Дружинники

                Дружинники.
                Рассказ.


          Март 1966 года, вечер, 20 часов. В помещение опорного пункта милиции быстрым шагом вошел молодой человек на вид лет двадцати-двадцати пяти. Волнуясь, заикаясь, сбивчиво выговаривая слова, просит срочно помочь ему разогнать или забрать пьяную компанию, которую он застал у себя дома, когда вернулся из института, и которая учинила в его комнате дебош. Дело в том, что самая близкая подруга матери два дня тому назад вышла из заключения, где она тянула срок за кражу. Сама мать этого парня также любила выпить. На это мероприятие к ним зашли трое знакомых мужчин, их подельники и собутыльники.
          В опорном пункте шел обычный инструктаж дружинников по охране общественного порядка на улице Арбат. Зона патрулирования дружинников начиналась от гастронома на Смоленской площади до театра им. Вахтангова и параллельным улицам и переулкам - по Сивцеву Вражеку до здания Министерства иностранных дел. Инструктаж проводил милицейский начальник в звании майора. Конечно, майору идти на место по такому поводу вроде было не по чину. Обычно такого рода разборками занимаются милиционеры более низкого звания. Но, поскольку никого в данный момент в помещении не было, майору пришлось самому пойти на разбирательство этого случая. Он взял с собой двух дружинников. Пройдя по Арбату метров семьдесят от опорного пункта, свернули под арку дома и попали внутрь двора.  С ярко освещенной улицы мы сразу попали в кромешную темень. Первые несколько секунд вообще невозможно было разобраться, где ты находишься. Постепенно зрение стало привыкать и появились очертания  какого то хлама около стен домов. Углубившись во двор метров на тридцать, студент со скрипом открыл одну из дверей и вошел в длинный коридор, с обеих сторон заставленного какими то предметами житейского обихода – коробками, санками, велосипедами, мешками, ящиками, чемоданами, лыжами и другим. По обе стороны коридора было расположено по четыре двери в жилые комнаты, в конце коридора – находились туалет, ванная и кухня. В общем, обычная коридорная система. Коридор не был освещен. Свет только падал из расположенных над дверьми окон. Спотыкаясь, матерясь, цепляясь за предметы, висящие по стенам, мы наконец то добрались до комнаты, в которой жил этот студент с матерью.
         Открыв дверь и войдя в комнату, мы были не шокированы (это как-то чересчур интеллигентно), а ошарашены увиденным. Комната напоминала поле боя, где противники не жалели ничего вокруг себя. Шкаф, обеденный стол, стулья, диван, письменный стол, шкаф для белья – все было разбито, искорежено, поломано. Трехрожковая люстра висела под потолком с осколками плафонов и при одной лампочке. На полу валялись отдельные части мебели, разбитой посуды, пустые бутылки и остатки пищи, обрывки обоев.
       На двуспальной металлической кровати «валетом» лежали два человеческих тела. Одна абсолютно голая, другая в женской сорочке, порванной на груди и через которую свисала обнаженная грудь. Обе женщины были мертвецки пьяны. Милиционер подошел к кровати и растолкал ту, которая находилась ближе к нему. Это была мать студента. Кряхтя и матерясь, она свесила с кровати ноги. За то время, пока она сползала с кровати, милиционер носком ботинка откинул в сторону несколько осколков из-под бутылок, чтобы она смогла ступить на пол босыми ногами.  Милиционер без сомнения хорошо знал и этот двор и этот дом и тем более его жильцов. И был в этой комнате уже не первый раз. Когда женщина села на кровати и приняла более или менее вертикальное положение, полуоткрыла глаза, под одним из которых живописно красовался солидных размеров фингал, она начала приходить в себя и осознавать, где она находится.
         Милиционер подошел к столу, сдвинул обрывком газеты посуду, вынул из сумки бланки протоколов, поднял с пола стул без одной ножки сел и прежде чем начать писать, громко, чтобы слышали и мы, произнес: «Ну, все, Машка, терпение мое кончилось, будем тебя судить и выселять на 101-й километр, никому ты здесь житья не даешь, даже своему сыну. Сейчас оформлю протокол с ребятами и вызову машину, а пока обе одевайтесь».
       Вдруг женщина, медленно слезла с кровати,  встала во весь рост, расправила плечи и, вскинув голову со свалявшимися, как пакля, волосами, пошлепала босыми ногами к столу, не обращая внимания на осколки, за которым писал участковый. Подойдя к нему почти вплотную, она сказала: «Ну, вот что, Николашка, шел бы отсюда побыстрее, пока я тебе башку твою дурную не проломила бутылкой, ворюга. Может быть ребятам будет интересно послушать, как ты с черного хода почти каждый день выходишь из гастронома. На халяву отовариваешься, шантажируешь директора и продавцов. Законник хренов. Ты и форму надел, чтобы безнаказанно творить свои грязные дела. Тебя бы за станок поставить, да с нормой, чтобы пар к концу смены из жопы валил. Или, как я работаю, на коже у чанов дубильных. Целый день вся в резине и в воне. По цеху не ходишь, а по салу, как на катке, ездишь. Ты настоящих жуликов не ловишь, потому что там опасно, невзначай могут и башку оторвать. А на таких, как мы, отыгрываешься».
       После машкиных слов участковый стал весь красный, какой то опущенный. Потом, обращаясь к нам, он сказал: «Вы, это, ребята идите на улицу, пока покурите, а я сейчас к вам подойду. Вот только здесь немного поговорю».
        Тяжелая работа на кожевенном заводе ожесточила машкину душу. Серая, однообразная жизнь сделала саму ее грубой и злой. И как слабый и безвольный человек, она находила отдушину в вине. Сына она  почти не знала, хотя и жила с ним в одной комнате. Парень жил сам по себе, мать – сама по себе. Сын видел, как мать все сильнее и сильнее опускается на дно. Но помочь ей он не мог. Денег у него не было на серьезное квалифицированное ее лечение, а отдавать на принудительное лечение было делом бесполезным и ни к чему положительному это не приводило. Да и рука не поднималась на родного, самого близкого ему человека. Без нее он останется совсем один. Ему очень тяжело было с ней жить. Как любой запойный человек, мать не контролировала своих действий в пьяном угаре. Почти все, что когда-то было мебелью, одеждой, посудой постепенно превращалось в хлам, а сама комната – в свинарник.  В душе сын, как бы сам себе дал клятву, чтобы в жизни не случилось, не опускаться, не расслабляться, и главное – не увлекаться спиртным и другим дурманом. Поэтому он старался работать, а по вечерам – учиться. Конечно, он мать очень любил и в меру своих сил и средств ей помогал. Но в этот раз она, как никогда ранее, круто сорвалась в штопор. Да еще Нинка, ее давняя подруга, привела троих неизвестных мужиков, у которых выпить и не подраться, что баня без веника.
       Участковый встал из-за стола, скомкал в руках, начатый было писать бланк протокола, сунул его в карман и вышел на улицу. Подойдя к нам, он несколько секунд постоял, закурил сигарету, сильно затянулся и, молча, двинулся в сторону опорного пункта продолжать свое дежурство и, думая о том, в каких еще разборках ему придется участвовать в этот вечер.
      Мать подошла к кровати, покрыла одеялом спящую Нинку, накинула на себя халат и молча стала прибираться в комнате. Сын подошел к матери, нежно тронул ее за плечо, и, обняв, прижал к себе. Почувствовал, как ему на рубашку капают материнские слезы и вздрагивают ее плечи. Они молча простояли так несколько минут. «Ты прости меня, сынок, – сказала мать, - Я не так хотела отметить приход Нинки, а по-человечески. Ведь она единственная моя подруга. Жили в одном дворе, вместе учились, и кому я могу излить свою душу. Да и у нее судьба не легче. Тоже жизнь не сложилась. Она, как и я, живет одна, у нее даже детей нет. А то, что с ней случилось – это все из-за нужды, никто от этого не застрахован».
       Они стали вместе приводить комнату в порядок, подметать, мыть пол и грязную посуду. Надо было приготовить что-то поесть. Мать прикладывала к синяку холодные металлические предметы, потому что послезавтра, в понедельник, надо снова идти на работу в цех, на одной из стен которого висел огромных размеров плакат с надписью «Вперед к победе коммунизма!»  И где этот коммунизм и когда он придет, никто из простого люда толком не знал. Хотя вожди и примкнувшее к ним окружение, так называемые «слуги народа»,  уже жили при нем. Имели специальные магазины, дачи, машины, квартиры, охрану и многое другое. Иными словами – государство в государстве.

Москва,
февраль 2002 г.