Случай из семидесятых

                Выборы.

Этот случай произошел сто лет назад.
Я тогда был молод и наивен. Примерно, как Вы. Работал  учителем в маленьком городке Подмосковья. Была пора выборов. Кого и куда выбирали за давностью лет совершенно не помню. Директор школы вызвал меня в кабинет и торжественно, будто собирался вручить медаль, сообщил, что мне оказана честь работать в избирательной комиссии. Работать в комиссии я не хотел. И, поэтому, попытался возразить. Дескать, есть люди более уважаемые и достойные.И именно им надо оказать честь. Но слушать меня он не стал. Только сморщился и, подведя черту, сказал, что сам будет решать кому и чего оказывать.
Избирательная комиссия  расположилась в просторном помещении одного крупного предприятия. Обставлено волеизъявление было очень торжественно. Члены комиссии разоделись, как на свадьбу и сдержанно, и мягко улыбались.
Я сел за стол. Ко мне подходили люди, протягивали паспорта, а я находил их в списках и давал им напечатанные на хорошей бумаге, бюллетени. Дело близилось к обеду. Ко мне подошла женщина и на ушко, заговорщицки, попросила, чтобы я поднялся на второй этаж.
"Зачем?- спросил я.
"Перекусите немножко,- сказала она, поощрительно улыбнувшись.
"Очень кстати,-подумал я. Я уже проголодался и , кроме того, мне нравилось, когда улыбаются. Поднявшись на второй этаж, я увидел следующую картину:
В просторном холле стоял огромный стол. Он весь ломился от яств и напитков. Тут была и икра(как черная, так и красная), осетрина горячего и холодного копчения. Копченое мясо и колбасы разных видов. Что уж говорить о салате Оливье или о селедке под шубой. Стояло множество бутылок Шампанского и хорошего вина. Такое неожиданное изобилие вызвало во мне противоречивые чувства. Я с аппетитом поел. Но по окончании голосования, от ужина увильнул, сославшись на домашние дела. Ужин предполагался еще более обильным, а выпивка еще более крепкой.
Надо ли говорить, что большинство вышеперечисленных продуктов и напитков в Советских магазинах не продавали ! Так я впервые столкнулся со второй, тайной жизнью, которая шла параллельно нашим повседневным будням.


                Собрание.


Я хорошо помню, как это происходило. Шли семидесятые годы прошлого века.Собрание на одном из заводов в крупном областном городе. Мужчина и женщина, всем известные, уважаемые люди, стояли перед плотной стеной народа, как обвиняемые. Председательствующий говорил в их адрес грубые слова и взывал к их совести. Я думаю, им было, что ответить на обвинения, но они заранее решили молчать. Решили оба.
  Скажу о них два слова. Катю, так звали молодую женщину, я знал хорошо.Мы жили в одном общежитии. Взгляды на жизнь у нас были разные и интересы наши не совпадали. Но я уважал ее. Была она всегда аккуратно одета, подтянута, бодра, энергична. И хороша собой. Какую-то комсомольскую работу вела(помимо основной). В следствии этого, со многими встречалась, говорила, убеждала, решала. И обязательно улыбалась. Вы знаете, что у нас мало улыбаются. И сейчас мало улыбаются, а прежде и того меньше. Но она улыбалась. И была, вроде как, человек будущего. Никогда не уставала , не раскисала и обладала тем редким качеством, которое я бы назвал внутренней упругостью.
 У мужчины была семья. В этом все и дело. Он был заметно старше ее. Лет, я думаю, на пятнадцать.  Работал начальником смены в нашем цехе.Был роста высокого, широк в кости и сутуловат. На умной его голове можно было увидеть небольшую залысину. Говорил он мало, тихо, но веско.Очень хорошо умел слушать. Вставлял два-три слова и человек, сам того не замечая,все ему рассказывал.Наверное потому,что видел ровный интерес и доброжелательность.И эти двое полюбили друг друга. Так как работали они в одном цехе, то иногда сталкивались.Встречаясь, случайно ли, по делу ли,они разговаривали о постороннем.  И не улыбались.
Но, чувство- утаить трудно. И все все видели. Хотя, как ни странно, сплетен и слухов про них почти не было( слухи и сплетни тогда были самое привычное дело) Уж очень мужчина и женщина умудрились никому не помешать, не наступить на больную мозоль. 
Они любили друг друга и где то им нужно было встречаться. Темными вечерами ходили они по аллеям огромного парка(лучшей достопримечательности города). Сидели на скамейке. Вот здесь на скамейке и поймал их шальной милицейский патруль.
  Конечно, даже в те пуританские времена обнимающуюся парочку никто бы не тронул.
Думаю, страж порядка отпустил соленое грязное словцо.Просто так, забавы ради. И он, мужчина, не мог не ответить. И, понятное дело, патруль рассерчал. И забрали их в отделение и сообщили на работу. И расписали, как аморально они себя вели.
  Я тоже сидел на этом суде. И мне до сих пор стыдно. В конце собрания мужчина встал и сказал, что уходит с завода.Сказал и едва заметно улыбнулся.
 Такое решение администрацию устроило. Председательствующий облегченно вздохнул. Проголосовали. Затем тихо,как после тайного плохого дела, разошлись.




  Дачные размышления.

Под вечер я люблю сидеть на красном стуле в саду и любоваться нашим ухоженным газоном с двумя клумбами. Надя вчера покосила, так что вид чудесный.
 А потом я гляжу вдаль на ближние высокие березы и дальние чернеющие в закатном солнце сосны. И приходят в голову разные мысли. Иногда - всем известные мысли и мне самому известные, но подуманные как-то иначе, по-новому. А иногда- неизвестные. И даже еще не мысли, а только их зачины, их облако, их туманность.
 И вот туманность эту хочется записать дабы не забыть на следующий день.
 Вот и сейчас, глядя на дальний лес и светлое ранневечернее небо, когда на сердце и в голове спокойно и пусто, но пусто такой пустотой, из которой рождается новая мысль или новое чувство, мне подумалось как же так? Ничего ведь не было, откуда взялись эти необычные и сложные чувства, которые так трудно бывает выразить точно? Откуда. И мне вспомнилась древняя мысль, которая никогда не была мне близка и не очень была понятна. Мысль о том, что человеку надо познать самого себя. Что ему надо заглянуть в себя.
 Вот это самое заглянуть мне было не понятно. Что значит заглянуть? Куда? В какую часть самого себя? И как это сделать?
 Предполагалось, как я понимаю, то, что меньше надо смотреть на окружающие предметы и думать о них, а больше вглядываться в собственные чувства и мысли. И пытаться в них, в чувствах и мыслях разобраться.
 Мне это было непонятно. Я пробовал и у меня ничего не получалось. Не только толковых мыслей не возникало в которые надо вглядываться, но даже и просто связных. Одна мешанина.
 А если что-то путное приходило в голову, то приходило в голову либо от внешних предметов, либо и без них. Но не тогда, когда я невесть куда вглядывался, а невзначай, неожиданно, на пустом месте. Ни с того, ни с сего.
 Как же так думал я? И вот, что пришло мне в голову, когда я смотрел на чернеющий вдали лес.
  Мы не можем заглянуть в себя прямо. Нет не можем. Не получается. Но можем пойти на хитрость. А хитрость состоит вот в чем.
   Есть предметы, которые могут нам помочь заглянуть в себя. Они, как зеркало. Глядя на них, мы можем взглянуть на самого себя.
 Как это?- спросите Вы. Попробую объяснить непростую мысль.
 Вот- дальний лес. Я смотрю на него долго и ни о чем не думаю. Ни о себе, ни о лесе. Я смотрю долго, а потом отвожу взгляд и вслушиваюсь в самого себя. И, иногда, не всегда, но иногда что-то начинаю понимать. То, что не понимал раньше. И то, что касается меня самого.
 Не обязательно смотреть на  лес. Может быть, на облака. Или на гору. Или на костер. Или на ветхий деревенский дом. Чаще всего на что-то, что связано с природой. Что является частью природы.
 Такие предметы можно еще назвать иначе- посредники. Вполне можно так назвать. Ибо посредством них мы можем заглянуть в самих себя. То есть поступить согласно древней мудрой рекомендации. Прямо заглянуть не можем, а посредством них - легко.
  Выходит, Сократ(или Платон?) прав! И надо познавать себя. Только вот не растолковал он нам, как это сделать. И каждый, в меру своих сил и ума, пытается осуществить эту работу самостоятельно.
 И мое маленькое размышление- не более, чем одна из милллиона таких попыток.



 Еще раз о старости.


Удивительные дни приходятся на старость.
Парк осенний красив, хоть и запоздало.
Шаг неходкий, да и разум небыстрый,
Только небо над головой ослепительно чистое.

Ослепительно ясные бывают дни осенние.
Будто кто-то тусклым глазам твоим дал зрение,
Чувствам дал остроту и пронзительность
И под вечер покой недолгому своему жителю.

Удивительным образом с детством смыкается
Поздняя пора.Все плохое, будто ластиком стирается.
Забывается плохое.Вот перед тобой- гора,
На которую прежде не подняться. А теперь- пора.


 О старости.

Ах, старость! Время беззаботности
И привыкания к покою.
Неведомой доселе кротости
И куртки вольного покроя.

Все не о том стремления явные.
Все не о том деяния резвые.
Все не о том с экрана правые.
Все не о том в беседе левые.

Все не о том дыханье жаркое
И мысли бойкой устремления...
Когда идешь дорожкой парковой
И в кепочке чуть набекрень,

И птицы в двух шагах насвистывают,
И ветерок прохладный дует...
Теперь тебе не надо списывать
Задачку глупую, пустую.

Ты все решил. Все сдал экзамены.
Ты от учения отвертелся.
Теперь тебе поют гекзаметры
Щеглы у самой дверцы сердца.

Теперь тебе в душе покойно
От жизни долгой, как прогулка.
Теперь ты не бандит, не воин,
А только божия голубка.




Ах, старость! Время беззаботности
И привыкания к покою,
Неведомой доселе кротости,
Куртенки вольного покроя.

Всё не о том-  догадки явные.
Всё не о том - деяния резвые.
Всё не о том-  с экрана правые.
Всё не о том-  в беседе левые.

Все не о том дыханье жаркое
И мысли бойкой устремления...
Когда идешь дорожкой парковой
И в кепочке чуть набекрень,

И птицы в двух шагах насвистывают,
И ветерок прохладный дует...
Теперь тебе не надо списывать
Задачку глупую, пустую.

Ты все решил. Ты сдал экзамены.
Ты сдал. Не просто отвертелся...
Теперь тебе поют гекзаметры
Щеглы у самой дверцы сердца.

Теперь твоей душе покойно
От жизни долгой, как прогулка.
Теперь ты не бандит, не воин,
А только божия голубка.




Ах, старость! Время беззаботности
И привыкания к покою,
Неведомой доселе кротости,
Куртенки вольного покроя.

И птицы в двух шагах насвистывают,
И ветерок прохладный дует...
Теперь тебе не надо списывать
Задачку глупую, пустую.

Ты все решил. Ты сдал экзамены.
Ты от ученья отвертелся.
Теперь тебе поют гекзаметры
Щеглы у самой дверцы сердца.

Теперь тебе в душе покойно
От жизни долгой, как прогулка.
Теперь ты не бандит, не воин,
А только божия голубка.







   Комбинат.


Наш городок ничем не примечателен. Он один из многих десятков таких же маленьких городков, раскиданных по Центральной России. С одной-двумя главными , заасфальтированными улицами и с главной площадью, на которой стоит обязательный памятник Ильичу,а Ильич в распахнутом пальто энергично указывает трудящимся революционное направление. Демонстранты при этом, бодро шествуя, несут фото вождей и руководителей. Когда они проходят мимо трибун, то что есть мочи кричат "Ура!"
   БОльшая часть города- одноэтажная. Кривые, узкие улочки, с громкими названиями- улица Свободы или улица Клары Цеткин- разбросаны на изрядной территории. Так, что заблудиться в них не составит труда- запутаешься в рельефе, уткнешься в тупичок да и пропадешь.
   В начале пятидесятых в городке построили большой комбинат. Не металлургический, как в областном городе Липецке, дымящий трубами и наполняющий легкие черным дымом, а сердца-гордостью. Нет. Построили комбинат попроще. И дым был другим- белым, а гордости- само собой- было поменьше.
 Наш комбинат выпускал пищевые концентраты: гречневую кашу с мясом в прямоугольных брикетах, концентрат плодовоягодного киселя, который мы, иногда грызли просто так, концентрат какао с молоком и сахаром- самое вкусное лакомство на свете. Вкуснее даже, чем мороженое, которое нам перепадало несколько раз в год, вследствие благоприятного стечения обстоятельств.
 И, конечно же, плотно набитые в пачки, похожие на пачки соли- кукурузные хлопья.
 Комбинат был велик. И, чтобы его построить соорудили целый маленький городок в стороне от центра города, который так и назвали- Комбинат. И все в нем построили заново- три прямых заасфальтированных улицы, школу, клуб, парк, стадион. И- главное- новые двух и трехэтажные дома с балконами и высокими потолками. Приехали из разных городов необъятной нашей страны специалисты- инженеры, технологи, механики, приехали квалифицированные рабочие и строители въехали в эти дома и за несколько лет построили громаду с высокой трубой, из которой, как я уже говорил, валил исключительно белый дым.
 И жизнь на новом месте закрутилась. Загудел в восемь часов утра заводской гудок, повалили к проходной толпы серьезного трудового народа, заработала школа, открылся клуб, в котором крутили на семичасовой сеанс захватывающие революционные фильмы про Котовского, Константина Заслонова, Чапаева. А еще ребята с замиранием сердца смотрели Подвиг разведчика и Семеро смелых.
 Так город разделился на две части- старую и новую, которую стали называть Комбинат. Здесь и прошло мое детство.
     Мы жили хорошо. Но не надо думать, что мы объедались гречневой кашей и киселем. Отнюдь! Детство было скудное даже и у нашей, как я только теперь понимаю, не самой бедной семье. Воровали мало. Очень мало. И, полагаю, не от того, что были такими сознательными(некоторые, конечно, и были!), а оттого, что за воровство можно было запросто угодить в тюрьму. Государство не испытывало комплексов и сажало легко.
 Все-таки тонкий ручеек местной продукции доходил до ее обитателей, даже и самых малых. Доходил неведомыми, порой, путями. Так, что вкус пищевых концентратов, которые кстати почти  не продавались в местных магазинах, был знаком каждому жителю нашего городка.
  Рядом с нашим домом был парк. Ребята постарше играли там в футбол. А мы с друзьями лазали, бродили искали и подбирали всякую всячину, которая была интересна разве, что таким мальцам, как мы: солдатские пуговицы, осколки цветного стекла, гладкие камушки, спичечные коробки, с которых мы умело отрывали спичечные этикетки. В глухом углу парка был дощатый заброшенный тир. Раньше в нем стреляли из мелкашки в мишени и стрелки показывали класс, на радость местным девушкам. Но те времена давно прошли. Тир закрыли. Он зарос травою, прохудился и скукожился. Однажды, лазая в поисках капсюлей по тиру мы наткнунлись на свежий засыпанный песком холмик. Раскопать его было минутным делом. Внизу был мешок. Обычный мешок, в котором хранят картошку. Но в мешке была никак не картошка. Нет. Он весь был запит плотными тяжелыми пачками. Разорвав на одной их них упаковку мы обнаружили белую сильно пахнущую муку. Осторожно попробовали- то была сладкая, пахнущая ванилью и изюмом мука для кексов.
 Нас было трое семилетних ребят и мы мало чего понимали. Мы разорвали одну из пачек из жадностью стали есть этот драгоценный порошок. Мы ели его горстями. Но всухомятку много не съешь. Мы не знали откуда эта мука( конечно, она была ворованная),но чувствовали, что пачки эти не наши и нельзя взять их, поделить и отнести домой Только один мальчик взял две пачки, спрятал за пазухой. А остальную муку мы закопали, решив придти сюда на следующий день уже с водой.
 Мы пришли и каково же было наше огорчение, когда мы увидели разбросанный повсюду песок и полное отсутствие желанного мешка.



 Вечером в лесу.


Скрылось за лесом желтое колесико.
Исправно работают небесные шестеренки.
На высоком холме стою одиноко
От города и  его жителей в стороне-сторонке.

По левую руку знакомый темный ельник.
По правую шум неглубокой речки.
Если сесть на минуту на сухой валежник,
Можно просидеть здесь целую вечность.
   



 
 
Здесь жизнь никак не обеспечена.
И не идут в расчет гроши.
Здесь  бабочка-лимонница на плечи
Вспорхнет.  И крылышком дрожит.

Тропинка здесь в пространстве гречневом,
Пылит, петляет и кружит.
Да спозаранку и до вечности
Пчела ленивая жужжит.