Несгоревшая рукопись

На исходе августа Она нашла в шкафу груду моих старых черновиков и весело сказала мне: «Вот в это мы и завернём яблоки с нашего нового сада. Ты ведь не против?». Я рассмеялся и ответил: «Конечно, дорогая!».

Это были черновики недописанного романа об идеальной любви, любви, которую так легко придумать, когда тебе дважды двенадцать, и которую так легко пустить на обёртки яблочного урожая, когда тебе уже трижды двенадцать.

Ни сожалений, ни раскаяния. Жечь черновики – по мне – совершеннейшая глупость, впрочем, выкидывать тоже не умно.

Яблок в том году было много. Нет, не так. Яблок было океанически, космически и вселенски много.

Мы заворачивали их в хрустящие страницы рукописей, в пожелтевшие листки, вышедшие из принтера, в мои ненужные рисунки, в подстрочники к моим репортажам, а яблочный океан всё не иссякал.

Когда мне было дважды двенадцать, и я был перспективным журналистом, то и дело мелькавшем на экране, я был, наверное, прекрасно-наивен.

Однажды летом я внезапно написал длинный и странный роман о виртуальной любви между мной (тоже виртуальным) и ещё одним человеком. Сложно сказать, почему я тогда убил целое лето на создание этого, в общем-то, бредового текста, но всё же потратил.

Сначала я писал от руки, и писал много, потом стал набивать на ноутбуке и распечатывать на работе, говоря всем, что это накладные к моему магазину итальянской одежды, а я – экономный еврейский мальчик, поэтому… Неважно.

Важно, что я никогда не перечитывал этот роман, даже не был уверен, что закончил его, не уверен я и в том, что в романе был хоть какой-то смысл. Это была однолетняя одержимость текстом, одержимость, которая закончилась.

Потом, когда мне стало больше лет, и я прошёл круги знакомств, влюблённостей и прочей человеческой чуши, я аккуратно сложил всё придуманное в старый бабушкин шкаф и совершенно забыл о нём, творя свои заказные косноязычные репортажи.

Менялись времена, сгорали планеты, репортажи становились умнее. Появилась Она. Именно так – с большой буквы. Женщина мечты. И всё стало неважно, кроме нас. Целый мир отправился в… бабушкин шкаф.

И целого мира стало мало.

Но речь не об этом.

Когда мне было дважды двенадцать, я влюблялся без разбору. В мужчин, женщин, девушек, погоду за окном, в видеосъёмки, в карты Таро, в чужие рисунки, в чужие жизни, в дома, в ночные звонки по телефону…

Глупые нестабильные времена.

***
Яблочные запасы иссякли к концу апреля следующего года.
Последнее яблоко мы съели второго мая, ночью, возвращаясь с дачи. Она была за рулём. Я разломил яблоко и мы съели каждый свою половинку. Она смеясь назвала меня «искусителем». Я её не назвал Евой.
Последняя страница романа улетела в ночь.

***
Ровно через неделю я встретил Его.

Поначалу я совершенно не обратил на Него внимания, чего уж там – я уже перестал писать свои репортажики, поняв, что лучше быть коммерческим директором канала, чем криворучно связывать слова в продажные тексты. Ну… новый сотрудник и новый сотрудник. Мало ли. Команда у нам была хорошая, весёлая и вполне себе талантливая.

Антону было, по документам, двадцать пять и он был хорош. Не то чтобы красив, не то чтобы брутален, но… что-то в Нём заставило меня вспомнить старые бисексуальные времена.
К августу, к новому августу я окончательно запутался в своей личной жизни.
Она ничего не знала ничего.

Он знал всё.

На корпоративе Она застукала нас. Антона вышвырнула из комнаты, а на меня долго и плодотворно кричала, иногда перекрывая шум музыки. Потом хлопнула дверью и уехала.
Утром я узнал, что «погибшая водитель не справилась с управлением и машина врезалась в опору моста», автоматически исправил на «погибший», ещё не зная, что это про Неё.
Вечером Антон признался, что повредил тормоза машины. Специально.

Кухня.

Суббота.

Я стою у стены и смотрю в пространство перед собой.

Антон говорит:
- Я люблю тебя.
- Зачем ты это сделал?
- Я люблю тебя.

На столе лежит нож. Длинный нож.
Помню, что в прошлом августе мы с Ней смеялись, измеряя его длину – «хватит ли до сердца? О да – хватит трижды, посмотри он в три моих ладони…»

Один удар. Падение.

Крови совсем немного.

Вы не замечали, как странно выглядят мёртвые, убитые вами люди? Такая странная графика заключена в их теле.

Кровь густеет быстро, и кажется, что это не кровь, а краска, красная тушь непридуманных рисунков.

Я опускаюсь на колени и совершаю очередную глупость – выдёргиваю нож из тела.
Яблочный аромат ударяет мне в голову, под рукой шуршит бумага.

Тонкая, нежная кожа, а под ней – не плоть, а смятые страницы, испещрённые буквами, словами… Что-то написано от руки, что-то отпечатано на принтере. И не кровь на полу кухни, а чернила. Тело распадается под моими прикосновениями, рвётся оболочка, рассыпается одежда, исчезает человек.

Я один на кухне.

Передо мной только страницы моего недописанного романа о любви, страницы, пропитанные яблочным ароматом прошлого августа.