Affari Italiani часть 1

Опубликованное произведение в 2007 году на прозе ру и бесследно исчезнувшее в 2012 году. По объяснению администрации сайта проза ру большой объем произведения вдруг не может быть прочитан.

Повторно публикую, предварительно разбив повесть на две части.


Каждый день седовласый старик направляется к киоску  и покупает там газету. Это разные газеты. Он не любит читать одни и те же газеты. Вчера это было «La Repubblica», ну а сегодня «Avvenire», а завтра может быть и «Affari Italiani». Он берёт газету в руки, идёт в сквер, садится на скамейку и вычитывает всё до корочки. А что ему делать ещё?  Восемьдесят пять лет – хороший возраст для чтения газет и разгадывания кроссвордов. У него была красивая седая шевелюра, которой он гордился, когда смотрел в зеркало. Старик был худ, глубокие морщины прорезали его лоб и щёки. Только мудрые глаза выдавали в нём жизнерадостность. А почему ему не радоваться? Живёт он в достатке. Правда один. Но почему один? Вот газета. Сейчас он её откроет и узнает, какие дела творятся в его стране и, конечно же, у него, потому что он и его страна, как он считал – это единый организм. Газета  - тот мостик, связывающий его со своей Родиной. И он на этом мостике -  капитан. Поэтому он узнает, кто сегодня с ним разделит одиночество. Кто сегодня его огорчит? А кто-то порадует. Кто? А действительно -   Chi?.

++++++++++++++++++

-Chi e e qualle meta della visita?- спросил сидящий за окошком молодой чернявый чиновник итальянского посольства, ткнув пальцем в фотографию.
Вот чёрт. Все итальянские слова, которые попытался выучить за два дня до этого, Потёмкин забыл. И вообще, какого чёрта? Почему он на русском не говорит? Их что, не научили?
-Он спрашивает, кто на фотографии, и цель вашего визита?- раздался высокой тональности голос позади спины Потёмкина.
Тенор ты наш,  подумал Потёмкин,  повернулся и увидел совершенно блестящую и обритую станком голову широко улыбающегося мужчины. Потёмкин тоже лысый. Со стороны они смотрелись как два брата-близнеца. Только у близнеца Потемкина был едва уловимый акцент. Можно было подумать, что человек приехал из российской глубинки. И поэтому некоторые слова произносились им с неким напуском фольклора.  Ещё при входе в посольство Потёмкин обратил внимание, как тот придавал словам «ну сейчас», «первым будешь» различные смысловые оттенки, да и произносил он их скороговоркой. Надо же, Потёмкин не переставал удивляться прекрасному владению русским языком этого лысого человека, как будто в России родился. Ещё он умудрялся болтать со всеми, и советы давать, кому куда сесть.
-Это брат будущего мужа моей кузины, к которой я еду на свадьбу, - выдавил Потёмкин.
Чернявый удовлетворённо кивнул, и отдал документы.
И что, нельзя было по-русски спросить, подумал Потёмкин, посмотрел  на него и  обнажил белые зубы в улыбке. Но внутри всё кипело. И не только от этого. Как оказалось, виза открыта была не тем числом, и на свадьбу он уже  определённо опаздывал. Чёрт бы побрал этих итальянцев, ведь арабскими цифрами было написано с какого числа и по какое, но спорить не стал. Пересматривать документы они не будут, чего доброго ещё и откажут, если заикнёшься, что они там что-то не правильно сделали. А может плюнуть и не ехать! Бессилье начало давить Потёмкина?  Нет,  такого удовольствия он им не доставит. Поедет  всё равно.
++++++++++++++++++


-Всё равно поедешь? – спросил друг.
-Но ты же знаешь, зачем я еду.
-Она же в Милане.
-Я проездом буду.
-Разве ты её  там встретишь? –усмехнулся друг.
-Я подышу тем воздухом, которым она дышит.
-Смотри не задохнись.

++++++++++++++++++


Дышать на перроне стало муторно от отработанных газов дизельного топлива, и Потёмкин зашел в здание автовокзала.
Комфортабельный автобус «Неоплан» с немецкими номерами, где за лобовым стеклом размещалась вызывающе-огромная табличка  с надписью по-русски «Неаполь», прибыл на посадку вовремя.
  Какой-то суетливый негр, громко разговаривая на французском и постоянно толкаясь, всё время извинялся: «Pardon madam». С этим «Pardon madam» все более-менее чинно заняли свои места.
  Мягко качнувшись, «Неоплан» резво набрал скорость и двинулся в сторону Бреста. Александру Васильевичу Потёмкину предстояло, как ему казалось, тяжёлое двухдневное изнурительное путешествие к величайшему городу мира - Риму.
Август бывает как ранний  сентябрь. За окном мелькали жёлто-зелёные краски. Пошёл дождь, крупные капли которого стучали о стекла автобуса, громко барабаня и смывая осенний пейзаж. Мокро и неуютно там за окном, а здесь, в автобусе, тепло от включённого кондиционера. И тогда за окном было мокро и неуютно, просто мерзко. Потёмкин укутал себя руками и закрыл глаза.

++++++++++++++++++


Глаза были в напряжении от непроницаемой пелены дождливой суеты. Они ехали по мокрым осенним улочкам и молчали. Черные палки дворников усиленно вытирали влажное стекло, по которому тут же  скатывались крупные капли дождя и смывались вновь с каждым их движением.
Разведенный и неженатый мужчина Александр Васильевич хотел иметь семью и  надеялся, что во второй раз  ему повезет. Внешность у Потемкина, хотя и имела некоторое сходство с известным композитором Игорем Крутым, была заурядная, – лысоватый мужчина и потому всегда он был коротко острижен,  среднего роста, темные большие пронзительные глаза.
Однако. Александр Васильевич был пижоном: однотонный костюм, дорогие туфли, тон в тон к рубашке в клеточку или полоску подобран строгий галстук, и черные носки. С женщинами он всегда был в меру стеснителен, галантен, и от того обаятелен. Обаяние усиливала неиссякаемая, скромно преподносимая им эрудиция. Потемкин имел потрясающий талант свои обширные познания вложить  в уста собеседницы.                               
Он знал, что Светлана после работы двигается по направлению к остановке и некоторое время ждет троллейбус. Поэтому Александр Васильевич, как резидент иностранной разведки, глядя в спину удаляющей фигурки заместителя главного конструктора, десять минут выждал, а затем   медленно двинулся за ней на своей немолодой «Мазде - 626».
-Садитесь, Света, я вас подвезу,- окликнул Александр Васильевич Свету и, как истинный джентльмен распахнул перед ней дверь машины.
Света была не замужем, а потому не стала противиться заманчивому предложению юриста.
Это к незнакомым мужчинам не садятся в автомобиль. А юрист  был  мужчиной знакомым, подумала Света, и в распахнутую дверь скользнули тонкие и острые колени, на которых она неспешно поправила  юбку.
Александр Васильевич знал, где она живет, и давно просчитал возможные варианты длинных маршрутов.
Обычно  говорливый, толково-рассуждающий - наложенный отпечаток профессии юриста,  сейчас он потерял дар речи.
-Погода не очень, - наконец, выдавил, Потёмкин, чтобы прервать молчание.
     -Да, не очень,  - как эхо, тихо и медленно повторила Света своим волнующим сопрано.
     -И ветреная, - добавил Потемкин.
     -Просто ужасная, - возникла новая пауза.
     -Она, должно быть, считает меня круглым идиотом, - думал  Потёмкин, но   при всех своих усилиях не мог больше ничего придумать.
-Давай перейдем на «ты», - пошел в наступление Потемкин.
-Да, перейдем,- она не шевелилась.
Он остановил машину, выключил мотор и дворники. Стекло накрылось сплошной водной пеленой. Словно морской вал, в котором  безмолвно отражалось существование двоих. Дождь. Его шум устранил смысл течения времени. Потёмкин включил магнитофон и из колонок появился этот резко-надрывный, и от того дерущий за душу, голос Эдит Пиаф:
-Non je ne regrette…
Ты не жалеешь ни о чём, и я тоже не жалею ни о чём, разве можно вообще о чём-то жалеть, подумал Потёмкин про Пиаф и прошептал:
-У тебя очень красивые руки,- он взял её маленькие ладошки и начал рассматривать аккуратненькие пальчики, а потом, наклонившись, нежно их трогал своими губами. Света закрыла глаза.
Потемкин просунул руки под тонкую материю плаща и мягко прикоснулся  своими губами  к её губам. Она медленно поддалась навстречу ему. На мгновение, оторвавшись, он глянул на нее. Она сидела, слегка приоткрыв рот в улыбке, которая была направлена в никуда. Все больше и больше прижимая ее к себе, он неистово желал, чтобы она проникла в него. Они очень долго целовались, пока не устали.
Теперь стало все ясно и понятно. Первая растерянность прошла, и Потемкин обрел прежнюю уверенность. Он ощущал, как где-то там, внутри, рождалась ласковая нега, заполняемая реальными мечтами бытия. Его «Мазда» стала крепостью, бастионом, маленьким миром, той звездочкой, вокруг которой буйствовала стихия мрака, а они  укрылись внутри, загадочно направленные машиной времени сквозь тернистую вселенную.
Света сидела, ссутулившись, словно действительно ее занесло из чужой галактики – таинственная и непокоренная. Потемкин стал говорить легко и непринужденно. Он рассказывал о себе, как он служил, о военных учениях и бригаде морской пехоты, которая курсировала по атлантическому океану, - все это он слышал от кого-то и уже не сомневался, что и вправду был там, как   уволился в звании майора, как поступил на юридический, о своей бывшей жене, которая всё-таки обладала некоторыми достоинствами, и о своих пороках. Воспоминания переплелись с тоской по той неправдивой жизни и необъяснимым желанием внести в непонятные и  пустые страницы своего тусклого бытия хоть немного ярких красок. Потом он объяснит, зачем безнадежно врал, но не сейчас, когда появилась хоть малая толика надежды на понятное будущее.
Хорошо, что Свету не беспокоят мои внешние данные, подумал Потёмкин и вспомнил забавный случай. Он встречался с одной женщиной, и та однажды ему сказала:
-Ты извини, но я не люблю лысых мужчин.
Потемкин сначала остолбенел, а потом засмеялся. Отсутствие комплексов заставило его долго смеяться. Собственно он смеялся над собой. Но она не поняла и  оставила его одного. В городе, где по статистике восемь женщин на одного мужчину, с её стороны это было смелое заявление, если не сказать -  опрометчивое.
Он улыбнулся.
Они ехали по умытым городским улицам. Ночные фонари рассеивали ночь желтым латунным светом. Было поздно, но дома еще мигали своими помутневшими оконными глазами, как пьяницы перед сном. Редкая машина попадалась им навстречу - непогода сделала свое дело.
Света потянулась:
-Ты знаешь, хорошо, когда машина есть. Я всегда хотела научиться водить машину. Представляешь, вот такими одинокими вечерами ты скользишь по пустынным улицам как во сне. И никто тебе не нужен.
Потемкин удивленно повернул в ее сторону голову:
- И разве ты не чувствуешь себя брошенным котенком, жаждущим материнского тепла?
Она так глянула на него, как будто не поверила услышанному и пожала плечами:
-Когда вечером одна дома, то да.
К Потемкину вдруг пришла сногсшибательная идея, на грани безумства:
-А хочешь покататься? Сама за рулем?
У нее в глазах появились озорные огоньки:
-Да, хочу, только ты научи меня!
Потемкин остановил машину, и они поменялись местами. Маленький инструктаж не помешает, подумал он:
-Любой человек умеет водить машину. Это очень просто. Главное научиться трогаться с места. Потемкин показал как выжимается сцепление, переключаются скорости и скомандовал:
-Ну что, вперед, только не газуй, медленно, медленно отпускаешь сцепление. Не газуй!
-Ой, мамочка, она едет, едет, - испуганно закричала Света.
-А куда же ей деваться?
-Останови ее, останови, я боюсь!
-Сцепление, - Потемкин резко переключил рычаг коробки передач в нейтральное положение, - тормоз.
Сцепление, конечно, она не выжала, поэтому машина дернулась и заглохла.
Они несколько раз трогались с места и тут же останавливались, пока она не стала чувствовать уверенность  и гордость за победу над сложной техникой.
-Не бойся, я с тобой,- Потемкин  вполне справлялся с ролью инструктора,- Успокойся. Смелее включай вторую. Газ. Третью.  Газ. Спокойно. Руль держи ровнее. Четвертую. Не газуй.
«Мазда» на солярке – это хорошая машина для начинающих. Но за рулем сидел водитель неопытный: Потемкина бросало то вправо, то влево, как на корабле в хороший морской шторм. Но постепенно машина начала выравниваться, и Потемкин, до того немного нервничающий, успокоился.
В этом уличном бесконечном пространстве желтого света они вдруг стали близкими людьми, которые не знают горечь расставаний.
-Мне так легко и хорошо с тобой, как будто я знаю тебя всю жизнь,- она медленно вздохнула, когда Потемкин уже вез ее домой.

++++++++++++++++++

Домой она сегодня  не пойдёт. Пусть этот старый козёл побесится. Правда, будет орать как недорезанный, каждые пять минут звонить. Ну и хрен с ним, пусть орёт. Хоть одну ночь  спокойно посплю без него, и мило улыбнулась подруге:
-Предложение остаться принимается, расстилай постель.
-Урааа! В кои-то веки я тебя уговорила остаться. Вот и поболтаем, - подруга радостно потёрла ладони и пошла в другую комнату.
Света оглядела комнату. Хорошая квартирка. Не то что, у неё. Три комнаты, и какие! Огроменные! И в центре Милана. Никаких тебе «стенок» и  ковров. Всё сделано со вкусом и, главное, очень просто. Посреди холла стеклянный столик,  а вокруг расположилась мягкая кожаная мебель, в которой она  утопала. А вот в большой вазе русские камыши. Интересно как она их привезла сюда?
Света пощупала тонкую, цвета красного дерева, кожу дивана. Нежно-розовые стены, на которых висели неброские картины-пятна в авангардистском стиле. Впрочем, она не скажет, что  у неё квартира плохая, хоть и на одну комнату  меньше. Но дело же не в квартире, в конце концов. Боже, зачем и почему она очутилась здесь? Она же их не понимает, и они её тоже. Ну как так можно жить? Думала, что выучит их язык и будет думать как они. Нет, не получилось. Думает она  всё-таки по-русски. Это выворачивающее наизнанку собственное нутро от тоски, от собственной слабости и бессилия, отчаяние что-либо изменить в этом бесконечном мире отчуждения. Безысходность, вот что преследует её последние дни. Дни? Месяцы. Скоро скажет себе: годы.
Стоящая в полуарке подруга Мила нарушила тягостный ход её мыслей:
-Свет, давай я заварю кофе.
-Слышишь, Мил, ты как наши камыши провезла?- вместо ответа спросила она.
-А почему ты думаешь, что они из России? Это мы с Антонио были в Австрии  в каком -то парке, название не помню. А вот название озера я запомнила - Нойзидлер Зее. Повторяла несколько раз, чтобы выговорить. Представляешь, там, по берегам сплошные камыши, а в них  цапли. Грандиозно! Я ему и говорю, Антонио, у русских есть такая привычка  - камыши в большие вазы ставить. Ну, он  втихаря три штуки и сорвал.
-Счастливые! Вы, ездите хоть куда-нибудь, а моему уже не до поездок.
-Сколькое ему?
-Шестьдесят три.
-Да нормально ещё. В этом возрасте вся Европа по Европе разъезжает. А что им делать на пенсии?
-Да уж. Не хочет он никуда ездить. Ладно, давай кофе, - Светлана увела подругу от неприятной темы.
Она снова осталась одна и закрыла глаза. Шестьдесят три, где уж нормально. Думала, что может ребёнка заведут. Не получилось. Что-то у него не в порядке. Заключение своё не показывает, гад, а говорит, что у него всё хорошо. Хорошо, что ума хватило не оформлять гражданство. Может быть, уехать домой? Господи, у неё же всё было. Квартира. Однокомнатная, но квартира! Работа. Не любимая, но работа! И любимый. Любимый ли? Какая разница? Теперь уже не любимый. Саша, Саша, где ты сейчас?
У неё глаза превратились в размытые пятна непонятного цвета. Опять слёзы. Это слёзы обиды. На кого обижаться? Только на себя. Как устала она плакать. Услышав шум  шагов, она быстро вытерла носовым платком слёзы и придала своим губам подобие улыбки.
Мила принесла поднос, на котором стояли две чашечки ароматного кофе и маленькие белые  шарики  «Рафаэлло».
-Свет, - Мила жеманно передёрнула плечами,- не будешь возражать, если мы пойдем в спальню. Я тебе в комнате постелила. В ванной белое полотенце для тебя. Если вдруг я усну, пойдешь к себе. Знаешь, люблю в постели кофе пить и телевизор смотреть.
-Конечно, пошли. Слушай, а где твой Антонио?
-А он в Швейцарии где-то. Обсуждают  условия какой-то сделки, - она удобно устроилась на широкой кровати, а поднос пристроила на туалетном столике и  включила бра.
-Выключи свет, пожалуйста.
-Не ревнуешь?- Света опустилась рядом в мягкое подобие кресла, отделанного каким-то белым пушистым мехом
-К кому?
-Ну мало ли, возможностей сколько угодно.
-Ты знаешь, нет. После своих командировок он набрасывается на меня, как голодный волк на пойманного ягнёнка. Представляешь  - и утром и вечером, и так до следующей командировки. А потом отдыхаем – я от него, а  он, наверное, от меня.
-Счастливая ты и здесь.
-Да ладно, Свет всё у тебя образуется.
Заиграла полифония в исполнении Эдит Пиаф. Светлана долго не смотрела на мобильный, словно хотела насытиться этим «Padam, padam». И звучало это «Padam, padam», разрывая последние натянутые нити скорбной души Светланы. Мила смотрела на неё, не моргая и не узнавая подругу, но молчала, боясь в эти «Padam, padam» встрять. Нарушить этот голос неизвестной надежды.
Наконец, Светлана поднесла «мобильник» к уху. Ушко у неё маленькое, с красивыми изгибами –линиями, такая небольшая морская ракушка цвета нежнейшего янтаря. И «мобильник» полностью закрыл эту морскую диковинку:
-Алло.
Она долго слушала, потом с натуженным спокойствием сказала:
-Франческо, я не поеду так поздно. Я у подруги. Если не веришь, могу передать ей трубку.
Она выразительно посмотрела на подругу. Та закивала головой.
-Не надо за мной приезжать, сэкономь бензин.
Она долго молчала, рассеяно слушая, бросив взгляд в никуда.
-Франческо, я у подруги, - наконец выдавила она, и, опустив глаза, добавила с печалью,- пока.
-Слушай, ну он и ревнивый у тебя, - сказала Мила, потягивая кофе, и откусывая маленькие кусочки от и без того крохотного «Рафаэлло».
-Ты лучше покажи хоть одного итальянца не ревнивого, -  усмехнулась Света.
Мила сообразила, что с подругой эту тему лучше не обсуждать:
-Слушай, а давай когда-нибудь в La Scala сходим, а?
-Мил, там билеты дорогие.
-Да ты что, это на открытие сезона до 2000 Евро. А так на балконы и за 10 можно достать билеты. Представляешь, там по предварительной записи, как у нас, продают.
-Я не люблю оперу.
-Пошли на балет. Сейчас как раз наши поставили «Баядерку» Чайковского. Итальянцы, кстати, без ума от нашей Захаровой.
-Давай сходим, - Света устало зевнула и тут же прикрыла открывшийся рот.
-Ах, Свет, -Мила удобно завернулась в одеяло, - а я так люблю просто придти к собору Duomo и посидеть в этой городской тишине, а потом вприпрыжку, как в детстве, по мозаичному тротуару к  La Scala  и в кафе Verdi, помечтать и попить кофейку. Там такой отличный кофе готовят, ты не представляешь, - она зажмурила глаза.
-Хорошо тебе здесь, а я до сих пор не могу привыкнуть.
-Давай возьмём, да на машине съездим куда-нибудь. На твоей или на моей. В Рим, например. Пойдём в Ватикан, посмотрим, это ж интересно,- подруга начала откровенно зевать.
-Слушай, он как-то раз мне сказал, что я очень много трачу денег на бензин. Ты представляешь, какая сволочь! Купил мне машину, сказал: «Дорогая! Дарю её тебе». И сам на ней ездит. Я пару раз взяла  её съездить на занятия, опаздывала. Так он такой скандал закатил. Так, я думаю, ладно, хорошо, буду записывать каждый свой шаг, сколько чего купила и куда потратила.
-И пишешь? – слабым голосом спросила подруга.
-Ну, конечно, же. Целую тетрадку завела. Ты что, уже спишь?
Подруга в ответ зевнула и, засыпая, пролепетала:
-Посмотришь, что он скажет, если ты ему все это  предъявишь.
++++++++++++++++++


- Предъявите документы, - сквозь дрёму услышал Потёмкин женский голос и   разлепил веки.
На белорусско-польской границе сотрудник таможни –полька собрала паспорта и предложила всем выйти наружу для проверки багажа.
Водитель автобуса открыл крышку багажника автобуса, который тут же, жужжа как мухи, облепили пассажиры.  Потёмкин стоял в стороне и смотрел на эту возню с известной долей иронии когда появились шум и крики людей, борющихся за право быть первыми для таможенного осмотра их чемоданов.
Всех построили как солдат в ряд и начали выворачивать содержимое из чемоданов. Боже, как унизительно, презрительно подумал Потёмкин. Потёмкин открыл небольшую спортивную сумку, внутри которой аккуратно были уложены личные вещи:
-У Вас что? – спросила полька в погонах.
-Ничего.
-Ничего?
-Хотите посмотреть?
-Ладно, не надо, - и она сделала шаг к соседям по шеренге – молодой паре.
Залезала в их сумку с головой, долго копошилась там и, наконец, достала оттуда небольшой свёрток:
-Что это?
-Сало,-  молодой человек растерянно смотрел на неё.
-Сало нельзя.
-Почему нельзя?
-Контрабанда.
Потёмкин не выдержал:
-Давайте съедим сейчас всё это. Нам пяти минут хватит, чтобы этот кусочек съесть?- и, глядя на часы сам же ответил, - хватит.
Молодая пара весело переглянулась между собой. Полька юмор не поняла, махнула рукой и пошла дальше.
Границу покинули за полночь. Автобус гудел от негодования по поводу «шмона» на границе:
-Нет, ты можешь себе представить, сало – контрабанда? – говорил кто-то кому-то. Действительно - глупость.
Потёмкин глянул в окружающую за стёклами автобуса черноту- пустоту, в которой  их временное пристанище на колёсах казалось космическим кораблём, прорезающим себе путь в неизведанный мир бесконечной вселенной.
Спал Потёмкин крепко и проснулся, когда автобус резко затормозил перед светофором на перекрёсте какого-то города. Глянув на часы, а спал он часа три, решил, что они сейчас в Варшаве.  Жёлтый свет  фонарей освещал фасады зданий, которые бросались в глаза белым пластиком оконных рам. Видимо, намного дешевле, чем у нас, если люди сумели за такой короткий срок заменить все окна, подумал Потёмкин. Да, страна потихоньку богатеет. Улицы чисты и опрятны, почти уютны, вызывают острое желание побродить по ним.  Вот это жизнь.

++++++++++++++++++


На всю жизнь запомнил этот рабочий день Потёмкин. Он постоянно вспоминал его. Скорее оправдывал себя и свою неприязнь к глупости. Видимо, в тот день вся эта ограниченная умственная способность тех людей сконцентрировалась и выплеснулась на Потёмкина. Да-а-а. Человеческая глупость бесконечна.
Сначала его срочно позвали на склад, где таможня обнаружила контрабанду:  Упаковочную бумагу.
На улицах грязно-серая с белыми разводами слякоть противно хлюпала под ногами. Быстрая смена погоды на Потемкина действовала угнетающе. Он шел и возмущался: вчера мороз, а сегодня плюсовая температура.
Молодой таможенник с татуировками-пятнами  на руках и  грязью под ногтями в кабинете заведующего склада смотрел документы. На нем была потертая засаленная кожаная куртка, когда-то коричневого цвета, и сильно вытертые джинсы. Голова давно не знала стрижки. У него что, чёрная полоса в жизни? Да вроде заработок позволяет следить за собой, и не только за собой. Как бомж, - подумал Потемкин, - ну да ладно, это отношение к работе не имеет. 
«Убил» его в тот день еще и договор аренды, вернее его условие. Арендодатель с  фирменным наименованием, ассоциирующимся с пищеварением, -  «Влад-Бекон», предлагал подписать договор, где было записано: «арендатор обязан запретить сотрудникам на рабочем месте прием пищи, кофе и др. продуктов питания, запретить чтение художественной литературы и газет». В особенности произведения Достоевского на рабочем месте читать вредно, подумал Потемкин и устало закрыл глаза.
Перед тем как открылась дверь, в нее аккуратно постучали. И так же аккуратно порог переступила Света. Потемкин расцвел. Вот как раз она сейчас ему и нужна.
Обхватив её талию  руками, Потемкин притянул ее к себе.
-Саша, ну не здесь же. И не сейчас. Могут зайти. - она высвободилась. - Посмотри лучше доверенность. Приехал наш компаньон для получения образцов. Вот его доверенность. - И она протянула Потемкину фирменный бланк с текстом.
Он неохотно взял и пробежался глазами по тексту. Машинально проверил дату выдачи, срок. И тут его глаза округлились:
-О нет! Когда это уже кончится?
-Что случилось? –испугалась Света.
Потемкин посмотрел на нее кислым взглядом и ткнул пальцем в текст. Она наклонилась и прочитала: «Собственную подпись удостоверяю - генеральный директор».
Света улыбнулась и вскинула плечи к верху:
-Хорошо, я им скажу, чтобы они переделали.
Потёмкин уже думал о другом:
-Давай сегодня встретимся?

++++++++++++++++++


Встретились они совершенно не случайно. На  выставке показывали образцы моделей. Она презентовала эту выставку. Презентовала - это громко сказано. Представляла все эти порядком надоевшие модели. Рассказывала о технологии сборки. Когда закончила очередной экскурс, и группа удалилась, к ней подошёл представительный седовласый мужчина с искристыми глазами, и на ломаном русском тяжело выдавил:
-Итальяно уомо хочеть знакомица русский девушка.
Пока он коверкал русские слова, Света успела рассмотреть его. На нем красовался новый темно-серый костюм с еле заметной на лацканах  строчкой, выдававший его богатое происхождение, новая голубая рубашка и строгий, бежевый в синюю полоску, галстук создавал вид очень респектабельного мужчины.
Света с интересом всмотрелась в его чёрные глаза, окружённые густой паутинкой морщин и сказала на английском языке:
-Говорите на английском, если знаете его.
К его счастью, и чьему-то  сожалению, он знал:
-Я разведённый мужчина и ищу русскую девушку, чтобы потом она стала моей женой.
Света ошарашено смотрела на него и ничего не понимала. Так сразу, без приглашений, без ухаживаний, почти что сделать предложение. И пока она соображала, что ему ответить, он улыбнулся:
-Меня зовут Франческо, и я Вас приглашаю поужинать вместе со мной в Эридане.
Она не стала противиться заманчивому предложению и согласилась.
«Эридан» -  маленький уютный ресторанчик в центре города, скрывающийся в тиши неавтомобильной улицы.
Время полдника, и потому они были вдвоём. Звучала Эдит Пиаф  «La foule». Она начинала преследовать её. И Света улыбнулась, когда вспомнила, что в первый раз она услышала Пиаф в  машине Потёмкина. На приятную мимику Светланы Франческо отреагировал моментально:
-Тебе нравится?
Она кивнула. Эта Пиафовская La foule вместе с этим Франческом втиснулась, просто вклинилась в её жизнь. Зачем? Тогда она ответа не нашла. Этот благородный мужчина, как ей тогда показалось, в шикарном костюме из далёкой благополучной Италии действовал на неё магически. Она заворожено смотрела на этого вызывающего уважение человека и всё более и более поддавалась его обаянию. И преклонный возраст её почему-то не смущал. А ведь до этой встречи она любому старику рассмеялась бы в лицо, если бы тот принялся ухаживать за ней.
И потом он подарил ей золотую цепочку-браслет. Естественно, ей было приятно. Такие дорогие подарки никто ей не делал. И предложений выйти замуж тоже никто не делал. А этот  старый итальянец сделал. И она согласилась.
И были бесконечные очереди в итальянском посольстве. Потом в нашем посольстве, уже там, в Италии, от которого требовалось разрешение на брак. А затем вся эта суета-погоня  за видом на жительство. И, наконец, Франческо затащил её в какое-то здание организации, на стене которого висела табличка с большими буквами Ufficio di stato civile, где их и зарегистрировали. А затем ещё какие-то печати в местной префектуре. В общем, она поняла, что бюрократическая машина и здесь работает на всю катушку.
Франческо категорически отказался венчаться. А как она хотела. В церкви, в подвенечном платье. И после венчания расположиться где-нибудь в небольшом ресторанчике, с хорошей развлекательной программой. Шумные гости. Все тебе улыбаются и завидуют. И, конечно, подарки.
И тогда она просто отомстила ему. Когда он сказал, что можно оформить гражданство ей, она гордо отказалась:
-Франческо, я буду оставаться гражданином своей страны.
На что он пожал плечами и больше к этой теме не возвращался.
Звучало пафосно и торжественно, но потом она всегда говорила себе, мало ли что произойдёт. Всегда можно вернуться домой и оградить себя от всяких заформализованных механизмов государственной машины.
И вот первая ночь. Она долго мылась в душе. Очень долго. Чего-то боялась. Как будто в первый раз. Она боялась его и его старости. Красивое постельное белье небесного цвета с какими-то морскими пейзажиками. Эта мягкая постель её обволакивала и успокаивала. Это чужая по сути квартира, к которой надо было привыкать. Но она привыкла, благо к хорошему быстро привыкают.
Первая ночь прошла незаметно. Мужик как мужик. Обыкновенный. Ничего сверхестественного. Ничего страшного. Она ощущала горячее дыхание, и прикосновение его губ. Он слишком мягко и нежно дотрагивался до линий её тела. Именно линий, не более того. Страстно обнимал  и так же страстно клялся в любви. Она не совсем хорошо знала итальянский и все объяснения Франческо мысленно переводила на русский.  Звучал  бы такой перевод  забавно:
-Ciao caro,-  шептал Франческо.
Ну ласкаешь, ласкаешь меня. Я и так чувствую, говорила она себе. У нас же так не говорят: Я тебя ласкаю.
-О, tesoro,- продолжал Франческо.
А это что это такое? Интересно, интересно. Где-то она встречала подобное слово. Кажется с энциклопедией связано.
-О, mio passerottо, - и Франческо всё крепче и крепче сжимал её.
Ну, сейчас задушит её, и действительно превратится в нелепость,  - она молча хихикала. Это потом она узнала действительное значение тех слов: дорогая, сокровище, воробышек.
Но тогда она  лежала и переводила. И чуть не прыснула от смеха, когда он, рыча, а  это не переводилось, обессиленный упал подле неё. Вот почему она не обратила тогда внимание на его дряхлость-старость, изо дня в день преследующую её. Она была отвлечена переводом.
На его запах она тогда совсем не обратила внимания, но про себя отметила, что он ей не совсем подходит. А потом этот запах стал для неё ужасным. Он появился из ниоткуда. Этот отвратительный запах пота. Возможно, его и не слышно на расстоянии. Но он-то к ней прикасался, обнимал, дотрагивался.  А потом насиловал. Для неё это было уже не любовь, а насилие. Разве у неё было желание отдаваться ему? Конечно же нет.
Почему же раньше она не замечала? Ах, да, она же его не видела, только ощущала. Все погрешности этой, как ей казалось, никчемной любви скрадывала непроницаемая темень комнаты.
Но как-то он захотел её днём, и она с лёгкостью согласилась.
Её всегда до тошноты передёргивало от воспоминаний того дня. Но она всё равно возвращала и возвращала свою память к тому событию, словно хотела себе сделать больно. Она так и звала себя: я мазохистка. И снова  и снова в голове прокручивала тот день, словно царапала, рвала эту рану в душе.
Всё было предрасположено к любви. И неяркий жёлтый летний свет, прорывающийся сквозь лёгкие прозрачные шторы. И в тон солнечному свету стены спальни. И мягкий хлопок  белья  на белоснежной кровати, отделанной замысловатой вязью резьбы  ручной работы  Она скользнула под охлаждённую кондиционером простыню, которая вызвала лёгкий озноб. И этот холод вызвал чувство тоски и одиночества.
Она лежала и ждала Франческо. Она даже помнит, о чём она думала в тот день. Может быть, после этого раза она забеременеет, появится ребенок, и она будет занята его воспитанием. И будут в мире только она и её милое дитя.
Но тут вошёл он и снял халат. Она посмотрела на него и у неё защемило сердце.
Дряблое тело, сморщенные его части. Она же молодая женщина. Зачем ей нужен этот старик? Господи, помоги ей.
Франческо взял её руку и поцеловал и выдохнул на неё горячий воздух, смешанный с запахом прелости и трухлявости. Ей стало страшно.
Он забрался под простыню. И она почувствовала чужие волосатые ноги, от прикосновения которых её стало подташнивать.
Франческо провёл по её телу руками:
-Люби меня сегодня, - и так  обнял, словно хотел натянуть её на себя.
И полезли старые морщинистые руки искать её грудь, а она инстинктивно спрятала их под локти и начала задыхаться. Он это расценил, как восторг от его прикосновений, и стал грубо трогать её, как будто бросил все свои силы на эту любовь хищника. Этот старик, лишённый сил,  так груб, что наверное, оставит синяки на теле, думала она. Она хотела одного  - встать  и уйти. А потом он попытался… Но у него не получилось. Когда же это кончится, сглатывала комок в горле Света. И вот новая попытка… Она закрыла глаза, а, открыв, увидела его непроизвольно дрожащие белые  ягодицы, покрытые безобразными родимыми пятнами. От ужаса она закрыла глаза. Ей стало плохо. У него начали уставать руки. Они, лишённые молодости, не могли держать это вялое тело, которое откровенно придавило её к постели. Как на смертной казни, её посадили на кол, который медленно и медленно разрывал её на части. И, наконец, он откинулся, тяжело дыша. Животное, грубое животное, думала она и  с сожалением рассматривала себя. Её молодое красивое и упругое тело, а рядом… Слов больше не было.  Безобразный  и отвратительный контраст.
Франческо долго лежал, пока  его дыхание не пришло в норму. Встав с кровати, он потянулся:
          -Я помолодел лет на двадцать.
Она натужно  и кисло скривила губы. Как же ей тяжело далось это подобие улыбки. А он заметил и спросил:
-Тебе что, не понравилось?
         Она гордо мотнула головой и вызывающе, глядя ему прямо в глаза, сказала:
-Да, не понравилось.


++++++++++++++++++


Не нравились Потемкину вечера по-русски, в том числе и новогодние. Все напивались, а потом откровенно начинали друг к другу приставать. Мужчины к женщинам, и наоборот.
Но идти надо – приглашали весь аппарат управления, и ему совсем не хотелось казаться белой вороной. Да и со  Светой договорились быть вместе на вечере.
Новогодний вечер проходил в день католического рождества - 25 декабря, в арендованном банкетном зале какого-то развлекательного центра.
Город завалило снегом совсем. Улицы вымерли – ни прохожих, ни машин. Только уборочные машины, как караван уставших верблюдов в снежной пустыне, расположился на отдых после многодневного похода.
Потемкин вошел в просторный зал-фойе развлекательного центра. Ожидался концерт какой-то поп-звезды для всех работников завода. Потемкин попсу не любил, поэтому в очередной раз согласился с Шевчуком из ДДТ об отсутствии певческих талантов у всех  без исключения поп-бездарностей .
На вечере, что удивило Потемкина, присутствовали и гости из других конкурентных фирм. Он увидел знакомого коллегу юриста и приветливо кивнул ему головой.
На втором этаже, возле большого окна стояла девушка в белом вечернем платье. Ее шея была закрыта причудливой игрой красиво закрученных снизу янтарными кудряшками  волос, а ниже – обнаженная спина и плечи отдавали  перламутром. И Потемкина как магнитом потянуло к ней. Он подошел к перилам, препятствующим доступ к стеклу, и молча уставился в окно. За окном, как угорелая, из стороны в сторону рвалась метель, с безнадежным желанием закрутить их в белой мгле.
Она повернулась, посмотрела на Потемкина и улыбнулась той улыбкой, от которой сразу учащается пульс и появляются мурашки. Она была уверена в своем очаровании.
-Да вас и не узнать, сударыня, - на старинный лад обратился Потемкин к Свете.
-Вот как?- засмеялась она, - пойдем. Скоро концерт начнется. Можно тебя попросить? – она держала двумя руками сумочку, и поэтому Потемкин разочаровался от отсутствия шанса быть взятым под руку.
-Ну конечно, - он внимательно посмотрел на нее.
-Давай не будем афишировать наши отношения.
Потемкин опешил. Странно, почему она боится, что их могут увидеть вместе? Но свои мысли вербально он не обозначил, а только глухо выдавил:
-Хорошо.
После концерта они сидели не вместе, напротив друг друга в маленьком банкетном зале. Стол ломился от закуски, выпивка была превосходна: водка, которую Потемкин не употреблял, а если и употреблял, то редко и  в небольших количествах, и коньяк «Арарат» двадцатилетней выдержки.
Часов в десять вечера, когда все изрядно нагрузились,  Потемкин вышел на улицу подышать свежим воздухом. Снегопад закончился. Слева, метрах  в пяти  от себя, он увидел слабый огонек от сигареты:
-Как дела, Саша? – то оказался коллега из конкурирующий фирмы.
-Да нормально. Работаем.
-Кстати, как поживает Света? Видел вас вместе. -хитро подмигнул коллега.
-А ты ее откуда знаешь?
-А кто ж её не видел на презентации? - в темноте обнажился оскал белых зубов,  и Потемкин еле обнаружил его ехидную улыбку.
-И что тут смешного? – он резко посмотрел на коллегу.
-А ты что не знаешь? – коллега не переставал улыбаться.
-И что я должен знать?
-Да- а-а!Счастливчик! В смысле ничего не знаю и сплю спокойно.
-Да в чем дело?- Потемкин стал раздражаться, - ты, может быть, скажешь, черт тебя подери, что все это значит?
-Понимаешь, старик, наши только и делают, что судачат по поводу её встреч с итальянцем. Она ж собралась в Италию. Замуж, вроде так говорят.
-Ну а я здесь причем? – зло спросил Потемкин, и почувствовал, как сердце сначала замерло, потом вздрогнуло и стало усиленно пульсировать. Не стучать, а именно пульсировать. Стало подташнивать и всё поплыло перед глазами.
-Да так,  подумал, что тебе будет интересно. Вы же вроде как встречаетесь.
Потёмкин еле совладал с собой:
-Так же, как и ты со всеми, кто подвернётся под ру… Или под что?
-Да  я человек женатый, и потому мне нет необходимости заводить любовные романы на стороне. Хотя подвернется возможность, шанс не упущу, сразу в постель потащу.
-Это в тебе животные инстинкты говорят, - Потемкин начал выводить себя из болезненного состояния, - женщины любят, чтобы за ними поухаживали, подарки делали. На уши «давить» надо, а  не на место между ног.
Потемкин перевел разговор на философию женской любви. Он без всякого интереса, рассказывал о женской независимости, о покорности и ещё о чем-то. Он уже плохо соображал, что говорил. Внутри отдавало холодом. Ему совершенно стал безразличен собеседник. И  не заботясь о том, что подумают о нем, резко попрощался.
Когда он вошёл в зал, то обнаружил одиноко сидящую за столом Свету. Это его несколько успокоило. В зале наблюдалась безмятежная праздничная идиллия: кто-то просто сидел и слушал музыку, кто-то доедал салат, кто-то танцевал. Кто-то принёс кассету с Пиаф, и уже изрядно набравшийся директор попросил поставить Les mots d`amоur°.
-Пошли, потанцуем, -Потемкин пригласил ее на танец.
Она молча встала и пошла с ним.
-И здесь Пиаф, - улыбнулась Света, - она нас просто преследует.
Потёмкина волновало другое, и он согласился:
-Пусть преследует. Так ты уезжаешь?
-Да, - совсем буднично сказала она.
-А как же я?
-А что ты?
-А я думал, ты меня любишь.
-Где она, любовь? Ты её видишь, чувствуешь? Ты можешь предложить свою любовь, обеспеченную и беспроблемную?
Потёмкин вытаращил глаза и не поверил, что перед ним стоит женщина, когда-то трепетно обнимавшая его. Он застыл и стал судорожно соображать, что же ему сказать. Попробовать убедить? Объясниться в любви? Так сейчас это делать бесполезно, и унизительно. Оставить все как есть? Промолчать? Дать понять, что равнодушен?
Вот они Les mots d`amоur, и он глубоко вздохнул:
-Я могу предложить любовь настоящую.
  Она промолчала.
Вот и всё, подумал Потёмкин.
Потом он гонял  как сумасшедший по пустынным улицам города. И где-то бросил машину  и долго бродил... Это была страшная ночь. Это была ненавистная ночь.
     Музыка прекратила своё существование. Она  закончилась. Настала очередь мелодии отчуждения.
++++++++++++++++++

Чужбина. Она сразу дала знать о себе, когда пересекли границу Польши с Германией. Исчезли польки, хорошо понимающие русский. Исчезла славянская безалаберность в виде брошенной или кое- как сваленной в деревнях домашней ненужной утвари. Появилась вылизанная Германия, страдающая или гордящаяся (?) своей неповторимой чопорностью. Там на ярко-зелёных лугах блестели от  невообразимой чистоты коровы, чинно и не спеша щиплющие травку. Высоченные ветряные электродвигатели, как после тяжкой изнурительной работы, медленно размахивали громадными лопастями. Эти стальные роботы с их лопастями, двигающимися манерно, как из другого мира, из другой планеты, делали Потёмкина  ущербным и лишенным чего-то. Чего? Наверное ярко обозначенного, нарисованного или выдуманного, какая разница каким образом сформированного, образа благополучной и обеспеченной жизни. Ведь у нас, проглатывая застрявший комок в горле, думал Потёмкин, такого нет. А  быть то могло, и самое главное  - быть то может! Но нет!
Наблюдая за этими картинными сюжетами, мелькающими через стекло Неоплана, Потёмкин даже зажмурился, хотел сбросить этот инопланетный груз. Но у него не получилось. А когда стемнело, то испытание отсутствия достатка,  только оказывается началось. Бесконечный поток машин, обгоняющих их автобус, и превращающихся в красные огоньки, как космические кораблики, двигался к ПЛАНЕТЕ успеха и самодостаточности. Это настолько усиливало чувство неизведанности и зависти, что он  поперхнулся и закашлял.
Была пятница, и  машины-звездолёты везли счастливых немцев на weekendЫ. И  это чувство уязвимости преследовало его до тех пор, пока уже поздно вечером не обогнули Мюнхен, и он, уставший от чувства обиды, наконец, уснул.
У него было сильное желание  хоть как-нибудь посмотреть на Альпы. Он никогда их не видел. И один раз, проснувшись, лицезрел какие-то очертания возвышенности, усеянные бледными огнями. Он прильнул к окну, всматривался, вдавливался в это стекло, но так  ничего  и не увидел. Не смог рассмотреть то, что могло бы  дать осознание чувства захватывающего духа от новизны увиденного.
Рано утром, когда первые солнечные лучи царапали небосвод, застеклённый лёгкой облачностью, они заехали на заправку. Первая остановка в Италии. Зайдя в туалет Потёмкин небрежно бросил так, как будто всю жизнь говорил на итальянском:
-Quanto? – он даже решил, что  «costa» здесь лишнее.
И получил ответ, над которым долго соображал. А пока думал, клерк с трёхдневной щетиной этого пристойного заведения ещё несколько раз повторил:
-Liberale, liberale. Liberale.
В конце концов, до него дошло, что цена здесь свободная и положил несколько мелких монет евро.
В восемь утра въехали в Милан. Вот и дыши этим воздухом, которым она дышит, сказал себе Потёмкин, достал мобильник и набрал её телефон. Потёмкин вспомнил завистливые глаза Ирины, подруги Светы, когда она давала её номер телефона. Да! С каким она удовольствием дала его. «Пусть моя корова не доится, но твоя совсем сдохнет», вот что прочитал в её глазах тогда Потёмкин. Странный народ вообще-то. Телефон был отключён.
Богатый Милан изобиловал миниатюрными футбольными стадионами, огороженными металлическими решётками, домами, фасады которых отделаны какими-то незамысловатыми  конструкциями в стиле модерн. Каждое окно дома снабжено наружными жалюзями, кое-где открытыми.
Где-то в центре Милана сделали остановку на автостанции, вернее, её подобии. Здание автостанции отсутствовало. Обыкновенная автостоянка, огороженная незамысловатой металлической конструкцией. Вот тебе и Милан, дыши, сказал себе Потемкин, когда вышел из Неоплана. Ничего особенного. Воздух, как воздух, с каждой минутой наливающийся жаром.
Ну, чувствуй её, помести её внутри себя, убеждал он себя. Не получается? Какого чёрта он хочет её видеть? А ведь хочет же! У Потёмкина заныло где-то внутри, и стало душно. Он покрылся испариной. Сейчас бы ему зимы, холодного декабря.

++++++++++++++++++

Декабрь начался без снега, но на восьмой день ближе к вечеру как-то неожиданно повалил снег. Большие снежинки, как ресницы снегурочки, то опускались, то вновь поднимались, и уставшие  от такой карусели медленно ложились на снежный наст. Потемкин продирался сквозь белые стены снегопада. Дороги не успевали чистить.  Машина юлила на скользкой дороге, но Потемкина такая неприятность мало волновала. Машину он вел не спеша и уверенно.
Света жила в небольшом девятиэтажном доме из трех подъездов. Потёмкин остановил машину прямо у подъезда. Белая «Мазда» слилась с причудливыми  белоснежными кружевами и походила на белого медведя.
Она открыла дверь, и  с места в карьер спросила:
-Кофе будешь?
-Если молотый, то буду.
Потемкин, раздеваясь,  обратил внимание на уютную однокомнатную квартирку, необременённую мебелью.
-Хорошо у тебя.
-Да, ты знаешь, мне тоже здесь очень нравится.
Потёмкин прошёл в комнату и уселся на диван.
-Иди ко мне, - он усадил её рядом и обнял, - так у нас сегодня один из тех счастливых дней, когда мы вместе и одни?
-Ну да, - она стеснительно пожала плечами, и попробовала отвлечь Потемкина от сладострастной темы, - представляешь, начальница хочет уйти, а директор не подписывает заявление.
-Захочет  - уйдет, а что ей так приспичило?
-Предложили хорошую работу на Украине, зарплата в два раза больше, - она взяла Потемкина за руку и крепко сжала.
У Потемкина перехватило дыхание, он заглянул в ее светло-карие глаза и только успел пробормотать:
-У тебя есть шанс пойти на повышение, - он поднял её на руки, и уложив на диване, принялся нежно снимать с неё тёплый свитер.
Щелкнул выключатель электрочайника, приглашая к кофейной трапезе, и Потемкин открыл глаза. Совсем  про него забыли, подумал он.
Сумеречный свет одинокого фонаря, рассеянный сквозь шторы, придавал матовый оттенок ее лицу. Она лежала рядом с Потемкиным, закинув руки за голову.
-Слышишь, ветер скулит?
-Да.
Она встала, подошла к окну, приоткрыла штору, и  вдруг вспыхнула от бледно-желтого света, обнажилась почти вся в дымке ночного комнатного мрака четким  полуконтуром своего тела: слабое плечо и тонкая рука с острой чашечкой локтя, глубокий изгиб талии, неполное бедро, и дальше стройная ножка, очерченная  узкой полоской сине-бледного света.
Он подошел к ней и обхватил тонкую талию, которую, как ему казалось, он мог сжать пальцами.
Они стояли у окна, метель облипала стекло, от ветра метались голые ветви лип, побелевшие от плотной завесы снега, и Потемкин почувствовал в этом обоюдном молчаливом взоре одну судьбу.
Она отбросила  голову назад, и янтарно-каштановые мягкие  волосы нежно опустились, а затем прижались к его плечу. Она пахла лесом. Ему очень не хотелось, чтобы ночь кончалась. Вечность… Только вечность…Внутри у Потемкина что-то задыхалось, крутилось и так хотело выплеснуться наружу, и что-то держало.
Неумолимое время несло их в бесконечном пространстве любви.
-Мне холодно. Так я тебя и не угостила кофе. А у меня хороший кофе. Якобс…
-Ничего страшного. Да я уж и расхотел, - соврал он, крепче ее сжимая.
Потемкин, истосковавшись по близости нежной женской плоти, боялся шелохнуться. Сквозь сон он чувствовал её дыхание. Она вздрагивала, и каждый раз Потёмкин прижимал  хрупкое тельце и смотрел на неё влюбленными глазами, и думал, что она  - женское совершенство.

++++++++++++++++++


Совершенно не могла понять, почему она с высшим экономическим образованием и не может работать по специальности в Италии.
-Диплом нужно нострифицировать**. А нострифицируют или нет, это ещё вопрос, -сказал директор одной из фирм и отказал ей в работе менеджером по продажам.
Бред какой-то. Работают даже и без образования. А, ну да, она же не гражданка Италии.
И чтобы чем-нибудь себя занять, она пошла на курсы бухгалтеров. Потянулись бесконечные дни учёбы, на которых она оттачивала знание итальянского языка. Старый преподаватель, водрузив очки на кончик носа, медленно зевая, рассказывал о специфике проводок налогов. Она сидела и тихонько про себя повторяла сказанное, почти пародируя лектора. 
Может быть, её не брали потому что у неё сильный русский  акцент?
Ну слава богу, что сейчас хоть чем –то она занята. А после курсов разве она найдёт работу? Может быть и нет.
Что же ей нужно было в этой Италии? Ну да. Красивая жизнь. Жизнь в достатке. А разве это главное? Франческо любит её. Но она то его  нет. Стоп. Она его не любит. Вот её беда. И что с этого? Да ничего. Выбросит его из жизни, если что. Уедет домой. Но там же так неуютно. А здесь уютно ли и не скучно ли? Нет, обратной дороги нет.
Она знает, что надо делать. Она станет стервой. Ничто её не будет тревожить. Она залечит все свои душевные раны. Она уничтожит сочувствие к нему. Она перестанет переживать за него, для него и по нему. Она  убьёт в себе жалость к нему.
А может быть ей найти молодого итальянца-любовника? Хотя бы молодое тело ощущать и получать от этого удовольствие. И чтоб богатый был. И пусть водит меня на открытие сезона в La Scala. Она станет настоящей стервой. Годы то идут. Ей уже 31. Ну и хрен с ними с этими тридцатью одним. Растолстеет?  В фитнес-клуб! Морщины разукрасят? К косметологу! Плевать на всё. Она должна жить в своё удовольствие. А муж? А что муж, объелся груш!
Мужа она будет дрессировать, этого старого козла, и как собачку на поводке будет водить и командовать им: «Рядом!» или «К ноге!». Куда он денется, будет слушаться, как миленький.
Занятия закончились, и, подхватив папку с конспектами, а сегодня ей не удалось ничего законспектировать, она  радостно пошла домой.
-Наконец, я вижу на твоём лицо улыбку, - сказал Франческо, встречая и целуя её.
Она улыбнулась в ответ, почти подставила щеку для поцелуя.
-Давай сходим сегодня куда-нибудь, -попросила Света Франческо, снимая лёгкое пальто.
-Куда, милая? - сегодня он  порхал возле неё, впрочем как и всегда.
-Давай сходим в какой-нибудь ресторанчик, посидим, хорошего вина выпьем, послушаем музыку. Просто отдохнём.
Франческо, сжав губы, долго смотрел на неё. Сейчас начнётся, подумала Света, ну давай, жалуйся, что у тебя денег нет. Ожидание её не обмануло. Франческо слегка приоткрыл рот, и показалась вымученная улыбка:
-Ты же знаешь, что мы ограничены в средствах, кредит надо выплачивать за квартиру, кредит за машину. Это очень большие деньги, милая. Ты понимаешь? Давай потерпим. Ты же умница у меня. Ведь так? – он замолчал, ожидая от неё ответного понимания.
Света понимала всё. Только сколько ждать ей, всю жизнь? Она выходила замуж за обеспеченного мужчину или он её обманул?
-Да, конечно, -  она растянулась в улыбке.
-Вот и хорошо. Ты знаешь, я так люблю, когда ты драники, - он с трудом произнёс русское слово,-  готовишь, - он помолчал,- может ты приготовишь сегодня?
Сегодня у неё явно не получится стать  стервой. Она иронично посмотрела на Франческо, кивнула в ответ и молча поплелась на кухню.
Пока слабый запах жаренной картошки, не ушедший через вытяжку, распространялся по кухне,  Франческо молча рассматривал бутылку её любимого белого Martini. Интересно, может Martini  её вдохновит?
Сидя за столом, слабо улыбнувшись Франческо, она пригубила приятный напиток, и посмотрела  в окно. Над крышами отливал багрянцем  закат.
        -Хорошо у нас, Света, уютно -  Франческо по-русски, без ножа, отрезал вилкой картофельную оладью, обмакнул её в сметане и, зажмурив глаза, опустил в рот, - по-моему, здесь можно сидеть, не выходя целыми неделями, и забыть обо всем, что творится на свете.
     Она улыбнулась:
       - Франческо, я не люблю сидеть дома.
       - Ну да, правильно, ты молода. Почему ты всё время мне намекаешь на мою старость, -  он опрокинул бутылку Martini в фужер до полных краёв и с ненавистью стал всасывать прозрачную жидкость.
       - Франческо, почему ты слышишь то, о чём я не говорила, и даже не намекала? Почему ты всё время выдумываешь?
        - Судя по твоей интонации, ты так думаешь, - он постепенно приходил в ярость.
        - Откуда ты можешь знать, что я думаю?
        - Вот скажи честно,  о чём ты думаешь сейчас? -   он налил себе ещё, ей не предложил. Он пьянеет на глазах, подумала Света:
-Тебе не много будет?
-Нет, не много, - рявкнул он.
-Франческо, тебе не кажется, что наш брак – это авантюра, - есть она не могла, а потому тарелку отодвинула от себя.
Глаза у Франческо начали наливаться кровью. Он становился похожим на альбиноса -  красные глаза на фоне седой шевелюры. Ещё один отвратительный эпизод в её жизни.
-Я так и знал. Я же оказался прав. Если это авантюра, то в ней и ты замешана, -он злорадно посмотрел на неё.
-Вот как? Ты хочешь правды? Ладно, слушай правду.  Мне давно  надо  было изменить жизнь, поменять  квартиру,  иметь  хорошую профессию, зарабатывать  деньги. Но я не имела ни малейшей возможности этого сделать. И поэтому захотелось пожить  какое-то время  так,  как  нравится.  Может быть, это не разумно. Мне сейчас всё равно.
-Ты хочешь сказать, - губы у Франческо задрожали, - что ты поживёшь какое-то время со мной и сбежишь?
-Ничего я не хочу сказать, Франческо, было время, когда я думала, что в моей жизни всё изменится. Мне всегда…-она сделала паузу, потому что стала думать как перевести на итальянский язык слово «талдычили» и вспомнила, что звучит это приблизительно как «ripetere la stessa cosa», но суть всё равно не та же,  - талдычили  одно и тоже,  что надо  экономить  жалкие гроши,  подыскать себе хорошее место работы и работать, работать, работать.  Но я не могу так. Я думала, что с твоим приходом что-то изменится. Но я поняла, что в жизни моей ничего не изменилось, - у неё навернулись слёзы.
Её слёзы ввели Франческо  в состояние ступора. Дыхание его участилось. И он, как бык на корриде, с налитыми кровью глазами тупо смотрел на неё. Она, всхлипывая, продолжала:
-Мне мой друг, там в России, всегда говорил, что он дышит мною, а я смеялась, и говорила, не задохнись, пожалуйста мною… Вот ирония судьбы, я здесь… И задохнулась.
Слёзы потекли по щекам, и она заплакала по настоящему, по-женски, рыдая. Он попытался её успокоить. Она только махнула рукой:
-Иди, Франческо. Я успокоюсь и приду к тебе. Извини меня. Ты ни в чём не виноват...
Она подошла к окну. Внизу зажглись фонари. Она вдруг поняла, что первый раз подумала о Саше с тоской. Она представила, что он рядом и прикоснулась руками к его вискам. Было бы здорово здесь   быть  возле  него,  под  мягким ватным  одеялом. Он был очень нежен с нею. Он ведь действительно любил её. Ей было хорошо  с ним, гораздо лучше, чем сейчас. А теперь… Теперь она даже представить не может, как вынырнуть из этой душераздирающей пропасти.
Она отвернулась от окна. Опять эта посуда, которую мыть надо. Как она её ненавидела. В немытой тарелке – бездонная тьма грязи, в отражении которой она видела свою жизнь. Как она быстро смывала этот нелепый мрак, словно по-новому хотела начать жить. Но заново не получалось. Жизнь печальна и бессмысленна, как будто повисла в пустоте. Последняя тарелка оказалась в сушилке, но не последняя же  в жизни. И это главное.
Она вошла в комнату, где Франческо, развалившись в кресле, что-то смотрел по телевизору. Он был пьян.
-Деньги делают женщин безумными, - его мутный взор пытался сосредоточиться на ней.
-От твоих денег я уже сошла с ума, - она  с чувством выполненного долга посмотрела на него и присела рядом. Он попытался её обнять. Рука скользнула по плечу и беспомощно опустилась рядом.
-Деньги не приносят счастья, -он выдохнул на неё порцию спиртного воздуха.
-Возможно, и не приносят, но они делают людей свободными и независимыми, -Света посмотрела на него.
Он поднялся и шаркающей походкой пошёл в спальню. Она смотрела ему вслед и видела его морщинистый затылок, над которым расположился белый пух редких волос. Она долго смотрела телевизор не соображая, что же там показывают.  И, наконец выключила его
Вот её спальная кровать, такая мягкая и уютная, с тяжёлой ношей по соседству.
Она нырнула под одеяло. И вскрикнула от неожиданности, когда нетрезвый Франческо навалился на неё. Что ж, вот такая судьба, подумала она, напряглась и представила, что это Саша. Нет, к сожалению, это не Саша, даже образ его создать  невозможно.
Этот нависающий живот и дрожащие руки. Она смотрела в темноту широко раскрытыми глазами и позволяла делать с собой всё, что угодно. Пусть трётся своим обрюзгшим животом и лапает её костлявыми руками, подумала она и спокойно предалась своим мыслям.
++++++++++++++++++

Мысли о ней не покидали Потёмкина и тогда, когда они давно уж оставили Милан. На пути к Риму за окном промелькнули  одетая в камень Болонья и утопающая в зелени  Флоренция, где дороги  усеяны скутерами, за рулём которых сидели молодые девушки. Флоренция! Потёмкин, затаив дыхание, печально созерцал колыбель Возрождения, с сожалением взирая на флорентийскую готику, которая мелькала сквозь окно автобуса.  Это ж здесь творили Леонардо да Винчи и Микеланджело.
На пути встретился указатель Лацио, и у Потёмкина защемило сердце. Он пытался повернуть ручку машины времени назад, переместить себя туда, в римскую республику к консулам и трибунам. Он представлял себя почтеннейшим квиритом, нет, сенатором в белой с пурпурной полосой тунике, важно решающим государственные дела.
И вот Рим! Тибуртина - это железнодорожный вокзал, а рядом  автостанция. Выйдя из автобуса Потёмкин был шокирован увиденным. Некрасивая, с крупными чертами лица молодая итальянка, на которой белые шорты  резко контрастировали  с чёрно-шоколадными ногами, сидя на корточках, как-то неестественно, не целовала, а  обволакивала  губами молодого человека,  расположившегося на парапете и безвольно опустившего руки. Словно кобра заглатывает свою жертву, улыбнулся Потёмкин и  пошёл в здание железнодорожного вокзала.
-Uno bigllietto fino Bari, -обратился он к старому кассиру, который  внимательно выслушал эту заученную фразу, слова которой были выужены из русско-итальянского словаря. А потом молча  продал билет.
Отправлялся поезд в 23 часа с Термини. Добрался он туда на метро, благо две остановки надо было проехать. Станции метро в Риме без архитектурных изысков – мрачные  и непонятные, а вот вагончики, разукрашенные хулиганистыми руками подростков – какие то  надписи на итальянском и  полностью закрашенные окна вагонов, через которые очень трудно рассмотреть название станций метро.
 Он долго изучал расписание и увидел в нём отправление поезда до Бари в 16.48. Он с надеждой помчался к  кассиру. Молодой парень на хорошем английском объяснил ему, что этот поезд отправляется с Тибуртины. Потёмкин обрадовался, что есть возможность поменять билет и, главное, надежда, что хоть к концу свадьбы он попадёт. И он как сумасшедший помчался на эту Тибуртину. И опять  римское метро, где вагончики вымазаны простенькими граффити, создающее впечатление грязи и неуютности-отрешённости. И опять тот же старый кассир долго объяснял ему, что такого поезда нет. А он не понимал. Сзади стоящие терпеливо ожидали своей очереди, не возмущались и не спорили. Он понял, что задерживает очередь, и отошёл от кассы. Потом он устало опустился на какую- то скамью. До него, наконец,  дошло, что поезда такого нет. И почему же  тогда этот рейс указан в расписании, злился на итальянцев Потёмкин.
Снова вымазанные вагончики метро. И, вновь, сверкающая в своей прозрачности стекла Термини.  Потёмкин вдруг не поверил своим глазам. Поодаль от центрального входа лежащий на земле пьяный. Совсем как у нас, обрадовался Потёмкин. И никому он не нужен. И полицейских нет, чтобы навести порядок.
Он то ходил по блистающему полу в Термини, то выходил на привокзальную площадь. А потом устало опустился на перроне на деревянную скамью  и смотрел на грязное железнодорожное полотно, по которому шныряли мыши и крысы. Потёмкин очень удивился неожиданному соседству с грызунами. Ходил по полированному полу, заглядывал в магазинчики. Пил кофе в бистро. И, наконец, спустя некоторое время, изнурительно текшее, он оказался в вагоне поезда.
Вагоны купе не такие как у нас, подумал Потёмкин. Для общего вагона этот просто шикарный. Каждое купе огорожено стеклянной перегородкой и  рассчитано на шесть пассажиров. Места предназначены для сидения, но могут и раскладываться. Места обиты зелёной материей, которая смутила Потёмкина своей потёртостью и грязными пятнами. Потёмкин решил не обращать внимания на такие мелочи. Сиденья то мягкие, и подголовники есть, в общем, комфорт, да и только, подумал он и закрыл глаза. Соседи по купе – одна молодёжь. Из-за его неразговорчивости, они, очевидно, поняли, что он иностранец, и постеснялись перед ним забросить ноги, не снимая обуви, на сиденье напротив. Как это делают везде все итальянцы, если они перемещаются в вагонах поездов.
Утром, не выспавшийся и с трёхдневной щетиной, он добрался до Бари.
Долго искал автобусную станцию, чтобы уехать в Santeramo. Никто не мог подсказать. Все разводили руками. И уже отчаявшись уехать в этот городок, он устало прислонился к какому-то забору, когда к нему подошёл пожилой итальянец и начал предлагать себя извозчиком:
-Porti,  Santeramo. Quaranta  euro, - всё, что он смог разобрать. Это звучало и понятно, и так навязчиво, что Потёмкин засомневался. Сорок евро до Santeramo, каких -  то 25 километров. Легальные таксисты до этого предлагали 70 евро, но он гордо отказался. А теперь  решил, что другого шанса ему не представится, и потому не стал себя утруждать уговорами.
Ехали молча. Зажав в руке разговорник, Потёмкин думал, что здесь тоже  нелегальный извоз процветает. Первым не выдержал итальянец. Внимательно посмотрел на  небритого Потёмкина и спросил:
-Израело?
-No, - ответил Потёмкин.
-Арабо?
-No, - ещё раз ответил Потёмкин и решил больше его не мучить, - Russia.
- Russia, Russia, - задумчиво произнёс итальянец, - no capisce.
-No capisce? – удивился Потёмкин.
Он не понимает! Потёмкин полез в сумку за словарём.
Извозчик  смотрел то на дорогу, то на Потемкина.
Теперь руки Потёмкина держали и словарь и разговорник. Не раскрывая эти талмуды, Потёмкин, взглянув на водителя, чётко произнёс:
-Moscow.
-Moscow? О, Moscow! О, russo!
До Потёмкина, наконец, дошло, почему тот не мог понять его:  итальянец не знал английских слов. А он английские слова к тому же искажал своим несовершенным итальянским произношением.
Итальянец пытался что-то спросить, но на все вопросы Потемкин неизменно отвечал:
-No capisce.
Итальянец успокоился и только изредка себе под нос бубнил-возмущался:
-No capisce. No capisce. No capisce. No capisce.
Рассчитавшись с водителем, Потёмкин окинул взглядом маленькую небольшую площадь, укрытую листвой вековой фауны.
Santeramo - маленький городок, поразил своей нежной и бережной чистотой. А установившаяся тишина, сохранившаяся со дня образования городка, располагала к творчеству. Здесь архитектура, как пришедшая музыка из 18 века. Словно Вивальди прикоснулся смычком к этим  стенам эпохи возрождения,  от которых местами отошла штукатурка. Но это не портило, напротив, создавало впечатление устоявшегося консерватизма, которого иногда нам порой не хватает. Верности незыблемому.
Его, наконец, встретили. За ним приехали. Сестра Ольга, такая худенькая, миленькая и красивенькая. Прямо как Светлана его. Не его, к сожалению.
Её муж - приятный молодой итальянец с благородными чертами лица и благозвучным именем - Массимо. Привлекательная пара, подумал Потемкин.
Его привезли в какой-то частный отель, где он наскоро помылся и  побрился. И вышел на летнюю большую террасу, к шведскому столу, за которым сидели все три сёстры- кузины.
-Ну, вот хоть здесь все собрались, - широко улыбаясь, он направился к старшей.  Обнял, почти заграбастал, и долго не отпускал. Сегодня радости предела нет. Всех расцеловал и уселся пить кофе.
Всё, конечно, хорошо, размышлял Потёмкин. Но он здесь в Италии. И чувство одиночества. Нет-нет. Чувство ненужности. Тоже нет. Наверное чувство острой необходимости присутствия  любимого человека  и быть любимым. Да, вот что стало только сильнее и обострилось.
Он рассеянно слушал старшую кузину о нелёгкой жизни с семьёй  в Нью-Йорке. Он полностью отдавал себе отчёт, что к старшей он был более привязан, так как счастливые годы детства проходили именно в общении с ней.
Поэтому он громко, чтобы все слышали, сказал:
-Да я и приехал только для того, чтобы вот так вас вместе всех троих увидеть. Когда ещё такая возможность предвидится?
Ну не будет же он говорить, что надеется в Риме встретиться с ней, что приехал ради неё, чтобы подышать тем же воздухом, которым  дышит она.
Поэтому он сидел и  рассеяно слушал сестру, изредка кивая и задавая ей ничего не значащие вопросы.
Обнимая Ольгу,  Массимо что-то ей сказал по-немецки. Потёмкин удивился. Ах да, ведь они же в Штутгарте живут и не собираются жить в Италии, он совсем забыл.
-Быстро собираемся и едем в Гиноса  Ди Марина, к морю. Там уже заказаны номера. Места обеды завтраки, - Ольга говорила почти скороговоркой. Тараторка, Потёмкин умилялся  своей младшей сестрой.
Они быстро погрузились в машины и двинулись в направлении маленького городка, которого и на карте то нет –Гиноса  Ди Марина, недалеко от Таранто.
Массимо включил приёмник, а  оттуда… Эдит Пиаф со своим L` еtranger.
-О боже, - вскрикнул Потёмкин.
Что случилось, Саша,- сестра смотрела на него изумлёнными глазами.
-Да нет, Оленька, ничего, - Потёмкин вздохнул и подумал, как символично звучит эта песня с названием «Иностранец», а вслух мечтательно произнёс, - просто музыка прекрасна, а голос божественен.
Ольга улыбнулась:
-А здесь часто старые песни по радио передают.
Он высунул голову в окно. Ветер приятно касался его лица. А над ними ласковое голубое небо, словно хотело их всех обнять и прижаться к ним. А где-то там, далеко, морская синь, к которой они едут. 
Пейзаж  за открытым окном автомобиля впечатлял Потёмкина. Лимонные и мандариновые рощи, скорее всего раза четыре в год точно дарят урожай. Шикарные виноградные посадки по дороге.  Ну почему летом всегда хочется зимы, а зимой лета? Они проехали мост.
++++++++++++++++++


Мост, на котором они стояли, погрузился в светло-сиреневую пелену слабо колеблющегося колдовского света. Река, скованная льдом, белой полосой в сумерках уходила в ночную мглу. Света поёживалась от  ледяного ветра. Сняла варежку и взяла руку Потемкина:
-Пойдем, здесь холодно.
            Они спустились к набережной. В дрожащем серебре облачного свода плыл ярко-белый с видимыми серыми пятнами шар луны. Он то  скрывался, то появлялся вновь, и, казалось,  играл с ними в прятки: найдешь меня, и я покажусь.
     - Устала? - спросил Потёмкин.
     Она покачала головой и улыбнулась.
     Показывая на отдалённые огоньки кафе, он спрашивал её:
            - Может быть зайдём куда-нибудь?
     - Нет, нет. Не хочется.
Неслышно-невидимый зов окликнул их и они, не сговариваясь, молча начали растворяться в зимнем тумане нереальности. И проплывали вместе с ними силуэт церкви с облаками-куполами и бесконечные караваны домов. Потёмкин заглянул в мерцающие глаза Светланы и увидел бесконечный свет фонарей:
-Не уходи от меня, пожалуйста, не исчезай, - ему показалось, что она растает в тумане. Они остановились. Казалось, время умерло.
Боже, какие у неё красивые и выразительные глаза,  млел Потёмкин. Он не устоял, не выдержал. Она в этот миг потянулась к нему, длинные ресницы дрогнули и медленно опустились. Его губы нежно касались этих трогательных крыльев бабочки. Они целовались как иступлённые и  не чувствовали мороза, который они так долго пытались согреть.
-Замёрзнете, молодые люди! – послышался голос из ниоткуда.
Потёмкин и Света вздрогнули. Света в недоумении посмотрела на него. Потёмкин заулыбался, и Света не выдержала. В её карих глазах замелькали  искорки.  Губы и плечи смешно начали подёргиваться. Он засмеялся, и Света уже не могла больше сдерживаться. Они вдвоём затряслись от хохота.
-Пойдём отсюда, - сказал Потёмкин.
Город как большой каток, по которому скользила армада техники: автобусы, грузовики, легковушки…Запорошенные снегом витрины магазинов делали город сказочным -  в каждой снежной пещере  теплится огонёк добра и надежды.
Как  она была прекрасна!  Румянец на щеках становился всё ярче, а она – ещё более очаровательней.
     - Ты не устала? - спросил Потёмкин.
     - Нет, не устала.
Потёмкин посмотрел на часы. Она заметила и голосом феи произнесла:
- Пойдём  ко мне. Мы будем одни.
     Он  не  ответил. И они направились через сказку в сказку. 
Она  открыла дверь и моментально включила свет.  Он помог снять ей пальто и разделся сам.
Света, поёживаясь, пошла на кухню:
-Чаю. Хочу горячего чаю.
-Хорошо у тебя здесь. Мне всегда нравилось у тебя. Мало мебели, и уютно.
-Ты уже говорил об этом.
-А я напоминаю. Хочу тебе комплимент сделать.
Света улыбнулась.
-Не люблю холод. Но зиму люблю, такую как сегодня. Странно, правда?
-Ну почему же странно? – не согласился Потёмкин.
Она медленно и грациозно потянулась. Сняла чайник с плиты и начала заваривать чай.
Её маленькие руки с красивыми длинными пальчиками обнимали большую чашку. Белые от мороза, а может быть от напряжения, пальчики превращались в янтарные камешки. Она согревалась и Потёмкин смотрел на неё с умилением. От крепкого горячего чая Потёмкина начало морить.
-Пойдём,  - загадочно произнесла она.
Они стояли у окна и смотрели, как у прохожих шёл пар изо рта. Там, за окном, это не его жизнь. Это его прошлое и ненастоящее. Бесцельная и пустая жизнь. Её больше нет. Зато перед ним она… Настоящая и любимая, почти завоёванная им.
Они лежали под толстым слоем ватного одеяла -  всё же в квартире было прохладно.
-Слышишь, Свет? Метель воет.
-Да,- прошептала она.
Её лицо в оттенке бронзового света было матовым.
-Ты - ночная фея в зимнем свете фонарей. - Потёмкин наклонился над ней. Она мотнула головой и Потёмкин опустился.
Она привстала. Теперь матовая бронза переместилась на её тело.
-Приходи ко мне почаще. Я хочу, чтобы ты был рядом, -  она опустилась перед ним. А он обнял-подхватил, резко повернул её и положил рядом. Взглядом и словом очаровал:
-Ты прекрасна, ты просто обворожительна. Одежда держит. А без одежды мы свободны. Как хорошо сейчас. И как жаль, что это не может продолжаться вечно.
-Не надо сожалеть преждевременно, - тихо сказала она.
     Её   глаза   с любовью смотрели на него. А лицо, уже в который раз осветившееся бронзой,  было   очень  близко. От неё к нему проникало дыхание тепла и нежности, полное необыкновенной страсти. Она долго держала его взаперти. Наконец, вздохнув, освободившись от какого-то груза, непонятного ни ей, ни ему, она медленно расступилась перед ним. Потёмкин поддался навстречу, притянул её к себе и окунулся в большую тёплую волну восторга и любви.  Она захлестнула его, и всё погасло.
    

++++++++++++++++++

Погас свет. Она задрожала как осиновый лист от предчувствия отвращения. И  услышала, как дрожат и его пальцы. Эх, старик, она из жалости готова была отдаться. Голос его задыхался. Он был похож на большой пыхающий паровоз.
Она уступила и  не сопротивлялась. Очень быстро подчинилась его воле, чтобы скоро покончить с этой ненавистной близостью.
И здесь она впервые ощутила острое чувство скуки, и стала наблюдать сначала за ним, а потом за собой.
Франческо предавался любви с какой-то жадностью и неразборчивостью. Она грубо покачивалась вместе с ним. Как будто за обедом,  боится не успеть распробовать все блюда, Светлану овладел стыд.
Он моментально уснул. Она коснулась себя, и не узнала. Начала щупать. Чужое тело, совершенно не принадлежащее ей.
Она принялась рассматривать его. Грудь вздымалась, а на ней редкие седые волосы казались маленькими могильными крестами на кладбище. Дряблые складки шеи расползлись по груди.
Сейчас захрапит, подумала она. И точно, спустя минуту раздался хрип, причмокивание, вздыхания, а потом громкий занудливый храп, распространяющийся по всей квартире.
Она вздохнула и подумала, как она одинока в этих четырёх стенах небольшой по европейским меркам,  комнаты.

++++++++++++++++++

Комната частного отеля в маленьком городке Гиноса Ди Марина, куда его поселили, была шикарна. Кондиционер – неотложное чудо техники, спасающее от жары. Небольшой душ, совмещенный с туалетом - чистенькое помещение со свежими полотенцами, увешанными везде: на кровати, на стульях в душевой. По домашнему заправлена постель. Жалюзи на внешней стороне окна приспущены.
Он набрал её мобильный. Связь недоступна. Пока. Почему-то он уверен, что услышит её. И обязательно встретит.
В дверь постучали.
На пороге стояли старшая сестра с мужем.
-Как устроился? Нравится? - спросила Ира.
Строить предложения на русском языке ей давалось с трудом, заметил про себя Потёмкин и ответил:
-Всё хорошо, не волнуйся.
-Саш, я у тебя там видел «Комсомольскую правду», - муж сестры, Гена, вежливо  дотронулся рукой до плеча Потёмкина, - дай мне почитать, пожалуйста.
-Да, конечно, Ген, -Потёмкин достал сумку, вытащил оттуда «Комсомолку» и протянул ему.
Вечером на балконе все сидели за импровизированным столом, заваленный фруктами,  над которыми возвышалась бутылка коньяка «Хеннеси».
Гена на правах старшего чинно начал беседу:
-Интересно почитать газету, которая издана не в Нью-Йорке и куплена  не на Брайтон бич, а непосредственно в России.
-Что, очень сильно отличается? – смакуя бесподобный коньяк спросил Потёмкин.
-Очень, - Гена поднёс рюмку коньяка к носу и вдохнул аромат «Хеннеси».
-И чем же?
-Во-первых, стиль другой, более живой, а во-вторых, подход к описанию событий несколько иной.
-Ну конечно, менталитет наших журналистов отличается от ваших.
-Да, одно дело писать, глядя из окна небоскрёба Нью-Йорка, а другое – видеть и чувствовать жизнь, которая проникает в тебя, а не ты в неё.
-Ген, а скажи, действительно ли существует проблема ненависти к негритянскому населению? – Потемкин положил в рот большую виноградину, с удовольствием раздавил её там и почувствовал, как  коньячный тон вкусно смешался с виноградным.
-Ха, проблема? Это не проблема, это беда. Когда мы приехали в Америку, у меня один американец спрашивает, вот скажи в том городе из которого ты уехал, сколько негров жило? Я ему отвечаю, ну два там или три. А он  мне, знаешь с такой усмешкой, -  и ты оттуда уехал?
Потёмкин засмеялся:
-И что? За что же американцы их так не любят?
-А за что их любить, если по статистике 95 процентов преступлений совершают нигеры?
Сестра кивнула и поддержала мужа:
-В Гарлем не сунешься. Убьют. Разорвут с потрохами.
-А в фильмах так красиво. -Потёмкин опрокинул рюмку с остатками коньяка.
-Ни один фильм не выйдет на экраны, если там не будет показана свободная лесбийская или гомосексуальная связь, а  нигер – порядочный полицейский или семьянин. И обязательно проблему наркотиков поднимут, в которой герой или умирает от передозировки, или излечивается от них.
-Ну и скажи, где же эта хвалёная ваша американская свобода? - Потёмкин налил коньяк себе и остальным.
Остальные молча слушали  светские разглагольствования.
-Свобода в том, что я взял и приехал. А ты не можешь взять и приехать. Тебе надо визу оформлять.
-Ген, я тоже взял оформил визу и приехал.
-Да, но тебе же могут отказать? -  он улыбнулся  и  снова пронёс рюмку коньяка перед носом.
-Могут. Но не отказали же! – Потёмкин пригубил янтарный напиток.
За разговором Потёмкина начало клонить в сон. Сказалась дальняя дорога. Организм требовал постели, в которой можно было вытянуть ноги и спокойно поспать.
Попросив прощения,  он удалился в предоставленные покои, в которых властвовал прохладный воздух, подаваемый из кондиционера.
Раздевшись, Потёмкин обратил внимание на чугунные массивные батареи, точно такие как у них в России. Но то  в России, где  зимы морозные и холодные. И другое дело -  тёплая Италия. Надо было удивиться  теплолюбивым итальянцам, которые даже  зимой, когда температура воздуха не опускается ниже десяти градусов тепла, всё же любят согретое состояние всегда и постоянно. Но удивляться было лень. Потёмкин с удовольствием расположился на белоснежной постели и моментально закрыл глаза. Когда он их открыл, то не понял, где он находится. И только спустя несколько минут до него дошло, что он выспался и сейчас находится в частном итальянском отеле…
Два дня пролетело быстро. Два дня чистых волн ласкового Ионического моря, в перерывах  - обеды с морепродуктами, так обожаемые итальянцами, вкуснейшие макароны, предварительно облитые жидким сыром, игра в мини футбол с друзьями Массимо. Присутствие сестёр, которых он так редко видит. И Потёмкин на время забыл, что она существует. Нет, он не забыл её. Его отвлекли от боли, от раны.  И ведь начала затягиваться эта рана. Но как только впору было появиться слёзам расставания, он вспомнил, что приехал подышать тем же воздухом, которым дышит она. И не только. Он будет дышать ею. Если конечно встретит. Встретит, обязательно встретит.
Ольга предложила Потёмкину купить билет до Рима предварительно, и они направились в какую-то фирму, продающие железнодорожные билеты.
Худенькая молоденькая женщина- представитель фирмы очень сильно жестикулировала и что-то быстро говорила Ольге.
-Что случилось, Оля? –спросил Потёмкин глядя на её расстроенное лицо.
-Фермеры перекрыли железнодорожные пути. Все поезда стоят и билеты на поезд не продают.
Потёмкин вздрогнул. Вот и начались приключения.
-Слушай, пусть Массимо отвезёт меня на вокзал к поезду или автобусу, я как-нибудь уеду, - Потёмкин начал искать выход из непростой ситуации.
-Да, что-то надо делать, - сказала Ольга.
Массимо согласился с планом Потемкина. И как только стемнело, они поехали в Таранто.
На железнодорожном вокзале автомат по продаже билетов не работал, кассы были закрыты.
Массимо пошёл договариваться с дежурным по вокзалу, а Оля  с неприязнью произнесла:
-В Италии все кассы в девять часов закрываются,
-Интересно,-  сказал Потёмкин, - а если человеку надо уехать после девяти.
-А в поездах есть контролёр, который и продаёт билеты.
Подошёл Массимо и сказал:
-Профсоюзы объявили забастовку.
-И что, теперь из-за забастовки фермеров нельзя уехать? А если на самолёт или поезд опоздает человек?
Массимо развёл руками:
-Ничего не сделаешь. Это их право. И эти правом в Италии они на всю катушку  пользуются.
-Вот поэтому мы и не живём здесь, - встряла Ольга.
-У нас такого нет. Не в ущерб же другим?
-Ничего не сделаешь, закон.
-Закон этот, Массимо, оторван от народа, - нравоучительно произнёс Потёмкин, и иронично добавил,- …из курса марксизма-ленинизма. Это называется система управления государством, оторванная от народа и защищающая интересы господствующего класса, другими словами говоря  - бюрократизм.
- В общем, поезд стоит. Когда он поедет в Рим никто не знает. Но дежурный по вокзалу почему-то уверен, что через час-полтора он обязательно поедет! Я договорился с ним, что тебя можно посадить, а  оплату за билет возьмёт проводник. Да, я предупредил, что ты иностранец, - он улыбнулся – поэтому во избежание международного скандала они согласились тебя взять. Проводник предупреждён тоже.
-Ну, вот и отлично, - весело сказал Потёмки, - сажайте меня в поезд, а сами езжайте обратно. Нечего здесь вам делать.
Они обнялись. Помахали друг дружке руками, утёрли невидимые слёзы и расстались.
В вагонах мест не было. Потёмкин специально прошёлся по всем. В каждом купе четыре человека развалились-лежали на шести местах так, что даже встать невозможно было там,  не говоря  о том, что как-то можно было присесть.
Потёмкин плюнул бродить по вагонам в поисках места, и тоскливо расположился на раскладном сиденье в проходе вагона.
Через час поезд направился в Рим, и Потёмкин повеселел.
Ночи в Италии холодные. Через открытые окна свирепый поток холодного воздуха заставил Потёмкина сначала закрыть окна. Но этого оказалось недостаточно. Пришлось молнию  на летней куртке с коротким рукавом застегнуть и поднять воротник. Он съежился от холода. Восемь часов езды до Рима. Он вытерпит. Ведь он едет к ней.
Потёмкин приготовил 24 евро на билет, но проводник несколько раз проходил мимо него, внимательно смотрел, но ничего не требовал и не говорил. В конце концов Потёмкина сморило. И в этом полусонном состоянии он мчался к Риму и думал о ней. А утром, приехав в Рим и покинув вагон, у него радостно пронеслось в голове, что он  сэкономил на билете. Он мысленно поблагодарил проводника.  Всё-таки  не все чиновники предпочитают погрязнуть  в канцелярщине и быть бюрократом.