Золотинка

Кто где родился, тот там и пригодился 


За селом на полной воле
Веет ветер-самолёт.
Там картофельное поле
Всё лиловеньким цветёт.
            Саша Чёрный


Шура Кардаш родился в многодетной семье сразу после войны в маленькой деревушке, что пряталась среди сплошного леса. С самого детства вместе с братьями и сёстрами он бегал в тот лес за ягодами-грибами, ездил с отцом за дровами, помогал матери управляться с хозяйством и огородом. Закончив начальную школу в своей деревушке, четыре года отбегал по пять километров в  деревню соседнюю. Там была восьмилетка. Учился хорошо, с охотой. После восьми классов Шура поступил учиться в сельскохозяйственный техникум на агронома. С его тягой к учёбе можно было и дальше учиться. Но при такой ораве, что оставалась у него дома, на одну стипендию разве пошикуешь? Хотелось уже и одёжину какую получше приобрести, и с гостинцами в родной дом приезжать, а не только из него тягать торбы с салом и картошкой. Так что после получения специальности «агроном», Шура по направлению отправился работать в один из колхозов Черниговщины. Тот колхоз как раз специализировался на выращивании картошки, к которой Шура неровно дышал: страшно любил её сажать, затем наблюдать за появлением первых росточков, вместе с сёстрами и матерью становиться на ряды и окапывать-окучивать кусты, а осенью копать и любоваться каждым клубнем. А уж есть-смаковать барабулю, как её ещё называли в семье, он мог в любом виде: холодную, "в мундирах", пустую.

Дома в одном из углов огорода он, будучи подростком, отвоевал у матери себе гряду – для опытов. На ней весной высаживал рассаду, которую выращивал в маленьких ящичках на подоконниках из семян зелёных ягодок, что вырастали на месте белых и фиолетовых картофельных цветков. Колотился над каждым кустиком, что-то всё над ними колдовал – ставил опыты, про которые читал в сельскохозяйственных журналах.

Парень с малолетства никак не мог постичь: как это из малюсеньких, едва видимых иногда глазу точечек семян, брошенных в землю, вырастают разноцветные цветы; из одних зёрнышек – красные помидор, свекла и морковь, а с других – зелёный огурец, жёлтые початки кукурузы? А взять рожь, пшеницу, овёс? И у всех их разный вкус! Чудом для него оставалась и его любимица – картошка.

На Черниговщине Шура, как говорили в его деревушке, окошевался: женился на однокласснице Екатерине, с которой переписывался всё время, пока учился, с помощью колхоза построил добротный кирпичный дом, у них родились двое деток – сын и дочь.

Работал он, как и учился, с охотой и всё продолжал  ставить свои опыты над картошкой, благо был уже в хозяйстве главным  агрономом. Его назначили на должность вскоре после окончания учёбы в Горецкой сельскохозяйственной академии, которую он закончил заочно. На это время главный агроном их колхоза запросился на пенсию – в шестьдесят лет с гаком ему было уже тяжело носиться по полям, высиживать многочисленные совещания в районе и области. Так что Шура со своей учёбой поспел вовремя. Теперь он был уже не Шура, а Александр Александрович. Правду сказать, он не рвался на должность главного: все его мысли были направлены на одну-единственную цель, которая стала главной в его жизни, – вывести новый сорт картошки, и не один! По его настойчивой просьбе ещё бывший главный агроном по согласованию с председателем колхоза отвёл настырному своему помощнику небольшую делянку земли под его картофельные опыты. Мол, пусть лучше больше в земле колупается, чем заглядывается в бутылку, как другие. На той своей делянке Кардаш работал урывками, в выходные дни, ведь не она была главной в хозяйстве. От колхоза требовали не выведения новых сортов, а вала продукции с готовых. И должность главного, хотя бы и теми совещаниями в самом колхозе и в районе очень сильно отрывала его от любимого занятия. Он стал умудряться посылать на них вместо себя молодого своего помощника Ваню Солода. Тот охотно соглашался, потому что, выбрав профессией роботу, тесно связанную с землёй, парень больше любил выдавать себя за начальника: сидеть в кабинете и на тех самых совещаниях, перебирать бумаги, проехаться на «газике» мимо колхозных полей, а, вернее, мимо девчат, которые на них работали – только не копаться в земле.

Всё было хорошо, пока не распался Союз. Сначала все волновались: что оно и как будет? Первые годы после развала огромной страны работа шла по наезженной колее, затем неприметно (как растут чужие дети) поползли изменения. Колхозы и совхозы начали понемногу хиреть, разваливаться, их стали попросту растягивать кто куда. Поменялись все начальники, а с ними пришли новые порядки.

Всё это так было не по душе Кардашу. Его опыты на то время оказались никому не нужными. Тогда он перенёс их на свой участок земли возле дома. Из-за них с ним ругалась его Катя, ведь большая часть огорода была занята грядами с опытными образцами картошки, а ей не было куда приткнуться со своими грядами огурцов, перцев, лука, цветов…

Время от времени Александр Александрович вместе с Екатериной и детьми наезжал домой в Беларусь, в родную деревню, к старой матери, которая осталась одна в доме. Все её дети к этому времени разлетелись по миру – кто куда, а хозяин умер. Продолжал ездить и после того развала. Бывало, что один. На своей машине (сначала это был «запорожец», потом его сменил «москвич», а того – «жигули») оборачивался за день. Преград не было никаких до того времени, пока Беларусь и Украина, которые стали самостоятельными, не начали наводить приграничные переходы-переезды. С каждым разом контроль на них усиливался, но не это выводило из себя всегда уравновешенного Кардаша, а трата, бывало, по нескольку часов, того самого времени, которого и так не хватало, чтобы за выходные помочь по хозяйству матери и дома у себя что поделать. Его опытные гряды и грядки тоже требовали много времени.

В одну из таких поездок под Радуницу, когда он с Екатериной и детьми, прикупив в Чернигове на Центральном рынке искусственных веночков и цветов на могилы отца,деда с бабой, да по килограмму-два первых парниковых помидор, огурцов, ещё всего понемногу  на поминальный стол, подъехали на своей «шестёрке» к переходу в Новых Яриловичах, то, оказались где-то сотыми в длинной автомобильной очереди таких же, как сами белорусов, которые ехали отовсюду к своим умершим родственникам. Оформление-проверка шла почему-то, как никогда, долго и медленно. А тут ещё по очереди, от машины к машине, прошёл слух, что «сегодня на пункте шурует Белозорый – таможенник-робот, который не даёт людям провезти ни одного лишнего грамма, даже когда речь идёт о похоронах человека».

Кардашам нечего было бояться: на четверых они везли, даже не добрав нормы тех килограммов. Они спокойно ждали своей очереди. Куда денешься? А  когда  очередь наконец дошла, к их автомобилю вальяжно, не спеша, приблизился молодой парень в форме таможенника с одной звёздочкой на погонах. Не глянув ни на кого, он показал рукой Александру Александровичу отъехать в сторону, затем велел достать все сумки-узлы и… высыпать на землю помидоры и огурцы. 

– Послушайте, уважаемый, мы же на Радуницу едем, ничего такого запрещённого не везём, не первый раз едем. Видно же, что мы не челночники, мы свои – белорусы!..

– Поговори мне, так сейчас поверну назад, нашёлся мне свой, копаясь в одной из сумок, а затем, подкинув ногой помидорину, которая откатилась в сторону, сказал, как плюнул, таможенник, – не дав Александру Александровичу даже закончить свою тираду.

Всегда спокойного, выдержанного Кардаша те слова и поведение молодого парня резанули по живому. Оставив на земле-асфальте помидоры и огурцы, а в машине растерянных Екатерину и детей, он направился к дверям административного здания таможни. Там, позвав старшего смены, поговорил с ним, и не только: заставил Белозорого собрать с земли помидоры и огурцы и извиниться, а доехав до Гомеля, не поленился, заехал в областное управление таможни, где написал жалобу на имя начальника. В жалобе Александр Александрович обратил внимание на недопустимость роботы таких вот роботов-белозорых на границе Беларуси, на то, что они своим поведением подрывают её авторитет,  и что из-за таких бездушных  все, кто едет через Беларусь или в неё, думают, что там все такие…

Домой к матери Кардаши приехали где-то в полночь (выехав в пять часов утра). Та уже и не знала, что думать-гадать, куда они подевались? Немного отдохнув, не столько от дороги (немного больше за две сотни километров), сколько от дурного того ожидания на таможне, да ещё с такими «нервами», всей роднёй побывали на кладбище и назавтра поехали назад. На таможне были уже другие смены, другие люди, и Кардаши проехали без каких-либо преград и задержек. Но! Пройдя ту унизительную процедуру осмотра, всю дорогу – к одному и другому дому – Кардаш молчал, только желваки ходили под шкурой. А когда вернулись домой, в Украину, он заявил своей Екатерине:

– Всё, жена! Собирай манатки, будем возвращаться домой – в Беларусь! – сказал, как отрезал.

Переезд занял несколько месяцев: пока готовили документы, нашли купца на дом, присмотрели себе дом там, куда переезжали. Находкой оказалась дружба с сокурсником: все годы после учёбы в академии Кардаш переписывался, перезванивался, встречался семьями со своим однокурсником Максимом Артамоновым. Тот жил под Минском, работал в Научно-практическом центре Национальной академии наук по картофелеводству. Артамонов и с трудоустройством помог: стал Александр Александрович научным сотрудником центра, его Екатерине тоже нашлась работа в нём, дети пошли в школу.

Кардаши прижились быстро, как никогда и не покидали своего края. На новом месте Александру Александровичу ничто не  мешало заниматься любимым делом. Он с головой окунулся в выведение новых сортов своей любимицы. Теперь в его распоряжении были не полулегальные делянки колхозной земли, не куцые кусочки и былого своего огорода при доме, а целый научно-практический центр с современными лабораториями, семенами диких сортов картофеля со всего мира, даже с того самого Перу, с его международного центра по картофелеводству. А ещё – коллекция их центра, которая насчитывала более двухсот единиц образцов (клубней) картофеля трёх десятков видов. Добавьте ко всему этому ещё большущую коллекцию пробирочных образцов из лаборатории биотехнологии да целые участки-полигоны специально обработанной, досмотренной земли с набором всего необходимого для исследовательской работы.

Работай и радуйся!

Он знал, чего хотел ещё с детства, когда вместе с младшими братьями и сёстрами помогал матери сажать, полоть, окучивать, а осенью копать картошку. А ещё ползать по ней с посудинами и собирать ненавистных бульбаедов – колорадских жуков. Новый сорт его картошки должен  иметь необыкновенные качества: быстро расти, не поддаваться болезням, не притягивать к себе полосатых нахлебников, иметь хорошие вкусовые качества, вид – быть в полном смысле слова золотым!

Александр Александрович работал в центре не покладая рук. Как хорошо, что его Екатерина с детьми всё понимали и ему не мешали. Мало того, младшая дочь Юля увлеклась отцовским делом и его мечтами и во всём ему помогала. Она уже решила для себя кем станет в жизни – картофелеводом, как отец. И учиться она будет заочно в той самой академии и на том же факультете. А практика у неё будет «под боком», тоже у отца. Юля мечтала вывести разноцветные сорта картошки, и чтобы она была не мелкая, как её дикие предки из Южной Америки, а с кулак! И когда у  отца в голове был «золотой клубень» для еды, так у Юльки – цветной, для лечения и даже… омоложения человеческого организма. Ничто девушку не пугало, даже то, что для выведения-создания такого чудо-картофеля пойдёт не меньше  десятка лет, пока она добьётся его передачи на государственные сортовые испытания. Она уже столько литературы прочитала, одурила  своими идеями голову другу отца, тому самому Максиму – ведущему селекционеру центра, который работал как раз в этом направлении.

– Вот же удалась в отца, обое-рябое, как говорят, такая же настырная, как он. Состаришься на тех своих полигонах, как отец. Вековухой останешься, кто тебя на них увидит, рассмотрит? – выговаривала Екатерина младшей дочери за что-нибудь, а сама в душе радовалась, что дочь не пустоцвет, не гуляй-ветер. За такую можно быть спокойной – при земле она, а вот сын… Старший сын Кардаша всё ещё искал себя в жизни, увлекался и начинал то одно дело, то другое и родители побаивались, чтобы и у него в жизни всё вышло, чтобы и он нашёл себе дело по душе.

…Тот, такой долгожданный, день наступил через девять лет после переезда семьи Кардашей в Беларусь. Один из сортов Александра Александровича, теперь уже кандидата сельскохозяйственных наук, передавался на государственные сортовые испытания. Клубни его детища были  ровные, продолговатые, с едва видимыми глазками, жёлтые, вроде то золото. Вкус выведенного сорта был тоже единственный и неповторимый – что-то от душистой дыни. Клубни хотелось пробовать сырыми. На участке, где под неусыпным присмотром Кардаша росла картошка этого сорта, никто так и не нашёл «полосатых террористов». До последнего он никому (даже Екатерине и Юльке) не говорил, как хочет её назвать, – боялся сглазить.

Помнил с детства поучения родителей: не говори «гоп», пока не перепрыгнешь.
Теперь можно.

На так называемой презентации нового сорта его поздравляли коллеги, обнимал верный друг Максим, рядом радостно прыгала Юлька, глаза Екатерины сияли счастьем – таким же, как тогда, когда она выносила ему сына и дочь из родильного дома.

– Так ты, наконец, скажешь, как назовёшь её, какое название пополнит на селекционный реестр? – пожимая руку новоявленному родоначальнику нового сорта, задал вопрос директор центра. 

– Просто. Это же золото инков, поэтому так и назовём – «золотинка»! – как про давно решённое, заявил Александр Александрович. Так про имя долгожданного ребёнка сказала бы мать, выносившая его.

Уже дома, когда наконец добрался до спальни и остался один на один со своими мыслями, переживаниями, воспоминаниями, он всё ещё не верил, что добился того, чего хотел на протяжении всей сознательной жизни, был вроде в тумане. Неужели его мечта сбылась? Неужели это сделал он? А разве сделал бы, если бы не вернулся домой, если бы не Максим с его приглашением, если бы не верная Екатерина, если бы не Юлька с её святой верой в него и со своими мечтами и надеждами? Так бы и колупался на грядах возле дома. Он закрыл глаза и тут же увидел цветущее фиолетовое поле своей «воспитанницы», своей «золотинки». Искусственному морю не видно было  конца-края. На его волнах он плыл-летел на руках-крыльях, плавно колыхаясь и млея от счастья… 

– «Золотинка», говоришь? А почему бы и нет? Уедник ты мой золотой! Добился всё-таки своего, за что тебя и люблю, – проник в сознание голос Екатерины, которая копошилась-укладывалась  рядом на кровати.


«Рэспублiка» за 23 июня 2012 года
Перевод с белорусского автора