
– Ты славная, Маруся! Хотя и новенькая. Новенькие всегда поначалу пугаются и путаются. Привыкнешь. Ты храбрая девочка, с горки не побоялась… – уважительно проговорил мальчишка и покраснел так, что веснушки на его лице стали незаметны.
Маруся опустила глаза и вдруг увидела свои ноги. Нет! Не ноги, а маленькие хорошенькие детские ножки. Она несколько раз притопнула ими, убедившись, что они слушаются именно её, и стала оглядывать себя. Она рассматривала свои розовые упругие ладошки, поцарапанное колено, платье в горошек и оборочкой. Это была она, Маруся, почти совсем забытая, но такая знакомая и родная.
– Я что, умерла? – спросила Маруся и приготовилась зареветь.
– Ну вот, начинается, – разочарованно протянул мальчишка. – Во-первых, не умерла, а освободилась. Что, так сильно хочется в свое старое скрипучее тело? – И он презрительно оттопырил губы.
– Нет! – испуганно воскликнула Маруся, обхватывая себя руками.
– Ну, вот и хорошо, тогда привыкай, осваивайся, – и он пошагал вперед, сквозь редеющий туман.
– Погоди, – крикнула Маруся. – А я где? В раю?
– У каждого свой рай и ад, – совсем по-взрослому сказал мальчишка. И каждый попадает туда, куда стремится его душа. Ты – родом из Детства, и никакая старость тебя не победила. Так что с возвращением, Марусь!
Маруся оглянулась и увидела уходящую в туман ледяную горку, у ее подножья угадывался темный силуэт лежащего человека. Девочка подняла ладошку и, улыбнувшись, помахала рукой зиме, горке и упавшей женщине, которая нашла в себе смелость вернуть её в Детство.
А вокруг цвели ромашки, жужжали пчелы, порхали разноцветные бабочки и птицы. Между деревьев резво носились наперегонки с детьми солнечные зайцы. Маруся шла по тропинке с букетом цветов и со всеми здоровалась. А потом, вдруг, подпрыгнула и полетела. Не куда-то, а просто так. Потому что всегда хотела научиться летать.
В Детстве все мечты сбываются. Только попасть туда непросто….