Страшно и смешно

Шли бои на трансцендентном фронте — весною с половодьем, утром с похмельем, с астрономическим раком в груди, с тревожным свистом в ночи, со светом в конце тоннеля. Шли бои насмерть на метафизическом поприще, шла война всерьез и курам на смех; с наспех пришитыми пуговицами, напрочь засученными рукавищами, навзничь затопленными голенищами.

И вот однажды возвращался я с той войны домой. То ли пленным, то ли дезертиром, может раненым героем, может горемычным ветераном, может кем-нибудь еще. А может просто мимо проходил психотропным туристом. Теперь уже не важно.

Вот иду домой. Ночь, лес, я. Тропинка, холод в рукавах, руки в карманах деревенеющей куртки. Веселый месяц свисает с неба вниз рогатой головой. Ботинки давят корку льда на мелких безжизненных лужах — ботинки покрыты инеем и окаменевшей на века грязью. Не видно ни зги, деревья неторопливо раскачивают задранными вверх облетевшими морщинистыми ветками-руками, когда я на ощупь пробираюсь сквозь них. На километры вокруг никого больше нет, если не считать только что ловко увернувшейся от встречи со мной летучей мыши, да тоскливых и не выспавшихся маленьких зверей, снующих туда-сюда между муравейников, сопящих и жалобно трубящих в свои безжизненные хоботки.

Веселый месяц продолжает бесцельно мотаться на студеном монолите бездонного неба. Еле заметная лунная тень спешит за мной, едва успевая переваливаться через превратности лесной тропинки в средней полосе России. С размаху я налетаю на лежащий поперек пути ствол дерева, спотыкаюсь и чуть кубарем не улетаю с тропинки в черную неизвестность. Я почти слышу, как надо мной посмеивается моя зыбкая и тревожная лунная тень. Но это всего лишь радостно булькает и клокочет фляжка в рюкзаке.

Вскоре я остановился на небольшой полянке, некогда густо поросшей папоротником, чтобы сделать пару глотков воды из фляжки. Вокруг слишком тихо, чтобы вновь начать движение, и загадочно, будто внезапно обрывающиеся следы на замерзшей реке. И страшно. Остается только стоять в самом центре поляны с цепенеющей душой, смотреть на обкусанный месяц, вдыхать морозный лесной воздух, взамен выдыхая теплый густой пар и тужиться мозгами, выдавливая волосы — постигая суть великой и прекрасной, неожиданно понятной, всем доступной и бесплатной, обыкновенной элементарной простоты.

Я постигнул ее и сразу все стало понятно.

Зачем я здесь, куда я иду, почему месяц над головой и отчего замерзшие лужи равнодушно хрустят под ногами. Почему я смотрю на этот месяц, почему я топчу эти лужи. Почему я. Почему якобы я. Все так просто, что очень страшно самому себе в этом признаться. Смешно представить, что даже единственного слова для описания этого — уже бесконечно много. И я смеюсь.