Букет

В небе рыдали, улетая, журавли. Татьяна Васильевна проводила их глазами, мысленно пожелала доброго пути и счастливого возвращения весной. Пасмурный день тоже тосковал. Бодрились только бархатцы возле бани да шалфей с тимьяном на лекарственной грядке. Недавний заморозок побил листья на вязе, и они желтыми ладошками покрыли все кругом. На крышке колодца оказались еще и сердечки – листья с липы. Поникли обожженные морозом астры. Татьяна Васильевна с трудом набрала букет, чтобы поставить в вазу.
«Цветы запоздалые», - сказала она последним астрам и вдруг даже остановилась, вспомнив другой букет. Воспоминание вызвало улыбку. Быстренько прикинула: восемь лет ей было сорок семь лет назад.
Она с родителями и младшей сестренкой жила в деревне (папа был колхозным агрономом),  училась во втором классе, дружила с одноклассницей Любкой, бывшей задорной, курносой, сероглазой девчонкой. Что бы и кто бы ей ни сказал, всегда отвечала: «Знаю!». Даже если было совершенно ясно, что знать этого она не может, расширяла глаза от удивления, а языком, хотя и с задержкой,  все равно произносила: «Знаю!»  За это «знаю»  Таня Любку и уважала, хотя сама была отличницей, а подружка – закоренелой троечницей с редкими вкраплениями четверок. Бывали и двойки.  На них Любка реагировала своеобразно: «Ну мне сегодня и будет от мамки!»  Качала головой, ровно пять минут хмурилась, а потом правой, сложенной ковшиком ладошкой как будто собирала дурные мысли и забрасывала их за левое плечо. «А, ладно!»  И опять смеялась. Любка знала много такого, о чем Таня даже не догадывалась. Например, с таинственным видом, на ухо, она сообщила, что их соседка родила ребеночка. «Как родила?»- Таня была уверена, что детей покупают в специальном магазине для взрослых. Так ей говорили  дома, и сестренку там же купили. Правда, где этот магазин, Таня даже не задумывалась.
«Нет, детей родяют!»- Любка была уверена на сто процентов.  Дома у Любки пустыми бреднями детям голову не забивали. Еще более таинственным голосом добавила: «Она его нагуляла».  Что это значит, Любка, к сожалению, объяснить не могла. Похоже, эту пикантную подробность родители дочери не разъяснили.  Зато  с совершенно взрослым, даже каким-то старушечьим видом  Любка сокрушенно посетовала: «Как же она будет одна с ребенком!»
Таня замирала от обрушивающихся на нее сведений.  Вот поэтому мама, наверное, и не хотела, чтобы дочь дружила с Любкой. А Таню просто тянуло к Любке домой.  У них всегда было тепло, уютно, вкусно пахло едой, часто пирогами, особенно знатным был пирог с черникой. Мать, узнав, что Таня обедала у чужих, сильно ругалась: «И тебе не стыдно было за стол садиться?» А Тане было совсем не стыдно.  Там было легко и весело, все друг над другом как-то ласково, любовно подшучивали. Мама Любки, тетя Вера, всегда радовалась приходу Тани.
«Горе ты мое луковое, посмотри ты на Таню – какая она умница, учись у нее». А Любка гордилась, что у нее такая подружка – отличница.  Танины успехи как будто были немножко и ее собственными, и она ими искренне восхищалась.
Тетя Вера была невысокого роста, кругленькая, быстрая, улыбчивая. Она делала, казалось, тысячу дел сразу, успевая при этом все у всех с интересом выспросить и всем все рассказать. За стол садились, когда вся семья была в сборе. Обязательно ждали хозяина, колхозного тракториста дядю Петю. Он снимал в сенях пахнущую соляркой рабочую одежду и в одних носках входил в комнату. «Верунька, это я!» Столько тепла и нежности было в его словах, что Таня невольно замирала, боясь что-то нарушить в этом гармоничном мире.
У них дома было по-другому.  Родители часто ссорились, причем мать обычно придирчиво выясняла, почему отец пришел поздно, где он был и с кем, а отец раздражался, просил сначала накормить, а потом выспрашивать. Мать громко ставила на стол тарелку с едой и уходила в другую комнату. Общее застолье случалось редко.
Здесь же за столом было шумно и весело.  Дядя Петя шутил, частенько подпуская «плохие» слова. Тетя Вера укоризненно на него смотрела, он тут же смущенно замолкал, затем совсем,  как Любка собирал в правую горсть все плохое и забрасывал за левое плечо, потом выставлял ладони и, как будто отталкиваясь ими, говорил: «Все, девчонки, все, больше не буду».
Кроме Любки в семье были еще пятиклассница Надя, но она на мелюзгу посматривала свысока, и совсем старенькая бабушка. Ее Таня никогда не видела – она лежала за занавеской в закутке за печкой. Только иногда оттуда доносился слабый голос: «Любушка, ты бы мне чашечку чайку принесла».
«Счас, баба» - Любка бросалась со всех ног. Таню смущало слово «баба», ей строго-настрого запрещалось отцом так называть бабушку. А здесь это совсем не звучало грубо. И вообще, все в этом дома Тане нравилось, и было непонятно, почему мать запрещала здесь бывать.  Впрочем, она многое запрещала, не объясняя причины.
Таня с Любкой возвращались из школы.  Их обогнала бортовая машина, тесно заполненная людьми, певшими веселую песню. Она остановилась недалеко от Таниного дома. Подбежавшие подружки наблюдали, как веселый молодой народ спрыгивал с машины. Причем парни помогали взвизгивавшим девушкам, схватив их за талию.  Девочки смущенно переглянулись и покачали головами. Выгружали рюкзаки, чемоданы, какие-то тюки и коробки. Во всей этой суматошной толпе выделялся высокий стройный парень. Он командовал, его все слушались. Вот он направился к длинному  зданию с двойным крыльцом. Половину здания занимала почта, другая до этого пустовала. Отомкнув дверь пустующей половины парень махнул рукой, и вся толпа с пожитками направилась к нему.
Вечером все разъяснилось. Танин папа рассказал, что из города на картошку приехали студенты-первокурсники, и скоро должен прийти командир отряда, с которым надо обсудить, где и как студенты будут работать. Таня уже лежала в постели (отец требовал, чтобы дочка ложилась спать не позднее девяти часов),  когда он пришел. Это был тот самый парень. От неожиданности Таня натянула на лицо одеяло. Ее диванчик стоял недалеко от стола, где папа с командиром (он назвался Николаем) обсуждал работу. Чуть-чуть оттянув одеяло, Таня разглядела молодого человека. Он был хорош! Светлые волосы, голубые глаза, чистое мужественное лицо. Несколько раз во время разговора Николай взглядывал в Танину сторону, а она испуганно зажмуривалась и задерживала дыхание.
Наутро обо всем узнала Любка.
«Ты что, влюбилась?» - строго сжав губы и округлив глаза, спрашивала она Таню.
«Дурочка!» - оскорбилась та, но внутри почему-то потеплело и стало радостно.
«Да ладно, люби! - великодушно разрешила Любка, все же укоризненно хмыкнув. – Никому не скажу».
Да разве об этом можно было кому-то рассказать!.. Таня стеснялась сама себя, замирая от какого-то непонятного восторга. А когда студенты повадились к ним то за утюгом, то за ниткой с иголкой, она пряталась и с трепетом ждала, не произнесут ли имя Николая. Ей казалось, что лучшего имени нет на свете. И когда утром студенты грузились на машину, Таня в окно наблюдала за высокой фигурой и понимала: лучше, красивей, интересней человека нет. Но об этом никто не должен знать. Почти каждый вечер Николай приходил к Василию Михайловичу обсуждать работу. Таня пряталась, а  однажды не успела. «Привет, Татьянка!» Он неслышно подошел сзади, когда Таня поднималась на крыльцо. От неожиданности, ужаса, радости в глазах что-то сверкнуло, и она бы, наверное, упала, если бы Николай не подхватил и не поставил на крыльцо.
«Ты чего так испугалась?» - ласково, с улыбкой спросил он.
«Я не испугалась»,  - глядя прямо в улыбающиеся глаза и сама невольно улыбаясь, прошептала Таня.
«А у меня сестренка на тебя похожа».
«Не похожа!» - почему-то рассердилась Таня и  убежала в комнату. С тех пор Таня больше не пряталась, а Николай приносил ей то похожую на толстяка картофелину, то значок, то просто конфету и называл Татьянкой. Так Таню не звал никто.
«Татьянкой, смотрите, ее называет… Хлюст он!» - опять Любка, наверное, подслушала разговор взрослых.
Месяц пролетел незаметно. Студенты собирались в город. Таня понимала -  скоро все закончится. Ей хотелось что-нибудь подарить Николаю на память, но ничего не могла придумать. Предложила Любка: «А давай букет соберем!».
«Так цветы-то уже завяли».
«А мы из листьев».
Таня согласилась. Подружки отправились в лес. Он пламенел.
«Выбирай красные листья. Красные – значит  любовь!» - все-то эта Любка знала.
Букет получился роскошный. Надо было как-то его вручить. Таня понимала, что никогда не сможет этого сделать. Задумалась и Любка: «А давай поставим на окно, оно же всегда открыто».
«А вдруг он не узнает, что это ему?»
«А мы его крикнем…»
Ничего лучше не придумав, пошли к дому, где жили студенты. Окно было действительно открыто. Верная Любка прошла мимо, заглянув в него. «Он в комнате», - прошептала, показав рукой.
Согнувшись, не дыша, Таня подобралась под окно и снизу поставила на подоконник букет, потом резко вскочила и отбежала за угол к Любке.
«Коля, твои воздыхательницы тебе букет принесли», - сообщил со смехом женский голос.
Кто такие воздыхательницы, не знала даже Любка.
Вечером студенты гуляли. «Отвальную справляют», - объяснил папа шум, гам, песни под гитару и костер. Николай попрощаться не пришел. А утром Таня увидела под окном общежития свой букет. Он, смятый и растрепанный,  валялся в грязи.
Алина Нечаева.
2012.