Наталья Ниловна

 
Каждую бессонную ночь, размазывая по щекам слезы, текущие из воспаленных глаз, она, комсомолка, обращалась с неумелой молитвой к тому, в существование кого ещё так недавно совсем не верила: «Господи, только дай мне сил дожить… Я обещаю… Впрочем, мне нечего тебе обещать…»
               
...Дед Потап был искусным портным. Ему что крестьянскую свитку, что господское платье в срок сделать – плёвое дело было. Да так, что заказчик всё охал да ахал от восторга. Потому-то барин и отпускал его на вольные заработки: что ж попусту в поле талант и немалую прибыль губить. Хозяин со своего крепостного портного доход имел, но и сам Потап деньжат сумел заработать.

А как заработал – выкупил себя и жену из крепости. Барин, правда, артачился: цену загнул несусветную, но Потап не торговался и денег не жалел – свобода того стоила. Ещё даже на клочок земли осталось и на обзаведение немудреным хозяйством. В селе Подол на Черниговщине дом соорудил отменный: руки ведь не только ножницы портняжные держать умели. Не дом вышел – хоромы! С резным коньком и дубовыми ставенками.

 Вот только детками Потапа бог обидел. Единственной наследницей нажитого стала дочка – Александра. Добро хоть внуков дождались! Нил Мостовой – избранник Александры, хоть и в приймы к жене пришёл, на работу злой был, и на любовь. У него и в поле дело спорилось, и шестеро детишек к обеденному столу по лавкам рассаживались. Федор с Галиной – старшие, Мария, и погодки – Настя, Коля и Наташа. Богатства Мостовые особого не нажили, но хозяйство в справности содержали. И детки всегда чистые да ладные были – и Нил, и Александра души в них не чаяли.

 Когда в двадцать девятом в колхозы загонять стали, дом у Мостовых отобрали. Под нужды колхозные. Сперва правление в нём устроили, а уж потом, погодя, когда коровы, реквизированные по крестьянским дворам, те, что к той поре ещё не сдохли от колхозного ухода, понемногу молоко давать стали,  –  приемный пункт молочный. А Мостовых в иную избу переселили. На окраину. Дом старый, полуразрушенный. Колхозом его не поднять. И для дела не приспособить. А жить, чего уж, там – при желании можно. Дом, конечно, не совсем пустой, но хозяева чахоткой давно маются, совсем на ладан дышат. Помрут – вот  и будет Мостовым полная свобода. Хозяйствуй – не хочу. И благодари советскую власть, что только уплотнила, а не сослала как иных. Пожалела деток малых!
 
Вскорости Нила схоронили. Осталась Александра вдовой. Одна с детками.

К тридцать третьему Федор и Галина уже свои семьи имели. На хуторе рядом с Подолом жили. И Мария в город подалась – вольнонаёмной служащей при воинской части. А трое младших с Александрой остались. Когда только голод начинался Александра Наташу к старшей дочери, к Галине на хутор отправила. Только и там не сытно было. Везде голодали. Пожила немного Наташа у сестры и вернулась домой.

А дома –  беда: Настя с Колей померли. Лежат рядышком на лежаке, ручонки тонкие поверх ватного стеганого одеяла и не дышат. Лица сухонькие, заострившиеся. И мама с ними рядом. Глаза открытые, только словно ничего не видящие. Лишь слезинка в уголке застыла. Наташа послушала: сердце под рубахой редко-редко стучит. Еле слышно. А мама застонала негромко, приподняться попыталась. «Ты прости, – шепчет, – доченька, что не встречаю. Сил никаких не осталось. Посиди рядышком. Дай передохнуть немного. А к утру, коли не проснусь, зови людей.
 
Не дожила мама до утра. Отошла тихонько. Просто дышать перестала. И звать на помощь некого было. У всех горе. А кто не помер ещё – сам без сил. Не до помощи и сочувствия. Ни слов. Ни чувств. Словно выгорело всё в душах.

 Осталась Наташа в доме одна.. Липу рвала. Колоски на стерне собирала, листву опадающую. А по ночам лежала без сна: ждала когда придет и ее срок. Ведь как глаза закрывала, тут же братика с сестричкой да маму видела.

Выжила чудом. В школе сельской  в ту пору уже никто не учился. Но учитель детей, если приходили, баландой подкармливал. Он то и отправил никому не нужную сироту к знакомому школьному директору. Под город Никополь. Стала жить Наташа в  директорском доме. Не за дарма – нянькой при детях. Хороший попался человек. Внимательный. Увидел, что девочка старательная, грамоте и счету обученная и к учению склонная.  Помог поступить в Никопольскую педагогическую школу. Сам отвез и поговорил с кем надо.

Училась Наталья на отлично. До самого завершения школы. До мая тридцать седьмого. Там же, в школе педагогической, в комсомол Наталью приняли. И про перегибы во время необходимой для страны коллективизации объяснили. И про неурожай в тридцать третьем. И про постоянную заботу партии о развитии села. И ещё про задачи учительницы начальных классов сельской школы. И даже военному делу обучили – ведь комсомолка не только знанием букваря сильна. Коли Родина скажет – и с наганом, и с парашютом справиться должна. Мало ли врагов вокруг зубами скрежещет! За навыки полученные, треугольники сержантские в петлицы повесили. А как двадцать восьмого мая тридцать девятого испытательный срок двухгодичный  в школе отработала, народный комиссар образования республики товарищ Редько лично аттестат на звание Учителя подписал. И распределение в  село Новоказанковатое Черниговского района Запорожской области одобрил. Ведь ой как нужны стране на селе молодые толковые кадры!

…Осенью сорок первого в село вошли немцы. Правление колхозное накануне трактора эмтээсовские  и скотину общественную на восток отправило. А на людей ни сил, ни времени не осталось. И учителя школьные остались. И школьники. И комсомолка Наталья Ниловна осталась. Она, может, и ушла бы, только как своих учеников бросить? Не по-людски это.

Школу немцы закрыли. Новое правление назначили и полицию для поддержания порядка. А сочувствующих прежней власти в комендатуру вызвали. И Наталью тоже: комсомолка ведь! Только предупредил её ночью полицай, ученика родитель, ещё до рассвета в соседнее село ушла. А тех, кто не ушел и приказа послушался – повесили прилюдно.
 
Немцы в селе не стояли. Как уехали – Наталья домой вернулась. Стала делать то, что умела: учить детей. По ночам на клочках бумаги карандашом писала буквы азбуки и расчерчивала листочки в косую линейку для письма. И неумело молилась, прося о помощи того, в кого ещё совсем недавно не верила. А днём занималась с ребятишками.
 
Ещё трижды её в комендатуру вызывали, искали, только всегда предупреждали Наталью об этом загодя. Берегли. Учительница ведь! Больно хорошо детишек учит.
 
И подпольщики, что радио московское слушали – своей её считали. Доверяли. Переписывала Наталья сводки информбюро и развешивала по селу маленькие бумажные листовки. Так что знали в селе и про Москву, и про Сталинград. И про то, что бьют немца. А скоро и земля дрожать стала от близкой канонады. И небо вечернее на востоке заполыхало от багровых зарниц.
 
Бой за Новоказанковатое был коротким, но жестоким. Два взвода – шестьдесят с лишком человек - наступавшие положили на подступах. А жители местные во время боя в подполах сидели. Детишек прятали. И Наталья с ними. Пули ведь и снаряды не выбирают – солдат, не солдат. А как отгремело – на свет белый выползли. Осмотрелись. Хаты горят, а солдаты с непривычными погонами кухню полевую налаживают. А у командира на груди орден. Красная звезда. И на погонах – звёздочки. Свои, значит. Советские.

В июне сорок пятого, через месяц после победы Наталье вручили медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». За листовки – сводки информбюро. Ну и за тех, «военных детей», конечно. Школьников учебного сорок второго… Их ещё много будет в долгой жизни учительницы Натальи Ниловны, только тот «военный» класс она всегда будет вспоминать со щемящей грустью и гордостью. Как свою маленькую победу в страшной войне.
 
В сорок восьмом директора Новоказанковатской школы перевели в соседнюю Новополтавку. Он и забрал с собой лучшую учительницу – Наталью. В Новополтавке Наталья судьбу свою встретила. Тихого бухгалтера, Гринченко Ивана Федотовича. Он и финскую прошёл, и Отечественную. Но за ноги отмороженные льгот не просил, и подвигами фронтовыми не кичился. Знай, постукивал костяшками счет в правлении и ведомости заполнял. Только по ночам всё по-прежнему в атаку шёл и от осколков, что в теле застряли, выл, сцепив зубы. Уже и дочки выросли, а осколки всё выходили из израненного тела. Целых двадцать пять послевоенных лет. Только на любви  Натальиной, да на её заботе и держался.

А потом внуки пошли. Правнуки. Долгая жизнь получилась. Счастливая. В две тысячи девятом к девяностолетию Натальи Ниловны четырнадцатилетняя правнучка Маша написала о ней статью в черниговскую многотиражку. «Подвиг сельской учительницы» называется. Душевная статья получилась. Только разве скупых газетных строчек такая жизнь заслуживает? Целая эпоха ведь. Страшная и героическая.
 
Может ещё и напишет о Наталье Ниловне Маша. У неё перо легкое. А может учительницей станет как прабабушка. Или как мама, внучка Натальина в её честь и названная, врачом в роддоме. У потомков Натальи Ниловны, видать, предназначение в жизни такое – заботиться о детях. Обо всех как о своих.
 
 Хорошие они люди. На  таких и держится мир до сих пор. Они ему единственная надежда и опора.