Батюшка Дон кн. 4 гл. 12

В здании Рейхстага советские солдаты, почти без еды и боеприпасов, три дня и две ночи сдерживали атаки озлобленных «эсесовцев». Они захватили лишь второй этаж, поэтому атаки на них шли сверху и снизу. В перерывах между стрельбой бойцы разговаривали, вспоминая разные военные случаи.
- Зимой 44-го года произошёл со мной необъяснимый случай, - начал разговорчивый Петя Шелехов. - Под Новый год наш батальон отвели от переднего края на отдых, километров на десять вглубь. Сижу со своим отделением в блиндаже, наскоро вырытом в красивейшем сосновом лесу. Кругом вечерняя тишина, лёгкий как тополиный пух падает снежок.
- Как будто на свете нет войны, и никогда не будет... - вставил боец их отделения Лёша Сотников.
- Точно, - согласился Петя и уточнил: - Конечно, по такому случаю выпили «наркомовские» сто грамм, закусили американской тушёнкой «второй фронт». Вдруг слышу возбуждённый женский голос, который настойчиво звал меня: «Петенька! Петенька!.. Где ты?».
Товарищи, сидевшие рядом, сделали большие глаза, не понимая, о чём идёт речь.
- Женский голос? - засомневался Лёша.
- Вот и я сам подумал, - подтвердил их законные сомнения рассказчик. - Откуда здесь взяться женщине?.. Закурил самокрутку, слушаю разговоры сослуживцев, опять меня кто-то зовёт... Смотрю на хлопцев и понимаю, что они ничего не слышат. Решаю точно показалось, после контузии и не такое почудится. Через пять минут опять тот же голос и какой-то он смутно знакомый... Я говорю: «Пойду до ветра, хочу по-маленькому».
- Да чего там смотреть? - удивился Сафонов и выпустил длинную очередь по каске показавшегося в лестничном проёме немца.
- Вышел осмотреться, отошёл метров на десять в сторону отлить, вдруг раздаётся вой заблудившегося за линией фронта снаряда... - закончил он.
- Жахнул прямо в блиндаж! - не поверил Ерёменко.
- Точно в яблочко…
Шелехов сидел на засыпанном осколками стекла полу, прижимаясь спиной к широкой кирпичной стене под окном. Он глазами выразил удивление по поводу роковой случайности и продолжил рассказ:
- Пробил накат в три ряда толстых сосновых брёвен и взорвался внутри. Я метнулся назад, а там воронка метра три глубиной и тошнотворный запах горелого мяса...
Всё повидавшие за войну солдаты сидели, словно придавленные тяжестью рассказа.
- Видать, не судьба мне тогда умереть, - признался Шелехов и пошутил: - Где же ты бродишь моя смертушка?
- Не кличь её рогатую! - предостерёг друга Николай.
Жующий сухари Василий Костевич посмотрел на притихших товарищей и предложил:
- Хотите я вам весёлую историю расскажу?
- Давай
- Иду я месяц назад мимо толпы немцев, присматриваю бабёнку покрасивей и вдруг гляжу: стоит утончённая фрау с дочкой лет четырнадцати. Хорошенькая, а на груди вроде вывески, написано: «Syphilis». Это, значит, для нас, чтобы не трогали. Ах ты, гады, думаю, беру девчонку за руку, мамане автоматом в рыло, и в кусты. Проверим, что у тебя за сифилис!.. Аппетитная оказалась девчурка…
- Шёл бы ты Вася отсюда! - не глядя в сторону Костевича, сказал Петя.
- Вы чё ребята? - удивился он и привстал.
- Иди, иди, - посоветовал ему Сафонов.
… Только на четвёртый день командование полка установило с ними связь. На решительный штурм пошла соседняя, 150-я дивизия генерал-майора Шатилова.
- Соседи нам помогут! - обрадовался уставший Николай.
- Если успеют… - прошипел кто-то.
С огневой поддержкой 23-й танковой бригады и полковых миномётов их батальоны сумели ворваться в здание, и соединится с остатками первой группы. Из всех солдат, прорвавшихся в Рейхстаг в строю, осталось четверо.
- Значит, будем жить! - выдохнул Григорий Савенко.
Ещё семерых раненых, в том числе Сотникова и Костевича сразу отправили в тыл.
- Вот повезло же им, остались в живых… - позавидовал Шелехов.
- Держи хвост пистолетом! - посоветовал ему Николай.
На рассвете следующего дня всегдашнее везение Пети закончилось...
- Господи, - на войне начинаешь верить в Бога. - Как есть хочется! 
- Старшина паёк доставил, - крикнул в ответ Колька. - Айда к нему!
Пригнувшись ниже линии окон, они начали рывками перебегать в большую комнату, где раньше располагался какой-то чиновничий кабинет. Старшина роты Осипенко там выдавал сухой паёк на целый день, снабжали их только по ночам. За два метра до желанной цели Петю настигла пуля.
- Какая горячая! - внезапно он увидел в мозгу незнакомую картинку.
Чёрная от грязи и пороховой гари рука сорокалетнего немецкого рабочего из Нижней Саксонии, как в замедленном кино передёрнула отполированный затвор.
- Я вижу прошлое? - мелькнула кричащая мысль.
Секундой ранее тот дослал в патронник снайперской винтовки новенький, блестящий патрон... Свинцовая пуля гордо венчала латунную гильзу, словно купол на покосившейся колокольне сельской церкви.
- Как обидно! - разорванное сердце Петра остановилось, но мозг по инерции ещё жил пару минут. - И страшно...
Отлитая на огнедышащих заводах Рура, она прошла, проехала, протащилась волоком сотни километров на встречу с ним. Тысячи человеческих рук участвовали в её срочном рождении. Добывали железную руду, плавили тяжеловесный металл...
- Люди точили, сверлили, собирали и упаковывали, - он мгновенно увидел весь многотрудный процесс. - Что было бы, если кто-нибудь из этой гигантской очереди людей заболел, умер, не вышел на работу?.. Не выполни он часть общей работы, и моя пуля не родилась бы вовремя! Её не доставили бы на встречу со мной, и я бы остался жив. К сожалению, она не опоздала...
В Петином умирающем мозгу бились последние жадные мысли:
- Господи, какая несправедливость! Я прожил на Земле двадцать два года, видел только боль, кровь и слёзы. На этих несчастливых ступенях я оказался абсолютно случайно. Тысячи препятствий могли увести меня в стороны от них... Я мог воевать в любом месте Европы, где проходили советские солдаты. Обязан был до этого дня получить ранение и лечиться в госпитале. Наконец мог погибнуть раньше или попасть в любое другое место, но оказался именно в это мгновение и в этом месте. Почему?.. Кто ответит кому это вообще нужно?
Больше Петя ничего не чувствовал и ни о чём не думал, так как умер. Подскочивший к нему Николай тряс его за плечо, в суматохе, не замечая маленькой дырочки под левым нагрудным карманом на изорванной, потной и грязной гимнастёрке. Он протяжно звал друга:
- Петька! Петька! Петька!
Шелехов уже не увидел, как через несколько часов, их однополчане Григорий Савенко и Миша Ерёменко установили на конной группе Рейхстага штурмовое Красное знамя полка.
- Настоящее Знамя Победы! - подумали они, но оказались неправы. 
Будущие герои Советского Союза Егоров и Кантария, только после полного подавления немецкого сопротивления, понесли на купол разрушенного здания официальное Знамя.
- Надо же всё сфотографировать... - объяснил им комиссар полка.
- Хотя бы орден дали! - махнул рукой несостоявшийся герой Савенко.
Рейхстаг стоил сотни жизней сильных мужчин. Находившаяся в Берлине артиллерия могла бы в пять минут сравнять его с землёй вместе с оборонявшимся гарнизоном. Но советскому командованию надо было сохранить здание, символ Германии и водрузить на нём флаг Победы.
- Поэтому Рейхстаг атаковала пехота, - с горечью сказал Николай, - грудью пробивая себе дорогу…
Многие расписывались на Рейхстаге или считали долгом обоссать его стены. Вокруг Рейхстага было море разливанное и соответствующая вонь. Автографы были разные:
- «Мы отомстили!», «Мы пришли из Сталинграда!», «Здесь был Коля Сафонов!» 
Лучший автограф, который всем понравился, находился на цоколе статуи Великого курфюрста. Здесь имелась бронзовая доска с родословной и перечнем великих людей Германии: Гёте, Шиллер, Мольтке, Шлиффен и другие. Она была жирно перечёркнута мелом, а ниже написано:
- Имел я вас всех и сразу! Сашка Иванов.

***
День Победы Григорий Шелехов встретил в захваченном месяц назад Кёнигсберге. В старинном доме, где размещалась санитарная рота, он залечивал полученную при штурме рану. Он заснул рано, но спал профессионально, настроенный на любой выстрел или звук тревоги. Вдруг кругом раздались громкие звуки:
- «Та-та-та» и «бах-бах-бах».
- Что такое? - спросил сонный сосед.
- Зараз посмотрю…
Он выскочил с автоматом во двор, всё небо было расчерчено светящимися нитями от роя трассирующих пуль. Гудели упругие звуки гавкающих зенитных разрывов, во дворе люди палили в воздух из автоматов и пистолетов, взлетали разноцветные ракеты, выпускаемые из ракетниц.
- Война кончилась! - к нему подбежал паренёк с перевязанной головой. - Мир!.. Немцы капитулировали!
Повсюду звучали восторженные крики:
- Победа!.. Победа! Победа!
- Слава Богу! - облегчённо выдохнул Шелехов.
Он поднял автомат и выстрелил обойму в ночную вышину. Такова была реакция красноармейцев на получение из Берлина сообщения о подписании немцами акта о безоговорочной капитуляции. Спать больше никто не хотел.
- Сообразим на троих?! - предложил пехотный лейтенант Дьяков.
- Святое дело выпить в такой день! - согласились все обитатели палаты.
Праздновать раненые сели за импровизированный стол в мрачном подвале. Обожжённый танкист, двое на костылях и Григорий, перевязанный от плеча до плеча стягивающими бинтами. Конечно, если бы собеседники были более подвижны, то обязательно отправились бы в город, выпить с весёлыми от счастья советскими солдатами.
- На костылях далеко не уйдёшь! - с горечью сказал артиллерист по фамилии Сытин.
- Не повезло нам, - согласился пехотный лейтенант, - в самом конце войны ранения получили…
- Некоторым не повезло больше! - возразил Григорий. 
Несмотря на периодическое ворчание раненых в их подвале тоже царило веселье. Накануне друзья прислали с передовой большую флягу немецкого шнапса, и они распивали его в компании с доктором Шебалиным - мужчиной лет сорока пяти, большим грузным, килограмм на сто весом.
- Давайте товарищи выпьем за великую Победу! - высокопарно предложил он.
- Всё-таки мы одолели немца! - охнул после выпитого Сытин. - Никто не верил, но мы справились.
- Вопреки, а не благодаря… - вставил Шелехов.
- Точно! - охотно согласился танкист. - Бардака было много, но и воинской выдумки хватало. Помню, на подходе к Мелитополю произошёл бой. Нашей танковой бригаде был придан кавалерийский полк. Сначала кавалеристы пошли в атаку в конном строю, но немцы прицельным огнём их быстро завернули. Потом пошли танки, и нарвались на немецкие 88-м орудия, три танка сожгли за минуту. Тогда наш комбриг приказал выстроить в линию все танки, автомашины, мотоциклы, всё что есть, вплоть до полевых кухонь, кавалеристы тоже выстроились в одну линию.
- Своего рода психическая атака… - догадался Дьяков.
- Верно, - кивнул он головой. - Когда немцы увидели цепь, от края до края, то не выдержали подобной демонстрации и без боя бежали из села, бросив орудия и машины. Мне там достался трофей - мотоцикл «цундап» с коляской, который служил верой и правдой, пока не сгорел от бомбы. 
- А правда, что этот «цундап» проходит по любой грязи лучше, чем американский «виллис»? - поинтересовался Сытин.
- Не то слово…
Собеседники снова выпили и плотно закусили заокеанскими продуктами. Потом закурили пахучие американские сигареты.
- Последняя битва в войне самая решающая! - неожиданно сказал лейтенант. - А Берлин мы лихо взяли.
- Без победы под Москвой мы бы здесь не сидели… - не согласился Дьяков.
- От Сталинграда война повернула на Запад! - тихо произнёс Григорий.
- Я там не был, - признался доктор, - но говорили, что там был ад.
- Победа в войне сводится к выигрышу одного сражения… - задумчиво сказал Шелехов. - Победа в отдельной битве часто зависит от доблести одного человека.
- Получается, что мы в Сталинграде победили благодаря одному солдату? - засмеялся Сытин.
- Да.
- И ты знаешь кто это?
- Мой погибший сын Михаил! - серьёзно ответил Григорий.
- Ну, ты даёшь…
Собутыльники засмеялись и снова выпили за Победу. По мере опьянения они завели обычные застольные разговоры. 
- Когда-то я был сельским врачом, - пожаловался пьяненький Шабалин, - а теперь стал майором медицинской службы. 
- Радоваться надо! - икнув, сказал Дьяков. - Всё ж была не передовая.
- Не скажи! - доктор помахал указательным пальцем перед носом собеседника. - У нас иногда такое случается…
На улице в честь великого праздника палили из всех видов оружия. От близких выстрелов дрожала земля, и песок сыпался с потолка. Военные были привычны к этому, и ничего не замечали, но доктор вздрагивал, вжимая голову в плечи. 
- А как сюда попали? - спросил танкист для поддержания беседы.
- Мне надо было добраться до КП батальона, - начал рассказ, заметно охмелевший лейтенант. - Со мной пошёл сержант Шитов, наблюдатель. Выждав момент, делаем бросок: я первый, он чуть следом за мной. И тут снова нас накрыли снаряды. Я успел допрыгнуть в траншею, правда, ногу сломал, оглянулся - моего спутника не было, будто он испарился!   
Усердно закусывающий артиллерист встрепенулся:
- При попадании снаряда в человека он исчезает, испаряется при страшной температуре взрыва.
- Таких погибших военная бюрократия называет без вести пропавшими… - мрачно сказал Шелехов. - А значит, вдова и дети не будут получать пенсию по потере кормильца.
Руки доктора заметно задрожали. Поэтому Григорий налил всем шнапса и сказал:
- Энто последняя бутылка, а денег штоб купить ишо, больше нет.
- К концу коллективной пьянки финансовые возможности участников выравниваются! - засмеялся Шабалин.
Лейтенант тут же перевёл разговор на научную тему.
- Доктор, а что такое иммунитет? - поинтересовался он.
Военврач очень доходчиво объяснил слушателям:
- Если вы имели впятером одну немку, и четверо из вас заразилась, а пятый остался здоров, это и есть иммунитет…
Научную лекцию прервал заглянувший в подвал рябой санитар:
- Доктор! Быстро в перевязочную!
- Чего тебе?
- Там привезли два «живота»!
- Так война кончилась…
- Война кончилась, а жертвы остались!
- Как их угораздило? - удивился Шелехов.
- Кто-то на радостях выпустил очередь не вверх, а в бок…
«Животами» медики называли раненых в брюшную полость. Обычно в санроте лечили только легко раненных, а остальных отправляли дальше, в более приспособленные для операций условия. Но теперь в разгар празднования найти транспорт не представлялось возможным, и командир медсанроты доктор Гольдин приказал оперировать Шабалину.
- Я никогда не делал подобных операций! - попытался отказаться тот.
- Всегда что-то делаешь в первый раз…
Руки доктора задрожали ещё сильней, чем раньше.
- У себя в селе я принимал роды, лечил расстройства желудка, простуды, переломы и вывихи, - заикаясь от волнения, объяснил он, - а тут лапаротомия!
- А что это такое? - поинтересовался Сытин.
- Вскрытие брюшной полости.
Стены перевязочной поспешно обтягивали чистыми простынями и кипятили инструменты, весь персонал был взволнован. Операция прошла неудачно. На следующий день Григорий с товарищами вырыл в прусской земле могилу для какого-то незнакомого лейтенанта Ваулина. Он никогда не узнал, что случайно похоронил человека, когда-то спасшего от смерти его среднего сына Сергея.
***
8 мая 1945 года капитулировали остатки немецкой 18-ой армии в Курляндском котле в Латвии. Накануне маленький стоваттный передатчик был целый день задействован для ведения переговоров с Красной Армии об условиях капитуляции. Солдаты суетились, вытаскивая из казарм имущество.
- Второго котла мне не пережить! - подумал Иоганн Майер.
Всё оружие, снаряжение, транспорт и сами радиостанции были, согласно прусской аккуратности собраны в одном месте, на площадке, окружённой спокойными строевыми соснами.
- Где же русские? - волновались обязательные немцы.
- Может просто разойтись по домам? - робко предложил Иоганн.
- Это противоречит условиям капитуляции! - отрезал полковник.
Два дня ничего не происходило. Затем появились советские офицеры и проводили пленных в двухэтажные здания. Они провели ночь в тесноте на соломенных арестантских матрацах. Ранним утром были построены по сотням, как старое распределение по ротам. Начался долгий пеший марш.
- Куда нас гонят? - переспрашивали друг друга военнопленные.
Один красноармеец шёл впереди, один сзади. Так они шагали в направлении Риги до огромного сборного лагеря, подготовленного Красной Армией. Здесь офицеры были отделены от простых солдат. Охрана тщательно обыскала взятые с собой личные вещи.
- Вам разрешено оставить немного нательного белья, носки, одеяло, посуду и складные столовые приборы… - объявил пьяный начальник пересылки. - Больше ничего.
- Это грабёж! - начали возмущаться немцы.
- На Украине - вот где вы устроили грабёж! - рявкнул русский майор. 
От Риги пленные шагали бесконечными дневными маршами на восток, к бывшей советско-латышской границе в направлении Дюнабурга. После каждого марша они прибывали в очередной лагерь.
- Будто мы по дороге могли найти оружие… - размышлял Иоганн.
Обыск личных вещей, раздача скудной еды и скоротечный ночной сон. По прибытию в Дюнабург их погрузили в унизительные товарные вагоны.
- Хотя бы еда хорошая, - делились между собой бывшие товарищи по оружию, - хлеб и американские мясные консервы «Corned Beef».
- Русские победили с помощью американской еды… - пошутил кто-то.
Поезд непредсказуемыми рывками двигался на юго-восток. Те, кто думал, что они едут домой, был сильно удивлён. Через много дней они прибыли на Балтийский вокзал Москвы. 
- Когда-то мы мечтали оказаться здесь, - тихо сказал Майер.
- Только в другом качестве! - обречённо вздохнул фельдфебель.
Рядом с посёлком, состоявшим из трёхэтажных деревянных домов, находился сборный лагерь, огромный, его окраины терялись за горизонтом.
- Как ваша фамилия? - спросил он.
- Бабель. Сплошные палатки и пленные... Они согнали весь Вермахт?
Неделя прошла с хорошей летней погодой, русским хлебом и американскими консервами. После переклички двести пленных отделили от остальных. Их погрузили на грузовики и перевезли в новый лагерь. 
- Зато будем жить в лесу, - наивно обрадовался Иоганн.
- И окончательно станем русскими… - брякнул фельдфебель Бабель.
Лесной лагерь состоял из четырёх деревянных бараков, расположенных частично под землёй. Дверь располагалась низко, на уровне нескольких ступенек вниз. За последним бараком, в котором жил немецкий комендант лагеря из Восточной Пруссии, находились помещения портных и сапожников, кабинет врача и отдельный барак для больных.
- Вся территория, едва больше, чем футбольное поле, - отметил наблюдательный Майер. - И огорожена колючей проволокой.
- Почти домашняя обстановка! - засмеялся Ганс Милов, офицер с которым он неожиданно подружился.
Для охраны предназначался комфортабельный деревянный барак. На территории располагалась будка для сменного часового и небольшая кухня.
- Это место на несколько следующих месяцев, а может быть и лет, станет нашим новым домом… - грустно заметил Бабель.
- Да, - согласился Милов, - на быстрое возвращение домой непохоже.
В бараках вдоль центрального прохода тянулись в два ряда деревянные двухэтажные нары. По окончанию сложной процедуры регистрации всех разместили на нарах с набитыми соломой матрацами.
- Я займу верхнюю полку. - Иоганн сказал худому офицеру-пехотинцу.
Расположившиеся на верхнем ярусе имели возможность смотреть наружу в маленькое застеклённое оконце.
- Как хочешь! - тот безразлично пожал тощими плечами.
Пленные офицеры имели право ношения формы. На работу, как на праздник, чистили и «надраивали» сапоги, пуговицы на кителях. 
- Присел отдохнуть пленный офицер, конвоир слова не скажи... - жаловались охранники. Иной так посмотрит, будто я ему денег должен…
По дороге на работу, при входе в город, офицеры переходили на строевой шаг. Доходяги-конвоиры в длинных не по росту шинелях, в ботинках с обмотками, с винтовками-трёхлинейками семенили следом.
- Еле ноги тащим от плохих харчей… - пожаловался Майеру молоденький солдатик. - Лучше бы попал в строевые части!
Зимой в лагерь приехал начальник, посмотрел на неподобающую для победителей картину, и приказал выдать конвоирам яловые сапоги. Выдали автоматы вместо винтовок со штыками и подогнали шинели по росту.
- Чтобы «укоротить» спесивых фашистов, разрешаю давать им за неповиновение «зуботычины»! - вальяжно разрешил он.
Кормили военнопленных камсой, половина из которой разворовывалась охраной. Четыре немца попытались убежать от унизительной жизни.
- Их поймали и вернули в лагерь, - сообщил через пару дней Бабель.
Утром советский офицер построил взволнованных пленных. Им раздали в руки палки и приказали «пропустить сквозь строй» четвёрку беглецов.
- Nein! - гордые арийцы отказались бить своих товарищей.
- Тогда я сам! - начальник охраны ударил беглеца. - Это вам за Катю! 
… Постепенно все привыкли к своеобразной жизни в плену. Ежедневно ровно в шесть часов кричали подъём. После бежали к умывальникам. На высоте приблизительно полтора метра начинался жестяной водосток, смонтированный на деревянной опоре. Вода спускалась на уровень живота.
- Очевидно, русские сами редко умываются! - едко заметил офицер.
Верхний резервуар наполнялся водой. Для мытья нужно было повернуть вентиль, после чего вода лилась или капала на голову и верхнюю часть тела.
- Варвары! - буркнул Бабель. - Но они победили нас… 
- Поэтому и победили, пока мы чистили зубы, они обходили с тыла!
В семь часов подневольные работники пошли на лесоповал в бесконечные берёзовые леса, окружавшие лагерь.
- Я не могу припомнить, чтобы мне пришлось валить какое-то другое дерево, кроме берёзы! - весело сказал Милов.
На месте их ждали гражданские вольнонаёмные надзиратели. Они распределяли инструмент: пилы и плотницкие топоры. Создавались группы по три человека, двое пленных валили дерево, третий собирал листву и ненужные ветки в одну кучу, а затем сжигал.
- В особенности, - учил Ганс, - при влажной погоде это искусством…
У каждого военнопленного была зажигалка и ложка. Норма состояла из двух кубометров срубленного дерева, сложенного в штабеля. Обрубок в два метра длиной и минимум десять сантиметров в диаметре.
- С таким примитивным орудием как тупые пилы и топоры, - ругался измученный Бабель, - едва ли можно выполнить такую норму.
- У русских оружие хорошее, - пошутил Милов, - инструменты плохие.
После выполненной работы штабеля дерева забирались «начальниками» и грузились на открытые грузовики. В обед работа прерывалась на полчаса. Выдавали водянистый капустный суп и кусок хлеба.
- Впрочем, довольно хорошего на вкус, - отмечали пленные.
Те, кому удавалось выполнить норму, получали вечером дополнительно к рациону, состоявшему из двухсот граммов влажного хлеба, столовой ложки сахара и жмени табака, ещё и кашу прямо на крышку кастрюли.
- Одно успокаивает, - заметил Иоганн и указал товарищам: - Питание наших охранников немногим лучше.
Зима оказалась тяжёлой. Пленные, стремясь сохранить ускользающее тепло, затыкали в одежду и сапоги комки ваты. Валили деревья и складывали их в штабели, пока температура не опускалась ниже двадцати градусов мороза. Если становилось холоднее, все пленные оставались в лагере.
- Лучше бы морозы никогда не прекращались… - сказал дрожащий Ганс.
- Как по мне, - сказал Майер, - здесь никогда не бывает тёплых дней…
Два раза в месяц всех будили ночью. Они вставали с соломенных матрацев и ехали на американском грузовике к станции, до которой было десять километров. Там лежали огромные штабеля заготовленного ими леса.
- Дерево должно было быть загружено в закрытые товарные вагоны и отправлено в Тушино под Москвой! - скомандовал старший конвоир.
Горы леса внушали пленным состояние подавленности и ужаса. Немцы должны были привести эти рукотворные горы в движение.
- На погрузку уйдёт целая неделя, - угрюмо предположил Бабель.
Тогда они нагрузили эшелон за одну бесконечную ночь. В следующие разы дело шло быстрее, но сил оставалось всё меньше.
- Сколько мы ещё продержимся? - гадал после очередной погрузки уставший Майер. - Как долго это ещё продлится?
- Пока не умрём… - прошептал Милов.
В сочельник 1945 года их погнали на станцию. Ночные часы впервые показались Иоганну сплошным кошмаром. Работа была утомительной. Чтобы подогнать медленно двигавшихся работников охранник закричал:
- Шевелитесь быстрее! Вагоны должны быть полностью загружены.
Разбившись по два человека, пленные носили на плечах двухметровые стволы дерева до грузового вагона, задвигали их в открытые двери. Два особо крепких военнопленных складывали дерево внутри в высокие штабели.
- Не укладывайте брёвна чересчур аккуратно, нам важно просто заполнить, чёртов эшелон целиком. - Бабель шипел на особо педантичных.
- Тогда состав будет перевозить воздух! - не понимал Милов.
Погрузочную площадку освещал маломощный прожектор на высоком столбе. Тени от стволов деревьев и копошащиеся военнопленные виделись Майеру, словно фантастические бескрылые существа. Когда на землю упали первые лучи солнца, они пошли назад в лагерь.
- Хорошо, что следующий день выходной… - устало сказал Ганс.
Мороз был крепок, после работы не завелись замёрзшие моторы нежных иностранных грузовиков. Полная луна освещала чужую равнодушную землю. Группа из пятидесяти пленных плелась в лагерь, слепо спотыкаясь о подлые ледяные торосы. Люди всё больше отдалялись один от другого. Майер уже не мог различить силуэт идущего впереди товарища.
- Я думаю, что это конец, - безразличный к своей жизни решил он.
Иоганн без сил упал на спину и увидел кроны склонившихся деревьев. Они набросили на объёмные головы хрупкие жемчужные одежды из инея
- В воздухе ничто не шелохнётся! - отметил застывший страдалец. - Тишина и безмолвие… Царство рождественской сказки.
Вокруг него стояли, словно невесты в подвенечных уборах, светлые берёзы. Непоседливый ветер, налетев на них, замер от восторга и утих.
- Если в мире столько красоты, - сказал себе Иоганн, - значит нужно жить, чтобы увидеть это ещё хотя бы раз!
Он с трудом встал и, двигаясь как механический автомат, совсем как в конце своего пребывания в Сталинграде, пошёл по следам ушедших вперёд.
- Я понял, что значит хромать на обе ноги, - почему-то подумал Майер, - это когда ни одна нога по отдельности не выдерживает больше тяжести тела. 
Чудом не отстал от колонны пленных, что означало бы верную смерть.

 
продолжение http://proza.ru/2013/01/24/1