Княгиня-Свобода

«…если сегодня Красный Крест охватывает мир, то это благодаря примеру, поданному во время войны в Крыму Ее Императорским Высочеством Великой княгиней Еленой Павловной…»
Анри Дюнан, основатель Международного Комитета Красного Креста,
из письма Российскому обществу Красного Креста (1896 г.)

Великая Княгиня, особа царской крови, терпела, страдала, огорчалась, теряла не меньше, чем любая другая, простая женщина.
Похоронила четверых детей из пяти.
Двадцать шесть лет прожила рядом с человеком, у которого был сложный характер, и который не всегда ее принимал и понимал.
Любила человека, не могущего ответить ей взаимностью, а лишь выражающего сердечное, хоть и глубочайшее, уважение.
Без нее создание в России «Красного Креста» произошло бы значительно позже и в гораздо более скромных масштабах.
А она была всего лишь супругой младшего брата императора Николая Первого, Михаила. Но стала одной из наиболее ярких представительниц Дома Романовых. Великая княгиня Елена Павловна, урожденная принцесса Вюртембергская…

28 декабря 1806 года в семье принца Вюртембергского Пауля Карла Фридриха и его супруги Шарлотты, урожденной принцессы Саксен-Хильдбургхаузен родился первенец – девочка, названная Фредерика Шарлотта Мария. Она приходилась двоюродной племянницей королеве Вюртембергской Екатерине, в девичестве – Великой Княгине Екатерине Павловне, любимой сестры императора Александра Первого.
В отличие от остальных бесчисленных немецких принцесс, Шарлотта (так звали девочку в семье) получила образование в Париже, в аристократическом пансионе мадам Кампан, куда ее вместе с младшей сестрой Паулиной отдал отец, ненавидевший чинную, затхлую Германию и ее методы воспитания детей.
Пансион мадам Кампан славился во всей Европе своим систематическим и разумным воспитанием девушек и высоким профессионализмом преподавателей, что в то время было большой редкостью. Равно как и присутствие в числе воспитанниц особ царской крови. Но именно в пансионе Шарлотта близко подружилась с сестрами - графинями Вальтер, родственницами знаменитого зоолога Кювье, бывшего в это время директором Ботанического сада, а затем познакомилась и с ним самим. Долгие беседы с великим ученым, его рассказы и указания, размышления о разнообразных явлениях природы стали благотворной школой для умственного и нравственного развития девушки. А оживленная переписка с Кювье будет продолжаться еще очень долго.
В пансионе Шарлотта, впрочем, пробыла всего несколько лет. Когда ей исполнилось пятнадцать, на юную родственницу обратила августейшее внимание вдовствующая императрица Мария Федоровна, которая искала невесту для своего младшего сына – Великого князя Михаила. Официальное предложение родителям Шарлотты сделал по просьбе матери сам император Александр Первый. А в 1816 году Великий князь Михаил отправился в Штудгард – знакомиться со своей нареченной. Ему и в голову не приходило противиться выбору маменьки, так что к невесте он отнесся равнодушно-любезно, как к некой неизбежности. Никаких романтических и нежных чувств к хрупкой шестнадцатилетней красавице жених не испытал.
Не пришли эти чувства и год спустя, когда, встречая свою будущую жену на границе России, Великий князь Михаил, по свидетельству современников, «забывая о всякой осторожности, обнаруживал свою холодность, или, скорее, отвращение к новому положению, которое ему предстояло». Но кто принимал в расчет чувства при заключении династических браков? Их в лучшем случае придумывали…
Хотя равнодушным к юной принцессе остался только ее жених – остальные были очарованы будущей Великой княгиней.
«Государыня Мария Федоровна встретила ее за две или три станции. Похвала об ней единогласна. Всех без изъятия она с первого глаза пленила! Представь себе девицу шестнадцати лет, приехавшую к такому пышному двору, … и к которой через полтора часа по выходе из кареты подводят одного за другим человек двести, с которыми она со всяким молвит по приличности каждого».
«Она с представленными ей особами разговаривала о предметах или приятных для них, или составляющих их занятия; таким образом, с Карамзиным говорила о русской истории, с Шишковым о славянском языке, с генералами о сражениях и походах, в которых они находились или наиболее отличились. Видно было, что она приготовлялась к тому, что всякому из них говорить приличнее, но и самое сие приготовление доказывает ее благоразумие, что она старалась в новом отечестве своем снискать с первого шага повсеместную любовь».
«…Умница редкая! Все в этом согласны. Но, говорят, кроме ума она имеет самый зрелый рассудок, и были примеры решительной ее твердости. И в 16 лет! И свет ей так мало знаком, что театр здесь в первый раз в жизни увидела. Воспитывалась в пансионе, потом жила в тишине у бабушки, и вдруг к большому двору, где приводят ее к толпе людей, которые не только чтобы привести ее в замешательство, напротив, приведена ею в удивление и обворожена ее приветливостью! Это нечто чудесное!..
Личико у нее премиленькое, и таким, конечно, всякому покажется, потому что имеет черты правильные, свежесть розана, взгляд живой, вид ласковый. Одним словом, очень приятно на нее смотреть и слышать ее непринужденный разговор».
«Она как феномен обратила на себя единодушное внимание всех и более месяца составляла предмет общих разговоров; я не видел ни одного человека из представленных ей, который бы не отзывался с восхищением об уме ее, о сведениях ее и любезности. …во время приезда ее в наше отечество зависти и злословия, избравшие предпочтительно пребывание свое при дворах, умолкли...».
Столь же сильное впечатление произвела принцесса и на императорскую фамилию. После знакомства с Шарлоттой, Императрица Елизавета Алексеевна так отозвалась о ней в письме:
«Это интересный и приветливый ребенок. Дай Бог, чтобы она осталась такой, какова она сейчас. Это обычный припев единодушным похвалам, которые она заслуженно вызвала среди высшего общества, собравшегося в Гатчине. Я не встретила никого, кто бы ни заканчивал своего отзыва о ней словами: только бы ее не испортили…».
Принцесса прибыла в Россию 30 сентября 1823 года, а 5 декабря приняла православие и была наречена Еленой Павловной, в честь одной из сестер своего жениха. А на следующий день состоялась церемония обручения. «Интересный и приветливый ребенок» стал официальной невестой человека, личность которого была, мягко говоря. своеобразной. В свои двадцать четыре года Великий князь Михаил сочетал в себе самые несочетаемые, казалось бы, черты характера: при отсутствии глубокого образования он слыл одним из самых остроумных людей Петербурга; вспыльчивость и солдафонство маскировали его доброту и незлобивость:
 «Суровость его лица и взгляда из-под нахмуренных бровей, резкая манера выговаривать и неумеренная строгость взысканий за маловажные проступки — все это было вынуждено, ненормально и свойственно только видимому, а не истинному характеру Михаила Павловича».
К этому следует добавить полное отсутствие тщеславия и каких бы то ни было притязаний на российский трон. Хотя его старший брат, император Александр Первый, уже был в это время серьёзно болен. А вопрос о престолонаследии оставался как бы подвешенным в воздухе.
Именно из-за болезни императора бракосочетания Михаила и Елены 8 февраля 1824 года было скромнейшим. Ни пышной церемонии венчания, ни шумных балов. Великая княгиня Елена Павловна вошла в свою новую семью очень тихо, почти незаметно. Впрочем, будучи по природе скромной и не заносчивой, новоиспеченная Великая княгиня не придала этому ровно никакого значения: она искренне верила в то, что браки совершаются на небесах, и что ее главное предназначение – быть любящей и преданной женой, а затем – матерью.
Елена Павловна оказалась самой младшей в семье Романовых не только по положению, но и по возрасту. И – на удивление всем – сумела так поставить себя, что в очень короткое время завоевала расположение практически всех своих новых родственников. «Для своего мужа и для света у ней над собой необыкновенное самообладание: любезна, предупредительна, мила, даже покорна…» – отметила в своем дневнике одна из придворных дам.
Умная и тактичная, Великая княгиня сумела стать своей в новой семье: вдовствующая императрица Мария Федоровна искренне полюбила младшую невестку, пожалуй, даже нежнее, чем жену своего любимца Николая. Но удивительнее всего было то, что Елена Павловна стала, пожалуй, единственным, во всей императорской фамилии, человеком, который сумел завоевать дружеское расположение императрицы Елизаветы Алексеевны. И добилась она этого очень простым способом: искренним уважением к женщине, которой двор почти откровенно пренебрегал, и деликатностью по отношению к ней.
Об этом Елизавета Алексеевна писала своей матери:
«…возможность сказать лестное об Елене слишком для меня приятна, чтобы я не удовлетворила вашего любопытства в этом отношении. Пять или шесть недель тому назад Государь испытал большое горе: он потерял единственную дочь, оставшуюся у него от связи с Нарышкиной, молодую девушку на девятнадцатом году. После долгого отсутствия в чужих краях, прошлою осенью мать и дочь приехали сюда. Молодая девушка была уже болезненною, и вдруг, этой весной, у нее сделалось воспаление легких, перешедшее в скоротечную чахотку. С самого начала ее болезни Государь высказывал мне опасения (по этому поводу он всегда говорил со мною доверчиво, за что я была ему очень признательна). Горькое испытание поразило его на другой же день его первой поездки в Красное Село. В самое утро первых маневров Вилье не постеснялся сказать ему об этом в ту минуту, как он садился на лошадь. Государь не смог скрыть своего горя, и это придало большую гласность тому, что иначе могло бы быть перенесено, может быть, с меньшей горечью.
Желая сам сообщить мне о своем горе, он написал мне в тот же день вечером. Елена была в Красном Селе, а потому узнала и о прошлом, и о событии того дня; до этого же времени она решительно ничего не знала ни о том, ни о другом. Легко возбуждаемая, она сильно взволновалась, написала мне письмо и отправила его в полночь. Письмо написано с большой тревогою, причину которой она, однако, мне не сообщала. Хотя я и подозревала в чем дело, но не решилась обнаружить своих догадок, не зная, была ли она обо всем осведомлена или нет; я же ни за что на свете не хотела первая сообщить ей о том. И так на следующий день я ответила ей, что огорчена ее беспокойством и боюсь, что ее приводят в такое состояние обстоятельства, лично ее касающиеся. На другой день получаю от нее трогательное письмо, полное заботы и опасений лишиться моей дружбы; она, однако, писала, что охотно подвергает себя этому ради моей пользы, что она видит мое неведение об утрате Государя, тогда как мне, более чем кому другому, необходимо быть осведомленной об этом, так как дело касается самого дорогого для меня, и все это — вперемешку с извинениями; а в конце она говорит, что если я найду плохим то, что она мне говорит и лишу ее своей дружбы, она через то потеряет все на свете! Письмо это горячо меня тронуло, а поступок ее дал мне понятие о ее рассудительности и о прямоте ее души. Я ответила ей со всею отзывчивостью моего сердца, сказав, что мне все известно от самого Государя.
Разве это не прелестно, в 17-ть лет? Никогда я этого не забуду! Я рассказала обо всем Государю, который тоже был этим тронут. Когда я, после того, увиделась с Еленой, она сказала мне: “Ты не можешь себе представить, как я мучилась! Мне было до того горько думать, что в Царском Селе ты единственная не знаешь о том, что происходит, тогда как могут быть личности, радующиеся твоему незнанию и твоей невозможности выказывать Государю сочувствие”. Вот вам моя повесть; очень рада, что могла вам поведать ее к чести своей милой Леночки. Весьма желала бы иметь возможность никогда не сообщать вам ничего, кроме подобного, об императорской фамилии, но увы! это первое доказательство действительной дружбы, которое я получаю от члена этой семьи».
Гораздо более сложными были отношения Елены Павловны с мужем: столь непохожих людей трудно себе представить. Естественно, полная противоположность их характеров, воспитания, вкусов и мнений не обещала счастья в браке: Великий князь Михаил Павлович, человек в значительной степени уступающий своей супруге в уме и образованности, не сумел найти с ней взаимопонимания и нередко приносил ей огорчения.
Тем не менее, через год после свадьбы у великокняжеской четы родился первенец – дочь Мария, названная в честь августейшей бабушки. И в том же 1825 году супруги получили собственную резиденцию – Михайловский дворец, постройка которого длилась целых шесть лет. К сожалению, молодым супругам удалось очень недолго пожить в тишине и спокойствии нового дворца – на императорскую семью обрушились тяжелые испытания.
В конце 1825 года, внезапно, в далеком Таганроге скончался император Александр Павлович. Великий князь Михаил как раз в это время гостил у другого брата – цесаревича Константина – в Варшаве. Михаил Павлович примчался в Санкт-Петербург 3 декабря с письмом, в котором Константин отказывался от престола, но этого оказалось недостаточно. Через день Михаилу Павловичу пришлось возвращаться в Польшу, дабы уговорить брата лично прибыть в столицу.
Тщетно. Константин Павлович всю жизнь, как от чумы, бегал от возможности стать российским императором. «Еще придушат, как батюшку», - повторял он время от времени. Так что Михаил вернулся в столицу один и принял самое активное участие в подавлении мятежа. Личным присутствием восстановил порядок в артиллерийских казармах, а затем, узнав о возмущении подшефного ему Михайловского полка, навел порядок и там, а затем привел верный полк на Сенатскую площадь.
Великий князь чудом избежал участи генерала Милорадовича: в него стрелял Вильгельм Кюхельбекер, никогда не отличавшийся особой меткостью. Кюхельбекер был фактически обречен на повешенье вместе с пятью другими декабристами, но его спасло личное вмешательство… Великого князя Михаила Павловича, чье «ходатайство в истинно христианском духе» произвело на судную комиссию неизгладимое впечатление. Кюхельбекер отправился даже не на каторгу – в ссылку, одетый в шубу, подаренную ему его же спасителем. Об этом историки как-то стыдливо умалчивают, предпочитая напирать на «неслыханную по жестокости расправу» над мятежниками.
Более того, Михаил Павлович отказался поставить свою подпись под приговором, несмотря на настойчивые просьбы брата-императора. А для этого требовалось незаурядное мужество, которое Великий князь уже проявил во время противостояния на Сенатской площади. Мужество и христианское милосердие… Примечательно, что Николай Первый никогда не видел в своем младшем брате соперника, поскольку хорошо знал его честность и благородство.
Знала это и его супруга, хотя для нее самой времена были очень нелегкие. Вслед за Александром Павловичем также неожиданно ушла из жизни его вдова – Елизавета Алексеевна. Через несколько месяцев, 14 мая, Елена Павловна родила вторую дочь, названную в честь любимой, увы, уже покойной, невестки. И постоянно поддерживала мужа и свекровь, тяжело переносивших выпавшие на их долю испытания.
Вдовствующая императрица скончалась в 1828 году, со спокойной душой передав в управление двадцатидвухлетней Елене Павловне управление своими любимыми благотворительными учреждениями – Повивальным Институтом и Маринской больницей. Вообще-то следовало передать ведомство всеми так называемыми «мариинскими заведениями» императрице, супруге Николая Павловича. Но та была бесконечно далека от вопросов благотворительности, а вот Великая княгиня Елена, «мадам Мишель», как называли ее полушутя полусерьёзно близкие…
«Зная твёрдость и доброту характера своей невестки, я убеждена, что в таком случае институты будут всегда процветать и приносить пользу государству», - написала в своем завещании Мария Федоровна. И не ошиблась в выборе преемницы.
Елена Павловна родила еще троих дочерей, но, уделяя детям достаточно много внимания, живо интересовалась и тем, что происходит в мире. Её занимало буквально все – от русской литературы до энтомологии, от статистики до агрономии. Самые известные профессора со всех факультетов Петербургского Университета приглашались читать ей лекции. Неслыханное занятие для дамы, занимавшей второе место в придворной иерархии!
Поэт В.Ф.Одоевский писал:
«Все ее интересовало, она всех знала, все понимала, всему сочувствовала… она вечно училась чему-нибудь».
Но мало кому известно, что первое полное собрание сочинений Гоголя было выпущено после его смерти на средства Великой княгини. Давным-давно забылось и то, что именно она перевезла из Италии в Петербург монументальное полотно уже смертельно больного Иванова «Явление Христа народу» и сделала с него фотокопии, стоившие в то время очень дорого. Она покровительствовала Брюллову и Айвазовскому. Ученый-путешественник Миклухо-Маклай посвятил ей свои исследования о Новой Гвинее.
Николай I говорил:
«Елена — это ученый нашего семейства; я к ней отсылаю европейских путешественников. В последний раз это был Кюстин, который завел со мной разговор об истории православной церкви; я тотчас отправил его к Елене, которая расскажет ему более, чем он сам знает».
Император неизменно отсылал к Великой княгине посещавших Россию иностранных ученых и мыслителей, уверенный, что Елена Павловна произведет на них самое благоприятное впечатление. Он не всегда одобрял и понимал действия своей невестки, но, бесспорно, уважал ее как личность. Она не только была энциклопедически образованна, но обладала умением достойно держать себя в любых ситуациях, прямотой и одновременно необыкновенным тактом в общении с окружающими.
Вот как вспоминает о Великой княгине дочь Николая I, Великая княжна Ольга Николаевна:
«Наша тётя Елена находила, что мы живем слишком замкнуто среди одинаково мыслящих, ни одна новая идея не проникает к нам и нас нужно бы несколько встряхнуть в нашем девичьем спокойствии. В один прекрасный день она услышала, как мы поем припев одного романса о том, что только озаренный любовью день прекрасен, и спросила нас, понимаем ли мы смысл этих слов. Последовали один за другим вопросы, из которых стало ясно, насколько мы слепы и далеки от жизни. Приобщением к светской жизни, конечно, я обязана ей.
Тётя Елена дразнила нас постоянно: «Вы как стадо баранов, один как другой, безо всяких особенностей природы». Она, несомненно, в какой-то степени была права. Дисциплина своими совершенно определенными правилами державшая нас в границах, может, и могла у характера посредственного отнять всякую инициативу, но какой замечательной поддержкой была она нам!».
Увы, все это резко выделяло Елену Павловну среди других членов семейства Романовых, в окружении которых она часто чувствовала себя чужой. Не составлял исключения и ее собственный супруг, который однажды обронил:
- Я простил ее за то, что она была отдана мне в жёны.
Невнимание Михаила к жене шокировало даже его далеких от сантиментов братьев. Так в мае 1828 года Константин Павлович писал брату Николаю:
«Положение Елены Павловны оскорбительно для женского самолюбия и для той деликатности, которая вообще свойственна женщинам. Это — потерянная женщина, если плачевное положение, в котором она находится, не изменится».
Принцесса была высокообразованной женщиной с широким кругом знаний, великий князь же всего себя посвятил делам армии. О нём говорили, что «кроме армейского устава он ни одной книги не открыл».
Как ни старалась Елена Павловна подлаживаться под вкусы супруга, но, когда дело доходило до принципиальных вопросов, она не всегда умела сдерживаться: по своей горячности даже при посторонних выражала досаду и прекращала разговор, выходя из комнаты. Великий князь по возможности старался избегать общества жены.
Немудрено, что, по воспоминаниям современников, супруги беспрестанно ссорились, а на вопрос о том, будет ли он отмечать 25-летие со дня своей свадьбы, Михаил Павлович ответил:
- Я подожду еще пять лет и тогда отпраздную годовщину моей тридцатилетней войны.
Добрый по сути своей человек, Михаил Павлович был не самым приятным в общении, с манерами невоспитанного холостяка. Впрочем, кое-что общее, между ними все-таки было: и Великий князь, и Великая княгиня широко занимались благотворительностью. Люди, обращавшиеся к Михаилу Павловичу «с просьбою в своих трудах, никогда не получали отказа. В сем последнем отношении рука его была неоскудевающая».
Добро он делал истинно по-христиански: у него была записная книжка, в которой его высочество отмечал лишь сумму пособий, никогда не называя просителя. Щедрость его доходила до таких широких размеров, что гофмейстер двора его высочества не раз был принужден отказывать великому князю Михаилу Павловичу в выдаче сумм на благотворительность, чтобы привести кассу в порядок.
Возможно, дети были единственным действительно прочным связующим звеном между супругами, но… У великокняжеской четы родились пять дочерей, однако не было сына, о чем они очень жалели. Две младшие дочери - Александра и Анна – умерли в раннем детстве. Вторая дочь, Елизавета, в 1844 г. вышла замуж за герцога Нассауского Адольфа, но меньше чем через год, не дожив до 19 лет, умерла в родах вместе с новорожденной дочерью. На руках у отца, в Вене, через год скончалась старшая дочь, двадцатилетняя Мария. Только Екатерина, вышедшая замуж за герцога Мекленбург-Стрелицкого Георгия,  прожила почти семьдесят лет.
После смерти Марии здоровье Михаила Павловича расстроилось, и в 1849 он умер от удара. Его смерть оказалась для Елены Павловны страшным потрясением. Ей исполнилось всего сорок два года, но траур она уже не снимала до конца жизни.
После кончины Великого князя, количество роскошных балов во дворце сократилось, зато он стал «средоточием всего интеллигентного общества» Санкт-Петербурга. И это способствовало укреплению авторитета Елены Павловны в придворных кругах. За этими приемами закрепилось название «морганатические вечера», где члены императорской фамилии встречались с лицами, официально ко двору не представленными. Подобные вечера оказались более притягательными, чем прежние пышные приемы «мадам Мишель».
 По четвергам салон Елены Павловны в Михайловском дворце Петербурга посещали самые выдающиеся люди ее эпохи – ученые, политики, государственные служащие, иностранные дипломаты, писатели, художники и музыканты. Согласно этикету, Великая княгиня не могла приглашать тех, кто не принадлежал к «высшему обществу», поэтому приглашения рассылались от имени ее фрейлин. Уникальность ее «четвергов» состояла в том, что члены императорской фамилии встречались на них с лицами, официально ко двору не представленными, и могли услышать мнения, отличные от их собственных. Видный юрист и общественный деятель А.Ф. Кони называл «четверги» в Михайловском дворце основной дискуссионной площадкой, где вырабатывались… планы Великих реформ Александра II.
Да-да, один из самых громких реформаторских проектов России был начат по инициативе хрупкой, изящной, царственной дамы. На протяжении многих лет Елена Павловна прочла немало докладов о необходимости и планах крестьянской реформы. В качестве «пробного камня» она освободила крестьян в своём имении Карловка Полтавской губернии. Имение состояло из 9090 десятин земли, 12 селений и деревень, в которых жили более 15,000 человек. План Великой княгини предусматривал личное освобождение крестьян и наделение их землёй за выкуп. Проект дожидался утверждения императором три года, но в 1859 г. был не только утвержден, но и послужил основой для манифеста 1861 г. об отмене крепостного права.
Более того, редакционная комиссия по подготовке отмены крепостного права заседала во дворце Елены Павловны, который, по выражению К.П.Победоносцева, «стал центром, в котором приватно разрабатывался план желанной реформы, к которому собирались люди ума и воли, издавна замышлявшие и теперь подготовлявшие ее». А. Ф. Кони отводил ей роль «главной и, во всяком случае, первой пружины» в деле освобождения крестьян.
Петербургскому обществу все это почти мгновенно стало известно и Елену Павловну  прозвали Princesse la Liberte – Княгиня-Свобода. За вклад в подготовку отмены крепостного права Александр II наградил ее золотой медалью «Деятелю реформ». Впервые в России женщина удостоилась подобной чести. Впрочем, это почти мгновенно забылось, заслоненное трагедией убийства царя-освободителя «благодарным народом».

Череда утрат привела к тому, что все больше внимания и средств Великая княгиня стала отдавать благотворительности, особенно созданию больниц и повышению уровня знаний врачей. Мариинский и Повивальный институты, переданные под ее попечительство умершей свекровью, очень скоро превратились в совершенно новые заведения – не только для России, а, пожалуй, и для Европы.
Мариинский институт был училищем для девочек из среднего сословия (разночинцев), который готовил воспитательниц и учительниц. Великолепно образованная, Елена Павловна часто посещала институток и присутствовала на экзаменах. Однажды, слушая экзамен по истории, она остановила отвечающую и попросила говорить о темных сторонах российского прошлого «с русским чувством, но правду». Воспитанная во Франции немецкая принцесса со дня свадьбы говорила о себе: «Я - русская» и не терпела лакировки и подтасовок в истории своего нового Отечества.
Повивальный институт был роддомом и школой для акушеров-гинекологов. При нем в 1844 году Елена Павловна открыла первый в России стационар, а в 1845 – первую школу для «сельских повивальных бабок». В 1872 г., пытаясь преодолеть нехватку женских врачей, она разрешила всем врачам, желающим специализироваться в акушерстве и гинекологии, совершенствовать свои знания под руководством профессоров Повивального института. Фактически, отечественная медицина обязана ей возникновением специализацией врачей – до этого были «врачи вообще» или «доктора».
В память об умерших дочерях Елена Павловна основала в 1844-46 гг. Елисаветинскую детскую больницу и детские приюты Елисаветы и Марии в Петербурге и Павловске. Елисаветинская больница стала первым специализированным центром для обучения врачей-педиатров.
С начала 1860-х гг. Елена Павловна заинтересовалась идеей создания лечебного заведения, где молодые врачи могли бы совершенствовать свои навыки, а опытные - повышать квалификацию. По замыслу Елены Павловны и ее личного врача Э.Э. Эйхвальда, первого директора Клинического института, он должен был стать «вольной медицинской школой, не дающей никаких прав, но свято верующей в любовь русских врачей к науке и в сознательное их отношение к священным задачам врачевания».
Врачи, которые хотели обучиться новейшим достижениям медицинской науки, должны были бы сами записываться на платные и бесплатные занятия под руководством известных профессоров. В институте предполагалось четыре отделения - терапевтическое, хирургическое, гинекологическое и глазное, а также кафедры патологической анатомии и физиологии. Неимущие больные могли бы лечиться или получить совет бесплатно, остальные – за небольшую плату.
Не могу не заметить, что советская историография обходила гробовым молчанием факт активного участия членов семейства Романовых в развитии системы действительно народного здравоохранения. А ведь все вышеперечисленные медицинские центры (правда, под другими названиями) успешно функционируют и по сей день.
В 1871 г. для создания Клинического института Елена Павловна получила от государства большой участок земли в центральной части Петербурга. В 1873 г. она скончалась, но завещала проекту 75 000 рублей. Ее дочь, Екатерина Михайловна, и Эйхвальд довели замысел Елены Павловны до конца. В 1885 г. «Клинический институт Великой княгини Елены Павловны» открыл двери для больных и желающих усовершенствоваться врачей. И продолжает работать до сих пор под названием «Санкт-Петербургская медицинская академия последипломного образования». Интересно, витает ли в коридорах академии светлая тень Великой княгини Елены Павловны?
А ведь ей Россия обязана еще и тем, что великий хирург, спасший тысячи человеческих жизней, остался на родине, а не эмигрировал. Речь идет, конечно же, о Николае Ивановиче Пирогове, с которым Великая княгиня познакомилась с хирургом в 1848 году, когда он вернулся в Петербург с Кавказской войны.
На Кавказе Пирогов открыл новый способ лечения переломов – фиксирование поврежденной части тела через обвертывание смоченными в крахмальном растворе бинтами (во время Крымской войны он вместо крахмала стал использовать гипс). Когда Пирогов явился с докладом о своем открытии к военному министру Чернышеву, тот, даже не выслушав доклад, накричал на него за нарушение формы одежды.
По Петербургу пронесся слух о том, как Чернышев приструнил «проворного резаку». Пирогов вспоминал:
«Я был так рассержен, что со мной приключился истерический припадок со слезами и рыданиями».
Он решил подать в отставку и уехать навсегда в Германию. Елена Павловна не была знакома с Пироговым лично, но, услышав о происшедшем, пригласила его в свой дворец.
«Великая княгиня возвратила мне бодрость духа, она совершенно успокоила меня и выразила своей любознательностью уважение к знанию, входила в подробности моих занятий на Кавказе, интересуясь результатами анестезий на поле сражения. Ее обращение со мной заставило меня устыдиться моей минутной слабости и посмотреть на бестактность моего начальства как на своевольную грубость лакея».
Пирогов остался в России, а когда в 1853 г. началась Крымская война, обратился к Елене Павловне с просьбой помочь ему добыть разрешение отправиться на фронт. Пирогов был профессором петербургской Медико-Хирургической Академии, и несколько месяцев Николай I отказывал в его просьбе. Великая княгиня помогла ему, а затем…
Когда Елена Павловна на одном из своих «четвергов» предложила организовать отряды сестер милосердия, которые оказывали бы помощь раненым на поле боя, начинание не было воспринято всерьез. Очень многие считали отправление женщин на фронт, в лазареты к раненым мужчинам неприличным и неприемлемым. Сам Николай I был уверен, что женщинам в армии не место, но совместными усилиями Пирогов и Елена Павловна склонили его на свою сторону.
Тем более, что существовал прецедент: с 1814 года в Мариинской больнице Петербурга врачам помогали сердобольные женщины из Вдовьего дома. «Должность эта не многосложна, но важна для страждующих и требует хорошего рассудка и много терпения», - говорилось в больничной инструкции.
Пирогов предложил Елене Павловне взять на себя организацию подобной службы для фронтовых условий. Елена Павловна написала воззвание ко всем русским женщинам, не связанным семейными обязанностями, с призывом вступать в ее общину, сестры которой будут помогать больным и раненым в Крыму.
(До конца своих дней Пирогов возмущался, что основательницей сестринского дела считается Флоренс Найнтингейл, прибывшая на крымский фронт через год после того, как Великая княгиня Елена Павловна основала там свое, российское сестричество).
25 октября 1854 года был утвержден Устав Крестовоздвиженской общины сестер милосердия был утвержден, а 5 ноября на фронт отправился первый отряд из 35 сестер. Перед отправлением Елена Павловна надела каждой из них эмблему общины – красный крест на андреевской ленте с надписями: «Возьмите иго мое на себя» и «Ты, Боже, крепость моя». Выбор надписей Елена Павловна объяснила так:
«Только в смиренном терпении крепость и силу получаем мы от Бога».
По мысли Елены Павловны, работа Крестовоздвиженской общины должна была стать примером христианского служения ближнему. Д. А. Оболенский в книге «Мои воспоминания» писал:
«Главная ее забота заключалась в том, чтобы дать общине тот высокорелигиозный характер, который, воодушевляя сестер, закалял бы их для борьбы со всеми физическими и нравственными страданиями».
Всего в Крым отправилось около трехсот сестер милосердия.  Они помогали при операциях, ухаживали за больными, утешали умирающих, следили за питанием и одеждой больных. Почти все они переболели тифом и другими эпидемическими болезнями, были ранены и контужены, семнадцать из них умерли. Несмотря на страшные вести, приходившие с театра военных действий, Елена Павловна горько сожалела о том, что высокое положение не позволяет ей лично принять участие в заботе о раненых на фронте.
После войны 80 сестер Крестовоздвиженской общины решили не возвращаться домой, а продолжать жить в общине, для которой Елена Павловна нашла помещение и написала новый Устав. При общине открылась больница для самых бедных петербуржцев, лечебница для приходящих больных с бесплатными лекарствами и 2-классная школа с бесплатным обучением, учебными пособиями и обедом для 30 девочек.
Сестры ухаживали за больными в больницах Санкт-Петербурга и Кронштадта. Все расходы общины Великая княгиня взяла на себя.
Крестовоздвиженская община послужила прообразом созданного в 1867 г. Общества попечения о раненых и больных воинах, переименованного в 1879 г. в Российское общество Красного Креста.
Портрет Великой княгини был бы неполным без упоминания об ее великой страсти и тайной любви. Но подлинной страстью Великой княгини была… музыка.
Еще будучи совсем юной, она увлеклась музыкой Моцарта, Бетховена, Вагнера, Шумана. С некоторыми выдающимися композиторами того времени она была знакома лично. Увлечение музыкой сохранилось у нее на всю жизнь.
Ее тяга к музыке наиболее ярко проявилась после того, как она окончательно переехала в Петербург… Музыкальные концерты в императорской семье стали частым явлением. По вечерам все великие княжны занимались музыкой. Почин этот, по признанию великой княжны Ольги Николаевны, «исходил по большей части от Мама и тёти Елены».
Раз в году, во время великого поста, в городе по их инициативе устраивались публичные концерты с привлечением оперного хора, на которых исполнялись оратории Бетховена, симфонии Шумана и другие, еще не известные публике музыкальные произведения. На эти концерты приглашались все, кто любил музыку.
В Михайловском дворце постоянно устраивались музыкальные вечера, на которые приглашались и русские, и зарубежные музыканты и композиторы. Для того, чтобы приобщить к музыке молодых людей, Великая княгиня устраивала музыкальные вечера для молодежи с живыми картинами, в которых принимали участие сами приглашенные.
Елена Павловна за свой счет организовывала концерты известных музыкантов для широкой аудитории, и ей Россия обязана созданием первой в России консерватории в 1858 г. Поначалу классы консерватории размещалась в ее дворце, затем им нашли отдельное помещение. Композитор Антон Рубинштейн вспоминал:
«Другой, равной ей, я ни прежде, ни после в ее положении не знавал».
Она превосходно освоила русский язык, в подлиннике прочитала «Историю государства Российского» Карамзина. По выражению писателя В.Ф. Одоевского, «она вечно училась чему-нибудь». Великая княгиня следила за новинками русской литературы, была большой поклонницей таланта Гоголя, ее внимание привлекали споры славянофилов с западниками. Но больше всего она любила поэзию, а нежнее всех – поэта Федора Ивановича Тютчева. Хотя об этом никто не догадывался.
Камергер, дипломат и поэт, Федор Иванович имел свободный доступ на дворцовые приемы, и на одном из них в сороковых годах познакомился с Великой княгиней. Чувство взаимной симпатии зародилось мгновенно, с годами же незаметно переросло в прочную и нежную привязанность. Тридцать с лишним лет они хранили эту тайну, встречаясь лишь от случая к случаю на балах и приемах. Лишь к концу жизни Елена Павловна смогла позволить себе иногда принимать старого друга в своей гостиной без посторонних.
Последняя их встреча была перед Рождеством 1873 года. О чем они говорили, признались ли наконец друг другу в своих чувствах – неизвестно. Дневники Елены Павловны все еще никем не прочитаны, письма – не изучены. Она скончалась 9 января, спустя два дня после встречи с Тютчевым, а полгода спустя не стало и поэта.
История милосердно отнеслась к Тютчеву и была чрезмерно сурова к Великой княгине Елене Павловне, мадам Мишель, Княгине Свободе. О ней почти забыли. А ведь она сделала для России столько, сколько мог бы сделать только незаурядный человек огромной души и светлого ума.
Увы, она была «одной из Романовых», а значит, в советской историографии для нее просто не нашлось места.
Но когда-то ведь нужно начинать восстанавливать разрушенное!


Портрет кисти К.Брюлова