Пирамида фагистара часть1

               


Никогда не радуйся, если тебе удалось выжить.
(надпись на стене храма Справедливости)


Глава 1

Из памяти аппарата А17: размышления Сомила.

Не знаю причин, которые привели ко всему этому. Я слышал такое мнение: случилось то, что и должно было случиться. Проблема, мол, назревала давно – и вот она вполне закономерно разрешилась. Всякая планета когда-нибудь и как-нибудь прекращает своё существование. В этом нет ничего сверхъестественного. Гибель Фаэтона – всего лишь трагическое завершение истории планеты. Я бы легко согласился с таким доводом, если бы речь не шла о моей родной планете.
Приходилось слышать и другое. Многие тут говорили о том, что гибель Фаэтона – явление случайное. Ругали Асириса, винили его во всех бедах, считая его злым гением. Планету погубил злой умысел одного человека – с этим можно спорить, можно соглашаться, но очевиден факт: нашей планеты больше нет, её не существует, она уничтожена.
Что же погубило Фаэтон: злой ли умысел сумасброда-одиночки, или закономерная цепь событий? Всякий раз, когда слышу подобный вопрос, стараюсь либо на него не отвечать, либо говорю коротко:
- Не знаю.
Нам довелось наблюдать гибель родной планеты. Мы все, фаэтонцы с земной базы «Тибет», имели возможность видеть эту катастрофу. За несколько минут до расчётного времени Унс приказал собраться в смотровом зале.
- Мы ничем не смогли помочь Фаэтону, - сказал он, - и что самое страшное, мы больше ничем не сможем помочь. К сожалению, наш фагистар поверил фараону Асирису и осудил действия экипажа А17. Я пытался связаться с ЯФА, но мне запретили поднимать этот вопрос. Ребят с А17 считают наркоманами и сумасшедшими. И нет времени что-либо доказывать. Нам не верят. Надеяться можно только на чудо. Кто знает, вдруг оно произойдёт?
На широкий экран смотрового зала выводилась информация со всех девяти телескопов базы. Фаэтон был виден отлично.
- Вы прекрасно понимаете, что в таком деле я не могу приказывать, - продолжал Унс. – Кто не хочет смотреть, имеет право выйти.
Никто не ушёл. Надеялись, что чудо произойдёт, и Фаэтон уцелеет. Лично мне казалось, что не все ракеты попадут в цель. И была надежда на оборону, хоть одну-две ракеты они могли сбить, чтобы ослабить мощь удара.
Была надежда. Мы смотрели на экран, мы ждали.
Мальгасса покрыта тучами. Там, вероятно, гроза. Там праздник  - День первой грозы, карнавал, люди на улицах.
Хорошо видна Вантария. Площадь Алабэртия чернеет в центре, и к ней тянутся нитички самых широких улиц. Мой родной город. У меня там родители, братья, жена и сын…
Первая ракета прошла пояс обороны беспрепятственно и взорвалась на экваторе. Этим ударом накрыло Вантарию, Бронс, Эд со всеми их пригородами. Два последующих удара не оставили никаких надежд. Мы увидели, как Фаэтон раскололся и перестал существовать.
Прозвучал сигнал тревоги. Асирис начал бомбардировку нашей базы. Так война пришла и на Землю.
Унс вызвал меня и Альману к себе. Первые два пролёта от смотрового зала до кабинета олигерала шли молча.
- Как он? – неожиданно спросил Унс.
Мы поняли, что речь идёт о нашем командире Инэе Старлине.
- Плохо, - ответила Альмана, - наконечник был отравлен, и сейчас Инэю делают переливание.
- Поможет?
- Трудно сказать.
- Если его потеряем, то…
Унс не стал продолжать, он вынул из кармана связку ключей и несколько раз подбросил её вверх. Затем он обратился ко мне.
- Как вы думаете, стоит ли бомбить «Египет»?
- Если мы в состоянии войны, то стоит.
Было заметно, что олигерал не ждал от меня иного ответа.
- Вы были среди сотрудников «Египта», вы общались непосредственно с Асирисом. Это правда, что пирамида у него? – Унс перестал играть с ключами и посмотрел на меня с такой заинтересованностью, словно желал проверить мою реакцию на вопрос.
Но я совершенно не понимал сути вопроса, поэтому не смог ответить сразу. Унс ждал моего ответа, глядя мне прямо в глаза немигающим взглядом.
- Пирамида? – неуверенно переспросил я.
Заметив моё замешательство, олигерал уточнил.
- Пирамида фагистара – так её обычно называют.
Что такое Пирамида фагистара я знал хорошо. О ней знают все. Это символ власти фагистара Фарона. У салфанского фага символ власти конус, у нашего – пирамида. Когда новый фагистар вступает в должность, на торжественной церемонии ему вручают эту пирамиду. Затем она хранится – а вернее сказать, пылится – в офисе фагистара вместе с другими атрибутами власти, и о ней редко вспоминают до вступления в должность следующего фага.
Мне ёщё было известно, что пирамида – изделие  древнее, она сделана из очень редкого металла мильгинара и представляет собой своеобразный многофункциональный прибор: с её помощью можно ориентироваться в пространстве, видеть в полной темноте, делать практически любые измерения. Я слышал, что пирамида была способна создавать вокруг себя какое-то поле, электромагнитное по сути, но с удивительными характеристиками: в таком поле можно чуть ли не читать мысли и осуществлять связь с далёкими галактиками. Говорили, что пирамида способна стрелять некими таинственными лучами. Существовала легенда о том, что древним фаронцам пирамиду передали пришельцы из другого мира.
Сами фагистары не умели работать с пирамидой на практике и для них она оставалась только символом. Да и вообще многое из тех волшебных свойств пирамиды, какие приписывала ей народная молва, были всего лишь красивой легендой.
Унс кратко напомнил о свойствах пирамиды. Я всё ещё плохо понимал олигерала. Мне никак не удавалось связать воедино гибель Фаэтона, Асириса, меня, Альману и пирамиду. Почему  олигерал решил говорить с нами о пирамиде именно сейчас? Есть более важные темы: только что был разрушен Фаэтон, на Земле война, мы должны отбить ракетную атаку, а Унс толкует о пирамиде, рассказывая детские сказки о её возможностях.
- А ведь пирамида у него, - закончил рассуждения Унс, - я  подозреваю, что он научился применять её в деле. И если так, то мы не можем бомбить «Египет».
- Олигерал, - возразила Альмана, - даже если пирамида у Асириса, «Египет» нужно бомбить. Асирис опасен сам по себе, как с пирамидой, так и без неё.
- Вот уж нет. Если пирамидой владеет Асирис, то бомбардировка «Египта» нас не спасёт. Я вас для того и вызвал, чтобы обсудить план захвата пирамиды. Она должна быть у меня.
- Но зачем она вам?! Это символ. Всего-навсего символ власти. Неужели вы так честолюбивы, что готовы любой ценой завладеть этим символом? Из-за подобного честолюбия мы потеряли Фаэтон!
Альмана горячилась. Я был в недоумении. Выслушав возмущённую Альману, Унс произнёс противоречивую фразу:
- Пирамида мне не нужна, но именно поэтому она должна быть у меня.
Альмана притихла. Унс продолжил.
- Мы мало знаем о пирамиде. Сами фагистары были невнимательны к ней. Они не знали всех её возможностей. Асирис, находясь на службе в системе Контроля, мог получить доступ к полной информации о пирамиде. В моих руках она не представляет опасности, так как я её не знаю; в руках Асириса она является страшным оружием. Скажу одно: без пирамиды Асирис не смог бы уничтожить Фаэтон. Слишком уж сложен подобный расчёт запусков ракет. Такую операцию в лабораториях ЯФА вычисляли бы целый год. Но пирамида – это не только вычислительная система. Это самое настоящее оружие. Как вы думаете, чем нас обстреливают «египтяне»?
- Ракеты средней мощности АСМ2, - уверенно ответил я.
- Похоже, - олигерал качнул головой в знак согласия, но тут же возразил, - очень похоже, но это не АСМ. Более того, это вовсе не ракеты.
- А что же это?
Вместо ответа Унс открыл дверь своего кабинета и вошёл внутрь. Мы с Альманой вошли вслед, не дожидаясь приглашения. Унс дал команду на центральный пульт, и на стене, которая представляла собой сплошной экран, мы увидели изображение  пространства над нашей базой. Унс переключил режим изображения, и мы увидели своеобразную энергетическую карту объёма от поверхности земли до верхних слоёв атмосферы.
- Видите? – спросил Унс. – Над нашими головами Асирис сосредоточил огромный сгусток энергии. Если вы спросите о природе этого образования, я отвечу – не знаю. Мы не знаем что это такое и как этим можно воспользоваться, но Асирису это известно. А значит, все легенды о замечательных свойствах пирамиды подтверждаются. Что это за туча над нами нависла, из чего она – совершенно не понятно. Мы лишь можем видеть, как от неё время от времени отделяются капли, окружённые сильным электромагнитным полем. Они бомбят поверхность планеты, а мы принимаем их за ракеты. Если мы начнём бомбить базу Асириса, не уронит ли он нам на голову всю эту громадину? Итак, ребята, думаю, задача вам ясна. Нужно отобрать пирамиду у Асириса.
- Но как мы это сделаем? – Альмана обратилась ко мне.
- Не представляю, - ответил я.
- На аппарате А17 вы пролетите на самой малой высоте, какой только возможно, до базы «Египет». Там будете действовать по обстановке. Полагаю, что кто-то из вас, - Унс посмотрел на меня, - сумеет проникнуть на базу и решить задачу. Другого выхода, как видите, у нас нет.

Унс присвоил Альмане офицерское звание и назначил её командиром экипажа А17. Мне предназначалась должность второго пилота. Мы не стали искать среди личного состава базы кого-либо, кто мог бы занять третье место в аппарате. Инэй Старлин смертельно болен, а брать на задание человека малознакомого мы с Альманой не решились.
Так уж вышло, что гибель Фаэтона мы не успели толком прочувствовать, слишком много появилось забот в первые же минуты после катастрофы.
Подготовка аппарата к старту вылилась в торжественные проводы. К нам то и дело походили люди: что-то советовали, о чём-то спрашивали, желали успеха. Мало кто знал об истинной цели нашего полёта, но все понимали, что дальнейшая судьба «Тибета» и союзных баз прямо связана с успехом нашей миссии.
Уходящих на войну провожать не принято, - но в этот раз старинная традиция была нарушена. Около А17 собрался почти весь персонал базы. Видимо Унc догадался, что в такой ситуации он просто обязан организовать прощальную церемонию. Он произнёс речь. Я его слушал плохо и практически ничего не запомнил. Говорил он сбивчиво, постоянно повторяясь, напоминая о погибшем Фаэтоне, о необходимости отомстить, победить в войне с Асирисом.
Олигерала слушали из вежливости. И без его речей было ясно, что война жестока сама по себе, а война между своими – вдвойне жестока и трагична. Когда говорит руководитель, и его слушают, создаётся впечатление порядка. Начинает казаться, что вот сейчас он, руководитель, начальник, умудрённый опытом человек даст рекомендации на все случаи жизни, успокоит, приободрит, объяснит причины всех бед и подскажет, как действовать дальше, чтобы избежать неприятностей. Милые иллюзии. Как хорошо, что они есть. Было б гораздо страшнее, когда б эти люди ни на что не надеялись.
В годы моего детства мать часто брала меня с собой к гадалке. И почему-то запомнилось высказывание той колдуньи.
- Жизнь человека проста – это либо пустые хлопоты, либо дальняя дорога.
Интересно, как бы она назвала то, что произошло с нами? Очень похоже на дальнюю дорогу. Мы оказались далеко от дома. Но есть одна особенность – мы больше никогда не сможем вернуться. Дорога в один конец. Странная дорога. Она сблизила случайных попутчиков до положения родных. База стала единой семьёй. В один миг. Мы до конца этого ещё не успели осознать.
Я смотрел на лица людей, провожающих нас, и видел всего лишь незнакомцев, просто персонал базы. Я ещё не привык к той мысли, что роднее этих людей у меня теперь никого нет. Разве только Альмана. Её лицо – образ моей юности. Так и смотрел бы на неё вечно. Кто она теперь для меня? Всего лишь подруга молодости или кто-то значительно более близкий? Печальная судьба Фаэтона сблизила нас до отношения брата и сестры.
Я почти не слушал Унса. И только когда Альмана развернулась и направилась к люку аппарата, я понял, что олигерал завершил своё выступление. Я пошёл вслед за ней. Мы вошли в аппарат, люк захлопнулся за моей спиной. И вдруг Альмана, резко повернувшись, обняв меня и положив розово-белую щёку на мягкий воротник моей куртки, произносит:
- Я боюсь, Сомил!
Что я мог ответить на это?
- Ты веришь? Мне страшно! – повторила она.
- Я тоже боюсь, - сказал я.
Соврал. Я не боялся. Мне было не до страха. Передо мной стояла Альмана, и мне было безразлично всё, кроме неё. И раз она говорит, что ей страшно, то … пусть и мне будет страшно. Зачем я так сказал, не знаю. Альмана взглянула на меня с недоверием, но, похоже, мой ответ привёл её в благодушное настроение.
- Идём, - произнесла она с лаской в голосе, - нужно успеть подготовиться к старту.
Мы заняли места в креслах. У нашего старта была особенность: стартовали не мы сами, а нас запускали с космодрома в автоматическом режиме и затем управляли полётом, так как с базы лучше видели существующую обстановку. Энергетическое облако, с которого нас бомбил Асирис, десятки раз было просмотрено и прощупано всеми средствами. Наконец, нашли наиболее безопасный фарватер – место, где наш А17 прошил это кошмарное облако и вырвался наружу.
Через два часа нас приземлили в районе базы «Египет».
- Прекрасная посадка! – сообщил наш диспетчер. – Кажется, египтяне вас не засекли.
Потом мы услышали голос Унса.
- Альмана, Сомил, я чувствую, что обязан сообщить вам…
Он сделал довольно продолжительную паузу. Легко было понять, что олигерал собирается сообщить о какой-то неприятности.
- Инэй скончался час назад, - выдавил, наконец, он.
Я заметил, как Альмана с трудом сдерживала свои эмоции, чтобы не разреветься. Мне было проще, я воспринял эту новость с долей равнодушия – слишком мало я знал Инэя.
- И ещё, - добавил Унс, - как ни прискорбно, мы продолжаем терять людей с каждой минутой. Потери велики. Я к тому говорю, чтобы вы были в курсе событий. Не стану вас обманывать, но наши дела идут скверно, ситуация осложняется. Вся надежда на вас.
Когда связь прервалась, Альмана дала волю слезам, но тут же взяла себя в руки.
- Надо что-то делать, Сомил, - сказала она неожиданно ровным и спокойным тоном, о да, она умела владеть собой. Это её характер. И я в очередной раз ловлю себя на мысли, что мы с ней теперь родные.
- Что, обсудим план действий? – предложил я.
В ответ она симпатично кивнула головой.
   
Глава 2

Из памяти аппарата А17: размышления Альманы.

Побывать на Земле – это самая трепетная мечта моего детства. Когда мама улетала на свою марсианскую базу, всякий раз, провожая её, я спрашивала:
- Почему ты улетаешь на Марс? Я так хочу, чтобы  твою базу перевели на Землю, и мы бы улетели туда вместе.
Мама лишь улыбалась в ответ. Она знала, что я терпеть не могла Марс и очень любила Землю, мечтая о том, что когда-нибудь смогу побывать там. Я всегда испытывала к этой планете какую-то трднообъяснимую симпатию. Сама не знаю, откуда появилась эта симпатия. Когда мама погибла на Марсе, я вовсе возненавидела его. Одно название стало вызывать чувство негодования. Я и сейчас стараюсь как можно меньше говорить и думать о Марсе. Вот Земля – это совсем другое.
Мечта сбылась – я на Земле. Помог отец. Он вспомнил о моей давнишней мечте и устроил в состав экипажа на испытания А17. На борту аппарата я исполняла роль подопытного кролика. Особой роли у меня не было, обязанностей почти никаких. Основная обязанность – не мешать командиру Инэю. Ещё нужно было время от времени впадать в сон, испытывая систему анабиоза, но это делать не сложно; я же говорю – с таким заданием справляются даже кролики.
Я ждала встречи с Землёй и, честно сказать, в глубине души боялась разочарования. Так бывает в тех случаях, когда очень сильно ждёшь чего-то необычного, мечтаешь о чём-то невероятном, сказочном, а потом, столкнувшись с грубой реальностью, замечаешь, что на деле всё оказывается не совсем то, о чём мечталось, да и не так, как  виделось раньше. К счастью, в  случае со мной  произошло наоборот: при встрече с Землёй я получила гораздо больше впечатлений, чем ожидала. Мы заходили на посадку, и я видела джунгли этой замечательной, волшебной планеты. Их тысячи раз показывали по телевидению. И при посадке А17 мы смотрели на джунгли через посредство телекамер. Впечатление, казалось бы, должно от этого притупляться – но нет: вид буйной земной растительности завораживал. Я в жизни не видела ничего подобного, и мое впечатление усиливалось от мысли, что я нахожусь рядом с этой прелестью и вскоре смогу прикоснуться ладонями к мягкой сочной траве незнакомой планеты.
Наша посадка прошла не совсем удачно. Инэй сильно волновался и начал снижаться слишком рано, и с торможением не всё гладко получилось, мы чуть ли не цеплялись за деревья, но до посадочной полосы дотянули благополучно. Правда, джунгли загорелись. Пожар был страшный. Инэй тогда очень расстроился. Но я смотрела на пламя равнодушно. Сама себе удивилась. Это было странно, пожар в какой-то мере мне даже понравился. Он вписался в комплекс моих земных впечатлений. Пожар на Земле – редкое зрелище. Жаль, потрогать травку, как я мечтала, мне так и не удалось – мы почти сразу оказались в бетонных катакомбах базы. Тем не менее, я ни о чём не жалела. Сбылось главное: я – на Земле!
А после была скука. Тоскливое однообразие жизни на военной базе. Я заскучала по дому. Часто вспоминала отца. На стене своей каюты я воссоздала вид на вантарианский холм Ниокадис – это напоминало мне о доме и о тех годах, когда я была молоденькой и глупой девчонкой, беззаботно развлекалась, ещё  не знала всех «прелестей» замужества и жизни с нелюбимым человеком. Я хотела помнить только о самом лучшем из своей юности, о тех впечатлениях молодости, на которые я раньше не обращала внимания, и что по-настоящему оценила намного позже.
Затем произошёл ряд событий, о которых я до сих пор не могу сказать ничего определённого. Что это было? Интрига, заговор, измена, - каких только определений не слышали мы за эти кошмарные дни. Всё происходило неожиданно, стремительно, и не всегда у нас было время на то, чтобы осмыслить происходящее. Я вообще воспринимала события как во сне: мой арест, действия Сомила, предательский запуск ракет Асирисом, наш перелёт, гибель Фаэтона.
При некотором везении, мы могли многое сделать, могли помешать  Асирису. Но, к сожалению, судьба Фаэтона оказалась не в наших руках. Мы потеряли свою планету.
И мы продолжаем терять. Нет больше Инэя. Унс сообщил об этом прямо, как мне показалось, грубовато и безжалостно. Я не смогла сдержать эмоций и залилась слезами от жалости к себе самой. Вся моя жизнь показалась непрерывной цепью потерь. Потеряв отца и сына на Фаэтоне, я теряла друзей на Земле. А не потеряем ли мы и саму Землю? Мы теряем её постепенно, как теряли когда-то Фаэтон. Насилу я взяла себя в руки. Рядом Сомил. У нас есть цель, мы на задании. Мы должны сделать всё возможное, чтобы не потерять и эту планету. Сейчас она стала нам домом, и мы должны относиться к ней, как к своей родной планете. У меня нет ничего, кроме памяти о Фаэтоне и этой планеты, что стала для меня новой родиной.
И у меня есть Сомил и дружба с ним. Он сейчас самый близкий для меня человек. С ним я запросто могу говорить на любые темы, могу вспоминать о нашей юности, о приключениях на эстакаде. Он помнит меня ещё ту, прежнюю, молодую несмышлёную девчонку, которая была влюблена в Элла. Помню, Сомил даже пытался меня  отбить, но не получилось, я выбрала Эллиона. Потом Сомил нашёл себе другую подружку, и мы с ним остались добрыми приятелями.
А сейчас он мне как брат, и я боюсь потерять и его. Мы вдвоём на задании, мы вдвоём в аппарате, и временами кажется, что мы вдвоём во всей Вселенной.
На базе «Тибет» погибают люди. И мы должны что-то делать, чтобы вырвать у Асириса эту злополучную пирамиду.
- Надо что-то делать, Сомил, - сказала я ему.
По сути, нам предстояло решить только один вопрос: пойдёт ли Сомил на базу сам, или мы пойдём вместе?
Он с уверенностью настаивал, что справится в одиночку. Мне на это нечего было возразить. Он отлично знает базу, он может надеяться на поддержку друзей. А я на всей базе знаю только пару ярусов, да и внешность моя слишком приметна. Кроме того, Сомил профессионал. Он служил в системе Контроля, где чуть ли не каждый день отрабатывались такие вот проникновения на объекты.
Мне предстояло ждать, быть на связи, и как выражался Унс – координировать действия союзников, если таковые у нас появятся.
Мы пытались выяснить обстановку на «Египте», перехватили несколько сигналов с базы. Секретную информацию они кодировали, и у нас не было времени на расшифровку. Всё то, что не содержало тайн, прослушивалось легко. Например, праздная болтовня дежурных на разных постах. Они болтали от скуки о всякой всячине, но для нас любая информация представляла интерес. Самый значительный перехват – речь самого Асириса. Похоже, он выступал на каком-то совещании или заседании. Хорошее качество перехвата говорило о том, что речь специально транслировалась на всю базу и, возможно, на соседние с «Египтом» военные подразделения, которые ещё не имели информации о последних событиях.
Фараон явно старался приобрести союзников. Тем слушателям, кто мог ещё не знать о гибели Фаэтона, он сообщил свою версию катастрофы. Он обвинял всех подряд: политиков,  военных, учёных, инженеров; и он пытался доказать, что фагистар Фарона якобы предчувствовал случившееся, имея подозрения о существовании какой-то группировки, состоявшей из политических деятелей и военных, в намерения которых входило уничтожение Фаэтона. Асирис пытался убедить всех в том, что фагистар доверял только ему, и что даже его понижение в должности было задумано фагистаром только для того, чтобы сбить с толку врагов и получить возможность контролировать крупнейшую на Земле военную базу. И чтобы окончательно  развеять всякие сомнения, Асирис показал пирамиду фагистара. Фараон держал небольшую чёрную пирамидку на ладони и заканчивал свою речь словами о безграничном доверии фагистара службе Контроля, о том, что именно Асирису было поручено сохранить один из важнейших символов  власти.
Теперь всё выглядело так, словно фагистар передал власть в руки фараона осознанно, понимая, что враги всё равно уничтожат Фаэтон, а  новую цивилизацию должен возродить на Земле именно он, фараон Асирис.
Мы с Сомилом вздохнули облегчённо, кое-что начинало проясняться. Но оставалась ещё уйма вопросов. Например, не было информации о том, есть ли у Асириса сторонники, сколько их, много ли у него врагов, каково вообще сейчас распределение сил на базе. Я бы никогда не поверила, что все без исключения перешли на его сторону и поддержали его реформы. Да, ведь он в своей речи упомянул о нововведениях. По сути, он формулировал новое законодательство. Он менял структуру управления армией, он отменял привычные воинские звания и вводил новые. Не думаю, что такое могло понравиться всем. Наверняка у него есть много противников.
Сомил собирался в свой поход. Собственно, сборы его заключались только в том, чтобы покинуть кресло и как следует закрепить голеотрон во внешнем кармане скафандра. Сомил сделал это в считаные секунды, и я видела, как он направился к выходу: неторопливо, не оглядываясь, безмолвно.
Я не хотела, чтобы он уходил так. Правда, он поступал в соответствии с нашими обычаями. Многолетние непрерывные войны приучили нас к такой форме прощанья, когда самого прощанья как такового нет. На войну не провожают – это старинная заповедь. Провожать принято в быту, в мирной жизни. Обычно провожают гостей, родители любят провожать детей на каникулы. Но, когда человек уходит в бой – его не провожают.
И психологи доказали, что так лучше. Уходящий в бой, на вполне вероятную смерть, не фиксирует в памяти момент прощания с близкими людьми. Таким образом, исключается понятие «последний». Нет последнего взгляда, последнего слова, последнего поцелуя.  Так ли это – не знаю.
Но после гибели Фаэтона мы стали другими. Даже Унc устроил нам церемонию прощания, хотя мы тоже улетали на войну. Раньше он бы так не поступил. На задание, подобное нашему, обычно улетают без лишних церемоний.
Мне хотелось проводить Сомила. Мы уйдём вместе! Мы покинем аппарат и окунёмся в земные джунгли, будем вместе пробираться сквозь изумруд нетронутой растительности. Я и Сомил. Я провожу его. Мы расстанемся около какого-нибудь ствола упавшего дерева. Он пойдёт дальше, а я ещё долго буду смотреть ему вслед. Хочу запомнить всё – его лицо, его слова, его походку. Хочу запомнить, чтобы Сомил оставался в моей памяти, даже если не вернётся с «Египта».
- Сомил! – позвала я.
Он с беспокойством обернулся.
- Я провожу тебя.
- Стоит ли? Там опасно, вдвоём мы больше рискуем. И потом, мы ведь только что всё согласовали – ты ждёшь меня здесь.
- Понимаю, но, знаешь, почему-то захотелось пройти с тобой до условной границы. Ведь это рядом. Здесь густая растительность, и лишний голеотрон не помешает, если нужно будет подрезать кустарник для прохода.
Он отлично понимал, что я найду любую причину, использую любое – даже самое дурацкое – объяснение, когда мне нужно добиться своего. Он не стал возражать, и я перевела аппарат в режим интеллектуального ожидания. Это означало, что наш А17 будет ждать моего возвращения в качестве своеобразного командира экипажа.
- Не престаю удивляться возможностям нашего аппарата, - высказался Сомил, когда мы покинули корабль. – Он, кажется, меняет свой цвет?
- Он маскируется. Был чёрным, а сейчас постепенно изменит окраску на цвет джунглей. Его обшивка покрыта тонким слоем мариобира – это такое жаропрочное кристаллическое вещество. В нормальном состоянии мариобир бесцветен, но если на его кристаллы воздействовать слабым током, они меняют окраску, и пилот аппарата может произвольно выбирать  цвет корпуса. Ансол задумал проект обшивки апарата по типу кожного покрова животных и человека. Слой мариобира пронизан органическими волокнами, которые связывают каждый кристалл с системой ИКЦ – мозгом аппарата. Кристаллы могут не только менять цвет, но и способны информировать ИКЦ о состоянии внешней среды корабля. Мариобир защищает корабль от перегрева и переохлаждения, от вредных излучений и газов. Если какой-то участок слоя повреждается, то ИКЦ  даёт команду на воспроизведение новых кристаллов, и они нарастают, постепенно затягивая повреждённое место. Представь только, А17 способен сам залечивать свои раны.
- Ты рассказываешь так, как будто он живое и разумное существо.
- Да, ты прав, иногда А17 мне кажется таким. В некоторые моменты возникает именно такое чувство, что ты не просто управляешь кораблём, а общаешься с разумным существом. Особенно это чувство проявляется, когда включается система анабиоза, и мы впадаем в глубокий сон. А17 становится для экипажа кем-то вроде заботливой матери или няни. Очень похоже – убаюкал своих деток, спел им колыбельную, они уснули, а он ждёт пробуждения, охраняя их сон.  И ждать он может аж пять миллионов лет.
- Зачем так долго?
- Не знаю. Наверное, Ансол пошутил, когда говорил нам о возможностях аппарата. Но испытания показали, что А17 способен сохранять экипаж в течение тридцати лет. Этого срока вполне достаточно для поиска и спасения.
- Но ведь на испытаниях вы не спали в аппарате тридцать лет?
- Нет, но есть формулы для расчётов предела работоспособности системы. Собственно, мы проводили испытания по плану, и нам была поставлена конкретная задача, которую мы решили. Тридцать лет – это срок, который Ансол сам определил, как оптимальный. Не было смысла проводить испытания на большие сроки.
Так, болтая на разные темы, обсуждая конструкцию нашего аппарата, беседуя о свойствах земной растительности, о климате Земли, мы с Сомилом приблизились к «условной границе». Это линия, отделяющая зону действия аппарата А17 от всего остального мира. В пределах этой зоны я могу взаимодействовать с аппаратом на расстоянии, могу подавать команды, могу вызвать его сюда, могу распоряжаться вооружением.
Когда сигнал с аппарата пропал, я поняла, что мы пересекли условную границу.
- Дальше я пойду сам.
- Да, - согласилась я, - дальше сам. Но как ты попадёшь на базу?
- На постах обычно сильной охраны нет. Там дежурят два-три человека, следят за обстановкой по системам видеонаблюдения. Пройти пост для меня не проблема. Потом постараюсь найти Гу Дайлера. Мой приятель, хороший друг. Вместе мы что-нибудь придумаем.
Сомил продолжил свой путь. Я не удержалась от соблазна и некоторое время провожала его, следуя на почтительном расстоянии. Затем я отстала и остановилась. Он врезался в тёмно-зелёное тело джунглей. Можно сказать, мы попрощались. Я старалась думать о хорошем. О том, что Сомилу повезёт, всё сложится благополучно, он найдёт своего Дайлера, вместе они отнимут пирамиду у Асириса. Но, вместе с тем, в голову лезли глупые и странные мысли, всякая чушь вроде проблем сексуальных отношений на военных базах. Думалось о том, что Сомил давно не был с женщиной, поэтому сейчас, оказавшись со мной наедине, мог позволить себе всякое. Если честно, то в глубине души я ждала от него некоторых действий, но мы даже не поцеловались. Он сдержался. Глупо сделал.
Стало грустно и одиноко. Надо возвращаться, - подумала я, но побрела куда-то в сторону, наугад. Захотелось прогуляться по этому лесу, просто бесцельно побродить некоторое время, отвлечься от войны и от проблем последних дней.

Глава 3




Расставшись с Альманой, Сомил пересёк линию «условной границы». Если говорить языком инженеров-проектировщиков аппарата А17, за пределами «зоны воздействия» начиналась «область слабых полей». То есть аппарат не может устойчиво фиксировать мысли своего экипажа, но продолжает следить за местом нахождения каждого из членов команды, и, при благоприятных условиях, способен принимать наиболее сильные мысленные сигналы, посылаемые в сторону аппарата в экстренных случаях.
Сомил пробивался сквозь заросли в том направлении, где по его расчётам находился второй северный пост базы «Египет». Именно через этот пост он мог проникнуть на базу с наибольшей вероятностью. Пост находился в недостроенном состоянии. Там ещё смонтировали только часть системы видеонаблюдения. Дежурил, как правило, один офицер, которого сменяли один раз в день и один раз в ночь.
Можно сказать, что дорога через этот пост  была открыта. Пожалуй, сейчас  главным препятствием являются растения.  Голеотрон работал на полную мощность. Он безжалостно уничтожал на своём пути всё вплоть до мелких веточек. Честно говоря, Сомил мог бы в некоторых случаях  обойти кустарники, как и деревья, но не делал этого  в целях экономии сил; кроме того, он боялся потерять верное направление.
В этих земных дебрях очень легко заблудиться.
Он продвигался вперёд, вырезая голеотроном просеку, которая уже через пару дней будет выглядеть так, словно его тут не было, и не резал он с такими усилиями сплетения веток и лиан. На Земле всё растёт быстро – это единственное, что он хорошо усвоил в земной биологии. Как правило, военные плохо разбираются в ботанике. Когда дело касалось растительности Фаэтона, они ещё как-то ориентировались в названиях видов на уровне школьных знаний. На земле видов растений в сотню раз больше, и тут не каждый учёный  разберётся в таком разнообразии.
О животном мире  известно ещё меньше, чем о растительном. Некоторые офицеры любили охотиться в джунглях, добывали трофеи, по ним и судили о местной фауне. Да, разнообразие видов на этой планете просто потрясающее. И хотя, Сомил не очень активно занимался охотой, но, тем не менее, успел заметить, что большинство существующих на Земле видов можно отнести к рептилиям. Многие из них имеют толстые панцири и роговые наросты. Даже луч голеотрона прошивает такой панцирь не сразу.
Рассказывали, что на основе некоторых  видов земных  животных, создавали монстров для боёв ариаторов. В это легко поверить.
Ему часто доводилось слышать от  сведущих людей о  том, что  биологи создавали здесь целые полигоны для испытаний новых видов животных. Разумеется, это делалось не без ведома правительства. Далеко не каждый учёный мог мечтать о полигоне на Земле, а только тот, кто имел достаточный вес в политике – но суть не в этом. Просто некоторые разработки фаэтонских лабораторий смешались с местными видами - это факт. Сомил даже допускал мысль о том, что сейчас на Земле существует парочка секретных биологических станций, где продолжают проводить эксперименты и выращивать монстров для ариаторских боёв. Если так, то не хотелось бы ему, чтобы эти станции попали в сферу влияния Асириса.
Близость базы он определил по характеру растительности. Большие деревья скоро сменились кустарником, кустарник постепенно перешёл в степь с высокой травой. Дело в том, что при строительстве вся площадь в районе базы была вырублена. Для маскировки оставили лишь несколько островков нетронутых джунглей, которые служили ориентирами для осведомлённого персонала. Он знал, что в районе второго северного джунглей нет. Здесь можно встретить строительную технику и рабочих. Конечно, для него такая встреча нежелательна, поэтому он старался продвигаться медленнее, прислушиваясь к каждому шороху.
Вскоре он достиг площадки поста. Приблизился к люкам. Почему-то стало страшно. Уж такого он от себя не ожидал. Казалось, причин для страха не должно быть. Он знал, что пост ещё не полностью оборудован датчиками. Его проникновение на базу заметят чуть позже, когда он успеет скрыться за линией дежурного помещения. Да и  не особо пугало Сомила, если его заметят. Они обнаружат его рано или поздно. Боялся он не этого. Быть замеченным дежурными – это для него не самое страшное. Он боялся провалить задание.  Пугала неопределённость. У него мало информации. За время, которое он отсутствовал, многое изменилось. Вероятно, Асирис успел поменять порядок несения службы. Изменились инструкции, правила.
Допустим, его схватят и даже убьют, - но ведь это будет означать, что он провалил операцию. И нет надежды, что Альмана сможет выполнить задание лучше. Её тоже схватят и убьют. И тогда – всё. Не остаётся надежды.
Усилием воли постарался отогнать эти упаднические мысли. Всё хорошо, - думал он, - просто замечательно, ведь его до сих пор не заметили, он входит в люк, а они ещё не подняли тревогу – это хороший знак. И он успокоился.
Спустился на два яруса. Страха уже не было и в помине, пришла былая уверенность в своих силах. Он был словно на тренировке. Старался ни о чём не думать и действовал подсознательно. Пробежал мимо окна комнаты дежурных. Успел заметить, что дежурил Коммер. Этот офицер хорошо ему знаком. Большой любитель литературы, он и сейчас уткнулся в книгу.
Коммер его не видел, но, вероятно, слышал шаги.
- Фон?! – раздался громкий возглас Коммера.
Он принял Сомила за своего напарника. Сомил не решался дать ответ.
- Фон, это ты? –  повторил Коммер уже с долей раздражения, полагая, что сменщик Фон пытается его разыграть. Напарники часто от скуки устраивают подобные розыгрыши.
Он чувствовал, что Коммер отложил книгу и приблизился к двери. Ему следовало срочно принять решение: либо ответить, либо куда-то исчезнуть. Спрятаться было негде, поэтому он сказал:
- Комм, привет, это я!
Затем он резко распахнул дверь дежурки и оказался с Коммером лицом к лицу. Тот был сильно напуган неожиданным появлением бывшего сослуживца.
- Я вернулся, - пояснил Сомил.
Коммер молчал.
- Как дела на базе? – Сомил старался говорить мягче и дружелюбнее.
- Вас много? – нашёлся, наконец, Коммер.
Сомил его понял сразу. Здесь его считают врагом, преступником. Если его появление ожидается, то, само собой разумеется, он должен быть кем-то типа проводника группы диверсантов. Он перед выбором: признаться ли Коммеру, что он пришёл один, или припугнуть его несуществующей поддержкой.
- Даже если с тобой сотня бойцов, у вас нет шансов, - похоже, Коммер успокоился от своих слов.
- Любопытно, сотня бойцов не скрутит одного Комма. Ты что, стал супергероем?
- Я поднимаю тревогу! – решительно произнёс Коммер, повернулся и направился к своему месту, к столу, который представлял из себя пульт с множеством кнопок и экранов. На столе валялась книга в старинном потёртом переплёте с идиотским – по мнению Сомила – названием «Взаимосвязь».
Он мог легко остановить Коммера одним ударом, но не стал этого делать. Он знал Коммера довольно хорошо. На Коммера не стоит тратить силы, с ним можно договориться.
- Не торопись, - начал Сомил, - подумай, как будет глупо, если ты поднимешь лишний шум. Я ведь пришёл один.
- Один?! – Коммер был искренне удивлён.
- Да.
- В такое трудно поверить.
- А ты поверь. Или попробуй найти там сотню бойцов, - Сомил кивнул на экраны.
Коммер бегло их осмотрел и пришёл к выводу, что спрятать сотню бойцов можно было только в джунглях, а это далеко, и там они не представляли серьёзной опасности.
- Убедился? Никого со мной нет.
- Вижу, - подтвердил Коммер, - никого нет. Но тогда я тебя совсем не понимаю. Тебя же застрелят. Ты враг, изменник. Фараон вчера зачитал приговор.
- Я вернулся добровольно. Тут, у вас, не допускали такой мысли?
Вместо ответа Коммер присел на подлокотник своего кресла, открыл ящик стола, достал голеотрон и направил его ствол на Сомила.
- Я вынужден тебя арестовать.
С голеотроном в руке Коммер смотрелся комично: этакий низкорослый полненький увалень с большим круглым лицом, с лысиной, сияющей так, словно её натёрли жиром; он часто моргал узенькими глазками, рука с голеотроном дрожала, и создавалось впечатление, что Коммер боится своего оружия.
Сомил знал, что выстрела не будет. Коммер не способен выстрелить в человека – это известно всем, кроме самого Коммера.
- Похоже, Комм, ты начитался детективов. Какие страсти! Выхватив эффектным жестом голеотрон, он направил ствол на врага. Хорошая цитата, правда? Но, не кажется ли тебе, Комм, что я мог выстрелить гораздо раньше? Если бы захотел, то мог бы тебя убить, когда ты так внимательно читал свою книжку, не замечая ничего вокруг. Убери голеотрон, Комм, я не сбегу.
- Зачем ты вернулся? -  спросил Коммер, убирая оружие.
- Продолжить службу.
- Интересно, - ухмыльнулся Коммер, - где же ты собираешься её продолжать, и кому ты будешь служить – изменник, который содействовал уничтожению  родной планеты?
- Вот как? Значит, здесь так думают, что я уничтожил Фаэтон? Версия Асириса.
- Но ведь ты улетел, дезертировал, нарушил приказ. Ты улетел на аппарате, который стрелял по Фаэтону. Экипаж А17 сошёл с ума на испытаниях. Они наркоманы, их нужно было держать в изоляции, а ты помог им бежать. Под воздействием большой дозы коренса они начали стрелять по Фаэтону…
- Скажи, Комм, на базе есть хоть один человек, кто не поверил бы официальной пропаганде?
- Я не верил.
- И что же, теперь, я вижу, веришь?
- Да, - Коммер уколол Сомила взглядом.
- И как, по-твоему, зачем это мне понадобилось? Какой мне интерес в гибели Фаэтона?
- А никакого интереса и не нужно. Ты влюблён в эту – как её – в дочь Кронса.
- Странно, мне почему-то об этом не известно, - Сомил едва сдерживал гнев. – Я, оказывается, влюблён…
- Ты помог ей бежать из-под ареста…
- Комм, Я считал тебя умным человеком. Включи мозги и рассуди здраво. А17 не в состоянии уничтожить планету. Чтобы получить ударную мощь достаточной силы, необходимо иметь порядка двадцати таких аппаратов. А вот база «Египет», пожалуй, единственная база, которая такой мощью обладала. Когда я понял, что Асирис не шутит, что он сделал расчёт траекторий и готов нанести удар по Фаэтону, я освободил экипаж А17. И я сделал это буквально за несколько минут до пусков ракет. Мы хотели успеть спасти Фаэтон. Когда-то, как и ты, я верил Асирису. Как не верить? Он умеет располагать к себе людей. Он прекрасный идеолог. Вспомни, что мы о нём знали, когда он стал командиром базы. Только плохое. Знали о его жестокости, знали, что замешан в кое-каких интригах, знали, что его сняли с поста, разжаловали и направили на «Египет» в качестве наказания. Вот он прибыл к нам, вступил в должность, выступил с речью, и мы становимся его сторонниками. Теперь он для нас праведник, которого не поняли, не оценили по достоинству, он гениален, он спаситель отечества, он способен прекратить все войны одним ударом; но ему мешают, ему завидуют, вокруг него заговоры. И мы верим ему, мы готовы за него драться, отстаивать его интересы. А что мы знали о его интересах? Только то, что он сам посчитал нужным нам рассказать. Но все его речи сводились к одной теме – о светлом и счастливом будущем для всех при условии, если он станет фагистаром. Вот и все его планы – путь к абсолютной власти. И он это благополучно осуществил. Убрал все помехи с пути. Одним ударом – как он любит выражаться. А вас всех, персонал базы, он считает полными болванами, и, честно сказать, я удивляюсь, что такие интеллектуалы, каких здесь много, даже не усомнились…
- Я тоже об этом думал, - поспешно перебил его Коммер, - и пытался найти достойное объяснение…
- И что же?
- А что я могу доказать? У меня нет полной и достоверной информации. Персонал базы – это сборище разрозненных одиночек, каждый из которых занят только своими проблемами и знает только то, что ему полагается знать. Слишком любопытных у нас наказывают.
- Как мне связаться с Гу Дайлером? – спросил Сомил, заметив, что Коммер вполне созрел для того, чтобы оказать посильную помощь.
- Тебе нужен Гу?
- Очень нужен. Вероятно, он единственный человек на базе, кто не верит пропаганде Асириса.
Коммер не ответил. В его взгляде появился страх, он смотрел мимо Сомила на что-то, появившееся за его спиной. Там Фон, - догадался Сомил и обернулся. Да, как истинный работник спецслужб, сменщик Фон появился тихо и неожиданно. Теперь он стоял с гордо поднятой головой, сложив руки на груди, напоминая изваяние с аллеи фагистаров. Было видно, что Фон доволен собой и своим внезапным появлением. Было также заметно, что он слышал часть разговора.
- Ты арестован, - холодно отчеканил он, обращаясь к Сомилу.
Затем он, вытянув шею, посмотрел поверх его плеча на Коммера и добавил:
- И ты тоже арестован, Комм.
После чего Фон, без лишних слов, подошёл к пульту и поднял тревогу. Уверенным и чётким движением он сделал то, что так долго не решался сделать Коммер. И в один миг вся база узнала о том, что стараниями доблестного Фона в расположении Второго северного поста задержан опасный преступник, враг человечества Сомил.
- Фон, я-то при чём? – взмолился Коммер. – Меня за что?
- Там разберутся, - уклончиво ответил Фон.
- Он сам хотел поднять тревогу, - вступился Сомил за Коммера, к которому хоть и не питал особых симпатий, но из чувства справедливости считал его не виноватым в случившемся, - он даже выстрелить в меня хотел.
- Почему же не стрелял?
- Я хотел его арестовать, - осмелел Коммер.
- Парни, давайте будем считать, что вы оба меня арестовали, - сказал Сомил с улыбкой.
- Там разберутся, - ещё раз повторил Фон. – И вообще я стоял тут минут пять и слушал, как вы обсуждали нашего фараона. И если бы я не вмешался, то …
- Понятно, - уныло промямлил Коммер.
Послышался гулкий топот, лязганье металла – приближалась группа захвата, вызванная Фоном. Коммер заметно нервничал, суетился, попытался снова просить своего сменщика о снисхождении, но Фон был неумолим.
Нервничал и Сомил, но старался скрыть своё волнение. Взял со стола книгу и, чтобы показать равнодушие к происходящему, зачитал вслух несколько первых попавшихся на глаза строк.
- … Они считают себя самыми умными, и это всегда их губит, - прочитал Сомил, и Фон выбил книгу из его рук.
В дежурку с диким рёвом ворвались бойцы службы Контроля. Коммера избили. К Сомилу почему-то не прикоснулись. Только прочная нимаровая цепь, которую застегнул на его запястье один из бойцов, напоминала Сомилу о его статусе арестанта. В остальном же спецназовцы старались относиться к нему с почтением, всё-таки помнили, что имеют дело с одним из высших офицеров своей службы.

Глава 4

 Блуждая в зарослях незнакомых кустарников и деревьев, Альмана удалялась от своего А17. У неё не было какого-то чёткого плана или цели. Она просто бродила по джунглям, полагая, что в случае необходимости всегда сможет легко установить связь с аппаратом и даже дать ему команду на изменение места дислокации.
Она знала, что аппарат сейчас надёжно замаскирован и находится в режиме боевой готовности. Все его датчики чутко следят за обстановкой. Практически нет такой опасности, которая могла бы угрожать А17.
И Альмана чувствовала себя уверенно, под такой надёжной защитой. Что же заставило  её удалиться? Она бы и сама не ответила на этот вопрос определённо. Скорее всего, её увлекало любопытство. Она давно мечтала просто побродить по земному лесу. Кроме того, она хотела находиться как можно ближе к «Египту», чтобы в случае тревоги отреагировать как можно быстрее, ведь её помощь может понадобиться Сомилу буквально в любую минуту.
Вскоре восторг от встречи с земным лесом сменился равнодушием, а затем Альмана поймала себя на мысли, что её начинает раздражать эта сплошная зелень вокруг, равно как и эта невообразимая сырость и сопутствующая ей грязь под ногами. Когда нашла довольно симпатичную травяную лужайку, решила прилечь на траву, воплотив мечту своего детства. Сколько себя помнила Альмана, ей всегда хотелось поваляться на земной траве, под кронами таких вот шикарных деревьев, на такой вот изумрудно-зелёной полянке. И что же? Да ничего. Мерзкие грязные скользкие твари в панцирях ползали по ней, не замечая никакой разницы между её телом и лежащими рядом стволами упавших деревьев. Стало противно.
Она поднялась и присела на один из стволов. Стало грустно. Реальность оказалась не такой сказочной, как представлялось ей в мечтах и снах. Над головой пронеслась стайка розовых птиц, развеяв грусть Альманы  радостным щебетом. Пора приниматься за дело, - подумала она, - вызвать бы сюда А17.
Альмана попыталась установить связь с аппаратом, но тот не отвечал. Ей казалось, что это случайный сбой, но после четвёртой неудачной попытки она запаниковала. Что это? Почему нет связи? Что произошло? И ей стало по-настоящему страшно.
Земной лес уже казался неприветливым и враждебным. Мимо проползла черепаха, в густой траве копошились змеи. Альмана навела голеотрон на черепаху и выстрелила. Сделала это с необъяснимой злостью, ожидая увидеть черепаху разрезанной пополам. Но та лишь перевернулась и спряталась в свой панцирь. Это удивляло и пугало Альману ещё больше. Значит, она имеет дело с одной из разработок фаэтонских лабораторий. Черепаха явно не земная тварь. Иметь такую защиту от луча может только произведение биологов и спецслужб.
Может, над созданием черепахи  трудился отец? – подумала Альмана. Вполне возможно. И даже очень может быть, что причиной отсутствия связи с аппаратом является именно эта черепашка. Не ставит ли она помехи? Не выпустил ли Асирис специально подобных тварей вокруг базы, чтобы те блокировали действия разведчиков с «Тибета»?
Склонившись над черепахой, Альмана присмотрелась к рисунку линий на панцире, ожидая найти знакомые узоры или символы, подтверждающие её догадку. Но ничего похожего на буквы или номера, какие обычно оставляют разработчики на своих творениях, она не обнаружила. Узор на панцире земного существа примитивен: мелкие квадратики и прямоугольники.
Что за материал? – думала Альмана, прикоснувшись к панцирю, - совершенно ни на что не похоже – это ни мариобир, ни зенк, ни элькуар. Что-то совершенно новое. Чья-то секретная разработка? Или это гибрид, смесь фаэтонской биоконструкции с местными видами черепах.
Беспорядочные мысли беспокоили Альману и не давали сосредоточиться. Вдруг ей показалось, что кто-то наблюдает за ней. Дикий землянин, он даже не прятался, а спокойно шёл прямо к ней. Альмана застыла на месте. Человек напоминал варвара с картинки из учебника по истории. Типичный представитель эпохи первых веков. Мелькнула мысль о том, что здесь могли проводить эксперименты не только с животными, но и с людьми.
Он приблизился. Глаза тёмно-синие, длинные каштановые волосы, нос широковат, слегка приплюснут. Нет, это не фаэтонец.
-Агаихакоманурис, - прозвучала незнакомая речь.
Не вопрос, не слово – просто набор звуков без интонации. Альмана впервые видела жителя Земли так близко. Несколько дней назад один землянин ранил Инэя. Тот, кто стоял сейчас перед  Альманой, кажется, более миролюбив. Но у него есть оружие. Как ни странно, это не примитивное копьё с каменным наконечником, а хорошо заточенная полоска стали. Оружие имело форму изогнутой короткой сабли.
Как это понимать? Неужели здесь действительно выращивали и вооружали бойцов для боёв ариаторов?
Альмана решила не отвечать ему. Боялась, что он её не поймёт, что они не поладят, что ей придётся стрелять. Но молчание давалось трудно. Странный человек стоял в шаге от неё, дурной запах от его кожаных штанов противно щекотал ей ноздри; хотелось чихнуть, она отвернулась, а потом, неожиданно для себя самой, заплакала от нахлынувшего на неё потока грустных воспоминаний. Вспомнился погибший Фаэтон, отец, сын, Эллион – всё сразу. Подумалось, что больше не найдётся А17. Показалось, что погибнет Сомил.
Старинные писатели Фаэтона в своих приключенческих рассказах часто описывали те времена первовековья, когда дикари применяли против исследователей планеты отравленные стрелы; соблюдая жестокие обряды, пожирали путешественников. После смерти Инэя, она готова была поверить, что и на современной Земле обитают племена людоедов. Она не боялась за себя, она бы сумела защититься. Но именно это и вызывало у неё отвращение. Ей не хотелось стрелять в людей, какими бы дикарями они ни являлись.
Если сейчас, вслед за этим, появится его племя, то она вынуждена будет применить оружие. Ведь она не хочет оказаться пленницей.
Человек снова начал говорить, и её показалось, что он её жалеет.
- Иига, иига атугана, - ласково прозвучали незнакомые слова. Он наклонился и погладил Альману по голове.
И эта жалость почему-то вызвала у неё чувство злости. Она почти ненавидела его.
- Не жалей меня, парнишка, не надо, - сказала она, - пожалей лучше себя и таких  как ты.
«Парнишка» улыбнулся, вызвав этим только новую волну недовольства у Альманы. Его улыбка ей не понравилась.
- Видишь, - она показала ему голеотрон, - такой штукой  можно уничтожить всё твоё племя. Сколько вас там, сто или двести человек? Не хочу сказать, что это доставит мне удовольствие. Но если здесь появятся твои сородичи, я буду вынуждена стрелять.
И как это часто бывает, стоило ей упомянуть о сородичах дикаря, как ещё один представитель землян появился практически в один миг. И она задумалась, разговаривать ли с ними дальше или просто выстрелить, сдержав своё обещание. Второй дикарь почти ничем не отличался от первого, разве только ростом был выше. У него имелась такая же полоска стали, как и у первого; она блестела на правом бедре. \альмана приняла их за братьев.
Между ними завязалась беседа, из которой она не поняла ни слова. Кончилось тем, что второй подошёл к ней и … погладил по голове, в точности повторяя движение, которое его собрат произвёл минутой ранее. И точно так же прожурчала уже знакомая Альмане фраза жалости к ней.
Её это действие сильно возмутило. Было в этом нечто оскорбительное. Почему эти полулюди считают, что её необходимо жалеть? Да, конечно, она дала волю слезам. Да, она понимает, что дикарям тоже свойственны человеческие эмоции. Но зачем же выражать свои чувства так явно? Хотите кого-то пожалеть – жалейте. Можно что-то сказать, что-то выразить интонацией, жестом – как вам угодно. Эти двое не придумали ничего лучше, как запустить свои грязные лапы в её волосы. Такое нельзя позволять. Касаться её волос без разрешения не смеет никто. Только близкие люди могут делать это при наличии согласия. Это согласие не всегда выражается словами, иногда просто взглядом, но без него нельзя. На Фаэтоне так не принято.
Альмана злилась. Грубо оттолкнула руку дикаря и направила на него ствол голеотрона.
- Хватит! – воскликнула она при этом.
Но дикари не представляли силы её оружия. Улыбки сияли на их лицах, указывая на абсолютное спокойствие детей джунглей. Ей же хотелось их напугать, поэтому она срезала лучом несколько веток. На её выпад лес отреагировал смесью воплей и рёва. Поднялись в воздух птицы, змеи свернулись в клубки. И только дикари остались равнодушными. Более того, в их глазах Альмана прочла чуть ли не насмешку.
Парень, пришедший вторым, сказал что-то, не обращаясь ни к кому конкретно. Затем он деловито отстегнул стальную полосу с бедра и небрежным движением руки подбросил её вверх. Раздался едва слышный свист, и Альмана увидела зрелище, какого не встречала даже на боях ариаторов. Странное оружие дикаря взлетело, плавно набирая высоту. Совершив пару замысловатых витков в воздухе, стальная полоса срезала ветвь довольно крупного размера, торчавшую из сплошной тёмно-зелёной стены джунглей. После чего, срезав по пути несколько мелких веток, оружие вернулось к хозяину. Вытянув руку, дикарь поймал свою полоску с невозмутимым видом – эффектный номер.
Дикари улыбались. Альмана растерялась. Её действительно удивило мастерство землянина. Она не знала, как это можно объяснить? Кто эти люди? Видно по всему, они и понятия не имеют о Фаэтоне. В их речи нет ни одного слова даже близко напоминающего о фаэтонских диалектах. Оружия, подобного их полоскам, на Фаэтоне не существовало. И не могло существовать. Чтобы кусок стали мог пролететь по воздуху по дуге и вернуться в ту же точку, откуда его бросили, нужна плотность земной атмосферы. Сомнений не осталось, Альмана общается с коренными землянами.
Если бы им хватило ума не улыбаться. Их улыбки бесили Альману. Она захотела совершить акт маленькой мести. Своим видом показала им, что заинтересовалась точным броском. Дикарь понял, что она хотела бы увидеть это зрелище в повторном исполнении мастера. И снова последовал небрежный взмах руки, вновь свистнула  упругая полоска стали и засверкала на фоне экзотической зелени. Одна за другой падали ветви…
Вскинув голеотрон, Альмана прицелилась. Когда луч разрезал оружие дикаря на две половинки, тот не сразу осознал происходящее. Лишь когда увидел, что от предмета его гордости осталось два оплавленных кусочка, издал вопль, заглушивший все звуки джунглей. Альмана поняла, что сделала глупость. Самое лучшее, что она могла предпринять в сложившейся ситуации – тихо удалиться. Но уйти ей не удалось. Пришлось выслушать обвинения дикарей.
Да, они её обвиняли, об этом не трудно догадаться по их репликам. Потерявший оружие схватил её за руку. Словно догадавшись о том, что она хочет сбежать, он всеми силами стремился не дать ей такой возможности. Она чувствовала себя виноватой, но не знала, как и чем можно загладить свою вину. Варвар теребил её руку и что-то решительно требовал от своего собрата. Возможно, он хотел казнить Альману, а его брат возражал против. Было похоже, что они спорят и не могут найти согласия. Альмана приготовилась к самому страшному исходу. Голеотрон находился у неё, и она в любой момент могла произвести выстрел. Варвары так и не поняли силы её оружия, поэтому даже не пытались отнять у неё голеотрон.
Спорили они долго. Альмана терпеливо ждала. Ей было интересно узнать, чем же кончится шумная перепалка братьев. Её судьба вскоре была решена. Дикарь её отпустил, что явилось полной неожиданностью. Освободив её руку, он отбежал в сторону, из груды упавших веток выбрал одну и вернулся. Он уже не хватал Альману за руку и вообще не прикасался к ней, а просто слабо ударил веткой по лицу. Альмана меньше всего ожидала подобного, поэтому даже не попыталась увернуться от удара. Да и сам удар был лишь прикосновением. Мягкие листья на мгновенье заслонили свет. Варвар отбросил ветку подальше. Его лицо не выражало никаких эмоций, и Альмане трудно было понять его настроение. Если он отомстил за потерю оружия, то должен, по мнению Альманы, торжествовать. Но радости он не выражал. Казалось, он был даже чем-то недоволен.
Он хотел её убить, но его брат не позволил – такой вывод сделала Альмана. И месть выразилась чисто символическим ударом ветки по лицу. Её это вполне устраивало. Дикари должны успокоиться, и она сможет уйти.
И она попыталась сдвинуться с места. Ноги её не слушались. Всё тело одолевала тяжесть. Наступила напряжённая пугающая тишина. Затем ей стало тепло и захотелось спать. Неожиданно вспомнилась школа, промелькнули в памяти впечатления детства, друзья, дом, отец, который о чём-то говорил ей, но она его не слышала. Она уснула.

Глава 5

Боевая яхта «Нелия» принадлежала к числу тех кораблей космофлота Салфана, которым удалось чудом выжить в пекле катастрофы Фаэтона.
Капитан яхты Ларс Клай – человек пятнадцати лет, высокорослый блондин с прямыми гладко зачёсанными назад волосами – после трёх десятков часов беспрерывного напряжения чувствовал себя плохо. Он устал.
Правда, теперь он точно знал, что корабль выбрался из-под обломков погибшей планеты, уцелел, и в ближайшее время ему ничто не угрожает. Но на душе легче не становилось.
- Курс на Землю, - распорядился капитан, и, желая отдохнуть, откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза руками от яркого света экранов пульта управления.
Беспокойство его не покинуло, смутная тревога не давала сна.
Рядом находился Глай Смолит, представитель спецслужб, наблюдатель. Яхта входила в состав эскадры личной гвардии фагистара Салфана; на всех кораблях эскадры был заведён такой порядок – за действиями капитана наблюдает специальный представитель. Таких наблюдателей капитаны между собой прозвали пастухами. Фагистар боялся мятежных капитанов и считал необходимым установить официальную открытую слежку.
После крупных потерь в войне с Фароном космофлот бунтовал часто. Капитаны крейсеров и яхт то и дело предъявляли требования и претензии, поднимали мятежи, принимали участие в заговорах, а иной раз и переходили на сторону врага. Дело в том, что фагистар в своей военной политике делал ставку на ракетное вооружение. Марсианские ракетные базы обладали значительными привилегиями по отношению к остальным родам войск. Космофлот занимал чуть ли не последнее место в негласной военной иерархии Салфана. Фагистар не любил флотских, и они отвечали ему тем же. Было известно, что кто-то из капитанов гвардейской эскадры готовит очередной мятеж, поэтому фагистар пытался определить изменника с помощью наблюдения за каждым капитаном. «Пастухи» проверяли команды и распоряжения капитанов, иногда оспаривали приказы и докладывали в администрацию о всех сомнительных действиях. Казалось, они держат под контролем каждый шаг капитанов и офицеров.
- На Землю? – спросил Смолит с интонацией обычного недоверия.
В ответ Ларс промолчал.
- Почему на Землю? – переспросил Смолит.
Капитан молчал.
- Объясни, что это значит! – потребовал Смолит.
- Что тебя удивляет? – вяло произнёс капитан.
- Этот курс. Что это?
- Обычный курс.
- Он не предусмотрен в плане полёта…
- Всё это, - Ларс неопределённо махнул рукой, - тоже не предусматривалось. Кто в этой ситуации вообще способен что-либо предусмотреть?
В понимании Смолита ответ капитана был неимоверной дерзостью. И в то же время наблюдатель отлично понимал, что после катастрофы всё изменилось: погибла не только планета, погибли старые отношения. Теперь и он, Смолит, должен вести себя иначе.  Вероятно, теперь он должен говорить с капитаном мягче, уважать его мнение и даже подчиняться – всё это было для Смолита равносильно катастрофе. Он просто не умел прислушиваться к чужому мнению.
- Капитан Клай, ты многое себе позволяешь! – вскипел наблюдатель, хотя и чувствовал, что такой жёсткий тон успеха иметь не будет.
- Многое, - почти сквозь сон пробормотал капитан, - я многое себе позволяю. Например, я позволил себе уйти из-под обстрела. Я позволил себе тридцать два часа подряд, забыв про сон и отдых, таращиться в этот чёртов экран, угадывая траектории и отстреливаясь от обломков. Я спас «Нелию», спас команду и тебя, идиота пастуха, который мешает мне уснуть.
Слова капитана Смолит расценил однозначно – это бунт. Клай выражает недовольство, открыто обзывает наблюдателя пастухом, он бунтует. Во главе заговора против фагистара, возможно, стоял именно Клай. Смолиту очень хотелось раскрыть заговор и он всей душой желал, чтобы его подопечный капитан оказался тем заговорщиком, за которым гонялись спецлужбы. Правда, при нынешних обстоятельствах заговор терял смысл, как теряло смысл и раскрытие заговора. Но Смолит любил кого-нибудь разоблачать, любил обвинять, выносить приговоры, влиять на чужую судьбу. Ему доставляло удовольствие видеть в глазах людей страх. Особый восторг он испытывал, когда его боялись не простые люди, а те, кто был наделён властью; например, капитаны кораблей. О как бы хотел сейчас Смолит увидеть страх во взгляде Ларса Клая. Он хотел обвинить Ларса в измене, уничтожить его, приговорить к расстрелу. Он люто ненавидел Ларса. Почему? Смолит и сам не знал причины – просто ненавидел, как ненавидел бы любого человека с твёрдым характером и независимым мышлением.
- Капитан Клай, доложите обстановку по всей форме, как это положено по уставу! -  потребовал Смолит, чем снова помешал капитану уснуть.
Клай легко срывается на дерзости. Зная это, Смолит шёл на конфликт. И он достиг своего, Ларс не сдержался.
- Какая обстановка?! – заорал он в ответ. – Ты что, не понял ничего сам? Ты всё видел. Обстановка ему нужна! Ты её знаешь не хуже меня. Фаэтон обстрелян неизвестной силой, уничтожен. Мы летим на Землю, я хочу спать – вот и вся обстановка.
- С какой целью ты вздумал лететь на Землю?
- Там узнаешь.
- Неужели сдашься фаронцам?
- Возможно, сдамся.
- Я получаю право расстрелять тебя на месте, прямо сейчас.
- Как ты надоел! Расстреливай, - и Клай с явным равнодушием развалился в кресле; на этот раз ему удалось уснуть.
Смолит торжествовал. Признание капитана в готовности изменить своей стране давало наблюдателю формальное право на казнь. Оставалось только выбрать вид казни. Смолит мог объявить тревогу, организовать арест капитана и устроить суд. Но в этом случае он не мог гарантировать результат. Авторитет Смолита в экипаже был очень низок, и официальный суд мог повернуться против самого Смолита. Значит, можно просто использовать своё формальное право, убить капитана тихо, чтобы никто из команды до некоторых пор вообще не мог догадаться, что произошло. Несколько секунд Смолит колебался: застрелить или задушить. Остановил выбор на удушении. Подошёл к Ларсу, взглянул на его неподвижное лицо и понял, что не сможет убить спящего человека.
Конечно, при других обстоятельствах ему хватило бы хладнокровия и решительности, но сейчас почему-то в душу закрадывались сомнения, что-то пугало. Смущало равнодушие капитана, та интонация, с какой он сказал: расстреливай. Этот вид – взлохмаченные волосы, расстёгнутый ворот кителя, ноги на столе. Полное неуважение к наблюдателю. Это бунт, протест. И отсутствие страха за свою жизнь. Расстреливай – сказано с явной апатией ко всему. Полное безразличие.
Как бы то ни было, а Смолит не смог решиться на действие. Он задумался о дальнейшем ходе событий. Что он будет делать, если уберёт Ларса? Будет иметь формальную власть, которая очень легко может перейти к кому-нибудь другому. Смолит не сможет стать полноценным капитаном, ведь у него нет опыта и специальных знаний, он плохой навигатор, плохо знает технику. Команда не питает к нему симпатий, нет уважения – только страх. Да и ситуация изменилась – нет прежнего страха. Команда просто не станет ему подчиняться – это в лучшем случае; в худшем – Смолит может вообще вылететь за борт в прямом смысле.
В проёме переходного люка появилась фигура Лина Барра – штурмана. Он собирался что-то сказать, но Смолит его перебил:
- Не шумите, Барр, - прошептал он, - капитан спит, ему было трудно, вы же знаете.
Барр остолбенел. Такой деликатности со стороны «пастуха» он не ожидал. Эта подчёркнутая вежливость несколько даже пугала.
- У вас, вероятно, доклад? – продолжил Смолит. – Есть новости?
- Да, - негромко произнёс Барр, - у меня доклад, но я зайду позже.
- Вы могли бы доложить и мне, я сейчас как бы за капитана.
- Я хотел сверить расчёты, - Барр задумчиво взглянул на спящего Ларса, - тут специальные вопросы, нужно выверить курс, я зайду, когда капитан проснётся.
- Но, может быть, у вас есть информация и для меня?
- Нет, - поспешил ответить Барр, - для вас у меня ничего интересного нет.
Смолит был недоволен таким ответом, но сумел скрыть раздражение.
- Хорошо, тогда идите, - спокойно сказал он.
Когда Барр удалился, Смолит дал волю чувствам.
- Сволочи, не доверяют! Подлецы! – он произнёс это громко, желая разбудить капитана.
Но Ларс Клай спал крепко, и Смолит прокомментировал это ещё одним громким возгласом:
- Спит, скотина, устал он, понимаешь ли. Но я тебе покоя не дам. Тревога!
Ларс проснулся от резкого толчка в плечо и увидел перед собой озабоченное лицо Смолита.
- Сожалею, пришлось тебя разбудить, - объяснил тот, - пока ты спал, сработала сигнализация. Похоже, что перед нами препятствие.
Усталыми глазами Ларс всматривался в экран.
- Нет здесь никакого препятствия.
- Э-э… - замялся Смолит, - а вот те точки…
- Они нам не мешают. Пара камней. Далеко. Летят не в нашу сторону, нет причин для паники.
- К тебе приходил Барр с докладом, - перешёл на другую тему Смолит.
- Что случилось?
- Не знаю, он мне ничего не сказал, будет докладывать тебе. Видимо, есть у вас какие-то секреты от меня, но я не обижаюсь. Делайте, что хотите, - и Смолит изобразил на лице безразличие.
Ларс бросил на него насмешливый взгляд и сказал:
- Ты знаешь, что мне всегда нравилось в наших спецслужбах, так это их способность находить себе занятие. Если вам нечего делать, вы со скуки не умрёте – всегда придумаете какую-нибудь проблему. И будете её решать, и при этом будете верить, что  проблема существует в действительности. Вот я так не умею, поэтому всегда завидовал вашим ребятам. Как они умеют развлекаться: придумывают заговоры, перевороты, покушения, ищут зачинщиков, находят, казнят. Смолит, объясни, почему вам всегда удаётся казнить вымышленных преступников, а реальных – разве только одного из тысячи? И как у вас быстро сочиняются все эти шпионские сюжеты! Барр и не думал что-то от тебя скрывать, а ты уже готов считать его изменником и заговорщиком.
- Он отказался докладывать мне.
- А что ты мог ему посоветовать? По делу. Вот скажи, ты мог помочь ему в расчёте режима торможения у Земли? Нет. Вот он и не стал тебе докладывать. Да и знает он, что беседовать с тобой – это всё равно что плевать против ветра. С тобой же невозможно разговаривать нормально, ты будешь цепляться к каждому слову, перебивать, угрожать. Кстати, ты собирался меня расстреливать. Передумал?
Смолит нервно мотнул головой.
- Нет, не передумал, приговор остаётся в силе, - произнёс он, не скрывая злости.
Капитан «Нелии» усмехнулся, лёгким движением серебристого рычага приподнял своё кресло, чтобы удобнее было работать за пультом, и, уже не обращая внимания на реплики Смолита, принялся за расчёт остатков топлива. Даже для космофлота Салфана, который отставал в развитии от фаронского примерно лет на десять, яхта «Нелия» была старинным кораблём; она летала на жидком топливе. На всём Фаэтоне таких кораблей  остались единицы даже с учётом тех, что базировались на музейных стоянках. Основной трудностью для капитанов этих кораблей была проблема дозаправки.
Ларс перебирал пальцами чёрные кнопки, запрашивая показания датчиков топливных баков, и с тревогой убеждался в том, что из  четырёх баков яхты полным можно было назвать только один.
- Я мог бы уничтожить тебя, но хочу предложить соглашение, - продолжал  тем временем Смолит.
- Это любопытно, - отозвался Ларс.
- Тебе сейчас кажется, что ты можешь обойтись без меня. Ты думаешь, Фаэтон разрушен, начальства нет, можно делать что угодно. Я для тебя не авторитет, считаешь меня недоумком. Я, видишь ли, не умею делать инженерные расчёты. Но ведь я умею многое другое, Клай.
- Что же, например?
- Умею наблюдать, следить.
- Очень интересно.
- Не иронизируй. Между прочим, тебе это скоро пригодится, и ты будешь дорого ценить человека с моими способностями. У тебя в руках власть над кораблём и над командой. Эта власть абсолютная. Даже я ничего не могу тебе противопоставить. Ты верно чувствуешь, что я не буду тебя расстреливать – для меня это равносильно самоубийству. Предлагаю сделку – делим наши полномочия пополам, и я тебе помогаю наладить работу по выявлению…
- Оставь это, не нужно никого выявлять. Брось, наконец, свои дурацкие забавы. Делом надо заниматься, делом…
- Ты ещё молод, ты плохо знаешь людей, капитан. Ты прост и наивен. Неужели ты думаешь, что команда всегда будет служить тебе верой и правдой? Пройдёт время, и ты захочешь узнать, о чём шепчутся люди за твоей спиной, ты перестанешь доверять даже близким друзьям. Обладание властью сделает тебя мелочным и жадным, тебе захочется ещё большей власти. От людей ты будешь требовать безоговорочного повиновения. Ты, подобно нашему фагистару, будешь каждого подозревать в измене, будешь бояться покушений и заговоров…
- Смолит, реши задачу, - казалось, что Ларс плохо слушал наблюдателя.
- Какую ещё задачу?
- Долететь до Земли на одном баке – такая вот задача. Ты знаешь, почему мы проиграли войну, Смолит? Из-за таких, как ты. Болтуны и бездельники, которые выступали по телевидению, писали статьи – и всё о власти, о власти, о власти. Фаронцы в это время изобретали новую технику, наши – говорили, говорили, говорили…
- Но…
- На чём мы летим? Яхта на жидком топливе! У нас ещё остались такие понятия, как яхта, фрегат – дикость, одним словом. А вот фаронцы…
- Однако любишь ты фаронцев.
- Вот фаронцы даже не всегда названия дают своим аппаратам. Фрегаты у них в музеях, яхты – в музеях, а космофлот состоит из всяких там А12 и А15. Простые и не совсем понятные для нас названия. Мы только знаем, что, например, А15 заправляется мозельной крошкой раз в три года. Там капитаны не думают, хватит ли топлива – они просто летают.
- Зато у нас мощные и точные ракеты, лучше фаронских.
- Ракеты лучше, но фаронцы научились от них уходить за счёт скорости своих аппаратов.
- Только в космосе. На поверхности планет нам нет равных. Мы вытеснили фаронцев с Марса.
- И даже не успели отпраздновать победу.
- Зато весь Марс наш!
- Хочешь склонить меня к тому, чтобы я летел туда?
- Почему бы нет?
- Он скоро погибнет.
- С чего ты взял?! – Смоли приподнял брови от удивления. – Наши базы могут сопротивляться, мы можем воевать.
- С нами никто не будет воевать, Смолит! – отрезал капитан. – Фаронцы сдали Марс специально. Ведь это пустыня, которая совсем не пригодна для жизни. Он им не нужен – это очевидная истина. Когда Фоллис говорил об этом фагистару, что сделали? Расстреляли Фоллиса. И кажется, при твоём непосредственном участии.
- Я только подписал решение…
- Подписал, но дело не в том.  Если не ты, то подписал бы другой, из ваших. Просто у нас всегда за хорошие идеи расстреливают – так заведено. И мы имеет соответствующий результат. – Тяжело вздохнув, капитан продолжил:
- Фаронцы обосновались на Земле, оставив нам негодный Марс, где люди скоро будут пожирать друг друга от голода.
Вошёл Барр и стал выкладывать на капитанский пульт пластиковые листы с расчётами и схемами.
- Если ты так хорошо всё знаешь, - не обращая внимания на манипуляции Барра, спросил Смолит, - то скажи, зачем они уничтожили Фаэтон?
Клай взял первый лист и, быстро взглянув на текст, сделал пометку напротив одной из формул.
- Непонятно, - сказал он при этом.
- Наш крен после уровня ноль-восемь-два, - пояснил Барр.
- Я не о том, - улыбнулся капитан. – Я не пойму, зачем уничтожать Фаэтон. Этого я не знаю, Смолит. И ответить на это не могу. Но я постараюсь долететь до Земли даже на одном баке. На Земле даже погибать приятнее.
Сработала сигнализация, и Клай вздрогнул от неожиданности. Прямо по курсу яхты обнаружилось препятствие в виде военного корабля противника. Правда, системе не удалось правильно классифицировать  тип аппарата.
- Что за конструкция? – Клай обратил свой вопрос в пространство; вернее, он задал его непроизвольно самому себе, от растерянности, смешанной с некоторым страхом, который овладел им при виде странного шара, проплывающего в опасной близости к «Нелии».
Но вскоре капитану удалось обуздать свои эмоции, и он с потрясающим хладнокровием отдал приказ:
- Ракеты на старт!
- Но, что это такое? – спросил Барр.
- Какая-нибудь новая разработка фаронцев, - предположил Клай , - они каждый год выдают что-то новенькое. Нужно стрелять, а то они нас накроют раньше.
- Вполне возможно, что эта штука стреляла по Фаэтону, - догадка Смолита осталась без ответа, Клай и Барр сосредоточились на пуске ракет.
Расстояние до цели позволяло сбить аппарат с вероятностью в сто процентов. Будет сильный взрыв, и существует опасность, что «Нелию» зацепит осколками, но выбора у капитана нет – нужно стрелять.
- Может, отправим сначала запрос, - усомнился Барр за секунду до пуска, - кто они такие?
- Уж явно не наши, а в пришельцев я не верю, - заключил Клай и произвёл выстрел прямо в центральную точку загадочного аппарата.
Он ожидал увидеть яркую вспышку и разлетающиеся в разные стороны части корабля противника. Но произошло нечто странное: ракета отскочила от обшивки удивительного аппарата и даже не взорвалась.
- Не сработала, бывает, - прокомментировал капитан и произвёл следующий выстрел. Снова случилось то же самое – ракета, отскочив, ушла в сторону от цели.
- Плохо стреляешь, Клай, - заметил Смолит.
- Я попадаю, но у него сильная защита, - зло процедил капитан и распорядился, чтобы к пуску подготовили ещё четыре ракеты. Капитан намеревался произвести залп.
Одновременный пуск ракет смотрелся красиво, но ощутимого вреда вражескому аппарату не нанёс. Была видна яркая оранжево-красная вспышка, ракеты, столкнувшись друг с другом, взорвались, но таинственный аппарат уцелел. Ответного выстрела не  последовало. Незнакомец лишь прибавил скорость, изменил направление полёта и  скрылся.
- О боги! – воскликнул капитан. – Он даже не пытался в нас выстрелить! Интересно, что же это было, и что это могло означать?