Зарок

                “Байки старого прапорщика”

         Где-то за взлетной полосой вилась быстрая горная речка Кокча, всего несколько минут назад блестевшая под лучами вечернего солнца. Но оно, зацепившись за вершины ближних гор, моментально исчезло, и сумрак окутал  файзабадский аэродром. Киномеханика из роты охраны это очень устраивало. Сразу после ужина он крутил кино для всех желающих. Лучшие места на струганных лавочках  занимали вертолетчики и офицеры аэродромной роты, там же сидели официантки и поварихи летной столовой. Ближе к экрану на половинках бомботары, приспособленных вместо скамеек, располагались солдаты свободные от нарядов и дежурств. Всегда находились места для нетерпеливо ждущих вертолетного каравана заменщиков и дембелей.
        Сеанс начался вовремя: титры появились на экране, а звук, вырвавшись из “кинозала” представлявшего собой обнесенную маскировочной сетью площадку под открытым небом, полетел в южнопамирские ущелья.  Однако, вскоре не выдержав  тягомотины рекомендованного политуправлением фильма, часть зрителей  ушла в курилку  травить анекдоты. Оставшиеся солдаты, в основном, спали и только прапорщик-фельдъегерь, тихо сидел на  лавке, уставившись в запылённый экран. Ожидая караван, он тешился надеждой побыстрее свалить из этих гребаных ущелий, где за неделю своей командировки умудрился три раза попасть под обстрел. Одно радовало, что встретил здесь земляков, они накормили и напоили перед дальним перелётом. Зная коварные свойства спирта, прапорщик сразу после ужина спрятал свой укороченный «калашников» в желтый фельдъегерский портфель. За автомат он уже не волновался, так как  портфель из рук никогда не выпускал. Для крайнего случая  трофейный пистолет “Стар”, пристегнутый за зеленый шелковый шнур, всегда лежал во внутреннем кармане бушлата, чуть ниже сердца.
         Около получаса прапорщик упорно смотрел фильм, а уснул в тишине, пока киномеханик менял пленку. Встрепенулся фельдъегерь от мелькнувшего на экране яркого блика, когда киноаппарат снова монотонно застрекотал. За те мгновения увидел, что на лавках спереди и рядом сидят на корточках, закутавшись в одеяла-накидки и зажав между коленями оружие… “духи”.  Сон исчез в миг.  Левая рука с хрустом в пальцах сжала потертую кожаную ручку портфеля, а правая начала медленно - медленно подниматься к верхним пуговицам бушлата и, нащупав их, стала расстегивать одну за другой. С трудом повернув шею, прапорщик огляделся. А кинозал-то почти пустой!  Где-то у самого экрана несколько полусонных солдат без оружия, да сзади суетится киномеханик со своими железными коробками с пленкой. Занемела спина у прапорщика, но ладонь уже добралась до рукоятки пистолета.
          «Не беда, что в обойме всего три патрона, - начал подбадривать себя  фельдъегерь, - на испуг хватит и этого». Но, пересчитав афганцев,  горько пожалел об остальных патронах из обоймы, которые потратил когда-то на кабульских кладбищенских ворон и старую кастрюлю полмесяца назад в Хайратоне. «Гады! Первому, кто шелохнется, пуля приготовлена!» - прапорщик потянул пистолет, ободренный такой воинственной идеей, но проклятый “Стар” зацепился в кармане за что-то. Фельдъегерь занервничал, начал сильнее дергать пистолет,  а тот  влез куда-то своим длинным стволом и не вытаскивается. Еще этот дурацкий шнур на пальцы намотался... Взмок  прапорщик, как летом  на солнцепеке. И крикнуть, позвать на помощь не удается -   сел голос от изрядной дозы неразбавленного медицинского.  «Если жив, останусь - зарекся прапорщик - "завяжу", ни грамма спиртного до гробовой доски!».
          Правая рука все сильнее дергается под бушлатом, да так, что душманы поглядывать стали. Поворачивают свои бородатые головы в чалмах и паколях - шерстяных шапочках местной афганской работы. Под пристальными взглядами совсем загрустил прапорщик – не пожил еще, жена молодая, и сыновья только в детсадик пошли. «Сейчас треснут соседи по башке или нож к горлу приставят и утащат  через дыру в сетке маскировочной в тополиную аллею, а там, через дорогу и в горы. И не доведется пожить в новой квартире, которую обещали дать сразу после Афгана.» -  И решил фельдъегерь - будь, что будет! Резко встал, едва не упав, и стал протискиваться по проходу между лавок, судорожно вдыхая резкий запах давно не мытых тел душманов.  Не стали они  открывать огонь в двадцати метрах от казарм  роты охраны аэродрома, а  крайний  душара даже привстал, пропуская прапорщика к выходу. «Вон и часовой стоит, привалившись плечом к столбику у входа!  Ну, паразит, в экран уставился и духов, бля, не видит что ли?» - Как при радикулите, согнувшись и крепко прижимая свой портфель к животу, переставляя с трудом от чего-то вдруг отяжелевшие ноги, озираясь, все ближе оказывался прапорщик у входа. Еще несколько скамеек и банда уже далеко за спиной. Через три шага он оказался за маскировкой, а там,  рядом курилка с нашими людьми.
        «Спасся, вывернулся из душманских лап, уцелел! - обрадовано подумал фельдъегерь и бегом к дежурному по аэродрому.  - Там у вас толпа духов кино смотрит! Вы чё? Где служба? Часовой ни хрена не видит!»  -   А старлей, крутя ручку настройки радиоприемника и зевая, произнес  -  «Это мирные “духи”, вроде отряда самообороны, хотя, черт их разберет, этих бородатых. Приходят иногда к нам фильмы смотреть, потому что скучно у них в кишлаке, что за той горой» -  И он махнул куда-то в темноту.
        Не сдержал  свой зарок прапорщик.  Иногда после третьей  стопки  "Пшеничной"  вспоминает он этот и другие афганские случаи, ужиная на кухне своей трехкомнатной квартиры, нахваливая женушку и слегка приструнивая расшалившихся сыновей-подростков.